Однако снова вспомнились далёкие весенние дни, и Маша забыла про человека в феске. Никогда ещё она не предавалась воспоминаниям с такой жадностью, никогда ещё не стремилась столь яростно дойти до сути, которую не могла сформулировать словами, но могла ощутить сердцем. В ней, сути, казалось Маше, и заключалось нынешнее её постыдное подчинение Юлии-Бикулине, а также смиренное лицезрение Семёркина, прогуливающегося с Зючом по двору. Однако суть за здорово живёшь не давалась. Подобно луковице, сбросила сотню одёжек, и, когда настала наконец пора холодного разглядывания, Маша ничего не смогла разглядеть. Слёзы, слёзы мешали… Слёзы оказались сто первой одёжкой сути!
Как нежна, как ласкова была Бикулина в первые дни дружбы! Как откровенна!
- Я никого не люблю! - говорила Бикулина, когда они сидели, вечером на чердаке, глядя, как рябиновые грозди заката тонут в Москве-реке. - Когда поняла это, сразу легко стало жить… - Бикулина задумчиво молчала.
И Маша молчала. Настолько не укладывалось в голове то, что говорила Бикулина.
- Даже… свою маму? - спрашивала шёпотом Маша.
- Мама и папа познакомились на стадионе, - смеялась Бикулина. - Представляешь, что это было за знакомство? Папа с кожаным мячом, мама в белой юбочке с ракеткой… Хотя она у меня стрелок из лука. Спортивный Купидон сразил их стрелами любви… - смеялась Бикулина. - Мама предсказала папе, что он станет великим футболистом, и так оно и вышло. Когда отыграл своё, предсказала, что он станет великим тренером… Но… Есть ещё бабушка, папина мама. Она считает, что папа был бы ещё более великим тренером, если бы не мама… У них и споры все о масштабе папиного величия… Мама ради этого величия готова жертвовать собой, вот, без звука в Одессу поехала, а бабушка не только собой, но и всем на свете… Смешно, правда?
- Значит, ты… не любишь маму?
- Для неё папа и муж и ребёнок… А я так… - Холодны, сухи были речи Бикулины.
И Машу пронизывал странный холод. Неприютным, недобрым казался мир. Предложи в этот момент Бикулина поход на крышу, Маша бы согласилась.
- Ты не права, - шептала Маша. - Мама не может быть такой…
- Раз я с велосипеда упала, - говорила Бикулина, - пришла домой, вся нога в крови… А мама смотрит по телевизору, как папашина команда играет. Я говорю: "Вот упала…" А она: "Возьми йод, смажь коленку". От телевизора не отрываясь…
- И Рыбу тоже не любишь? - задавала Маша хитрый предварительный вопрос.
- Рыбу? - грустно переспрашивала Бикулина. - Рыбу… люблю. Ты видела, как она рисует?
- Нет.
- Увидишь ещё. Рыба говорит: "Не знаю, как бы жила, если бы не рисовала". Рыба смешная. Не такая, как все. Она… Ей… ну… не так уж важно, люблю я её или нет… Хотя сама она этого не понимает…
- А меня? - тихо спрашивала Маша, смотрела в глаза Юлии-Бикулине. - Меня, значит, ты не любишь? Потому что я такая, как все, да?
- Ты? - удивлялась Бикулина. - Откуда я знаю, какая ты?
- Почему тогда ты со мной дружишь?
Бикулина посмотрела на Машу, будто впервые увидела, и недоумение, словно птица, пролетело между ними.
- Хватит чердачничать, - зевнула Бикулина, - по домам пора.
- Скажи, - задала Маша ещё один мучивший её вопрос, - а зачем у тебя второе имя?
- Сон приснился, что меня зовут Бикулина. Я утром проснулась, подумала: а чем плохое имя? Звучное, гордое… Но как все меня за него дразнили! - качала головой Бикулина. - Будто я не второе имя придумала, а постриглась наголо…
- А зачем, зачем второе имя?
- А так… Захотелось… Вот представь, - говорила Бикулина, - на небе тучи, а тебе хочется, чтобы звёзды горели. Ты ведь их не зажжёшь, правда? А придумать второе имя - это же в твоих силах. Почему не придумать, если очень хочется? А что кому-то не понравится… Так плевать на это!
Маша смотрела на Бикулину с восхищением. С недавних пор её собственный мир напоминал хаос переезда, когда все вещи не на своих местах, отовсюду торчат острые углы и не знаешь, где пыль, а где чисто, на что можно сесть, на что нельзя. Хаос этот повлиял и на Машину манеру говорить. Она поминутно сбивалась, забывала, с чего начала, мямлила, путалась, смущалась. Речь же Бикулины была ясной. Бикулина могла объяснить всё. И Маша внимала Бикулине как зачарованная. Общаясь с Бикулиной, она как бы видела незримые каркасы, на которых крепится жизнь. Хаос уступал место ясности. Но какой бесчувственной была ясность! Айсберг, излучая холодное сияние, вплывал Маше в душу. По Бикулине выходило, что всерьёз воспринимать родителей - смешно, верить подругам - глупо, прилежно учиться, переживать из-за отметок - это уже окончательный кретинизм.
- А книги читать? - спрашивала Маша.
- Дело хорошее, - соглашалась Бикулина, - только на десять одна приличная попадётся… А вообще, - цитировала кого-то неведомого Бикулина, - гора родит мышь!
- Да как же ты живёшь? - не выдерживала Маша.
- А твоё какое дело? - сурово спрашивала Бикулина. - Этот вопрос маме своей задавай, а не мне!
Ещё одну вещь заметила Маша. Зажигалась и вдохновлялась Бикулина, только когда предмет разговора её интересовал. Если же сама Маша начинала что-нибудь рассказывать, в зелёных глазах Бикулины стояла скука. Похоже, она вообще не слышала, что говорит Маша. А Маша смотрела в зелёные глаза Бикулины, и ей казалось, что она погружается в омут, где ни дна, ни поверхности, одна жестокая ясность. Но это притягивало! С именем Бикулины Маша засыпала, с именем Бикулины просыпалась. "Бикулина", - выводили облака по синему небу белую строчку, "Бикулина", - выкладывали ночью созвездия. За зелёный взгляд, за хрипловатый голос, за дикие Бикулинины шутки готова была терпеть Маша стыд и позор.
Но май катился солнечным колесом, и Маша стала замечать странности в поведении подруги. Во-первых, чем сердечнее становились отношения Маши и Бикулины, тем ожесточённее Бикулина преследовала вторую свою подругу - Рыбу. Каждый день Бикулина обнаруживала в Рыбе новые и новые пороки.
- Ну зачем ты так с ней? - робко заступалась за Рыбу Маша.
- А чего она ходит с кислой рожей, будто раз я с ней не дружу, значит, конец света настал, - зло щурилась Бикулина, и Маше становилось не но себе.
- Но ведь ты её любишь, ты сама говорила на чердаке!
- Я-а-а-а?! - "Я" Бикулины шипело как змея. - Я люблю Рыбу? Да, я люблю рыбу… жареную! - хохотала Бикулина, и Маша неизвестно зачем улыбалась.
Во-вторых, всё чаще скучала Бикулина на закатных посиделках, всё чаще ловила Маша на себе её недовольный взгляд. Однажды пришла охота Бикулине позабавиться: она уселась на подоконник, свесив ноги вниз, руками ни за что не держась. Этаким Долоховым сидела Бикулина на подоконнике, разведя руки в стороны, гордо выгнув стан. Маша вскрикнула, вцепилась Бикулине в свитер, втащила обратно.
- Зачем? - недовольно спросила Бикулина. - Зачем ты мне мешаешь? Я не люблю, когда мне мешают…
В другой раз Бикулина принесла на чердак полиэтиленовый мешок с водой и, когда показалась внизу какая-то женщина, вылила на неё воду.
- Ты что? - испугалась Маша.
- Ничего, - косо посмотрела на неё Бикулина, - а ты, значит, честненькая у нас, правдивенькая, на такие гадости неспособная…
- А вдруг ты бы оказалась внизу на её месте?
- Маша, Маша… - простонала Бикулина. - До чего ты мне надоела!
К тому времени, как Юлия-Бикулина начала охладевать к ней, Маша успела неоднократно побывать у неё дома. Была она в гостях и у Рыбы - Бикулининой подруги-изгнанницы. Сейчас, вспоминая эти посещения, Маша испытывала чувство, что невидимка, суть, ходит где-то поблизости, как в игре "горячо - холодно". "Горячо" пока, правда, не было, но было "теплее"…
Начать следует с того, что бабушка Юлии-Бикулины ежечасно протирала от пыли застеклённые фотографии, где на траве сидели, стояли, полулежали команды-чемпионы, в которых когда-то играл её сын - отец Бикулины.
- Юлечка, - говорила бабушка, - вот на этой, торпедовской, фотографии… Где папа?
- Шестой слева в верхнем ряду, - отвечала, не оборачиваясь, Бикулина.
- А на первой спартаковской?
- Полулежит! Второй справа внизу! - стиснув зубы, говорила Бикулина. - На динамовской фотографии он стоит рядом с вратарём! На армейской - третий с краю в широченных трусах, а на второй спартаковской…
- Всё! всё! Умолкаю! - радовалась бабушка и в очередной раз протирала фотографии. Одну, правда, она не трогала, и фотография была покрыта толстым слоем пыли: Юлина мама, молоденькая и гуттаперчевая, стреляла из лука. Мимо этой фотографии бабушка ходила поджав губы.
Бикулина жила на шестом этаже. Из кухни открывался вид во двор, а из комнат - на Москву-реку, лениво утекающую под Киевский мост. Первый раз Маша пришла к Бикулине в сумерках, когда закат уже пролился красным дождём за горизонт и таинственные синие ножницы стригли воздух. Бабушка открыла дверь, и минуту, наверное, Маша смотрела ей в глаза, чуть более светлые, чем у Бикулины. Маленькие чёрные точки прыгали в бабушкиных глазах, совсем как футбольные мячи на поле.
- Это безумие шевелится в бабушкиных глазах, - прошептала Бикулина.
- Безумие? - Маше стало страшно.
- Не бойся. И не удивляйся! - Бикулина подтолкнула Машу вперёд.
- Это моя новая подружка, бабушка. Её зовут Маша.
- Я так волнуюсь, Юлечка, так волнуюсь! - ответила бабушка. - Сегодня они играют с "Араратом". Я боюсь, боюсь включать телевизор! Во "Времени" будут передавать результаты седьмого тура. Я так волнуюсь…
- Не волнуйся, бабушка, они выиграют, - сказала Бикулина.
- Но этот "Арарат", он такой техничный…
- Сыграют вничью, тоже ничего страшного.
- Что ты говоришь, Юля! Вничью! Тогда одесситы откатятся на предпоследнее место! Ни в коем случае! Всё! - решилась бабушка. - Иду включать телевизор. Пора!
Юлия-Бикулина и Маша остались в прихожей одни. Мрачна была прихожая. Высокие чёрные шкафы уходили под потолок, где туманились лепные узоры. Не веселее было и в комнате, где жила Бикулина. Там тёмные шторы ниспадали с карнизов до самого пола, а всю стену занимал сине-белый ковёр, на котором висели со страшными оскалившимися рожами маски.
- Буддийские, - равнодушно сказала Бикулина.
И кубки, кубки! Высокие, гранёные, как рюмки, матовые, как плафоны в метро, чеканные и мельхиоровые, бронзовые, латунные, малахитовые…
Бикулина задёрнула шторы, включила свет. Лампочка на железной ноге скупо осветила письменный стол и кусок ковра.
- И весь свет? - спросила Маша.
- Я не люблю верхний, - ответила Бикулина, - а другого света в этой комнате нет, Видишь ли, родители в разъездах, всё не успевают вызвать электрика.
Тоской повеяло на Машу. Резные шкафы, высокие стулья, пейзажи в чёрных деревянных рамах, ковёр со страшными рожами - всё здесь испускало холод. Маша вспомнила свой дом, свои вещи. Они были тёплыми! Маша поклясться готова была, что вещи у них дома были тёплыми! А здесь… Маша вдруг заметила, какая маленькая Юлия-Бикулина, как одиноко сутулится она среди холодных вещей, как зябко ей в жёлтом круге света. Маша присела на кровать, тут же встала.
- Почему так жёстко? Ты… спишь на ней?
- Да, сплю. Позвоночник никогда не искривится. - Бикулина смотрела на Машу исподлобья, глаза её в скупом освещении недобро мерцали. - Не нравится тебе у меня, да? - усмехнулась Бикулина.
- Нет, ничего… Просто…
- Что просто?
В этот момент бабушка вбежала в комнату.
- Юля! Юлечка! - закричала она. - Они выиграли! Выиграли! У "Арарата"! Два - один! Они выиграли, Юля!
- Я же говорила, выиграют, - улыбнулась Бикулина, дёрнула Машу за руку.
- Пьём чай, девочки! - сама как девочка, затараторила бабушка. - Совсем забыла, я же купила днём торт! Немедленно пьём чай. А потом идём в кино! Хотите в кино, девочки? Юлечка, что там сегодня в нашем кинематографе?
- Я позвоню узнаю…
- Позвони, немедленно позвони, - продолжала бабушка. - Как жаль, девочки, что вы такие маленькие! Иначе бы мы по случаю победы одесситов выпили коньяка… Хотя почему, собственно, вы должны обязательно пить? Я могу выпить одна, правда? Юлечка, я иду на кухню, накрываю стол. Через пять минут жду вас!
В прихожей Маша побоялась как следует рассмотреть Бикулинину бабушку. Теперь же Маша украдкой её оглядела. Бабушка Юлии-Бикулины одновременно была и не была старухой. Прежде всего - темперамент. Не встречала Маша старух, столь бурно переживающих перипетии футбольных баталий, пусть даже одну из команд тренирует сын. Маниакальная чистота царила в доме. Нигде ни пылинки, за исключением портрета гуттаперчевой Бикулининой мамы, стреляющей из лука. Порядок. Судя по всему, стремление к порядку было наследственной семейной чертой. Маша заметила, как поморщилась Бикулина, когда она взяла со стеллажа дивную статуэтку-девушку, а потом поставила её на стол. Бикулина немедленно переставила статуэтку на место. Но всё же не Бикулина была стражем порядка. Бабушка. А разве стала бы дряхлая старуха, для которой истончилась, не шире голубиного шажка стала грань между жизнью и смертью, поддерживать такую чистоту в доме? Зачем? Какая-то неведомая цель влекла по жизни бабушку Юлии-Бикулины и не давала ей стариться. Не по-старушечьи и одета была бабушка Юлии-Бикулины. Светло-серые модные брюки и тонкий чёрный свитер под горло. Где это ходят так старухи? Гимнастика, видимо, была ей привычна, частые прогулки на свежем воздухе. Не шаркала бабушка шлёпанцами по квартире - как балерина летала!
Но было и старушечье в её облике. Морщины рубили лицо, зелень в глазах напоминала жидкую болотную ряску, а не густую юную хвою, как у Бикулины. Руки были сухие и бледные, в коричневых пигментных пятнах. Каждая косточка, казалось, на руке просвечивает. Маша отворачивалась, не смотрела на бабушкины руки. Синюшные магазинные цыплята почему-то вспоминались, и голос бабушки, хриплый, вибрирующий, - это уже был типично старушечий голос.
Настала пора пить чай, и вместо ожидаемых многочисленных розеточек, тарелочек, конфетниц, крохотных кусочков торта, чайных ситечек на накрахмаленной скатерти - всего того, чем ныне люди подчёркивают наследственную свою интеллигентность, Маша увидела простую клетчатую клеёнку на столе, на ней три огромные чашки, железный чайник и торт, грубо нарезанный прямо в коробке. А перед бабушкой стояла стройная рюмка с коньяком. Бабушка приглашающе повела рукой. Чаепитие началось. Что удивило Машу, так это то, что Бикулина и бабушка ели торт прямо из коробки, никаких розеточек не было и в помине, и пили красноватый, щедро заваренный чай, прихлёбывая, совершенно не стесняясь порицаемых звуков. Бабушка с интересом поглядывала на Машу. Маша робела. Так пить чай она не привыкла.
- Итак, дорогая моя девочка, - сказала вдруг бабушка, и Маша чуть не подавилась тортом, - что вы собираетесь нам поведать?
- Я?
- Да, вы!
Маша умоляюще взглянула на Бикулину.
- Что тебя интересует, бабушка? - вздохнула Бикулина. - Спрашивай, Маша не обидится.
- Вы недавно переехали в наш дом?
- Уже две недели.
- А чем, простите, занимаются ваши родители? - Бабушка отвела взгляд: наверное, ей самой было стыдно, но не задать этот вопрос она не смогла.
- Папа архитектор, - ответила Маша, - а мама тоже архитектор, но сейчас она занимается интерьером.
- Так-так… - бабушка задумчиво смотрела на Машу. Бикулина молчала. И молчание языкастой, неугомонной Бикулины настораживало Машу. Ей казалось, что, войдя в дом, Бикулина тотчас погасла как лампочка, подчиняясь некоему заведённому порядку вещей. Нравится ли этот порядок Бикулине, не нравится - можно было только догадываться. Почему так равнодушна, дремотно спокойна Бикулина - великая мастерица ломать заведённые порядки, не признающая никаких порядков, кроме тех, которые устанавливает сама? Здесь был какой-то секрет и, возможно, был ответ, который так настойчиво искала нынешняя осенняя Маша. Но тогдашняя, трёхлетней давности, весенняя Маша ничего не знала. И словно чёртик дёрнул её за язык.
- А вы сами, простите, - громко спросила она у бабушки, - чем занимаетесь? На пенсии?
Бабушкин взгляд сделался совершенно неподвижен, и Маше показалось, что она смотрит в глаза сове.
- Видишь ли, - медленно произнесла бабушка, - мне приходилось заниматься в жизни многими вещами, и вряд ли тебе будет интересно слушать перечень моих профессий… Поэтому я скажу только одно: я мать своего сына! И бабушка Юлии! Этого достаточно?
- Извините, пожалуйста… - Маша уткнулась в блюдце.
Бикулина хмуро молчала. Маша украдкой взглянула на неё, надеясь встретить в глазах Бикулины понимание и одобрение, но… пустыми были глаза Бикулины! "Ей всё равно? - подумала Маша. - Или же она считает, что безумная бабушка права? Это она в своём уме, утверждая, что она мать своего сына?"
- Я сейчас вернусь… - Маша окончательно растерялась. - Пойду причешусь… - И выбежала в прихожую.
Овальное зеркало в мраморной оправе мрачно отражало стоящий напротив высокий чёрный шкаф. Маша взглянула в зеркало и удивилась, какое бледное у неё лицо, словно изморозь какая-то на нём появилась. Так удивительно преломлялся свет в прихожей. Сюда доносился вибрирующий бабушкин голос: "…только сейчас поняла, Юля, ты осталась в Москве, чтобы не мешать… много работать, чтобы вытащить эту одесскую команду, по крайней мере, в призёры… Можно было сделать иначе… Зачем драматизировать события… позорить отца… на дерево… не обезьяна, не разбойница из шайки Робин Гуда…"
- Маша! - закричала из кухни Бикулина.
- Иду! - Маша вернулась в кухню.
- Я думаю, тебе надо написать отцу письмо и объяснить своё поведение… - продолжала бабушка.
- Хорошо, я так и сделаю, - кивнула Бикулина.
- Кстати, милая моя девочка, - обратилась бабушка к Маше, - твой отец случайно не проектирует спортивные сооружения?
- Нет. Он занимается жилищным строительством.
- То есть строит эти ужасные бетонные коробки?
- Ему самому неприятно…
- Когда твой отец тренировал свою первую команду в Хацепетовке, - повернулась бабушка к Юле, - они каждый раз проигрывали, когда их вратарь защищал западные ворота. Потом выяснилось, что идиот-архитектор так спроектировал стадион, что солнце с семи до половины восьмого светило вратарю прямо в глаза и он пропускал голы. Правда, потом, - хитро сощурилась бабушка, - твой отец это разгадал и всегда старался, чтобы западные ворота в первом тайме достались противнику. Кстати, девочки, - перестала смеяться бабушка, - пойдёмте в комнату, я вам кое-что покажу… - Голос её сделался таинственным.
Прошли в комнату, где стену украшал макет футбольного поля, на нём крепились магнитные фигурки игроков.
- Я хочу сказать одну очень важную вещь, Юля, - прошептала бабушка и странно посмотрела на Машу, словно та могла оказаться предательницей. - Я долго думала я поняла, как нужно твоему отцу строить игру в одесской команде… - В глазах у бабушки вовсю прыгали чёрные мячики. Маше стало не по себе. - Длинный пас! Необходим длинный пас! - страстно продолжала бабушка. - Зачем эти бесполезные комбинации в центре поля, нужен длинный пас! Защитник перебрасывает мяч через центр поля сразу к нападающим, ты понимаешь, Юля?! Ты напишешь об этом отцу?
- Хорошо, хорошо, напишу…
- Юля, это необходимо! Поклянись, что напишешь! Если напишу я, твоя дорогая мамочка разорвёт письмо в клочки и отец ничего не узнает… Напишешь?