Каждый вечер, с точностью швейцарских часов, мимо старого горицкого продмага шатаясь ковылял "манекен погибшей любви", как называл его Паша, Алия Папучар. Известен он был в Горице тем, что однажды постирал штаны своей жене Самке, а также своим пристрастием к виноградной 50-градусной ракии.
- Алия Папучар Самке постирал штаны! - кричал Паша и в последнюю секунду увертывался от пинка от этой пьяной громадины.
Алия Папучар проживал за забором, на котором висела ржавая синяя табличка с номером 54 по Краинской улице. Тот факт, что он постирал своей жене штаны, являлся для горицкого мужчины чрезвычайно постыдным. Никто на Горице в нем не сомневался, и особенно мы, горицкая детвора. На кепке Алии был номер четырнадцать, и работал он на Нормальной станции, разнося чемоданы и прочий багаж. А в это время Самка водила к себе ухажеров. Алия пил и ничего об этом не знал, или притворялся, что не знает. Соседи говорили о нем:
- Так ему и надо, нечего пить пятидесятиградусную ракию.
Мы, горицкая детвора, бежали за ним и кричали:
- Алия Папучар Самке постирал штаны!
Лил ли дождь, сыпал ли снег, грело ли солнце, или сшибал с ног ветер, ответ был одним и тем же:
- Пиздуйте отсюда, сучата!
Поднимался он в сторону дома 54 по Краинской улице, и мы слышали как бормочет себе под нос громадина:
- Алию дождем поливает, снегом засыпает, солнцем греет, ветром бьет, а его ничто не берет!
Возвращался он со станции и тащил за собою воображаемый чемодан, вокзальный багаж, приплясывая поднимался в гору и был уверен в том, что не возьмут его ни пятидесятиградусная виноградная ракия, ни переменчивая погода.
Опершись о забор перед Краинской 54, дожидались мы у моря погоды… Алия уходил на станцию, и мы сразу бежали подглядывать за Самкой сквозь дырку в заборе. За забором раздавалось пение: "По ночам сердечко плачет и душа моя болит"
Толкались мы около, пока пашин брат Харо смотрел на Самку, приговаривая:
- Ну, милая, давай, дай тебе бог здоровья! - держал он руку в кармане и уже слышно было, как тяжело он дышит, говоря:
- Ну, чего ты верещишь как резаная, - и продолжал:
- Давай, милая, - крутил он рукой в кармане, а я все видел.
Приник и я глазом к дырке в заборе и засунул руку в карман. Смотрел я на Самку, как она занимается своими делами и тоже шарил рукой в кармане, чтобы не посчитали меня за чмошника. Сидела она в большой ванне полной воды посреди двора и равномерно оглаживала себе груди ладонями. Она смеялась и явно была горда своими грудями, которые она прижимала к телу вниз, потом отпускала и они сами возвращались в прежнее положение. Вспомнились мне уроки истории про Коперника, которому понадобилось столько усилий, чтобы доказать, что сила притяжения существует, и каких бед натерпелся он от церкви, утверждавшей, что ничего подобного нет. Мысли мои от Коперника вернулись обратно во двор. Самка взяла цветочный горшок в котором росли маленькие помидорчики. Сорвала один, потом другой, и положила их меж своих грудей. Давила она их там один за другим и из помидорок брызгало их содержимое. Выглядела она одновременно репетирующей номер циркачкой и обычной домохозяйкой. Все это сводило мужчин с ума. Ну, и наш скоро не выдержал. По Горице разнесся вопль, похожий на тарзанов вой в джунглях:
- Ааааааааа! - орал он.
И прыгнул в воду, налитую в поломанную ванну.
Тут и Самка начала охать от возбуждения, а я спросил Хару:
- А это что, оргазм?
- Астма, мудила, не видишь разве, что это астма, ха, ха?!
Двор Алии был нам интересней любого кино. Верили мы в то, что он и впрямь стирает самкины штаны и никто из нас не сомневался, что однажды Алия застукает свою жену с кем-нибудь из ухажеров и за это ее убьет. Получилось бы круто, вроде убийства в прямом эфире. Вот почему мы так упорно ждали этого момента…
Чаще всего Алия молчал. Никогда не смеялся. Одни думали, что он глуп, другие - что мудр. Мы были уверены, что кроме виноградной водки он любит еще и кошку Аиду, и Самку, которая не его любит. Алия гладил кошку и, пока она мурчала, смотрел ей не отрываясь в глаза. Так оно и продолжалось бы, если б смог он совладать с избыточностью осязания. Как-то лежала кошка на спине, а он гладил ее двумя руками сразу, и вдруг ни с того ни с сего схватил ее за горло и начал душить. Мы с Пашей сразу же спрятались под забором и смотрели друг на друга в страхе. Слышно нам было, как бьется и сипит кошка. Паша выглядел подавленным. Из-за забора было слышно, как плачет Алия, потом над нашими головами пролетела удушенная кошка. Когда задушенная Аида летела мертвая над горицкими дворами, Алия появился у забора над нашими головами, плюнул в сторону удушенной Аиды и сказал:
- Пиздуй отсюда, сучка.
И я почувствовал на себе его слюну. Прямо как когда меня укусила овчарка, выбежавшая из Военной больницы.
Невероятное это убийство не помешало нам уже на следующий день бежать по Краинской и кричать Алие:
- Алия Папучар Самке постирал штаны!
Угроза попадания в лапы Алие вызывала у нас страх, но какой-то невидимый магнетизм с той же силой притягивал нас к этой опасности. Будто мы и сами готовы были попасть к нему в лапы и закончить как кошка Аида.
В тысяча девятьсот шестьдесят третьем году зима пришла в Сараево со снегом в полтора метра глубиной. Были каникулы и Паша хвастался всем четверкой по математике. Как ни трудно было в это поверить, но действительно, в дневнике его было написано: Хаджиосманович Фахрудин, математика - четыре. Рассказал он, как удалось ему подловить математика. Тот как-то отправился к Самке, а Паша именно в тот день торчал у дырки в заборе. Когда он увидел, как учитель Кураица заходит во двор, то поначалу не поверил своим глазам, потому что у того были жена и трое детей. Через ограду Паша увидел обычный самкин спектакль. Когда дело было сделано, подождал он Кураицу на выходе:
- Ясно тебе теперь, что у меня по математике четверка?
Кураица утвердительно кивнул головой. Паша шел за ним следом и говорил:
- Если обманешь, у меня еще два совершеннолетних свидетеля есть, пиздец тебе тогда, понял?
- Понимаю, - сказал Кураица.
Эта пашина идея совсем не понравилась Самке.
- Ты, педрила хренов, а ну отцепился от моих мужиков, не то выебу тебе матерь! - визжала она и пыталась ударить его попавшимся ей под руку ржавым обрезком трубы.
Через полгода этот Кураица перестал преподавать математику в школе "Хасан Кикич". Перевели его в школу "Миленко Цвиткович", на соседнем холме.
Невидимую черту между пригородом и городом перешел я ради фильма "Птицы" Альфреда Хичкока. Фильм вовсе не был таким уж страшным. Время от времени в зале слышны были вопросы:
- Ну че, обосрался со страху, брателла?
А с другой стороны звучал ответ:
- Сам ты обосрался бабке своей под окно!
Нарушения общественного порядка в зале кинотеатра "Рабочий" пресечены были директором Бимбо Штрцалькой. Включен был свет и кино остановлено, чтобы работники "Рабочего" могли отработанным манером похватать нарушителей и предать их в руки полиции. Для начала Бимбо брызнул Шилье в лицо спреем от насекомых, а потом его и еще троих "индейцев" вывели вон. Публика свистела, но когда появились милиционеры, все сразу заткнулись. Потом свет погас и публика зааплодировала. Как только фильм запустили опять, с задних рядов кто-то громко пустил ветры. С передних рядов Ибро Зулич высказался по этому поводу:
- Чтоб тебе такая музыка на похоронах сыграла.
То, с чем не справились Бимбо Штрцалька и милиция, сделал фильм. Тишина овладела залом, когда женщина в фильме остановилась перед школой на краю американского города. Она шла и взгляд ее застыл на школьной балюстраде. Увидела она сначала одну, потом нескольких птиц. Птицы поднимались все выше, а когда они стали пикировать на школу, настала полная тишина. Перепуганные ученики выбегали из школы, а птицы гнали их по улице. Пашин средний брат Харо вытащил из ветровки три голубя, бросил их в публику и завопил по-тарзаньи. И пока публика под грохот деревянных сидений с визгом разбегалась по домам, Паша орал:
- Ну че, пидоры, жамкнуло очко-то?
Зима была очень сурова, и мама сказала мне:
- Вот это, сынок, называется холодная зима!
Работники кино заказали для синематеки дополнительную тонну угля. Паша не хотел больше заниматься грязной работой, Ньего стоял на шухере у наперсточников на Марьином дворе. Благодаря той тонне угля, в рекордный срок перекиданной в подвал синематеки, Алия Папучар впервые познал любовь к мировому кино. Смотрел он фильм с Клодетт Колбер и Кларком Гейблом в главных ролях. Фильм назывался "Однажды ночью", и любовь между Клодетт и Кларком согрела ему сердце. Очевидцы рассказывали, что и на его лице появилась улыбка. Грела ему душу любовь, осуществленная вопреки всем препятствиям. Больше всего нравилось ему, когда Кларк Гейбл улыбается и целует Клодетт. Она не отстранялась от него, и он вспомнил, что свою жену Самку он поцеловал всего два раза. Один раз на свадьбе, и второй раз, когда умерла ее мать Сеида. Вышел он из кино и все у него в голове перемешалось. Знал он, что должен теперь отпустить усы. Тонкие и подбритые, от носа ко рту. Больше всего думал он о том, как улыбался Кларк Гейбл.
Смотрели мы на него, как с улыбкой поднимается по обледенелой улице. Паша сказал:
- Прямо павиан, которого угостили орешками в Пионерской долине.
В Югославской синематеке он был еще два раза; дали ему за ту добавочную тонну угля билеты. В первый раз он посмотрел Кларка Гейбла с Клодетт, а потом, в другом фильме, увидел как Кларк Гейбл целовал другую актрису. Не смог он смириться с тем, что Кларк Гейбл изменил Клодетт и решил больше в кино не ходить.
Той зимой великие события не переставали тревожить великое сердце Алии и невеликий его мозг. Сначала Самка сбежала с коммивояжером из Загреба Михайлом Джорджевичем. Эта беда и суровая зима заставили Алию пить больше обычного. Единственным, что согревало ему сердце, кроме виноградной пятидесятиградусной ракии, были мысли о Кларке Гейбле, усики которого напоминали о счастливом окончании фильма "Однажды ночью". Он думал о несчастье, преследующем его по жизни от рождения, и спрашивал себя, ну почему бог не дал ему богатого и умного тестя, как в том славном американском фильме. Там богатый отец собственную дочку подговорил сбежать со свадьбы и выйти за правильного человека. В его же собственной жизни жена сбежала, ни сказав ничего. На разных концах Нормальной станции мы с Ньего и Пашей стояли на шухере для наперсточников Томислава из Ковачича и Деды с чаршии. Пассажиры шарахались от Алии Папучара. Теперь не переставал он улыбаться, точно так же как раньше не переставал хмуриться. Крепко воняло от него перегаром виноградной пятидесятиградусной ракии.
Когда вечером он возвращался на Краинскую улицу, мы кричали:
- Кларк Гейбл постирал Клодетт штаны!
И он отвечал:
- Солнце меня греет, дождь на меня льет, ветер бьет и ничто меня не берет!
Шлялись мы следом за ним и вопили:
- Алия Папучар Самке постирал штаны! - а он обернулся и сказал:
- Пиздуйте отсюда, Кларк Гейбл вам говорит, сучата!
Той ночью шел снег. Потом полил дождь, и наконец засияло солнце. Обманчивое мартовское солнце вскоре пропало за большим облаком, возвратившем зиму.
Новые фильмы легкого содержания появились в кинотеатре "Рабочий", так же, как и новые горести в жизни Алии Папучара. В пятницу в 23 заявились пацаны с Ковача, Марьина Двора и Хрида. После фильма "Убей всех и вернись сам" подрались Паша и Кенан с Кошевской горки. Драка вышла ни туда ни сюда, но мы конечно утверждали, что Паша сделал Кенана.
Алия Папучар все лето провел в Центральной тюрьме, из-за телесных повреждений, нанесенных им гвардии прапорщику в отставке. Все это произошло в буфете "Требевич", где осужденный и пострадавший пили пятидесятиградусную виноградную ракию. Все было хорошо до тех пор, пока прапорщик не заподозрил, не насмехается ли над ним Алия, чего он, как человек военный, снести права не имел. Прапорщик сначала сказал, что не любит, когда ему всякие пидоры лыбятся в лицо. И еще обидел он Алию, сказав, что тот напоминает павиана, который усмехается, когда его кормят орешками.
Алия отбыл положенное наказание, после чего брат Мрвица отвез его к себе в Високо. Этот Мрвица известен был тем, что однажды выпал из вертолета и остался жив. Будто бы Мрвица отвез своего брата в Високо, чтобы поправить ему здоровье. Здоровье там Алия поправил, но скоро запил по новой. Позже он вернулся в Сараево, но выглядел уже так нехорошо, что мы только молча смотрели как он, зигзагами, взбирается вверх по Краинской улице. Сараевские кинотеатры тогда не показывали фильмов с Кларком Гейблом. С Ритой Хейворт тем более. С Кларком Гейблом и Клодетт уже никогда. От Самки вестей не было.
Возвращались мы из кинотеатра "Рабочий", где показывали фильм "Бесконечный день". Фильм продолжался три с половиной часа и все обсуждали, самый ли это длинный в истории кино фильм или нет. Шли мы Горушей мимо кинотеатра "Ущелье". Я немного отстал, потому что решил измерить эту улицу, которая поднималась до самой Черной горы. Триста тридцать шесть шагов отмерил я от начала улицы до адвентистской церкви. Свет скупо освещал бетонные ступени. На этих ступенях лежал какой-то человек, чье лицо было скрыто в потемках. Он лежал неподвижно, а я испугался и побежал звать Пашу. Тот вернулся, приложил ухо к его груди, и сказал:
- Замерз наш Кларк Гейбл.
Было холодно и он улыбался. Пока мы несли его к Краинской 54, был он легкий и холодный, но мне казалось, что от его тела струится какое-то тепло. Думал я про Алию, которого солнце греет, дождь поливает, ветер бьет, а его ничто не берет. Драный его бушлат пропах пятидесятиградусной виноградной ракией. В кармане пиджака я нашел фотографию Кларка Гейбла, который улыбался, глядя на Клодетт. Фотка была черно-белая и вся измятая. Заплакал я уже тогда, когда дошел до дома, и не мог объяснить маме почему. Мама заставляла меня считать овец, думая, что это поможет заснуть. Но сон не приходил. Смотрел я на акацию, которая колыхалась на ветру, а колесики, на которые натягивалась бельевая веревка, поскрипывали однообразно и усиливали страх смерти.
На рассвете, Босния-экспрессом из Белграда в Сараево приехал мой отец. Распаковал он вещи, положил на мою тахту какие-то штаны и поцеловал меня, а я делал вид, что сплю, хотя сердце мое стучало будто на бегу. Отец развязал галстук, скинул пиджак и отправился к холодильнику. Когда он вытащил кастрюлю с холодным обедом, я сказал ему сквозь слезы:
- Я видел мертвого человека!
Он поставил кастрюлю с голубцами разогреваться на плиту, сел передо мной, и шепотом начал меня успокаивать:
- Смерть это непроверенный слух, сыночек.
Смотрел я на отца с удивлением. Он улыбнулся и добавил:
- Никто же из нас не был мертвым и не мог проверить как там обстоят дела с этой самой смертью. Так что брось ты все это. Смотри-ка, тетка Биба вернулась из Варшавы, просила передать тебе привет и эти джинсы леви страус, - широко распахнув глаза смотрел я на отца, держал в руках свои первые джинсы и со скоростью летящего в ракете Гагарина уверовал в папины слова о смерти как непроверенном слухе.
- Как там тетка Биба? - спросил я отца, пока он кухонным полотенцем вытирал мне слезы.
- Да как тетка Биба?! Представь, вернулись они из Варшавы, а в теразийской квартире поселились Райнвайны! Был с ними договор, что будут они охранять квартиру пока хозяев нету, а потом, после их возвращения, сразу выселятся. Но похоже слишком уж им понравилось жить на Теразие, и Биба боится, что их теперь оттуда не выставить!
- Как так не выставить, а что дядя Бубо?
- Он?! Да ему до лампочки, играет каждый день в теннис с генералами на Дединье, а моя сестра все нервы себе вымотала. Сидит, бедняга, в гостинице "Балканы", плачет и ждет, пока райнвайнова банда уберется из квартиры.
- А они что говорят, чем все это объясняют-то?
- Что говорят? Шумнее всего его мамаша: "Так ведь по-любому посылают Любомира корреспондентом в Прагу, и опять мы будем охранять их квартиру! Легче им провести этот месяц в гостинице, чем нам каждый раз туда-сюда мыкаться". Дойдет до того, что я этому Любомиру нос разобью да усишки повыдергиваю! Женился он на моей сестре ради интересу!
- А зачем вообще мужчины женятся на женщинах? - спросил я отца, притворяясь, что понимаю проблемы взрослых.
- Так по любви же, ну и вопросики у тебя!
- Это значит, дядя Бубо не любит тетку?
- Этот, Любомир Райнвайн? Да он только задницу свою любит!
Непросто мне было поверить в то, что мой отец говорил о Любомире Райнвайне. Больше всего потому, что в моей памяти навсегда остался запах дядиного одеколона, но еще и из-за того что тот мастерски умел молчать, производя впечатление задумчивого человека, озабоченного чем-то важным. Не обижался я ни что он оставил тогда меня спать под дверью, ни что так и не отвел в "Детский мир", потому что понимал важность передачи информации из Варшавы в Белград. И, что еще важнее, дядя умел занятия не очень серьезные представлять так, будто они и есть самые важные на свете.
Тем утром я, благодаря успешному избавлению от страха смерти, понял, как важен в жизни мальчика отец. И почему самые авторитетные на Горице парни, произнося клятву "отцом моим мертвым клянусь!", выглядели так круто. Многие, в борьбе за уважение среди пацанов, говорили "отцом моим мертвым!" хотя отцы их были еще живы.
Что наверху то и внизу, что снизу то и сверху
В тысячу девятьсот шестьдесят седьмом году в авиакатастрофе погиб Юрий Гагарин. Через год команда "Сараево" стала чемпионом Югославии по футболу. Самым модным хитом была "Дилайла" Тома Джонса. Когда парень хотел сказать девушке "ну ты совсем отъехала, ненормальная что ли", он говорил:
- Ты вообще дилайла.
Ботинки "мадрасы" и "бруксы" страстно желали иметь все… Но если в других странах "бруксы" носились ради моды, чтобы в них танцевать и впечатлять девушек, то здесь в цене были другие их свойства. Если стальным бруксовым носом ударить противника под коленную чашечку, то решишь судьбу боя в первую же минуту. После такого удара ему останется только беспомощно прыгать на здоровой ноге по кругу и кричать:
- Хватит уже, не надо больше, мамочки…
Были среди парней и старомодные типы, оставшиеся верными "канадкам". Ньего был самым из нас мелким, но и он умел своим канадским горным ботинком так точно врезать под коленную чашечку врага, что тот от боли сразу вырубался.
- Какие на хрен бруксы, понты все это дешевые, если я кому заделаю канадкой по ноге, у того глаза фонтаном брызнут!