11
Харченко не бездействовал.
Послал новый запрос, приложив фотографию, описав ситуацию и указав, что данный неопознанный гражданин является, скорее всего, жителем Москвы или Московской области. Возможные профессии - строитель, футболист. Но не исключено, что и вор. Впрочем, все это бывает сочетаемо.
Но ответа все не было.
Он звонил: ищут ли?
Отвечали: ищем, никаких результатов. Сам в нашей системе работаешь, знаешь, насколько бывает трудно найти человека, а найденного - опознать.
Харченко не столько заботился о служебном розыске, он все чаще думал о Татьяне. Сначала ему казалось, что это вполне привычные мысли - плотские. Или, если говорить современным языком, которым лейтенант владел в совершенстве, сексуальные. Подобные мысли овладели им лет с тринадцати и почти никогда не отпускали, что его не тревожило: парень видный и на видном месте, он устроил свою жизнь так, что за возникновением желания сразу же следовало осуществление оного. Во-первых, дюжина знакомых девушек из продавщиц, парикмахерш и молоденьких работниц сбербанков (только Харченко знает, как любвеобильны эти тихие девушки, весь день считающие чужие деньги, - может, их это и возбуждает?). Во-вторых, постоянная, хоть и опасная, связь с женой заместителя начальника отдела, пьяницы, страдающего мочекаменной болезнью. В-третьих, бесплатные девушки из интим-салонов, которых в Чихове как в городе приличном, цивилизованном было целых три.
То есть - без проблем.
Но о Татьяне он думал как-то иначе.
Это его раздражало.
Он находил причину почему-то не в ней и не в себе, а в Георгии. Решил, что его чисто эстетически возмущает сожительство красивой молодой женщины с фактическим бомжем.
Но когда Георгий из бомжа превратился в нормального работника, раздражение увеличилось.
Он посетил ландшафтное строительство у дома Ренаты Ледозаровой и спросил Георгия:
- На основании чего трудимся?
- На основании желания! - встрял Одутловатов.
- Я без шуток! - жестко сказал Харченко. - Где документация? Где подряд на работы? А?
- А чего ты к нам-то пристаешь? - вмешался Кумилкин, считая своим долгом почти вора почти в законе (к каковым он себя причислял) не церемониться с ментом. - Иди вон к хозяйке, у нее и спрашивай!
- Я и без этого знаю: подряда нет, документации нет. Типичный уход от налогов! Придется прикрыть вашу лавочку!
Георгий вылез из очередной ямы, которую копал, и спросил не по теме:
- Обо мне не узнали ничего?
- Это вопрос второй, - сказал Харченко. - Не узнал пока. А раз так, то вы никто. И работать не имеете права!
- У нас каждый имеет право на труд! - вспомнил советский писаный закон Одутловатов.
- Зато не каждый имеет право на оплату! - тут же напомнил ему Абдрыков другой советский закон, неписаный. (Впрочем, не только советский.)
Тут подъехала на своей серебристой машине Рената. Вышла.
- В чем дело, Виталий?
Они знали друг друга - и вполне коротко, по имени и на "ты". Виталий, правда, не был в числе претендентов на руку, сердце или тело Ренаты, но она в этом и не нуждалась: чин у него не тот.
Виталий на приятельское обращение не откликнулся, повел себя официально:
- Что за люди, Рената Владимировна? На каком основании работают?
- А пойдем в дом, объясню.
Виталий сразу понял, зачем его зовут (денег сунуть на бедность), и отказался:
- Я и здесь послушаю.
- Да? Тогда я тебе ничего не скажу.
- А как же?
- А так же!
12
И через день Ледозарова привезла и вручила Харченко при свидетелях папку с документами:
- На. Договор и все, что надо. И бригада оформлена. С льготами через общество инвалидов, бригадир - инвалид второй группы, Одутловатов Олег Трофимович, можешь проверить.
- Не буду я проверять! - отстранил папку Харченко. - На это другие органы есть. Я просто спросил в смысле соблюдения законности.
- Соблюдена, Виталя. На сто процентов!
И она ушла, оставив Виталия огрызаться на шуточки коллег, которые сразу сообразили, в чем дело.
- Нашел, с кем связываться, чудак!
В самом деле, связываться с Ренатой Ледозаровой было пустым занятием - прожженная и опытная деловая женщина.
Но не сухая бизнесвумен и не торговка, выбившаяся в люди: у нее за плечами, между прочим, был педагогический институт, факультет физического воспитания (неплохо играла в волейбол когда-то). Да и упомянутая мать-челночница была по образованию ветеринар, просто время вынудило ее заняться прикладным бизнесом, а как все наладилось, Рената помогла ей открыть лучшую в городе ветеринарную клинику с умеренными ценами. К тому же все чиховцы знают: если кто примчится с любимым болящим котом или захворавшей неожиданно собакой, а денег по бедности не окажется, то примут и без денег, в долг.
Рената старалась дружить с образованными и культурными людьми, в своей торговой среде вращалась только по делу, хотя и там встречались весьма интересные личности. А больше всего она ориентировалась на лучшую подругу Динару, зубного техника, которая зарабатывала хоть и не огромные деньги, но зато выстроила свою жизнь идеально - по соотношению цены и качества. Квартирка небольшая, но с отличным дизайном, с кондиционерами, с видеонаблюдением. Как у людей. Машина недорогая, но все же иномарка - аккуратный маленький "Опелёк". Любовник немолодой (она тоже была одинока), но представительный, достойный, из городской администрации. Ну и так далее. В области культурных потребностей у нее тоже было в порядке - всегда в курсе того, что читают, смотрят и слушают ориентированные люди (попсу при этом презирала).
Но Рената знала, что, придерживаясь продвинутой позиции, надо иметь и что-то лично свое, оригинальное (часто демонстративно пошлое, что лишь подчеркивает изысканность вкуса), поэтому завела себе коллекцию старых советских фильмов - "Кубанские казаки", "Светлый путь", "Москва слезам не верит" и умела завести разговор о том, что да, это мифы, это неправда, но в мифе душа народа отражается даже больше, чем в чем-то якобы правдивом. Ибо правда всегда относительна, а миф абсолютен.
На эти темы она и заговорила однажды вечером, пригласив Георгия в дом.
Начала строго и по делу:
- Что-то не очень быстро движется у вас.
- Люди все неопытные. И я в том числе.
- Неправильно оправдываетесь, - усмехнулась Рената. - Обычно говорят: объем большой, денег мало, стройматериалы плохие.
- А я не оправдываюсь, просто говорю.
- Ну-ну. Выпьете?
- Холодного чего-нибудь.
- Коктейль?
- Можно и коктейль.
Рената приготовила любимый коктейль "морская пена" - водка, лимонный сок, сахарный сироп, белок яйца. И крепко, и вкусно.
Георгий выпил, оценил:
- Хорошая вещь. Не пробовал.
- Вообще не пробовали? Или к другим привыкли? У вас ведь, я слышала, с памятью проблемы?
- Проблемы, да. Иногда что-то вспоминаю. То есть кажется, что помню. А другое - совсем незнакомо.
- И со всем так?
- Со всем.
- Интересно… А музыка?
- И музыка.
- Давайте попробуем?
Рената включила музыку. Что-то из классики.
Георгий внимательно слушал. Понравилось, но не узнал.
Рената - контрастом - включила современное, что на всех волнах радио.
Георгий узнал, но не понравилось.
- Это я каждый день слышу.
Рената включила еще что-то.
Так они слушали музыку и беседовали довольно долго. Вечер выдался холодным, Рената хотела разжечь камин, попросила Георгия помочь, он отказался:
- Извините, не люблю огня.
- Как это? Аллергия, что ли?
- Да, вроде того…
13
Георгий вернулся довольно поздно, и Татьяна не сдержалась, напустилась на него:
- Чего это мы шляемся среди ночи?
- Еще не ночь.
- Ага. А тут сиди и думай - трезвый придет или пьяный! Еду тебе разогревай!
- Спасибо, я не хочу есть.
- Накормили, что ли?
- Да.
- Ну и оставался бы там, где кормят!
Георгий, обычно мягкий и покладистый (да и причины не было обнаружить крайности характера), вдруг посмотрел с нехорошим прищуром:
- Знаешь, ты не ори на меня. Я не привык.
- Да откуда тебе известно, к чему ты привык, а к чему не привык?
Георгий не ответил. Повернулся, чтобы выйти из дома.
- Постой, - сказала Татьяна. - Ты пойми - поздно уже. Дети спят. Я боялась: придешь, разбудишь. Их уложить, знаешь, какая морока?
- Сама их будишь своим криком.
- Я не кричу. А просто…
- Что?
- Ничего. Иди спать.
Это в анекдотах приметы неверности мужчины - в помаде на рубашке, в запахе чужих духов. Глаза! Глаза мужчины, пообщавшегося с женщиной, выдают его. Мужчина до общения, он какой-то… как бы это сказать… Он цельный, обычный. А после - он уже либо с довеском каким-то, либо, наоборот, с явной убылью, смотря с кем общался. И бог весть, когда лучше - когда с убылью или когда с довеском. В первом случае мужчину тянет вернуться, чтобы восполнить взятое. Во втором - еще получить…
Татьяна не спала эту ночь.
Мучилась, злилась на себя.
Не знала, что делать.
14
И Харченко не знал, как поступить.
Ответа на запрос все не было, а Георгий раздражал его все больше. Надо было раньше взять его и отправить в Москву, в распределитель. Там быстро управились бы - либо в психушку, либо в тюрьму, либо опять на улицу, но уже не здесь, не в Чихове - и он не посмел бы вернуться.
Теперь все сложнее: возникла проблема в виде Ренаты Ледозаровой, которая, судя по всему, взялась покровительствовать Георгию. Нет ли тут, кстати, у нее своего интереса? Оно бы кстати…
Харченко позвонил Татьяне, узнал, что она в магазине. Это хорошо - дома, в родных стенах, женщина часто скована и замкнута, будто боится этих стен, как свидетелей, в месте же отчужденном, желательно без людей, особенно знакомых, она делается свободней и вольнее.
Он зашел к ней спокойно, без шуток и прибауток: понял уже, что Татьяну веселые заигрывания отпугивают.
У нее был только один покупатель: старик-пенсионер, выбиравший пиво.
- Захотелось вот пива выпить, - говорил он, - а не пойму, какого.
- Светлое любите или темное? - спросила Татьяна.
- Да я в нем не разбираюсь.
- А крепкое или полегче?
- Опять же все равно. Я ведь не люблю его, если честно, - объяснял старик.
- Зачем же берете?
- Да вот захотелось почему-то, - пожал плечами старик.
Он растерянно оглядывал полки, на которых стояли десятки бутылок и банок самого разного пива. Покачал головой:
- Раньше как просто было! Два вида пива - и все.
- Это какие же? - поинтересовался Харченко, по молодости не помнивший советского неразнообразного быта.
- Бутылочное и разливное! - охотно ответил ему старик, радуясь общению. Но тут же себя поправил: - Нет, вру. В бутылках было тоже два вида: "Жигулевское" и "Бархатное". И разливное тоже было разное. Или совсем разбавленное - или не очень.
- А чтобы совсем не разбавленное, такого не было?
- И сейчас нет! - уверенно ответил старик. - Ты вот представь: привозют продавщице бочку пива, там, может, литров пятьсот. Как ей удержаться, чтобы хотя бы ведро воды не влить? Никто ж не учует! Кто ведро-два вливает, это еще с совестью, а то и десять могут. Из расчета один к пяти, - грамотно толковал старик. - А так, чтобы совсем не разбавить, ты такую продавщицу представляешь?
Харченко не представлял, но промолчал - Татьяна ведь тоже была продавщица, да еще на рабочем месте.
Она и сама об этом помнила и сказала старику с улыбкой:
- И я продавщица, дедушка.
- Ну, ты не такая! - не смутился старик.
И это очень по-нашему: мы, беседуя в любой компании о добре и зле, всегда уверены, что зло находится где угодно, только не здесь, а здесь все - замечательные люди!
Взяв наконец бутылку пива не темного и не светлого, не крепкого и не слабого, а среднего, старик ушел, вполне довольный.
А Харченко сказал Татьяне озабоченно:
- Нехорошая информация, Таня.
- Что такое?
- Сейчас выясняются детали, но, похоже, твой Георгий - в розыске. По подозрению в соучастии в ОПГ.
- Что такое ОПГ?
- Организованная преступная группировка. Банда.
- Не похож он на бандита.
- А ты видела, на кого похожи теперешние бандиты?
- Нет.
- А я видел. Половина с высшим образованием. В костюмчиках ходят.
- И что теперь делать?
- Не знаю.
Харченко сделал паузу, чтобы Татьяна оценила тяжесть информации, то есть дал ей испугаться покрепче. И ошибся. Да, он знал повадки женщин, но не знал глубинной женской психологии. Он общался с женщинами и по службе, и лично, используя фактор аффекта: испуга или, наоборот, радости. Но ни с одной женщиной не жил вместе, а я утверждаю, что тот не знает женщину, кто с нею вместе не жил. Женщина в первые моменты действительно пугается или радуется более эмоционально и бурно. Даже иногда кричит. Но зато потом, осознав, что произошло, она берет себя в руки и становится очень разумной и стойкой. Мужчина же, не мной первым отмечено, сначала, сгоряча и впопыхах не может осознать толком ни опасности, ни горя, ни радости, поэтому и кажется подчас бесчувственным, до него смысл происшедшего доходит часто лишь к концу события или даже после него. То есть: понял наконец, что не надо было защищаться от безобидной кухонной табуретки тестя неосторожным кухонным ножом, да уже поздно - в тюрьме сидит. Или: доперло до него, что любит он одну-единственную свою Машу, радость всей жизни, да поздно - уже с этой Машей развелся, уже женат на Даше, притопить бы ее, заразу, в ванной, когда купается да еще песни там орет дурацкие, воображая себя счастливой…
Татьяна за эту паузу успела и напугаться, и отойти. И сообразила: если бы все было точно и определенно, Харченко бы к ней не пришел. Он приехал бы с нарядом и взял бы Георгия, вот и все. Надо выяснить, чего Харченко хочет.
- А ты что собираешься делать, Виталя? - спросила она.
- Да вот думаю. Если бы он не у тебя жил, тогда просто. Взял, да и все. А так - я тебя боюсь обидеть. Вдруг ты им, вроде того, дорожишь?
Это был главный вопрос, ради которого Харченко и пришел к Татьяне.
И она это поняла, она, конечно же, это поняла! И не была такой дурой, чтобы ответить утвердительно. Врет Харченко: будь Георгий просто бродягой без дома, он бы его как раз и не взял. А вот если она признается, что он ей дорог, тут Георгию и каюк.
С другой стороны, как бы не переборщить: скажешь, что все равно, а Харченко сделает вид, будто именно этого ответа ждал. Воспользуется поводом - и опять-таки возьмет Георгия. Голову сломать можно. Поэтому Татьяна решила слукавить, перевести с личного на общечеловеческое.
- С какой стати он мне дорог? Не родственник. Но он же фактически больной, хотя и работает. Зачем его трогать, пока все не выяснилось?
- А не боишься, что он и в самом деле бандит окажется?
- Окажется, тогда и забоюсь. Чего заранее-то?
- Я просто не пойму, почему ты его держишь?
- Ну… Он помогает все-таки… И жалко. По-человечески, - подчеркнула Татьяна. - Потом: двое пацанов же у меня. Им интересно, когда какой-нибудь мужик в доме, хоть он им никто, посторонний дядя. Мальчикам надо, чтобы мужское воспитание было. Он вон их помогать взял, они довольны.
Харченко приготовил некоторые слова интимного свойства - тонкие, не прямые, он собирался в финале беседы намеками приоткрыть свои чувства и намерения, но теперь, после упоминания о детях, это стало невозможно. Он видел себя в своих планах любовником и другом Татьяны, но никак не мужем и уж тем более не приемным отцом ее детей.
Поэтому, сказав нейтрально и как бы из вежливости, что Татьяна прекрасно выглядит, лейтенант ушел.
15
Он понял, что давить надо непосредственно на Георгия. Так ему представить положение, чтобы тот сам захотел исчезнуть.
При этом не мог не удивляться себе: что происходит? Почему он создает проблемы там, где их нет? С той же Татьяной - еще месяц назад он бы попросту сказал ей: "А не заняться ли нам, Таня, тем, чем взрослые люди занимаются?". Ну или что-то в этом духе. С добавлением или угрозы, или обещания покровительства (или того и другого вместе), что на продавщиц в силу опасности их профессии в смысле общения с деньгами и материальными ценностями действует всегда очень сильно. Согласилась - отлично, нет - до свидания, даже мстить не стал бы. Ибо красивых женщин на свете столько, давно понял Харченко, что, употребляй их хоть по десять штук в день, все равно всех не употребишь. Хотя, по известному присловью, стремиться к этому, конечно, нужно.
А может, сделал бы заход поизящнее, он и это умеет: цветы, конфеты, вино, в кино сводить. И становился бы с каждым днем все откровеннее и смелее.
Сейчас же все неправильно: день ото дня он делается нерешительнее, даже будто как-то робеет, что уж совсем дико и нелепо!
А этого чмырика он месяц назад (упустил время!) просто прибил бы. Без следов.
Но теперь понимает: прибей его - и путь к Татьяне может быть закрыт навсегда, хотя она и делает вид, что дышит к Гоше ровно.
Харченко приехал к дому Ледозаровой, поманил к себе Георгия.
Пригласил сесть в машину, давая этим понять, что разговор конфиденциальный.
Сказал просто, без экивоков:
- Есть данные, Георгий, что ты был преступник.
Он никогда не видел такой реакции человека на обвинение. Обычно начинают оправдываться, возмущаться, злиться. Или пугаются.
На лице же Георгия появилось выражение досады, обиды, недоумения - как бывает у человека, который жил налаженной и здоровой жизнью, и вдруг ему объявили, что он серьезно болен. Как это болен? Вы что?! Во-первых, с чего бы? Во-вторых, не хочу. В-третьих, самое главное, некогда. Еще то не сделано, другое, третье… В этой жизни, извините за простодушие мысли (особенно те извините, кто этого не чувствовал), болеть всегда некогда, а уж умирать тем более.
- И что я сделал? - спросил он.
- Убийство, два ограбления. Не считая мелочей.
- Убийство? Кого убил, за что?
- Человека. Охранника одной ювелирной фирмы. Бриллиантов взяли на полмиллиона долларов и золота на столько же, - достоверным голосом изложил Харченко дело, о котором узнал недавно из внутренней милицейской сводки.
- Именно я убил?
- Получается так.
- Как получается? Не один же я грабил?
- Ну, свидетели нашлись или соучастники. Деталей мне еще не сообщили, - начал путаться Харченко.
Георгий проницательно посмотрел на него.
- А зачем вы мне это рассказываете? - спросил он. - Почему не арестовываете?