- Перестаньте морочить мне голову, не видите, сколько ко мне народа стоит. Сейчас полицию позову. Эй, отойдите от окна, отойдите, живо! Следующий! Следующий, я говорю! - вот лишь некоторые из тех жалких фраз, которыми все эти месяцы и годы отговаривались кассиры, причем черная коробочка переговорного устройства деформировала их голоса иногда до грани полной нечленораздельности.
- Ну хорошо, скажите, по крайней мере, завтра поезд будет? - примирительно спрашивал в ответ Божидар Гостиляц.
- Ты что, издеваешься надо мной?! Просто с ума сойти можно от этих ненормальных! - огрызнулась как-то раз из окошка кассы толстуха, раздраженно вскочила со своего места, выставила табличку с надписью "ПЕРЕРЫВ", вытащила из ящика стола два куска макового рулета и грубо за дернула черные занавески.
Перекресток улиц Милована Миловановича, адмирала Гепрата и Балканской
Люди, как обычно, толпятся перед витриной магазина "Сава", торгующего изделиями из кожи, что у самого подножья Балканской. С интересом рассматривают всевозможные ремни, поводки, намордники для домашних любимцев, патронташи, чехлы для охотничьих карабинов, кобуры для револьверов и пистолетов. Вот вышел молодой человек с только что купленным ошейником для собаки, одним из тех, что по всей длине усеяны косо торчащими блестящими шипами из нержавеющей стали. Чуть дальше есть еще кожгалантерея, специализирующаяся на дорожных сумках, чемоданах и дамских сумочках на заказ. И роскошный "Ювелир", битком набитый не самым благородным золотом красноватого, медного оттенка. Парикмахерская "Пенелопа". Аптека, название которой оправдывало лишь несколько коробочек на пустых полках. Бутики, бутики, бутики. Балканская в последнее, новое время действительно изобиловала бутиками, в основном с иностранными, непонятными Божидару Гостильцу названиями. Как пережиток былых времен где-то здесь ютилась зажатая со всех сторон вывеска "Головные уборы "Раде"" над давно поредевшим ассортиментом, для которого, судя по всему, в этом городе оставалось все меньше голов.
Да, думал Гостиляц, многие бы на его месте уже давно сдались. С чем только он не столкнулся там, на перронах Главного железнодорожного. Насмешки. Сочувствие. Наглость. Поначалу и полицию вызывали. Жадный до развлечений народ любопытно собирался вокруг, пока лица в полицейской форме недоверчиво рассматривали его документы и лаконично разъясняли, что ему следует отказаться от бессмысленных требований, что он хочет невозможного, что он должен немедленно покинуть объект. Как-то раз, три или четыре года назад, его за нарушение общественного порядка даже доставили в ближайшее отделение Министерства внутренних дел, то, что на улице Слободана Пенезича Крцуна. Инспектор в штатском, правда, добродушно посмеивался, когда в конце беседы сказал ему:
- Провокациями занимаешься, дед... И не стыдно? Ведь ты мне в отцы годишься! Имей в виду, еще раз привезут, я не посмотрю на твои годы!
На вокзале он со временем начал чувствовать себя как дома, все здесь было ему знакомо. И вечно хмурый помощник по приему и отправке поездов ("Алло, на стрелке, алло, отвечай..."), и невыспавшиеся машинисты ("Кольцевой опаздывал на два часа тридцать четыре минуты"), и щеголеватые проводники ("Мадам, не слушайте, что нет мест, прошу вас, добро пожаловать ко мне, в служебное купе"!), и утомленные пассажиры ("Вот еду хоронить родственника, да и вообще в последнее время я буквально с одних похорон на другие, с одних на другие..."), сгорбленные носильщики ("А ты что думал, я тебе за десятку потащу такой чемоданище!"), жулики, одетые как настоящие господа ("Деньги твои, парень, а ведь я готов был на что угодно поспорить, что шарик под средним наперстком!"), и вызывающе подбоченившиеся, кричаще одетые женщины ("Подойди поближе, красавец, посмотри, за посмотреть денег не берут!")...
- Опять?! Опять в Белград?! И вам приходится каждый день так ездить?.. Должно быть, это нелегко... - издевались над ним одни.
- Да где ж ты был, милый ты мой, ведь только что отошел полупустой состав! Они там тебя обманывают, скрывают, поезда отходят каждые полчаса! - разносились под сводами вокзала шутки других.
Третьи просто молча поглядывали на него, равнодушные к чужим заботам.
В таких случаях господину Божидару Гостильцу оставалось только втянуть голову в плечи и дожидаться, когда внимание толпы переключится на кого-нибудь другого, на какое-нибудь более захватывающее событие. Обстоятельства складывались таким образом, что недостатка в них не было. Например, кого-то обворуют, и пострадавший во весь голос взывает о помощи, сыплет проклятиями, в то время как кто-нибудь то ли пытается поймать вора, то ли умышленно создает неразбериху, чтобы вор смог скрыться.
- Эх, попадись он мне в руки, - горячатся, как обычно, те, кто не сдвинулся с места.
Еще чаще бывало, что кто-нибудь приглашал на вокзал целый оркестр трубачей, обычно по случаю проводов в армию, а иногда и просто так, "разогнать кровь по жилам" и чтобы весь вокзал видел и слышал, как он бесконечно печалится или безбрежно радуется.
- Йаооой! - звучал вздох, который мог выражать самые разные, даже противоположные чувства.
А то однажды в общей толкотне перед прибытием международного Стамбул - София - Будапешт - Вена - Париж какая-то девушка с только что полученным новеньким паспортом и пакетом яблок "колачарка" упала под колеса состава.
- Ну надо же, вот не повезло, пока будут составлять протокол, я опоздаю на пересадку... - причитал какой-то усач.
Пользуясь такими моментами, Божидар Гостиляц снова подходил к окошечку кассы, наклонялся и озабоченно спрашивал:
- Простите, может быть, за это время появилось что-нибудь до Белграда?
- Знаешь, земляк, ты действительно не в себе, - отвечали те, кто его уже хорошо знал, а новые служащие пялились на него недоверчивым пустым взглядом.
Перекресток улиц Балканской и Народного фронта
Перейдя возле отеля "Прага" перекресток с широкой улицей Народного фронта, господин Божидар Гостиляц продолжил путь по Балканской, на этом участке не такой крутой. Сколько же людей проходит мимо друг друга! Одни только прибыли в столицу, другие возвращаются из нее, это неважно. Должно быть, поэтому здесь так много мастерских по изготовлению сумок. В нынешнем положении неплохо было бы ему прикупить дорожную сумку, подумал он, читая на вывесках:
- Вл. Жигич, Т. Милан...
Как и обычно, сторож паркинга, устроенного за облезлыми спинами двух жилых домов, смерил Гостильца угрожающим взглядом. В прошлом году, когда здесь, среди автомобилей, в стороне от людского потока, он однажды остановился отдохнуть, наблюдая за тем, как весело хлопает на ветру пришпиленное к веревке жалкое белье и покачиваются свешивающиеся головки пеларгоний во внутреннем дворе между зданиями, сторож, безусый паренек, пригрозил ему:
- Нашел где стоять, дед. Не видишь, что ли, здесь и для машин места не хватает. Смотри, чтоб ты мне больше не попадался на территории!
Через пыльную витрину "Оптики" почти ничего нельзя было рассмотреть. Зато большая неоновая вывеска "Pedikir - Manikir - Solarijum" сияла днем и ночью. С соседней двери лезло в глаза "Наращиваем ногти". На людей можно было бы распространить и сферу деятельности соседней фирмы "Окраска и чистка кожи", подумал про себя Божидар Гостиляц. "Restoran Luxor" - крупно значилось напротив, а снизу, не такими роскошными буквами, было дописано: "Жарим на углях". На дверях магазинчика "Симфония", специализировавшегося на торговле струнами для музыкальных инструментов, лаконичное сообщение: "Струн для музыкальных инструментов нет". В обоих залах кинотеатра "14 Октября" показывали блокбастер с таким же названием, в двух сериях, но догадаться по афишам, какая часть первая, а какая вторая, было невозможно. Ну а внизу вечно закрытая "Терраса "Москва"", потом пасынок - "Буфет "Москва"" и, наконец, стройный, благородный бок отеля "Москва", куда в былые времена ходили пить чай с янтарным ромом, где кланялись дамам и слушали живую музыку.
Сколько было утомительных возвращений по крутой Балканской, старый Божидар Гостиляц не мог бы и вспомнить. В памяти осталось только чувство чего-то мучительного - он никогда не знал, что хуже: душевная подавленность, тяжесть оттого, что его не понимают, или физическая боль в отекших ногах, вены на которых с каждым шагом скручивались все более запутанными плотными клубками. Затем следовало глухое одиночество и кошмарная ночь в квартирке над шумной Теразие, навязчивый свет рекламы так и лез в комнату, заполнял ее, множась повсюду: и на стекле в овальной рамке, под которым была фотография покойной супруги; и на стекле в прямоугольной рамке, за которым находился Указ министра строительства о присвоении ему, младшему инженеру геодезии первого разряда, звания инженера геодезии четвертого разряда; и на экране сломанного телевизора, в котором, правда, сохранился звук, но слишком громкий и не поддававшийся регулировке; и на треснувшей фигурке балерины из муранского стекла на комоде; и на стакане и круглом стекле ручных часов на ночном столике; и на скуластой люстре; и на перевернутых пустых банках на шкафу; и на хрустальной вазочке с двумя-тремя засохшими грецкими орехами, оставшимися от какого-то давнего Рождества; и на зеркале; и на противоположном зеркале в зеркале; и на зеркале в зеркале в зеркале; и зеркалах в зеркалах... Множилось и размножалось: "Первый сербский пивной ресторан", "Казино", "McDonald's", "Воеводинский банк", "Страховое общество". А с рассветом, еще только угадывавшимся в отблесках на куполах церкви Св. Марка, новая надежда - вдруг кассир Главного железнодорожного вокзала из-за широкой перегородки наконец-то скажет: "До Белграда? Один? Да, пожалуйста Отправление тогда-то и тогда-то. Перрон тот-то и тот-то. Всего доброго. Желаю приятного путешествия".
Но теперь все это уже неважно. В конце концов так оно и получилось. Бумажка была в здоровом кармане истрепавшегося пальто. Он не выпускал ее. Правильнее даже было бы сказать, что он за нее держался. Интересно, поверит ли ему кто-нибудь? Не важно, да и вряд ли найдется кто-то, кому он смог бы похвалиться. Но, разумеется, обязательно нужно сообщить об этом соседям. Филика, это жадное до сплетен подобие женщины, которая питалась крохами слухов, остатками любых, пусть даже совсем неважных событий, узнала о его попытках еще прошлым летом. Невозможно было пройти по лестнице, чтобы она тут же не открыла свою дверь и не выглянула.
- Сосед Божо, уж не собираетесь ли вы нас покинуть? - спрашивала она, наслаждаясь его смущением. - Я так и говорю всем: наш сосед Гостиляц не уехал бы не попрощавшись... - Так как он упорно молчал, она пыталась хотя бы поймать взглядом, изменилось ли выражение его лица.
Теперь придется ей все объявить. Не ради нее, из-за других...
- Вот, я уезжаю, зашел попрощаться, - повторил негромко Божидар Гостиляц то, что намеревался сказать Филике.
А уж она-то побеспокоится, чтобы разнести весть о его отъезде. Еще до захода солнца все, даже на Врачаре, Звездаре или на Вождовце, узнают, что господин Гостиляц на некоторое время отбыл в Белград.
- Уехал?! Как?
- На поезде.
- Когда?
- Ровно в двенадцать тридцать четыре.
- А вы не знаете, он там задержится или скоро вернется?
- Точно ничего утверждать не берусь.
- Но, видимо, некоторое время он будет отсутствовать?
- Видимо, да... Может быть, у вас для него какое-то сообщение, пожалуйста, можете оставить... Он, конечно, будет интересоваться... А если это что-то очень срочное, он может с вами связаться и оттуда, из Белграда, по телеграфу...
Выход на улицу Теразие
Несмотря на то что большинство людей нетерпеливо пересекали Балканскую улицу возле обменного пункта "Парк", Божидар Гостиляц, как человек дисциплинированный, дошел до пешеходного перехода. Ведь эти несколько дополнительных метров ничего не решали. Терпеливо подождал зеленого света рядом с еще одним киоском "Народной лотереи" и павильоном игровых автоматов. В отдающей влагой тени только что отремонтированного первого этажа отеля "Балканы" (ведь как следует отремонтировать тень дело непростое) последовала еще одна остановка. Широкая и короткая улица была полна людей, машин; казалось, что в состоянии покоя пребывает только пересохший Теразийский фонтан на другой стороне. Фонтан из белого камня и он, Гостиляц, - только они спокойны на всем этом пространстве. Остальное двигалось, спешило, ныряло в подземные переходы, выныривало, ползло по проезжей части над выцветшими стрелками, показывавшими направление движения, или текло по тротуарам двумя потоками навстречу друг другу. Впереди, возле самой кромки тротуара, несколько рабочих заканчивали монтировать сцену с уже натянутым над ней белым экраном. Легкий ветерок надувал надпись крупными буквами: "Белградский Соко-Штарк-марафон".
Столько таких похожих дней протекло, столько их срослось в одну большую неудачу, что Божидар Гостиляц разом растерялся и толком не расслышал, что именно сказал ему утром этот человек в кассе, он только увидел, что перед полукруглым окошком лежит аккуратно заполненный билет: касса продажи - Белград; номер кассы; номер операции; дата продажи; из: Белград; до: Белград; ровно в двенадцать тридцать четыре; перрон такой то; вагон семь, место пятьдесят восемь, второй класс...
- Сколько я вам должен? - взволнованно пробормотал он, напуганный тем, что вдруг у него не окажется достаточно денег.
- Ничего. Это совсем близко. А вместе с тем так далеко, что невозможно оценить. Ничего, разве только если вы хотите доплатить за... - улыбнулся сочувственно кассир.
- Благодарю вас, достаточно и этого. - Гостиляц взял в руки кусочек бумаги и повернул оборотной стороной.
"Из правил проезда... Билет действителен для проезда только по указанному в нем маршруту... Билет не может быть передан другому лицу, если поездка уже началась или если он выдан на определенное имя... Срок действия указан на билете... Обратный билет на расстояние до 100 км действителен в течение одного дня, обратный билет на расстояние от 101 до 400 км - двух дней... Любой перерыв в маршруте следования должен быть заверен на станции перерыва... Пассажир имеет право ознакомиться с тарифом пассажирских перевозок... Переход в поезд более высокого класса или в вагон более высокого класса того же поезда возможен при оплате разницы... Пассажир обязан хранить и не допускать повреждений железнодорожного билета на протяжении всей поездки и по требованию уполномоченного работника железной дороги предъявлять его для контроля при посадке в поезд и в самом поезде... Югославские железные дороги желают вам приятной поездки! Напечатано: "Бюрографика", Субботица..."
- Благодарю, благодарю вас... - повторил Гостиляц, засунул билет в карман и заспешил через Савскую площадь, потом по улице Милована Миловановича, затем по Балканской, чтобы приготовиться к долгожданному отъезду; само собой, возьмет он только необходимое (не на краю же света этот Белград): шляпу, платочек для нагрудного кармана, повторял он; разумеется, и соответствующие туфли, и двубортный костюм цвета рыбьей кости, вот другого пальто у него не было, но и это потрепанное еще послужит...
Он действительно словно держался за билет, пока переходил и этот, последний перекресток. Он чувствовал себя таким легким, что даже не ощутил боли в груди как раз тогда, когда оказался уже на Теразие. Он просто упал. И понял, что не может встать, что он невероятно слаб.
Господи, Боже милостивый, неужели же я сейчас опоздаю? - подумал он, из последних сил сжимая кусочек бумаги в здоровом кармане.
ГАЙКА
Вы слушали музыку эпохи Ренессанса в исполнении камерного оркестра из...
Достаточно на миг потерять концентрацию, и шестигранная гайка выскальзывает из пальцев. Катится нереально долго, страшно долго, просто целую вечность, а потом неизвестно где вдруг останавливается - и пропадает.
Всю вторую половину этого дня он, преодолевая слабость, не отвлекаясь занимался ремонтом велосипеда, старого велосипеда своего сына, предназначенного теперь внуку, и сейчас почувствовал, что сил на то, чтобы, встав на колени, шарить по полу в подвальной темноте, у него не осталось. Он сел на давно списанную в подвал трехногую табуретку, прислонился к ближайшей полке, как ни странно, прогнувшейся под рядами в основном пустых стеклянных банок, его затылок коснулся сырой стены, он попытался сообразить, где именно стих металлический звук, а потом погрузился в дремоту. Несмотря на неудобное положение, резкий запах смазки, разбавителя и грунтовки, на вонь плесени и старых вещей и постоянно висящую в воздухе раздражающую угольную пыль, он заснул так крепко, как не спал ни разу в течение последнего полугода. Видел ли он что-нибудь во сне, он не запомнил. А проснулся отдохнувшим, спокойным, даже бодрым, поднимаясь до квартиры, легко шагал через две ступеньки.
- Андрия ты мой Гаврович, да где же ты пропадал?! Ночь на дворе... Мы уж собирались искать тебя, в милицию звонить... Господи, что только я не думала... Ты ведь и не ужинал! Может, тебе плохо стало? Что случилось? И все это время ты был в одной рубашке, совсем раздетый?! - ломая пальцы, встретила его перепуганная жена.
- Мне захотелось пройтись! - ответил он как можно резче, вступать в обсуждение случившегося ему не хотелось, может быть и оттого, что тогда пришлось бы признаться, где он заснул.
- Конечно, господин прапорщик... Конечно... Но все-таки мог бы нам дать знать... Малыш испугался, так плакал, мы его едва успокоили, - сын косвенно упрекнул его.
Возможно, Андрия отверг бы и этот упрек, но упоминание о мальчике, его семилетнем внуке, сразу смягчило его, заставило вопреки обыкновению даже оправдываться:
- Как же быть?! Что теперь делать?! Простите вы меня... Я как-то забыл о времени, заработался... Скажите ему, что я вернулся...
- Он уже заснул, - тихо подала голос сноха.
- Да и нам пора, уже почти полночь, я просто без сил... Господи Боже, ну что за день выдался, сплошные волнения! Скорей бы уже на покой, - заявила жена и отправилась на кухню раскладывать диван.