- Потому что пока доказательств нет. Но скоро будут. И, главное, нравишься ты мне, - решился Харченко врать до конца. - Может, ты и был преступник, но теперь-то исправился. И что получается? Получается, ты теперь за другого отвечать должен. Я бы на твоем месте скрылся.
Георгий думал тяжело и довольно долго. Спросил:
- А кто же будет отвечать?
- Найдется кому! - весело воскликнул Харченко.
- Нет, - сказал Георгий. - Пусть.
- Что пусть?
- Если я человека убил, я хочу это точно знать. Я хочу это вспомнить. Пусть мне будет нехорошо, но… Я недавно днем присел на солнышке отдохнуть и заснул. На бок свалился, отлежал руку. Стал ее щупать - ничего не чувствует. Потом отошло, конечно. А удобно ведь, да? Никакой тебе боли, хоть режь, хоть коли. Вот и память сейчас у меня такая. Анестезированная, можно сказать. Не хочу. Пусть будет больно. Я хочу отвечать за себя, понимаешь, лейтенант?
Лейтенант не понял.
И уехал в полном недоумении.
16
И, как только он уехал, появилась Татьяна. Она сразу же после разговора с Харченко закрыла магазин и побежала к Георгию. Увидела там машину лейтенанта, пережидала, прячась в кустах у забора.
Сразу же спросила:
- Что говорил?
- Что есть какие-то данные, будто я преступник. Будто человека убил.
- Врет! Если данные - пусть предъявит. Что еще говорил?
- Что мне надо скрыться. Я и сам начинаю думать… Чтобы тебя не подвести…
- Очень приятно! - иронически одобрила Татьяна. - Заказ взял, а не доделал, кто отвечать будет? Я! Потому что тут останусь. И хоть ты мне никто, а все-таки у меня живешь. Поэтому, кстати, меня Харченко и достает.
- То есть?
- Клинья он бьет под меня, а ты ему мешаешь!
- Вот оно в чем дело, - задумчиво сказал Георгий. - В таком случае - грубо ведет себя. Прямолинейно.
Татьяна пожала плечами:
- А как он еще будет себя вести? Во-первых, мент, во-вторых - молодой еще. Он по-другому и не умеет. Короче, нет у него на тебя фактов, шантаж это!
- Может быть… - Георгий посмотрел Татьяне прямо в глаза, как он это иногда умел (и ее эти взгляды просто переворачивали), и спросил:
- А если я вдруг и вправду человека убил?
Татьяна горячо возразила:
- Ничего подобного!
- А если? Представь, что рядом с тобой - убийца.
Татьяна представлять не захотела.
- Какой убийца? Это ты-то? Ну, ладно, допустим, - пошла она на уступку, - что-то когда-то было. Но было в прошлой жизни! Это все равно… ну… - Татьяна искала сравнение и нашла. - Это все равно что во сне что-нибудь… Сам знаешь, какие бывают сны. И убить можешь, и что угодно. Но это же во сне!
- Сны отражают наши тайные желания, - печально сказал Георгий.
Но Татьяна в этой мысли ничего печального не увидела:
- Ой, прямо удавиться из-за этого! Мало ли я чего желаю! Если бы было, чего я желаю, у меня бы каждый второй покупатель трупом бы стал - так иногда надоедают, особенно пьяные! Не в том дело, чего я там желаю, а как себя веду, правильно? Другой, может, желает всех вообще поубивать, но терпит, а другой едет себе спокойно на машине, никого не хочет убить, а ему старушка под колеса выскочила - задавил, убил, его в тюрьму. Понимаешь? То, что было, это важно, а что мы там думаем - дело десятое!
- Так оно и есть. Только я не помню, что было.
Татьяна не стала больше спорить. Сказала только:
- Не задерживайся сегодня.
- Ладно…
17
Чтобы не задержаться, Георгий ушел с работы пораньше - наметил зайти в поликлинику и побеседовать с психиатром Кобеницыным, если застанет.
Застал - и рассказал о своей душевной смуте.
- Допустим, я кого-то сильно обидел в прежней жизни. Или даже убил. И не помню. Это понятно. Но я и не чувствую. То есть - не могу представить, что я кого-то убил. Даже мысль об этом противна.
- И в чем вопрос?
- Вопрос: почему не чувствую? Ведь есть люди преступного склада, такой человек может убить и забыть, но он остается преступником. И при случае опять может убить. А я не могу. То есть я изменился, так? То есть, если сравнить, упал бандитом, встал честным?
- Необязательно, - ответил Кобеницын. - Один и тот же человек в разных условиях может быть и одним, и другим, и третьим. Зависит от множества факторов. От личности тоже, конечно. Но еще и от социальной санкции на убийство.
- Понимаю.
- Действительно понимаете?
- Конечно. В состоянии войны государство разрешает убивать. И это считается даже геройством.
Кобеницын порадовался, что в кои-то веки говорит с умным собеседником:
- Именно! Может выдать санкцию государство, религия, верней, ее фанатики, крестовые походы вспомним или теперешний исламский терроризм, класс или партия, если это гражданская война, лично командир, главарь банды. В банде - бандит, дома - чудесный муж и отец, сколько фильмов на эту тему! А вы что-то вспомнили? - перешел он от теории к практическому вопросу.
- Нет.
- Разве? Говорят, занялись строительством. Значит, какие-то навыки вспомнились?
- Вообще-то да. Но не так уж много. Больше наугад.
- Но руки-то помнят, да?
Георгий посмотрел на свои руки:
- А черт их знает, что они помнят…
18
В этот вечер Рената Ледозарова, приехав к дому, увидела, что Георгия нет.
Кумилкин и Абдрыков еще ковырялись на участке, что удивительно, ибо кто ж работает без бригадира, без начальства? Но было объяснение: Одутловатов сразу же после ухода Георгия сбегал за парой бутылок, они немного выпили. Да и разговор завязался интересный, потому что Одутловатова опять понесло в философию. Началось с пустяка: Кумилкин довольно криво уложил ряд керамических плиток на постаменте будущего фонтана, и Одутловатов сделал ему замечание:
- Халтуришь, пельменник! - так он в шутку иногда называл племянника. За любовь к пельменям в том числе, но и по созвучию.
- Так все равно же они под водой будут! - отмахнулся Юрий.
- Вот именно, - согласился с напарником Абдрыков. - И потом: не себе же делаем!
- А вот тут вы обои в корне неправы! - сказал дважды инвалид. - Смотрите сами. Насчет под водой - а когда воду будут спускать? И даже если не будут, человеку приятно знать и представлять, что у него не только снаружи все красиво, а и внутри все прилично! Ну, вроде того, не только лицо побритое, но и печень порядке, если сравнить. А если взять в срезе возможного исторического последствия и археологии? Вон, я читал, людей уже три тысячи лет как нет, а нашли всякую мозаику, откопали, в музей отвезли. И у нас так же: откопают через пару тысяч лет и ахнут - молодец, Кумилкин, как он плитку положил, надо же! Понял?
- Не свисти, - усмехнулся Юрий. - Откуда они узнают, что это я?
- А ты подпись поставь. Плиткой выложи.
- Еще чего!
- Боишься? Ясное дело - на такой косой поверхности не подпишешься! А ты делай так, чтобы подписаться можно было. Теперь насчет не себе, - перекинулся Олег Трофимович на Абдрыкова. - Как это не себе? А кому?
- Заказчице, - ответил Абдрыков.
- Ну, ей тоже. Но ведь ты пойми, ты положил плитку, кирпич, это ведь ты свою работу положил, ты самого себя положил, свою часть, она тут останется, так, нет?
Абдрыков удивился неожиданному повороту и не стал спорить, ждал развития идеи. Одутловатов развил:
- Ты ушел, а работа осталась, то есть ты остался. Если работа хорошая, человек потом посмотрит и скажет: молодец, Валера! А если плохая, обругает: сволочь, Валера, гад, халтурщик. Понял? Тебя нет, а тебя помнят!
- А мне плевать! - не испугался Абдрыков.
- Не скажи, - неожиданно присоединился Кумилкин к дяде. - Человек на человека даже на расстоянии действует. Он тебя ругает, а ты, хоть и не слышишь, споткнулся - и в яму. И не понимаешь, почему.
- Точно! - подтвердил Одутловатов. - Я вот думаю: почему люди не боятся плохо работать? Ведь результат остается, все на тебя злятся, каждый проклинает - из-за этого запросто может здоровье разрушиться!
- Поэтому мы все и больные, - сделал вывод Кумилкин.
- А почему тогда в правительстве все здоровы? И вообще почему живы еще? Уж их-то целые миллионы поливают! - спросил Абдрыков.
Все задумались.
И Одутловатов нашел разгадку:
- Наверно, вокруг них какую-нибудь электромагнитную защиту ставят. Или при каждом по десять психологических экстрасенсов. Отводят негативное излучение, которое на них идет от ругани людей.
Абдрыков хотел что-то возразить, но не успел - как раз в это время появилась Рената.
Отчитав рабочих за безделье, она решила съездить домой к Георгию. То есть к Татьяне. Ей давно уже хотелось рассмотреть поближе эту продавщицу и понять, почему Георгий живет у нее. То есть сперва наугад прибился, понятно (его историю она теперь знала), но почему не уходит? Что у них общего?
Георгий ей нравился все больше. А особенно нравилось в нем отсутствие прошлого. Она запоздало поняла: в мужчинах ее отвращает не их нерешительность, а то, что у каждого, даже из молодых, есть целая история жизни. Каждый приходит к ней с вереницей женщин-призраков, которые тянутся за ним, как баржи за буксиром, - и пусть даже давно отцепились, но были же, были! Рената в детстве и ранней юности часто пользовалась подержанными вещами: рядом жила двоюродная сестра, старше ее на год и всегда больше ровно на размер, и Ренате приходилось вечно донашивать ее платья, джинсы и туфли. И на всю жизнь у нее выработалось отвращение ко всему старому, бэушному, как некоторые говорят, то есть бывшему в употреблении. Вещи - только новые. Квартира, а потом дом - с иголочки, чистое новье. Машина - то же самое. Она даже брезговала торговать стоком, конфискатом, открывать сэконд-хэнды - не желала иметь дело с поношенным. Во всем ее доме, во всей ее жизни не нашлось бы теперь и двух предметов, которыми до нее кто-то владел. Она даже модой на антиквариат пренебрегала из-за этого.
Но вещи - это вещи, а среди людей невозможно встретить не подержанного, не бывшего в употреблении мужчину. Георгий был в этом смысле исключением. Ясно, что у него что-то было и кто-то был, но он-то ведь не помнит! Он не сравнивает, глядя на тебя, твое лицо, твою фигуру, твою душу, наконец, с чьими-то предыдущими, не перебирает мысленно: а это у нее лучше, а это хуже, а это похоже…
19
Рената приехала, когда Татьяна пришла с работы и кормила Георгия ужином.
Калитка была открыта, как и у многих это заведено на Садовой, поэтому Рената прошла к дому без стука. И в дом вошла, тоже не стуча. Ей важно было застать их внезапно вдвоем: когда люди общаются без свидетелей, очень много можно понять, бросив один лишь взгляд на то, кто к кому как повернулся, как смотрит, как улыбается, как говорит, как молчит…
Но понять Рената ничего не смогла: Георгий сидел спиной к двери, а Татьяна в это время повернулась к плите.
- Извините, у вас открыто, - сказала Рената и тут же повысила голос. - Как это понимать, Георгий, не знаю, как вас по отчеству?
- Я сам не знаю. Присаживайтесь.
- Некогда! Почему ваши рабочие на объекте, хотя и бездельничают, а вы уже ушли? Три месяца будем копаться?
- Мне отлучиться надо было, я в поликлинику заходил.
- Что, человек заболеть не может? - возмутилась Татьяна.
- Если серьезное что-то…
- Да ничего серьезного. Поужинаю сейчас и поработаю еще пару часов, раз уж это так вас тревожит.
Татьяна видела, что Ренату тревожит совсем другое.
Но промолчала.
- Это другой разговор! - согласилась Рената. - Я во дворе подожду.
Она вышла: слишком тесно, душно было в этом доме, низкий потолок давил на голову. Неужели она тоже могла так жить? Представить жутко…
- Раскомандовалась, - проворчала Татьяна.
- Имеет право, у меня перед ней договорные обязательства… Через пару часов вернусь.
- Да хоть до утра там вкалывай! - огрызнулась Татьяна.
Рената в машине извинилась:
- Ты не сердись, что я… Работа дурацкая, вся на нервах.
- Да ничего.
Георгий на самом деле не проработал и получаса. Рената вышла и сказала:
- Ладно, хватит. Пойдем, по коктейлю выпьем.
- Я не закончил еще.
- Успеешь. Обиделся, что ли?
- Нет…
Георгий пошел в дом.
А Татьяна, громыхая, мыла посуду после ужина.
И не домыла, бросила.
Стыдясь сама себя, вышла из дома и направилась на окраину, считавшуюся заповедной и экологически чистой, где стоял среди прочих дом Ренаты.
Сквозь кусты (обжегшись в крапиве) пробралась к дому с обратной стороны. Увидела - у дома никого. Посмотрела на часы: рановато еще заканчивать. Значит, не для работы увезла Георгия Рената.
Какое-то время она стояла, неподвижно смотря на дом. Света еще не зажигали: темнеет поздно. И вообще - никакого движения. Но они где-то там…
Пошел мелкий дождик, Татьяна не сразу его заметила.
Решила вернуться домой.
По дороге хлынул ливень, не просто хлынул, а обрушился водопадом, Татьяна в момент вымокла до нитки.
Прибежала, переоделась в сухое.
Дождалась детей.
- Только дождь вас домой и загонит! Быстро есть и спать! Я кому сказала! - прикрикнула она, хотя Толик с Костей и не собирались возражать.
Накормила, уложила.
Сидела у окна, ждала; дождь кончился, влажный запах земли и листвы напоминал почему-то о юности, отчего становилось еще горше.
Потом спохватилась, торопливо пошла в сарай, где собрала личные вещи Георгия (их уже скопилось некоторое количество) в большую сумку.
Поставила сумку прямо у калитки.
Поразмыслив (вдруг унесут), перенесла на крыльцо.
Но и оттуда взяла, внесла в дом и бросила у самой двери. Пусть наткнется, как войдет.
Время шло к двенадцати.
Спохватившись, Татьяна разделась и легла - будто спать.
Само собой, сна не было, а были горькие и сердитые мысли.
Она лучше меня, она моложе, богатая, образование высшее, самоистязательно думала Татьяна. Ну, и пусть идет к ней. Я что, против? Она одна, ей скучно, а у меня дети - и больше никого не надо! Пусть хоть женится, флаг ему в руки!
20
Рената тем временем, разговаривая с Георгием на общие темы, параллельно размышляла, как ей поступить. Она вдруг поняла, что отказывала всем с первого предъявления не потому, что следовала принципу жизни ни на что не соглашаться сразу и ждать второго предъявления, и не потому, что чуралась подержанности, а - предъявители не нравились.
Она готова была сама проявить инициативу. И ведь умела это - в делах торговых или когда, например, хотела завести любовника. Но Георгий виделся не любовником, чем-то большим, в этом и проблема.
Впав в задумчивость, она не расслышала последних слов Георгия и не поняла, почему он встал.
- Что?
- Я говорю: пора.
- А чего торопиться? Ты человек свободный, неженатый.
- Работать завтра с утра.
- Выходной устрой себе. Тем более, твои работнички вечером без тебя оттянулись, выпили, завтра с них толку не будет.
- Не знаю…
- Оставайся, - вдруг тихо произнесла, почти прошептала Рената, крутя вилку в пальцах и тыча ею в какой-то плод.
Георгий промолчал. По его молчанию и неловко застывшей фигуре было ясно, что смысл предложения Ренаты он вполне понял.
- В самом деле, - сказала Рената. - Дом у меня большой, места много. Поживи по месту работы. И тебе удобно… И мне будет, с кем поговорить.
- Извини…
- Что? Не нравлюсь я тебе? - Рената отшвырнула вилку; она была готова к прямому разговору с прямыми словами.
- Нравишься.
- А в чем дело?
- Ты же не только пожить предлагаешь? - Георгий тоже решил высказаться без экивоков.
- Ну, не только. И именно предлагаю, заметь, а не прошу. На равных, по-современному. Или тебя смущает, что ты у меня работаешь, а я хозяйка?
Георгий не стал хитрить:
- И это тоже. Но - не главное.
- А что главное?
- Как я с тобой буду? Как кто? У меня даже имени нет. Есть, но чье-то… Ничего нет. Я же не просто мужик и тем более не животное. Если я с женщиной буду, мне надо знать, кто я.
- Зачем? - удивилась Рената. - Она действительно не могла понять, зачем. Когда она была с мужчинами, то, наоборот, рада была забыть себя. Странный этот Георгий…
- Не знаю, как тебе объяснить… Но я чувствую, что не имею права, пока не пойму, кто я. Потому что это какой-то обман. Буду с тобой как Георгий, Гоша, ландшафтный дизайнер, да и то самозванец, а окажется - бандит, руки в крови.
- Ну и что? То есть… Ладно, дело твое.
Ренату утешило то, что дело не в ней. Психоз у мужчины, что ж поделаешь. Пусть вспоминает. От нее все равно не уйдет.
21
Войдя в дом Татьяны (он всегда показывался ей перед тем, как уйти в сарай), Георгий наткнулся в темноте на сумку и услышал тут же сердитый голос:
- Тише ты, люди спят!
- Это что?
- Вещи твои. Бери - и проваливай к ней обратно. Только не подумай чего-нибудь, плевать мне на нее и на тебя. А просто, если уж человек в одном месте живет, то в одном. А если он начинает бегать туда-сюда… Не люблю.
- Таня…
Георгий подошел и сел возле постели Татьяны на пол. Взял ее за руку.
Она вырвала ее.
- Не цапай! Тебе одной мало? Гигант тоже!
После этого она застыла.
Ждала.
Слов или поступка. Показалось: наклонился. Сейчас поцелует.
Она закрыла глаза.
Но он наклонился потому, что вставал.
- К ней я не пойду, конечно…
- Тогда куда хочешь! Я в сарае разорила все, спать негде, а тут тем более нельзя. Все, разговор окончен!
Георгий молча ушел.
Таня всю бессонную ночь проревела. Кляла себя.
Утром вышла, заглянула в сарай. Георгия, конечно, нет.
Принесла воды из колодца.
Решила истопить баню. Смыть с себя ночные слезы, все с себя смыть, а хорошо бы - содрать мочалкой эту глупую бабскую кожу, которая так иногда горит и тоскует, будто ее нахлестали крапивой (той, что жгла ее вчера вечером).
Пока топилась баня, Татьяна заглянула в теплицу.
Георгий спал там на ящиках, подстелив ветошь.
- На работу не проспишь? - толкнула его в плечо Татьяна.
- А сколько уже?