- Напишу, напишу… - Бикулина, как заколдованная, передвигала магнитные фигурки по полю.
Маша тихонько вышла в прихожую, щёлкнула замком и оказалась на лестнице. Совсем стемнело, и две звёзды дрожали в окне, как зрачки-мячики в глазах Бикулининой бабушки.
Спускаясь вниз, Маша думала, отчего Бикулина так строга к своим родителям и подругам? И почему ни разу во время диковинных бабушкиных речей усмешка не тронула уст Бикулины? Маша вспомнила, с каким трепетным уважением произнесла Бикулина слово "безумие"…
И впоследствии Маша замечала: стоило ей выразить радость по поводу хорошей погоды, полученной пятёрки, похвалиться, что смотрела интересный фильм, - мрачнела, как туча, Бикулина, злые молнии сыпались из глаз. Почему-то нормальные человеческие радости были неприятны Бикулине. Но вот Маша рассказывала… про страшный сон, когда ей показалось среди ночи, что потоки тёмной крови хлещут с белого потолка и маленькая белая девочка с синими глазами раскачивается на люстре среди кровавых потоков - и… веселела Бикулина, брала нежно Машу под руку, уводила в укромный уголок и страстно выпытывала подробности безобразного сновидения. А Маше горько и больно было вспоминать гадкие детали.
- Бикулина хорошая, только странная, - сказала однажды Маше Рыба. - Она любит всё такое… неестественное…
- Выходит, она… сумасшедшая? - шёпотом спросила Маша.
- Что ты! - возразила Рыба. - Просто, она странная.
- Почему же ты с ней дружишь?
- А ты? - спросила Рыба.
- Не знаю… - Маша представила в роли ближайших подруг всех девочек класса и поморщилась - такой пресной, неинтересной, скучной показалась дружба с ними.
- И я не знаю, - вздохнула Рыба, - дружу, и всё…
Разговор этот произошёл много позже, когда всё утряслось и отношения Бикулины, Маши и Рыбы стали напоминать треугольник с вечно меняющимися сторонами. Бикулина всегда была гипотенузой, Маша и Рыба изменчивыми катетами, поочерёдно приближающимися к строгой гипотенузе.
Пока же неотвратимо надвигалось что-то недоброе. Маша почувствовала это сразу после посещения Юлии-Бикулины и беседы с её безумной бабушкой.
- Скажи, Бикулина, - тронула Маша подругу за руку, когда они шли вместе в школу и бойкий утренний ветерок неприятно холодил ноги под платьями. - Тебе… не страшно дома с бабушкой?
- А почему мне должно быть страшно? - подозрительно посмотрела на Машу Бикулина.
- И… не жалко родителей? Я бы вся изревелась, если бы мои родители уехали.
- Это даже хорошо, что я осталась в Москве, - засмеялась Бикулина, - папаша будет в Одессе команду лучше тренировать, чтобы побыстрее в Москву перебраться.
- А команда? - спросила Маша.
- Команда? Какая команда?
- Ну, которую он там тренирует…
- Что команда?
- Она же к нему привыкнет. Значит, к ним потом придёт новый тренер?
Бикулина вдруг остановилась. Обошла вокруг Маши, внимательно её разглядывая, словно редкостным чучелом была Маша.
- Никак не пойму, - засмеялась Бикулина, - дура ты или…
Маша почувствовала, что слёзы наворачиваются на глаза.
- А ты сама, кто ты? - не выдержала она. - Почему нельзя с тобой нормально разговаривать? Кто ты такая?
- Сейчас узнаешь, кто я такая… - прошептала Бикулина, и не успела Маша моргнуть, как сильная Бикулинина рука уже терзала её косу.
Маша знала, что в таких случаях полагается давать сдачи. Об этом неоднократно говорил ей и отец, частенько наблюдавший из окна, как подружки шпыняли Машу, а та лишь беззвучно глотала слёзы. "Нет, - вздыхал отец, когда обиженная Маша возвращалась домой, - не в меня ты пошла, в мамочку! Всегда надо давать сдачи, иначе затопчут!" - И уходил и забывал про Машу. А она так и не научилась сдавать сдачи…
Когда злая Бикулинина рука терзала косу, Маша молчала. Только слёзы дрожали в глазах, мешали видеть. Машина покорность ещё пуще взбеленила Бикулину, и она вдобавок поддала ей под зад острой своей коленкой.
- Надоела, надоела, надоела ты мне! - приговаривала, орудуя коленкой, Бикулина. - Пошла, пошла, пошла вон!
Некоторое время Маша шла, ничего не видя и не слыша. Ветер согнал с лица слёзы.
Маша пришла в класс, села за парту. Первым уроком была литература. Печальный бородатый Некрасов с портрета утешал Машу.
К концу урока Маша успокоилась и, когда прозвенел звонок, даже улыбнулась какой-то девочке, но та пробежала мимо. Маша вышла в коридор и оказалась одна, совершенно одна среди стремящихся куда-то мальчиков и девочек. Такого горького, непереносимого одиночества ей ещё не приходилось испытывать. Неожиданно она поняла: "Был мир. В мире были Маша и её подруга Бикулина. Теперь Бикулины нет. Мир разрушился. Пустота, пустота вокруг…" Всем подряд улыбаясь, Маша шла по коридору, мучительно ища, к кому бы подойти, с кем заговорить. Маше казалось, что её внезапное одиночество всем заметно, все смеются над ней! "Кто-нибудь, кто-нибудь", - шептала Маша, но никому не было до неё дела. "Рыба! - вдруг, словно лампочка, вспыхнуло в голове. - Рыба!"
Маша почти плакала, обегая коридор, ища Рыбу. И она нашла её… Рыба стояла у подоконника и весело смеялась. А рядом была… Юлия-Бикулина! С необычайной ясностью, словно это было пять минут назад, Маша вспомнила, как они шли с Бикулиной по улице, и Бикулина кричала Рыбе вслед самые обидные слова. Опустив голову, уходила от них Рыба, а Маша… Маша тайно радовалась этому! Потому что хотела дружить с Бикулиной одна, одна!
Зазвенел звонок. Перемена закончилась. Следующим уроком была физкультура. Как будто под стеклянным колпаком, куда не доходят ни слова, ни звуки, спустилась Маша на первый этаж в раздевалку. Там уже хихикали девочки, переодевались.
- Быстрей, быстрей давайте! - заглянула в раздевалку учительница.
Рыба и Юлия-Бикулина стояли у окна и разговаривали. Весела была Бикулина, Рыба смотрела на неё с обожанием. "Как я когда-то…" - подумала грустно Маша. Ей вдруг страшно захотелось узнать, о чём говорят Бикулина и Рыба, и Маша было сделала к ним шаг-другой, но тут Бикулина резко обернулась. Маша остановилась. Взгляд Бикулины прошёлся по ней, словно холодный душ. Но недолго смотрела Бикулина в глаза Маше. Ниже опустился её взгляд…
- Глядите-ка, девочки! - крикнула Бикулина, и все обернулись. Тишина воцарилась в раздевалке, Бикулина медленно указала пальцем на Машу. Все перевели взгляд на Машу. В тонком гимнастическом костюмчике, озябшая, стояла Маша под этим всеобщим взором, и ужас прохладной рукой гладил ей сердце. Ещё не знала Маша, что именно скажет Бикулина, но чувствовала - что-то ужасное. На фоне голубого зарешечённого окна стояла Бикулина. Белый голубь вольно кувыркался в небе, лохматый, как снежок, слепленный на скорую руку. Странная мысль возникла: навсегда запомнится этот голубь, навсегда запомнится Бикулина на фоне голубого, зарешечённого - чтобы не разбили дворовые футболисты - окна. "Неужели не отомщу?" - в тоске подумала Маша. И спроси злая воля: "Хочешь, чтобы тотчас упала Бикулина замертво?" - "Хочу!" - не поколебалась бы Маша. А пауза тем временем достигла высшей своей точки, и доли секунды оставались до того момента, когда все в недоумении переведут взгляд на Бикулину: что сказать хотела? Поэтому засмеялась Бикулина громко и ниже опустила указующую руку. - На ноги её посмотрите! Синяки! Новенькую-то нашу, оказывается, ремнём стегают!
Всеобщий хохот заплескался по раздевалке.
- Стегают, стегают! - кричали все, кому не лень. - Ах ты наша шалунишка, за что же тебя стегают, а?
- Неправда! - закричала Маша. - Это она! Это сегодня утром я с ней дралась!
Но никто не слушал. А одна девочка, вытащив из оставленной уборщицей в углу метлы хворостину, уже бегала вокруг Маши, имитируя процесс порки. Маша схватила девочку за руку.
- Пусти, дура! - сказала та, по Маша уже успела заметить в сё глазах испуг и не отпустила. Первый раз в жизни Маша почувствовала себя злой и сильной, первый раз увидела, что кто-то её боится. Едва успев осознать это, Маша забылась, потерялась, в голове зашумело. Маша не знала - она это или не она хлещет девочку по щекам и всматривается, всматривается в испуганные, безумные глаза. Их растащили.
- Сумасшедшая!
- Дура!
- Кретинка ненормальная, шуток не понимаешь?
Слова эти вернули Машу к жизни. Белый лохматый голубь уже не кувыркался в голубом небе.
Снова тишина установилась в раздевалке. Все смотрели то на Машу, то на Бикулину. Побитая тихо скулила в углу…
- Девочки! - вдруг сказала Юлия-Бикулина. - Это я виновата! Я наврала… Никто её, конечно, не стегает. Действительно, мы с ней утром немножко того… Да, Петрова?
И снова Маша почувствовала, что слёзы закипают в глазах. Снова, в третий раз за сегодняшний день, приготовился поплыть окружающий мир.
- Бикулина, ты… Ты… Бикулина…
Происходило невероятное! Маша в изумлении смотрела на ненавистную ещё мгновение назад Бикулину и чувствовала, что… готова простить её! И это было необъяснимо! И это было легко, словно тяжёлый слёзный камень таял в душе и на чистых тёплых склонах появлялась зелёненькая травка. Маша чувствовала, как щекочет, как ласкает душу эта нежная травка прощения. А слёзный камень тает, тает…
- Мир, Петрова? - спросила Бикулина.
Маша всхлипнула и выбежала из раздевалки.
Впервые простив Бикулину в раздевалке физкультурного зала, Маша не знала, что подобное чередование периодов нежной дружбы, охлаждений, обид и прощений станет основой их отношений с Бикулиной. Бикулина решала, когда переходить из одного состояния в другое. Однако, несмотря на предопределённость, была в каждом переходе и внезапность, когда каждой клеточкой души всё заново переживала Маша, не чувствуя, что это когда-то уже было. Но почему всё из года в год повторялось? Что это за слепая лошадь ходила по заведённому кругу? "А может… Бикулина безумна?" - пугалась иногда Маша.
Но была ещё Рыба. Красавица и художница Наташа Рыбина. Голубоглазая блондиночка, чей взгляд застенчиво скользил по всему окружающему и обретал ясность, когда Рыба смотрела на белый лист бумаги. Рыба жила с родителями и двумя младшими братьями в пятиэтажном доме, в двухкомнатной квартире, где вечно царил гвалт, что-то постоянно грохалось на пол, где было тесно, но весело. У Бикулины дома можно было рассказывать страшные небылицы в скупом жёлтом круге лампы на железной ноге. У Бикулины дома можно было со страхом прислушиваться к лёгким, рассыпчатым шагам бабушки. "Это привидение, привидение…" - шептала Бикулина, выключала свет, и жуть охватывала. У Бикулины дома нельзя было говорить о нормальных житейских вещах! У Рыбы наоборот. У Рыбы Маша чувствовала себя даже лучше, чем у себя дома. У Рыбы Маша забывала, что надо следить за каждым своим словом, каждую фразу сверять с зелёными глазами Бикулины, и, если нет на этом зелёном индикаторе выражения удовлетворения, надо из кожи вон лезть, чтобы исправиться. Короче говоря, у Бикулины Маше приходилось быть не такой, какая она есть, а хуже… У Рыбы же Маша была сама собой, может быть, даже лучше. Никогда не хватала Маша дома авоську, не летела в овощной за картошкой - у Рыбы пожалуйста! Не бросалась дома Маша мыть посуду после ужина - у Рыбы пожалуйста! А как любила Маша рассматривать рисунки Рыбы, которыми были завалены в квартире все подоконники! Маша перебирала рисунки, хор небесный звучал в душе. Такое же примерно чувство испытывала она, глядя из тёмной комнаты в звёздное небо. Но "ночь - сестра души", как утверждала Юлия-Бикулина, а рисунки Рыбы Маша разглядывала при свете дня. Всё многократно виденное Машей было на рисунках: дом, сквер, великий дуб, яблоня с вишней, старая скамейка на чёрной земле, но плакать хотелось, так они были прекрасны. "Вот так! - словно говорили дома, сквер, великий дуб, яблоня с вишней, старая скамейка на чёрной земле. - Мы прекрасны, потому что мы и есть жизнь! Мы - живые кирпичики, из которых складываются ваши души!"
Рисунки как бы возносили Рыбу над Машей и Бикулиной. Истинным солнечным ангелом, спустившимся с небесных сфер, казалась иногда Рыба. Закончив яростный спор или потасовку, Маша, готовая заплакать, и Бикулина, готовая растерзать Машу, переводили взгляд на Рыбу и… замирали, такое неземное спокойствие было в её взгляде, такая мягкая углублённость сквозила в нём. Молчали Маша и Бикулина, дивясь Рыбе.
- О чём задумалась, дивчина? - дёргала её за руку Бикулина.
- Я вот не верю, что динозавры были уродами! - отвечала Рыба. - Не может этого быть!
- Плыви, плыви, Рыба, дальше… - вздыхала Бикулина.
Иногда, пообщавшись поочерёдно с Бикулиной и с Рыбой, Маша думала, что душа Бикулины - жестокий мир, где холодное синее самолётное небо. На недоступном горизонте белеют айсберги, над ними реет, раскинув крылья, какой-нибудь снежный альбатрос с маленькими глазками и с длинным острым клювом. Холодно, бесприютно в этом мире. Лишь изредка неведомая игра природа изменит его: заблещет всё, засверкает, засияет - и кажется, будто теплее, вольнее стало, но… обман это! Всё остаётся по-старому! У Рыбы же в душе пели птицы, цвели цветы. Добрые звери там бродили, взявшись за мохнатые лапы. Солнце светило, но… не грело… Чуть тёплое было, чтобы только-только отогреться. Нет, не нравился Маше и этот добрый мир! И добрый Рыбин дом, и сама добрая, участливая Рыба были нужны Маше только после ослепительного холодного солнца Бикулины. Намаявшись, почернев в его ледяном обжигающем ультрафиолете, находила Маша недолгий покой в тёплом, добром мире Рыбы. Да, тёплом, добром, но… равнодушном! Только вот рисунки Рыбы… Только они надолго запоминались Маше, а сама Рыба растворялась, таяла в слабом солнечном свете, и не будь Бикулины, не нужна была бы Маше Рыба…
Вот к каким умозаключениям пришла осенняя, гуляющая по Ленинским горам Маша.
Итак, дружить с Рыбой было куда спокойнее, чем с Бикулиной. Иногда Маша мечтала, что вот Бикулина куда-нибудь уедет, скажем, к отцу, который уже тренировал тбилисскую команду, и они останутся с Рыбой одни… О, как мечтала об этом Маша! Но странное дело, стоило Бикулине уехать куда-нибудь на несколько дней или просто заболеть, как словно невидимая пружина лопалась - тоскливо, скучно становилось Маше и Рыбе. Оставшись одни, они бродили по улицам, смотрели какой-нибудь фильм, вздыхали, томились. К вечеру устремлялись на набережную, где Москва-река катила мутные волны, а небо над рекой катило красные волны. Маше и Рыбе не о чём было говорить! Они смотрели друг на друга удивлённо, словно только что познакомились. Тоска… Время обретало иное измерение, минуты превращались в часы. Тоска поражала не только волю, но и мысли. Они ползали в голове как сонные мухи, И Бикулина - злая, несправедливая, мстительница и оскорбительница - становилась неожиданно желанной!
- Эх! - обычно первой вздыхала Рыба. - Была бы Бикулина, она бы чего-нибудь придумала…
И действительно, стоило появиться Бикулине, жизнь обретала ускорение и непредсказуемость. В отсутствие Бикулины Маша могла с точностью до минут расписать свой день, свои дела. В присутствии Бикулины она не знала, что случится в следующую секунду. Куда повернёт река событий? Куда ошалевшими конями кинутся мысли.
Гонять и укрощать этих коней Бикулина была большая мастерица. Бикулина настигала Машу и Рыбу в моменты тягучей тоски и ничегонеделания - подкрадывалась сзади, стукала их головами или же резко задирала Рыбе юбку ж весело хохотала, как будто нет на свете ничего смешнее мелькнувших голубых Рыбиных трусиков и испуганного Рыбиного вскрика. Но Маша и Рыба всё равно были рады Бикулине, заранее прощали ей неминуемые безобразия. Появлялась Бикулина - значит, смерть тоске и унынию!
Время шло… Детство уходило, наступало девичество. Как-то сами собой прекратились походы на чердак к аквариумному окну, где плавало по вечерам солнце - золотая рыбка. Прекратились и вечерние прогулки - нехорошо гулять девушкам вечерами. Многие прежние забавы канули, но Бикулина изобретала новые, куда более интересные.
Отец Бикулины увёз вторую сборную страны в Сенегал, мать Бикулины отсутствовала, и Бикулина вытащила сигареты из отцовского письменного стола. Маша и Рыба набирали дым в рот и выпускали, Бикулина затягивалась и смотрела на подружек с некоторым презрением. Первого сентября курили сразу после уроков. Накануне вечером Бикулина вернулась с дачи. Ещё не успели толком поговорить.
Всем своим видом Бикулина показывала, что прожила на даче полную странностей и приключений жизнь. Затягивалась, как курильщик с многолетним стажем, и сначала выпускала немного дыма из ноздрей, а потом уже могучей струёй выдыхала. С солнечным лучом сталкивалась табачная струя, дробилась, ломалась, превращалась в безвольное облако. В кресле сидела Бикулина, тонкими пальцами постукивала по подлокотнику. Кольцо с загадочным зелёным камнем было у Бикулины на пальце. Маша и Рыба неотрывно смотрели на кольцо.
- Подарок… - значительно молвила Бикулина. - Говорят, этот камень очень, очень гармонирует с моими глазами…
- Кто говорит? - спросила Рыба. Но Бикулина лишь повела бровью, показывая неуместность и несвоевременность этого вопроса.
Действительно, камень в кольце и глаза Бикулины находились в полной цветовой гармонии. Бикулина по-прежнему курила и молчала. И Маша с Рыбой молчали, глядя на Бикулину. И вот уже почти священный трепет испытывали они. Не Бикулина сидела перед ними, а мудрая зеленоглазая красавица, чуть утомлённая, чуть разочарованная, с некоторой даже скукой глядящая в будущее. Ибо есть, есть ей что вспомнить! Есть отчего заломить по-цыгански руки за голову и повести томно плечами. Есть отчего улыбнуться небрежно, взглянув на несмышлёнышей-одноклассников. Есть, есть! Такой образ лепила Бикулина, а Маша с Рыбой принимали на веру все образы Бикулины.
Бикулина тем временем сняла с пальца кольцо, посмотрела сквозь камень на свет, протянула Маше. Маша тоже посмотрела сквозь камень на свет и изумилась… Пропало всё, только многокрасочная зелень, ломаная-переломаная, глубокая-преглубокая, потекла в глаза. И вот уже сама Маша светлым солнечным пятнышком скользнула внутрь зелени, где ни конца ни края - упругие волны, пульсирующая бахрома…
- Вот это да! - выдохнула Маша, протянула кольцо Рыбе.
- С ума сойти! - выдохнула Рыба, вернула кольцо Бикулине.
- Какое лето было, - потянулась по-кошачьи Бикулина. - Ах, какое было лето!..
Маша и Рыба облизали сухие губы, ожидая услышать дальнейшее. Но Бикулина пока не была склонна предаваться воспоминаниям.
- А ты, Рыба, - спросила она, - у тебя, Рыба, есть что вспомнить? - Бикулина особенно выделила "есть" и "что".
Рыба опустила глаза, зарумянилась. Необычайно похорошела Рыба за лето. Не ресницы, казалось, у неё - одуванчиковый пух. Глаза не просто голубели - цвели. Светлые волосы лежали на плечах латунными кольцами. Ноги стали длиннее. Плечи округлились. Много, много изменений обнаружили подруги в Рыбе. Бикулина изредка бросала взгляд в зеркало, словно сравнивая себя с Рыбой, и было неясно, довольна ли Бикулина сравнением…
- Я много рисовала, - сказала Рыба, погасив недокуренную сигарету. - И ещё я… целовалась с одним мальчиком!
- Сколько раз? - подалась вперёд Бикулина.