"Как долго плутала моя жизнь, – думал он. – Проходила где-то мимо этого праздника, а он всегда был рядом со мною, всегда ждал меня, был готов в любую секунду распахнуться и взять меня в свои объятия…
Наверное, это и есть то самое большое счастье, к которому все стремятся, но так и не доходят до него, – размышлял Ветер с Гор. – А оно вот – протяни руку и прикоснись к музыке падающего снега в тихом зимнем лесу – и войдешь в него. К чему все, что я делаю в своей жизни? Зачем я стремлюсь, падаю, плачу и ползу, если истина так проста и так открыта? Для чего все эти нагромождения знаний, наставлений, указаний, если здесь их нет и они не нужны, ибо все эти условности – лишь двери к истине, а истина за ними? Человечество нагородило такое количество ходов, что мы так и не находим выхода из этого лабиринта, который сами для себя сотворили!..
Может быть, мы постоянно стоим у этих дверей, но так и не решаемся отворить их, выйти наружу, и оттого нам так печально и одиноко? – вопрошал он. – Вероятно, и счастье не приходит даже тогда, когда мы сделали все для этого, а наружу не вышли?"
Ветру с Гор хотелось стоять в лесу целую вечность и слушать то, что приходит в его сердце, ведь этого состояния так не хватало его душе. Ему вспоминались эпизоды жизни Иисуса, который любил на природе, в одиночестве беседовать с Отцом Небесным, творить тайную молитву.
"Ради таких мгновений и стоит жить, – думал Ветер с Гор. – Вернее, они и составляют нашу истинную жизнь, а все остальное – плевелы. Эти зернышки благодатных состояний, как жемчуг, нанизываются на нить – время и превращаются в ожерелье – жизнь божественную. Сколько у меня таких жемчужин, столько и дней моей подлинной жизни".
Ветер с Гор увидел неподалеку высокую стройную березу. Концы веток ее были тонки и рассыпчаты до нежности. Он подошел к ней, прикоснулся руками и начал разглядывать ствол. На нем были изумрудные наросты мха. Горному страннику вдруг стало казаться, что он слышит дерево, чувствует, что оно – разумное ласковое существо. Веточки слегка колыхались от ветра. Ладонь ощущала шершавую поверхность ствола; вот здесь замерзшая вода, будто сок, вытекающий из расщелины в коре. Ветер с Гор замер с закрытыми глазами и, обхватив гладкий ствол, унесся в мир благодати и упоения.
Потом ветер прошелся по верхушкам деревьев, которые зашумели и закачались. С веток западал снег. Ветер с Гор очнулся от сладостного забытья. Ветер внезапно усилился, и все вокруг в одно мгновение пришло в движение: закружилось, залетало, заиграло и запело.
Он открыл глаза и посмотрел на поляну, где солнце, ветер и снег устроили представление. То там, то здесь ветер образовывал маленькие снежные вьюны, которые, как маленькие смерчики, гуляли по полю.
Он вновь начинал слышать мелодию леса, принимался тихо говорить с ним. Давно уже такого не было. Он обретал утерянное ощущение того, что в воздухе разливается аромат покоя, радости и вечности. Деревья ему представлялись людьми, застывшими на молитве, со взорами, устремленными в небеса. Они, так же как и молящиеся, кланялись, когда налетал сильный порыв ветра.
И Ветру с Гор казалось, что он находится в соборе с живыми существами, которые внемлют Богу, слушают голос Всевышнего.
Глава 7. Воробей
В избе Ветра с Гор на столе, в вазе с водой стояли ветки деревьев. Теперь он каждый день наблюдал, как эти сухие, безжизненные части замерзших деревьев оживают. Он созерцал, как потихоньку из почек начинают вылезать маленькие зеленые иголочки – будущие листья. Мертвое на его глазах становилось живым. И эти веточки делались единым с ним существом. Вместе с ними он также воскресал, наполняясь той же силой, которая воскрешала их.
"Это маленькое чудо – оживать вместе с веточками", – думал Ветер с Гор.
Днем в деревне мальчишки порой привязывали к ошейнику большой лохматой собаки веревку и катались таким образом на санках. Один сидел в санках, а другие бежали впереди. Они громко смеялись и кидались снежками.
Как-то из окна, разрисованного зимними узорами, Ветер с Гор увидел двух девочек: одной было годика четыре, а второй, вроде, и двух не исполнилось. Малышка держалась за ручку своей сестренки, и они потихоньку шагали по снежной деревенской дороге. Шли и смотрели на этот мир своими детскими глазками. Старшая глядела настороженно, по-взрослому: она уже явно знала, что жизнь – это не сахар. Родители ее, как потом узнал Ветер с Гор, пили, дома зачастую нечего было есть. А малышка поменьше еще созерцала мир открыто и невинно, ожидая от него сказок и праздника. Ветер с Гор взял деньги и вышел на улицу. Он отдал их старшей девочке и сказал, чтобы они купили конфеты. Она от неожиданности растерялась и тут же спросила: "Это вам купить конфеты?" "Да нет же, себе купите", – ответил Ветер с Гор, смутившись.
В безоблачную погоду к вечеру в этих северных краях начинался воистину божественный закат. Только солнце успевало коснуться горизонта, как вокруг него вспыхивал малиновый пожар. Цвет был настолько чист и прозрачен, что, глядя на него, можно было ощутить во рту вкус малины. Лица людей, дома, поля и леса преображались, покрываясь этим удивительным цветом. А закат продолжал усиливаться, и казалось, что он начинал звучать, подобно органу, заливая всю заснеженную землю своей малиновой симфонией. Музыка лилась во все стороны и доходила не только до тех, кто слышит, но и до тех, кто не слышит.
Однажды на большую березу возле дома сел воробей. Ветер с Гор смотрел на воробья, а тот чирикал так важно, что его красивое пение было совсем не похоже на крик обычного воробья.
"Может быть, я вот такой же, как и он, неприкаянный, и негде мне голову приклонить, стою одиноко посреди пустыни, посреди холода и льда?" – думал Ветер с Гор.
Пушистая грудка птицы вздымалась от напряжения. Воробей был один, а пел так, будто его слушал весь мир. И Ветру с Гор думалось, что вот так бы иметь и в себе подобную невозмутимость и убежденность, что нужно петь даже тогда, когда тебя никто не слышит. И нужно петь не потому, что этому кому-нибудь нужно, а оттого, что поет сердце и невозможно его сдержать.
Ветер с Гор долго стоял не шелохнувшись, чтобы не спугнуть воробья, и глядел на этот маленький, живой, трепещущий комочек. И ему вдруг передались его живительные вибрации. Грусть ушла, на душе потеплело, посветлело, и он подумал, что все еще может измениться. Что в его жизни еще может случиться что-нибудь очень хорошее.
Глава 8. Монастырь
Солнце каждое утро восходило из-за монастыря, и с утра грациозные храмы стояли в золотом сиянии на фоне голубого неба и снежных холмистых полей. От сильного мороза лучи солнца уходили вертикально вверх направленным лучом, а правее от монастыря в солнечную погоду зачастую виделась радуга.
По вечерам Ветер с Гор направлялся в монастырь на молитвенное служение.
Перезвон многопудовых монастырских колоколов разносился на десятки километров вокруг, и вибрация колокольного звона буквально заставляла трепетать вечность, которая спряталась в глубине сердца Ветра с Гор под спудом мирских забот, суеты, переживаний.
Как упоительна была вначале для его души монастырская служба! Мирно горели свечи, в воздухе разливался умиротворяющий запах ладана, плавно текли негромкие молитвы. Древние монашеские распевы выстилали мысли к вечному, к Богу. Как все просто!
Сердце Ветра с Гор постепенно отрывалось от мирских дум и погружалось в поток, уходящий за границы этого мира, за пределы своих обид, тревог, своей жизни, соединяясь с тем, что непреходяще и неизменно. Он чувствовал, что там, в сияющих небесах, все души сливаются воедино, там больше нет сомнений, там нет земных переживаний, там только праздник, которому нет конца.
После службы Ветер с Гор вместе с молящимися шел на трапезу. После нескольких часов неподвижного стояния так приятно было сидеть за одним столом с монахами и послушниками. До чего же вкусна монастырская пища! Хотя и проста, но в ней присутствует такая духовная сладость! Никакие мирские деликатесы не сравнятся с кусочком монастырского хлеба. Здесь во всем ощущался вкус вечности, вкус покоя и мира. Ветер с Гор чувствовал, что теперь идти ему в этом мире дальше некуда: все, что его прежде волновало и беспокоило, осталось где-то позади, очень далеко. И тогда монастырь представлялся ему границей видимого мира, преддверием иной жизни, невидимой. Здесь все было настроено на то, чтобы шагнуть за пределы земного бытия, нацелено только в небо: взор телесный и духовный устремлены за горизонты мирской, суетной, временной жизни.
"Господи! Неужели это я здесь? – иногда спрашивал Ветер с Гор сам себя. – Как я попал сюда? Господи, зачем Ты привел меня сюда, за две тысячи километров от моих гор, моего моря?"
После трапезы он выходил на морозный искрящийся воздух. Послушник закрывал за ним ворота. Ветер с Гор слышал скрип задвижки за спиной и растворялся в мутной, темной ночи, опустившейся на хутор, затерянный среди северных лесов в глубинке Святой Руси.
Глава 9. Вечер
Зима приближалась к концу. Ветер с Гор перестал ходить в монастырь. Он почувствовал, что могучие стены обители стали давить на него. Ему стало в них тесно и душно.
"Мы все стремимся к свободе, – размышлял он. – Но проходит совсем немного времени, и обретенная свобода превращается в узилище. Стены, которые прежде меня защищали, закрывали, прятали от невзгод, теперь обернулись ограничением, темницей, из которой хочется вырваться и бежать на волю".
За время посещения монастыря он познакомился почти со всеми насельниками, с каждым поговорил, о каждом что-то узнал. Дымка романтичности рассеялась, и он увидел страждущие души, которые приходили сюда зачастую потому, что деться в обычной жизни было некуда. Люди бежали от мира, от его невзгод, но мир бежал за ними и поселялся в стенах обители.
"Каждый человек жаждет избавиться и убежать от чего-то, – размышлял Ветер с Гор. – Однако по сути он желает скрыться от себя. Только вот от себя не убежишь, и потому необходимо изменить себя, то есть нужно перерасти из себя старого в себя нового. Но для этого нужно трудиться. Новое не приходит само – его в подлинном смысле необходимо зачать, выносить и родить, как женщина вынашивает и рожает ребенка".
Отныне, когда на землю опускался ранний, зимний вечер, Ветер с Гор выходил из дома и бродил по поселку. Тихо падал снег, в избах светились окна, а из труб струился дым.
"Что мне делать дальше, куда теперь держать путь? – задавал себе вопрос Ветер с Гор. – Сердце мое успокоилось, все чаще меня захлестывает волна гармонии и благодати. История с женщиной из моря теперь видится прекрасным далеким сном. Север – лучшее место для усмирения тревог и переживаний", – заключил он.
Вскоре выходила полная луна и освещала землю, спрятанную под снежным покровом. К полуночи мороз крепчал и снежинки начинали искриться под лунными лучами, деревья покрывались ледяными лепестками, которые играли хрусталем в серебряной темноте. Под ногами скрипел снег, нарушая торжественную тишину. В морозном воздухе звуки разносились особенно далеко и гулко.
Ветер с Гор медленно брел в сторону кладбища. Он выходил под открытое небо, чтобы один на один остаться с Отцом Небесным и завести с Ним свой сокровенный разговор.
"Я очень далеко от своих родных южных мест, – думал он. – А когда выходишь на эти просторы, возникает такое чувство, что ты у себя на Кавказе и что эти поля в ночи похожи на застывшие морские волны".
Глава 10. Изгой
Посещая монастырь и беседуя с братией, Ветер с Гор несколько раз слышал странное слово "изгой". Потом он узнал, что так называли бывшего монаха, уже старика, которого изгнали из монастыря и отлучили от церкви за свободомыслие. Он жил в полном уединении неподалеку от обители, в одном глухом месте, на заброшенном хуторе. С тех пор его никто не видел, потому что общение с отшельником считалось греховным делом. Ветер с Гор осторожно выведал у монахов, где живет изгой, однако жив он или нет, никто не мог сказать с уверенностью, так как в последний раз его видели более пяти лет тому назад.
Именно о нем все чаще думал Ветер с Гор. Особенно сейчас, когда он стал молиться не под сводами монастырского храма, а под открытым северным небом.
"По сути, и моя жизнь похожа на путь этого изгнанного старика, – думал Ветер с Гор, отправившись наконец в гости к изгою. – Я не могу долго находиться в любых сообществах, организациях, духовных течениях. В конце концов меня начинает угнетать, подавлять то, что прежде вдохновляло и наполняло смыслом мою жизнь. Нигде я не могу прижиться, утихомириться, как все, и успокоиться. Что это – наказание или, напротив, милость Всевышнего, который ведет тебя к чему-то еще более светлому, высокому, божественному?
На заброшенный хутор не было никакой дороги, и потому Ветру с Гор пришлось пробираться по нетронутому глубокому снегу. Сначала он пытался еще как-то идти, но проваливался настолько глубоко, почти по пояс, что через полчаса взмок и выдохся. Тогда Ветер с Гор попробовал ползти, и оказалось, что таким образом перемещаться гораздо легче: хотя не так быстро, но усилий уходит гораздо меньше. По крайней мере, не нужно постоянно с силой вытаскивать ноги из снега. Рюкзак с картошкой, хлебом и растительным маслом он просто волок за собой.
Это было похоже на своеобразное плавание по снегу. Ассоль также норовила изыскать более легкий способ движения, но для нее не нашлось ничего иного, кроме как проваливаться и выпрыгивать из сугробову. Через каждые полсотни метров они отдыхали, лежа животами на снегу.
Снег плыл перед глазами Ветра с Гор, набивался в рукава, в карманы, под штанины, за пазуху.
Ветер с Гор полз и думал, как глупо и несуразно, вероятно, они выглядят со стороны. "Однако в этом, наверное, есть какой-то смысл, – размышлял он. – Может быть, подобным образом я вообще "ползу" по жизни, когда другие, как мне кажется, легко скользят по ней. Вероятно потому, что в основной своей массе люди не "копают глубоко", не ищут высшего смысла своей жизни, а следуют по накатанной колее, отдаваясь мирским заботам. Я же постоянно ищу истину, а при этом неизбежно приходиться следовать нехожеными тропами, преодолевая барьеры и преграды. Такова цена, которую нужно платить за познание истины. К тому же ничто не вынуждает человека взглянуть на мир по-другому, кроме как преодоление препятствий. Трудности позволяют увидеть вблизи то, что невозможно разглядеть, когда следуешь легкими, проторенными дорогами. Вот как этот удивительный снег – никогда я так долго не смотрел на него вблизи. Как прекрасно царство снежинок! Разве смог бы я настолько близко соприкоснуться с этим чудесным миром, если бы шел по дороге?"
Наконец они доползли до заброшенного хутора, в котором осталась неповрежденной лишь одна изба. Другие были развалены временем, размыты дождем, расшатаны ветром и засыпаны снегом.
Путники сделали маленький привал, разглядывая то, что им открылось.
Возле единственной целой избы высилась одинокая береза, которая устремилась высоко в небеса. "Эта береза подобна старому, умудренному жизнью человеку, смотрящему в вечность", – подумал Ветер с Гор.
Казалось, что ее раскидистые ветви касаются неба, и, может быть, потому на них виднелось несколько больших гнезд. Два огромных ворона гордо восседали на самой верхушке березы и с достоинством, явно осознавая свое место в этом мире, осматривали пришельцев. Ниже суетились две сороки, принявшиеся усиленно трещать – сообщать последнюю новость о появлении странников на хуторе.
Вдруг из трубы единственно целой избы взвился легкий дымок.
"Слава Богу! – с облегчением вздохнул Ветер с Гор. – Старик еще жив!"
Глава 11. Исповедь
В печи тихо потрескивали дрова. Ветер с Гор сидел на стуле за столом и неспешно пил чай с медом, перед ним стоял пыхтящий самовар. Старик полулежал на кровати, прислонившись к подушкам. Его прозрачный взор был устремлен в окно, за которым виднелось белое поле, обрамленное высоким густым лесом. На улице кружился пушистый снег.
– Жизнь моя, добрый человек, пролетела как миг, как один день. Много повидать и испытать мне довелось на своем веку.
Голова старика была покрыта густым серебром волос. Худые кисти рук были сложены крестообразно на груди. У него были длинные жилистые пальцы музыканта. В монашестве старец носил духовное имя Меркурий.
Ветер с Гор сразу ощутил себя рядом с ним так, будто вернулся домой после утомительного, многотрудного путешествия. И он наслаждался покоем, которым была насыщена атмосфера вокруг старца.
– С детства мне твердили, что я не от мира сего. Да и сам я чувствовал, что я не похож на других. Всегда мне было тесно в тех рамках и правилах, по которым жили окружающие меня люди. Моя душа все время рвалась в заоблачные дали, как птица из клетки, – произнес старик, не отводя взора от окна.
– Мне кажется, что каждый человек чувствует себя особенным, – возразил Ветер с Гор.
– Но не все следуют своей особенности, – промолвил старик. – Я же стремился со всей горячностью и отчаянием ответить себе на вопросы: Кто я? Зачем я живу? Для чего существует этот мир?
Старик закрыл глаза, видимо вспоминая прожитую жизнь.
– Мне виделся мир несовершенным, полным невежества и порока. Я искал путь к преображению человеческого бытия. Читал много духовных, религиозных книг. И почти в каждой говорилось о том, что нужно оставить все земное, временное и обратиться к вечному. И я свято поверил, что если я посвящу свою жизнь служению Богу, то смогу всем помочь. Пусть эта помощь будет мизерной, думал я, но она все-таки сделает мир хоть на капельку лучше, чище, добрее.
– Мне кажется, вы рассказываете обо мне.
– Это не случайно, что Господь свел нас, добрый человек, – произнес с улыбкой старик, повернувшись в сторону гостя и глядя ему в глаза. – Я так жаждал исповедоваться перед смертью, молил Господа о такой милости.
Старец Меркурий отвернулся и тяжело вздохнул.
– Только не с кем было даже просто поговорить. Местные жители обходят стороной мой хутор, а если и встречаются изредка, то прячут глаза и стараются быстрее уйти.
– Для исповеди вам нужен священник, – сказал Ветер с Гор, понимая, куда клонит Меркурий.
– Священник, добрый человек, не тот, кто носит рясу, а тот, кто живет с открытым сердцем, – выразился старик.
– О вас ходят всякие слухи, вас называют изгоем, монастырской братии запрещается общаться с вами.
– Коли ты пожаловал ко мне, значит, ты не веришь тому, что обо мне говорят.
– Я пришел к вам потому, что ощущаю тоже себя изгоем в этом мире, – произнес Ветер с Гор. – И хотя общаюсь со всеми, но чувствую себя одиноко.