Борзеевич прошел к Алтарю. У величественного Алтаря в своих простеньких одеждах Борзеевич смотрелся несколько нелепо. Манька не могла до конца поверить, что согласилась на такую авантюру, и все пыталась припомнить, каким образом эти двое сумели ее уговорить. Глаза ее шарили по сторонам, выискивая щель для отступления.
- Это я на время из другого Храма взял, - сказал Дьявол, когда Борзеевич достал из углубления в стене медную чашу и еще один свиток. - Потом на место положу. Храма уже нет, и принадлежности Храма долго никто не достанет.
- А с Храмом что стало? - полушепотом спросила Манька, заметив, что Борзеевич наливает в чашу живую воду и что-то шепчет.
- Там шла очень жестокая борьба между старыми знаниями и новой верой. Жрецы не умели убивать людей, они могли убить нечисть, а человек был для них свят. А вера принесла новые веяния, когда стало все наоборот: нечисть убивать запрещено, а человека сколько угодно. У жрецов был колодец с живой водой. В него они спрятали все сокровища, которые были в Храме. И когда первый человек справил в него нужду - хотел посмеяться над убитыми, трупы жрецов плавали в воде - земля над колодцем замкнула свои уста.
- А зачем туда трупы жрецов сбросили? - удивилась Манька.
- Святые мученики нового Бога просили доказать Старое Ветхое Знание, что в живой воде человек может воскреснуть. А что их воскресать? Они и так живые! Живые родились, живые жили, живыми пришли в мою землю. Безупречная репутация, безупречное служение. Сто раз воскресни, сто раз бы и убили! И на фига им это? Рук нет, ноги рядом плавают, животы вспороты. Так новое училось по-новому использовать чрево: кишками одних, душили других. Типа, по-новому учили жрецов читать чрево. Но живая вода не воскрешает живых людей, если у человека нет ни единого шанса после этого остаться здоровым. В мертвом теле спустя час начинаются необратимые реакции. Это же не вампир, который может воскреснуть безо всякого ущерба. Три дня в гробу, отоспался и шагай себе дальше. Живой водой Йесю не поливали, кол в сердце не воткнули, огнем неугасимым не жгли. Жаль, что прибили не к тому кресту, к которому следовало. Хотя, может, он был сделан из осины… На многие деяния Йеся уже не сподвигнулся, качало его от ветра, но живым, говорят, его видели. Не все, посвященные в тайну. Великий Город Кровей! Исчез народ, выпитый до последнего человека, и мразь от тебя расползлась по всей земле! Но не стоит об этом… Если человек хотел вкусить крови, я не мог не дать ее…. Не отвлекаемся!
Борзеевич славил Бога, стоя у Алтаря, и преподнес еще один сюрприз, который Манька никак не могла себе объяснить. Его пламенную речь она прослушала, не до того ей было, ее поставили в центр звезды, и звезда под ней стала не то прозрачной, не то, как зеркало. В глубине ее, как в водной глади отражалась она сама, и шло какое-то шевеление. Она обратила внимание на Борзеевича, когда тот воздел руки к небу, скосив глазом на Дьявола, который стоял рядом с нею, и торжественно произнес:
- Во имя Живого Бога: Всем Един! Господи, прими свою жертву!
И она с ужасом заметила, что стоит в круге со змеями, которые не могли переползти через его границу. В ее душе стало еще поганее и холоднее, чем тогда, когда она впервые встретилась с волками. Змеи смотрели на нее человеческими лицами, пронзительно, лица их менялись, они шипели и кидались на нее, сплетались в клубок, и будто сливались одна с другой, чтобы стать больше и толще, и другие выползали из пасти.
- Маня, это василиски, не хотят с тобой в Ад, - то ли пошутил, то ли прикольнулся Дьявол, усмехнувшись. Он стоял рядом, посматривая подбадривающе. Ни страха, ни волнения не было в его лице. - Виртуальные червяки, которые в земле людей живут и дырявят ее, как попало…
Старик Борзеевич видимо змей не видел.
Он подошел к Маньке с ножом, безо всякого страха вступил в круг и попросил ее протянуть к нему руку. Потом резанул ее по ладони, смазывая кровью свой лоб и ухо, вывел ее из круга за руку, зажимая рану, и привел к жертвеннику, доставая еще крови, чтобы окропить камни по углам. Содержимое чаши, наполненную землей, высыпал на жертвенник. После чего Борзеевич неопределенно помолился: молитву молитвой назвать можно было лишь условно - он не столько молился, сколько выговаривал Богу, что тот попустил вампиров, и Дьявол, начертав какой-то знак на земле, сообщил Маньке, что в жертву приноситься начаток ее земли. Потом исчез на несколько мгновений, шарахнув с неба молнией, от чего поленья (обычный хворост), сложенные на жертвеннике, тут же загорелись.
После этого Борзеевич налил в чашу живой воды, смешал с мукой, испек лепешку и приказал ее съесть. Манька вдруг почувствовала привкус железа, испытав некоторое угрызение совести, вспомнив, что где-то на чердаке валяется котомка с ее нехитрым железным скарбом. Будто специально напомнили.
Снова появился Дьявол со словами: "Ну, теперь имущая!", подхватил ее и поставил на выступ в стене избы.
Уж как Манька не готовилась, а к чему-чему, к прыжку она как раз была не готова.
Очень не к стати закружилась голова, то ли от напряжения, в котором находилась весь день, то ли Храм на нее так подействовал и всякие глюки, но отступать было поздно. Она смерила расстояние взглядом: высота не превышала двух метров, и она могла просто шагнуть вниз.
"О камень я точно не преткнусь, и ангелы не понадобятся!" - подумала она, хмыкнув.
Внизу камней не было, трава стояла по пояс. Было уже темно, но место под окнами изб она знала, как свои пять пальцев - не раз сиживала на скамеечке, наблюдая, как волки важно прохаживаются между разрастающимся день ото дня смешанным стадом из лосей, оленей, горных белоснежных коз с козлятами, спустившихся с заснеженных гор на тучные зеленые пастбища…
Дьявол парил рядом, и держал ее за шиворот.
И вдруг в лицо ударил такой ветер, будто они стояли не в пяти, а в сотне метров над землей.
Манька перепугалась - если Дьявол ее отпустит, ее подхватит и понесет ветром на все четыре стороны. Но быстрый взгляд в сторону Борзеевича, который стоял неподалеку, засунув руки в дырявые карманы (из которых почему-то никогда не просыпался горох), скрестив пальцы крестиком, она опять обнаружила, что у нее глюки: волосы Борзеевича не трепало ветром и трава стояла не шелохнувшись.
- Смотри! - каким-то не своим голосом, глубоким, пространственным, приказал Дьявол. Казалось, голос его идет от ветра, он разносился на всю округу как звон набата, и проходил сквозь нее, и она слышала его не столько ушами, сколько внутри себя.
- Куда! - крикнула она сквозь усиливающие порывы.
- Смотри! - повторил Дьявол все тем же чужим голосом.
И она стала смотреть. Но то, что ей было нужно, увидела не сразу.
В паре метров от нее, скорее не из-под земли, а откуда-то сбоку заворачивалась воронка, которая становилась все шире и шире, разевая пасть. Там было темно, как в глазах Дьявола, и били молнии, освещая мертвенно бледным светом пространство, которого в принципе не должно было быть.
Она с ужасом уставилась в эту дыру, и вдруг, к еще большему ужасу заметила, что рядом Дьявола нет, но по левую и по правую руку от нее стоят два крылатых существа, или просто крылья за спиной появились, одно красное, как кровь, которую только что добыл из нее Борзеевич, слегка запекшаяся, а другое - грязно-серое, будто им помыли полы, но такие огромные крылья! Манька косила взглядом за спину, понимая, что ангелы все же будут. Не могли же крылья вырасти у нее за ту минуту, что она стояла на выступе!
- Прыгай! Прыгай вниз! - услышала она голос Дьявола отовсюду.
Повиновавшись, Манька изо всех сил зажмурилась и прыгнула…
Глава 4. От бытия до Ада…
Тут птицы не поют, деревья не растут,
И только мы, плечом к плечу, врастаем в землю тут…
Удара о землю не последовало… Манька неслась с огромной скоростью. Слегка мутило, но без тошноты. Звезды пролетали мимо, образуя белый коридор из множества точечных бело-голубых линий. Иногда казалось, что бежит по земле и ноги едва касаются опоры, иногда перепрыгивает через огромные расстояния - дух захватывало. Кружилось пространство, рассеченное сознанием, телом, сгустком энергетической субстанции, или тем, чем она была.
Мысли отсутствовали. Лишь четкое понимание своего "я" и ощущение пустоты вокруг. Полет напоминал путешествия под плащом Дьявола, когда видения приходили к ней, но тогда она оставалась на месте, а пространство вокруг двигалось. Теперь же наоборот - летела она, а пространство оставалось на месте.
Огромное потрясение - но чувство пришло не сразу. Приказное: "Не бойся!" прозвучало отовсюду, прошло волной - и страх ушел: Дьявол был где-то рядом…
Полет вряд ли длился долго. Скорее, ощущение расстояния растянуло время необозримо, которое, как таковое, скорее всего, отсутствовало… Крылья все-таки были. Вели себя, как родные: плавно затормозили, медленно опустив на каменный выступ скальной породы. И остались. Манька пощупала спину. Крылья, одно буро-красное, как запекшаяся кровь, другое грязно-серое, как застиранная простынь, которой перед стиркой три раза помыли пол, висели за спиной. Но на самом деле их не было. То есть, она видела их, и даже могла пошевелить, но руками не нащупала. Обычная спина - и горбик не выставлялся.
"Странно! - подумала она, разглядывая крылья через плечо. Крылья сложились и не мешали. - Откуда они?! Я же не птица!"
Приобретенные крылья напугали ее больше, чем потрясение от полета. Она живо представила себя на земле, и при всем желании порадоваться приобретению, убилась плачевной картиной: люди, без сомнения, за версту станут обходить стороной полуангела-получеловека. После внушения крылья не исчезли: трепыхнулись и освободили место для визуального осмотра местности.
Расстроившись, она осмотрелась по сторонам.
А где… гром и молнии? Где огонь, сера? Манька решительно отказывалась верить, что попала в Ад.
Ну, разве кого-то напугаешь камнями? На земле водились места пострашнее.
Плохая была идея - таскать сюда людей, перестали Дьявола бояться. Вот так ушла праведность из народа! "Исчезал, и будет исчезать", - с сожалением подумала Манька, переживая за друга, которому нечем было удержать свободолюбивый народ. Она пыталась понять его, но, разочаровавшись, ни в одном из объяснений не находила ни малейшей истины. По всему получалось, что запугивал Дьявол одного себя, и права была она, когда подозревала что-то в этом духе…
Прекрасным место тоже не назовешь…
Мрачновато. Тускло…
Воздух здесь необыкновенно плотный, привыкла она не сразу. Вокруг невообразимое, невероятное нагромождение камней, напоминающих уродливые деревья, строения, или высеченных в камне людей, сцепившихся между собой и поедающих друг друга. Как в Храме, когда змеи извивались у ног. Камни и скалы показались ей зловещими.
Ну, хоть что-то…
На гранях каменных разломов натекала красная, как кровь, смола. Ни деревца, ни ручейка, ни былинки - ничего! В нос ударил резкий ядовитый запах, от которого тут же захотелось перестать дышать. Не запах разложения, но вонь… Высоко над головой свесилось небо, напоминая, скорее, каменный свод. И когда она смотрела, почему-то показалось, что небо не над головой, а под ногами. И как будто правильно. Но сразу после этого стало казаться, что она неправильно стоит. На голове. А когда начала смотреть на себя, то по всему выходило, что она стоит нормально, как обычно, и неправильным все-таки было небо. Стоило подумать о небе, и опять - неправильно стояла она…
- Тьфу ты! - используя старое верное средство против Дьявола и его заморочек, Манька плюнула, к своему неудовольствию убедившись, что в Аду Дьявол все тот же - опять обман!
Не помогло, заморочка осталась, но уже не думалось - пусть ее разгадывает кто-нибудь другой! Голова слегка закружилась. Она оглянулась, не заметил ли кто нелюбви к Дьяволу. Успокоилась. Ни души не оказалось рядом.
- И что теперь? В какую сторону мне идти? - рассеянно вслух произнесла она, поднимая с земли обломок.
Камень был черный, как уголь, но тверже гранита. И тяжелый - руку оттянуло. На ощупь - гладкий.
И вдруг почувствовала тяжесть во всем теле, будто обломок местной породы высасывал ее. Камень она держала в руке, но он точно проник в нее. Она торопливо отбросила его, брезгливо отряхнув ладони.
С другой стороны, все-таки Ад выглядел удручающе. Голо. И черные камни повсюду.
Мысли сразу стали тревожными и беспокойными… и чужими, влетевшими в голову. Повеяло тоской, ни с того, ни с сего захотелось завыть. Просто так, без причины. Да так, чтобы волки, воющие на луну, позавидовали. Само ощущение воющего ощущения проявилось неестественно материально. Будто надвинулось на нее и вошло в тело, надавив, как камень, который она только что держала в руке.
Она не завыла, и от этого разделилась сама в себе: тело отчаянно желало исправить несоответствие между собой и ощущением, которое шло изнутри, а она чувствовала и противилась - и от этого ощущение воющей себя стало сильнее. Наверное, так чувствовал себя одержимый Дьяволом человек, которого она видела лишь однажды. Он орал, кричал, бился - а Святой отец читал молитвы и кадил, размахивая позолоченной корзиночкой. На чудо одержания Дьяволом и изгнание Дьявола собралось много людей, но Маньке это чудо чудом уже не казалось - слова Дьявола плотью не становились ни при каких обстоятельствах, а тут явно над человеком издевалась враждебно настроенная плоть. В своем одержании она узнала бы черта, если бы все это происходило не в Аду. Она присмотрелась к ощущению, отказываясь наотрез выть вместе с ним.
- Не мое! - сообщила она телу, отвергнув чуждое нытье. - Пусть воет!
"Плохо мне, плохо! Больно!" - заныл неизвестно кто в ее голове ее собственным голосом.
Если бы не умеренное количество собственной прогрессивной настроенности на определенную цель, она бы, пожалуй, пострадала вместе с интересным высказыванием - слишком уж голосок был проникновенным, затрагивая струны внутренних вибраций, душевный, как голос Благодетельницы, когда она выступала по радио. Но голосок прикатил не вовремя. "Плохо и больно" размазывалось в голове общедоступным чувством: "Ой, бедная я, бедная, опять посмеялись надо мной…" - и сразу страх неизвестности.
Манька одернула себя: с чего ей жаловаться? Дьявол как раз предупреждал, что Ад не Сад-Утопия. Если уж на то пошло, то место было не хуже и не лучше многих других. Каменная пустыня, но снега нет, железо в избах осталось, и пока никто ее в костер не тащил. Она слегка наклонилась, привалившись к камню, проверяя местность затылочным зрением.
Черт чихнул, перепрыгнув через ее голову, и слегка поклонился.
Затылочным зрением уловить его она не успела. Возможно, он все это время стоял позади, слившись с камнями, тогда чертей здесь было пруд пруди. Удивительно самостоятельное нутро сразу же ныть перестало, а черт как-то сразу обмяк, и внезапно, повернувшись к ней, трансформировался…
Нормально, глазами, черта она видела впервые.
Тело его покрывала шелковистая шерстка, на лбу торчали рожки, за спиной закручивался хвост - лысый, с пушком на кончике, но в остальном он в точности копировал ее саму. Живой, плотский. Пожалуй, можно было пощупать руками. И Манька не удержалась, ткнула в него пальцем. Черт смутился, покраснел. Он как будто не ожидал ее увидеть, и тоже рассматривал во все глаза, но искоса, исподлобья.
Зная их вредную, бессовестную натуру, никакой радости в его обществе она не испытала. Наоборот, встревожилась. Но, вспомнив, что черт в Аду считался законопослушным гражданином, слегка успокоилась. Лишь бы не додумался ябедничать. Плевать в землю в Аду - примета была дурная, не дружественная. Дьявол мог забыть о своем добром расположении.
Манька еще в избах привыкла, что черти умеют становиться похожими на человека, но в виде себя самой, лицом к лицу, потустороннее существо лицезреть не ожидала. И растерялась. Смотреть на себя оказалось не столько неприятно, сколько невыносимо. Боль внезапно нахлынула с чувством обиды за себя и с отвращением к вампиру, который умело и преднамеренно облачил ее в такие… неподобающие одежды. Неуверенный, неряшливый вид, тяжелый стеклянистый отсутствующий взгляд с мутными зрачками, опухшее красное лицо слегка искажено от боли, под глазами мешки, движения отрывистые, слегка угрожающие. Наверное, такая, прилипчиво-убогая, ходила она по дорогам, пугая людей, такой увидел ее Дьявол. И такая она сидела где-то глубоко в подсознании, выставляясь наружу всякий раз, как только Дьявол уходил из мыслей, предоставляя ее самой себе, на самоистязание.
Это была… не совсем она… Или уже не она…
Благодарение Богу, что вся мерзость не становилась ее одеждой сразу! Трижды был прав Дьявол, когда журил ее за мученичество: такое угрюмое лицо никому не подошло бы. Да, имидж у нее был самый что ни на есть поганый. И ведь нельзя сказать, что она совсем уж не такая: тело ее постоянно что-то роняло, перед кем-то ползало, просило, унижалось, продавалось - так она себя чувствовала, когда разговаривала с человеком, теряясь, заикаясь, не уверенная, что он вообще слушает ее. На сердце стало холодно: с глубокой благодарностью она помянула Дьявола, в надежде, что, вырабатывая невосприимчивость к издевательствам, он хоть чуть-чуть сделал ее другой. Но кто знает, изменилась ли она, если прежняя стоит перед нею и она помнит внутри себя каждое движение, переживая это состояние, на которое отзывалась болью и горечью.
Она видела черта со стороны, но будто в себе - и ужаснулась.
И снова почувствовала, что должен был чувствовать черт, будучи ею, ясно вспоминая окаменевшие взгляды людей, отринувших ее. Всеми своими обидами она не могла понять и сотой доли их состояния, когда проходила мимо. Она любила человека с не меньшей заботой, с какой человек начинал презирать ее такую. Она была не больше и не меньше человека, доброта и сердечность не оставляли ее ни на минуту, но боль, искалечившая ей жизнь, и мучители, которые пристраивалась рядом, ужасающие своей бессердечностью, открывались людям как мерзость, еще более пугающая, чем мерзость, которую черт открыл ей. Она вдруг с удивлением поняла, почему честные люди отстранялись сразу: сознание человека не способно выдержать ум земли, открытый темной стороной. Забитая насмерть земля отверзала уста, выдавливая из себя голоса и ее, и ее мучителей, и всех, кто пришел через открытые врата и остался в земле. Они всегда были рядом - тайно, как тать, угрожали, уговаривали и смеялись, затягивая любого в убогую круговерть - время для земли остановилось. Человек не слышал вампиров явно, но его потревоженное подсознание бежало прочь. А нечестный же человек - испытывая внутреннее отвращение, пряча свой страх, не гнушался использовать ее руки, голову, как тот вампир, который благословлял его. Вампиры звали его, нечестивец как бы вступал в сговор с ее врагами, расположивая их к себе именно соучастием в преступлении. Да, ему странно везло, тогда как другие, не умеющие быть неблагодарными, умирали вместе с нею.
Получалось, что у нее никогда не было рядом ни одной доброй души…