Тот, кто взял на себя право рубить неугодные для себя деревья и держал секиру, забыл, что корни пускают поросль, что каждая ветвь, воткнутая в землю, может пустить корень. И камни будут добрым удобрением, если сам Дьявол готовит почву. Самое меньшее, что могли ожидать от нее вампиры - сдаваться она не собиралась.
Манька покачала головой, как-то неожиданно успокоившись.
Толпа глумилась над нею, и как всегда в таких случаях, когда над ней издевались, наступил момент перекрытия порога восприимчивости. Ад был домом Дьявола, и сам он врастал в землю вселенной именно здесь. Ползал туда-сюда, и приходил к ней, и, может быть, наблюдал за нею, но обрисовать себя как внизу, не мог. Твердь была его плотью, а то, что она видела, прикладной рисунок, который мог сбить с толку только ее. Зато Дьявол мог вылепить для нее все что угодно, как она, когда нарисовала могилки. Нерукотворное… Круиз обещал стать интереснейшим познавательным мероприятием. Тоска, страх, печаль, тревога - каждое чувство выскакивало из земли неприятелем, внезапно облекаясь в слова.
"Ад - верное средство от всех хворей!" - согласилась Манька, окончательно утвердившись в мысли, что Ад и без кипучей серы местечко веселенькое. Получалось, что она угодила в санаторий, и лечится.
- Я жить без тебя не могу…
"Без кого?" - шею стянуло, в ухе стало горячо.
- Ты же понимаешь, что ты не можешь без меня жить. Я всегда буду тебе нужен…
"Понятно!.. Нет, не нужен. Без тебя я почувствую себя трижды счастливой…"
- Убью!
"Как? В Ад за мной полезешь? Милости просим!.. Распяли, как Йесю! " - скривилась Манька, закрываясь от ударов и подставляя чертей, на которых нельзя было смотреть без слез.
Господи, сколько мерзости!
Дьявольское стратегическое изобретение имело представление о червяках и умело выслеживало их, выставляя на обозрение. Голова черта принадлежала Дьяволу. Кто бы смог еще так раздеть человека?! Она была благодарна чертям, за то, что приняли на себя часть ее мучений. Вряд ли они страдали, как она в тот день, когда пала жертвой вампиров, и каждый день после распятия - умное распятие, со смыслом и значением, не как попало. Застрявшие образы (тоже, в общем-то, вполне могли оказаться чертями!), которым она не могла найти правильное место в своей жизни и жизни вампира, начинали ее злить. Они кучковались возле чертей, изображающих ее, перебегая с места на место, как будто не знали, куда себя пристроить, и выпады их порой не соответствовали тому, как они шевелили губами. В избе черти вели себя точно так же.
Манька вспомнила избы, Борзеевича, горячую и здоровую пищу.
Знали бы они, как она скучает, и только надежда вновь увидеть их дает ей силы!
Святой Отец придавил голову крестом, высказывая пожелание быстрейшего избавления мира от скверны. Казалось, что Отец с удовольствием выдавил бы ей мозги, если бы так было безопасно для вампира.
- Прикрываются Йесей, чтобы посылать на подвиг кого угодно! Красиво бьют, с толком… Нет, чтобы повторить подвиг своего героя самим! - возмутилась она, раскрывая весь свой умственный потенциал. Образ нужно было рассмотреть, разобрать, и успокоить словом. Но, похоже, умом такие задачки не решались - Святой Отец, избавляя ее от Дьявола, а мир от скверны, которой она была, ни за что не хотел избавить ее от себя самого. Он иногда проговаривал слова, а звуки не выходили из его поганого рта.
- И бросить в геенну огненную… - возвещал он громовым голосом. - Изыйди! Изыйди! Я есмь Истина!…
Черт начал биться в конвульсиях. Манька едва успела сообразить, что бьется в конвульсии она - ее тоже скрутило. "Е-мое! Да меня же в веру обращают! Обоих!" - догадалась она, закрываясь от креста, которым человек в сутане норовил ткнуть ей в глаз.
- Мало людей, зрящих истину, кошмар сознания твоего смердит, как моча в ведре, которую мне приходится пить, как Истину! Изыйди, изыйди, Святоша! - ответила она Святому Отцу. - Я смотрю на тебя, и ты моя, а не твоя, Истина! В том, что ты мерзость в земле моей!
Манька внимательно наблюдала за чертями, за собой, и заигрывала, и защищалась, как учил ее Дьявол, открывая ей свою - Дьявольскую Истину. Бог в человеке мог быть только один - она сама! И Дьявол свыше. Ад, наверное, думал так же, помогая прогнать ее врагов.
В общем-то это были люди - обычные люди. Их не пугал убитый ими человек. Они знали, что когда все закончится, он встанет и будет жить. Не важно как, но будет, добра они ему не желали, он не существовал для них ни вчера, ни сегодня, ни завтра. Он им был не нужен, не интересен, помеха. И совсем по другому относились к вампиру. Его хотели, от него ждали, с ним собирались провести остаток дней. И каждый торопился устроить себя. Многие из них даже не верили, что произведенное ими действо решительно изменит их собственные судьбы.
Изменило. Вампир высоко взлетел, и Боги земли кормились с его ладони.
Но что такое полвека для Дьявола, который придумал время?!
Манька смотрела на них и понимала, что слово Ад им как пряник. Самые светлые чувства, именно, только самые светлые чувства должен был увидеть Дьявол. Или их Спаситель, который не знал их, но желал напоить кровью своей души. Он не вскрывал вену, но чашу, выпитую за одним столом с такими же вампирами, которых проклял сам, назвал кровью, а само действо поеданием плоти. А празднование - тайной вечерей. Правильно, а дальше наступала ночь, у которой не было конца. Великие люди склонили перед вампирами головы. Взять ту же Иоанну, жену Хузы, домоправителя Иродова, которая служила ему своим имением. А проще, имуществом мужа, добытого Хузой на службе у царя… Мудрость ее оставила ее в тот же миг, как голова слетела с плеч. И с какой, должно быть, радостью, узнал Спаситель о смерти своего брата Ваньки-дурака, который признал в Йесе своего Бога! И пришли к нему Апостолы, и похвастались: "и что сделали, и чему научили". Надо полагать, Иродиаду, жену Иродову, - и похвалил их Йеся и отправил отдыхать в пустынное место…
Едущие плоть и пьющие кровь не гнушались ничем и ничьим имуществом. Немногие люди поняли бы смысл высказываний вампира. Даже сейчас, спустя столько столетий, их окрыляла надежда, когда они глумились над землей, которая уже была и снова станет прахом. Довольные лица, счастливые улыбки, ужимки, и моменты флирта, перед тем как произнести слова и совокупиться. Немногим она отличалась от них, пока Дьявол не показал ей оборотную сторону медали. Никто не пугался могильных камней, который упал на каждого, кто искал убить землю. Они и ведали, что творили, и не ведали. Как Дьявол, благовествование тоже было о двух концах.
И она бы думала так же. И возможно, встретив убитого ею человека, подумала бы о нем: "как он упал!"
Странно, столько людей открывают, что умерших Бог не берет к себе, что лежат они в своих могилах, и просят то об одном, то о другом, взывая к живым и иногда вырывая их из жизни. Голова их, как сломанный механизм, обращается только в ту сторону, где написано: человек - существо бессмертное. Множество мертвых людей, не приготовив себе свои одежды, торопились приготовить ее другому.
Но одинокий и неунывающий Дьявол учил ее - и тьма не закрыла ямы, уготовленной ей. А сколько людей погибло?! И сколько проклятых ждут смерти вампира, закрывая от осквернения свои два аршина, которым Дьявол сказал: "достань землю - и будешь жить!" Как не противен был Дьявол сам по себе, когда издевался над нею, как бы ненавидела она его уроки - когда из всех щелей начинала вылазить нечисть, она его любила. И она не радовалась так, как радовался он, когда ей удавалось успокоить навеки смердящую тварь.
"Суки! - с неприязнью подумала она, вглядываясь в свое лицо и высматривая печати мертвецов. Мысль легко ушла в землю, но легла на поверхности и застряла. Она еще раз убедилась, как глубоко в земле (в ее земле!) размножились змееподобные черви, накладывая на ее собственный голос печать молчания. - Трусы! Подонки!"
Манька и черт будто вернулись во времени: черт снова ползал у ее ног. Второй исчез, будто провалился сквозь землю. Не в первый раз. Не прыгнул за спину, а растаял.
- Давай помогу, - предложила Манька и, не дожидаясь ответа, быстро собрала карты, вручив их черту.
Черт отшатнулся и, недовольный, положил их в карман, оттянув от себя кожу. В глубине зрачков зажглись хищные угольки. Он быстро переменился: перед Манькой предстал молодой человек с нагловатой развязной улыбкой, чуть выше ее, одетый в дорогой элегантный костюм-тройку с жемчужными запонками, с такой же, украшенной жемчугом золотой прищепкой для галстука. Светлый галстук из атласной ткани с вышитым по краю узором едва ли был завязан, ботинки из редкой кожи блестели от полировки. Лицо его она не успела рассмотреть, или, может быть, лица он не имел вовсе: черт-мужчина изготовился и перепрыгнул через голову. И не успела она моргнуть глазом, как ухнула куда-то во тьму с разнополосьем.
Не первый раз черт не ответил взаимностью: могла бы сообразить, черт - всего лишь инструмент. Манька искала черта, но он исчез. В третьем глазу рябило хуже, чем в двух передних. Лишь неясная тень на мгновение мелькнула на спине, там, где были крылья, которую она заметила не то глазами, не то затылочным зрением, и отступила…
"Нам страшно жить!.. - мысль была не к месту, но прошла по земле, как ее собственная, с той разницей, что не стала ею, чуть сместившись влево, и там, откуда она снизошла, осталась печаль. - "Грунь…" - глубокий мысленный голос оборвался. Внезапно Манька уловила на спине некоторое шевеление. Без источника… источник остался недосягаемым для глаз и внутреннего ока. - "Я не делала…" - мысль, тем же тембром, прошлась по земле снова, едва уловленная сознанием. Манька искала молодого человека, меньше всего думая в этот момент о Грунях, и мысль ее покоробила. Она снова и снова обращалась к тому месту, откуда исходил мысленный позыв. Взгляд рассеивался и тормозил, будто кем-то выдавливаясь. Чувства размножились и опять обрели самостоятельность, перебивая друг друга, заспорив между собой, но теперь она могла их видеть.
Отчаяние… Кто-то что-то пересчитал… Упрек… Кто-то перекрестился.
Манька ясно проживала каждый миг, убедившись, что если бы она не смотрела внутрь себя, чутко прислушиваясь к ощущениям, то, интуитивно, вполне могла бы повторить каждое движение. Как если бы отдернула от огня руку. Приняла бы каждое чувство, как если бы сама отчаивалась, упрекала, считала убытки…
И снова голос, тихий, как шелест листвы: - "Не ту, эту выдерни…"
Остановить взгляд там, где ей хотелось, не получалось.
"Это черт!" - заподозрив неладное, Манька едва сдержалась, чтобы не поддаться новым всплывающим мрачным чувствам, которые избирательно, удивляя проникновенностью, убеждали смириться и покориться ее мучителям. - "Во мне! На мне!" У черта не было лица, за руку его не поймаешь. Не пойми, на что смотреть и куда смотреть, главное за спину и вали всех, кто там размножается.
Догадка оказалась настолько неприятной, что Манька покрылась холодной испариной, с трудом справившись с собой. Она вспомнила об избах: мудрые избы болели гораздо серьезнее, чем она думала. Болезнь управляла не телом, а сознанием, которое у изб тоже было. Не такое, как у человека, скорее, как у водяного, у того же Борзеевича… Наверное, их сознание Дьявол лепил не из красной глины, а земля, которая не под Твердью, а над Твердью. И замечательно, что, на уровне сознания, они ее не слышали. Стремные иногда посещали ее мысли, поднебесные, которые небожителям, как мерзость…
Но столько чертей не смогли сломить их волю, когда они решительно отправились в путь по ее следам. Что же она - сдастся?! "Избы смогли, и я смогу!" - досадливо поморщилась Манька, продолжая упрямо искать.
Навалилась дремота, с которой бороться едва хватило сил. Глаза закрывались сами собой, и голова погрузилась в какое-то состояние между Бытием и Небытием, когда мир отсутствует в уме, оставаясь за пределами понимая. Тело налилось свинцовой тяжестью. Манька боролась… Наконец, черт снова перепрыгнул через голову, обернувшись ею. Она едва различила его в окутавшем ее полузабытьи…
Манька смотрела на него, не вмешиваясь и не поднимаясь до его состояния.
Не так трудно догадаться, что бесполезно пытаться изменить прошлое.
Прошлое осталось в прошлом. Она могла только принять его, вырвав тени, которые гналась за нею, положив его на суд земли, разрушив силу проклятий. Меняя будущее. Вместо помощи черту, надо было убить его - то бишь себя. Черт бил не в бровь, а в глаз, доставая самые больные состояния. Она могла бы ненавидеть его - по всем человеческим понятиям он издевался над нею, но Манька не мерили черта человеком, она мерила его Дьяволом. Дьявол не хуже черта украшал ее синяками и пил крови не меньше, чем пили вампиры. А вот, поди ж ты, пригодилось-то как!
Манька вспоминала все, что знала о чертях.
Черти - устроены иначе, голова у Дьявола, а сами - не пойми какая муть. Могли забраться глубоко в землю и заполнить собой пространство, которое вопило к сознанию и сучило человека всеми нечистотами земли. Черту позволялось разоблачить человека, выставляя в нелицеприятном свете. Черт, как Дьявол, не имел сердца, чтобы проявить сочувствие к больному человеку, и с удовольствием открывал болезнь, не имея тела, как такового. Он не чувствовал боли, но мог многое рассказать о ней. И только Дьявол мог бы разоблачить черта, посмеиваясь над человеком. Меньше всего ей хотелось бы стоять посреди Ада со стеклянными глазами, забыв о цели своего визита - но так оно и было! И черт снова пришел на помощь, хорошенько ее проучив.
По глупости своей она решила разобраться с чертом, как в избах.
Но те черти не сучили ее сознание, они обращались к избе, взывая ко всем, кто подходил или входил в нее. Но все же, не раз и не два, поддавшись им, она становилась объектом их издевательств, принимая навязанное мышление, и ни о чем другом уже не могла думать. Черти в раз раздевали ее. Натурально. Обесточивая и выбивая из-под ног почву. И чтобы вернуть себе человеческий облик, приходилось отчаянно сопротивляться - черти метелили почем зря, используя всякую боль, которая была спрятана в земле человека, легко вынимая ее. И только когда наступало прозрение, химера оборачивалась: "Ад" в "Да", "Яр" в "Рай"… Огонь становился очищением. Был такой Бог - Ярило, сущий Дьявол, наступил на душу - прощай, родимый, солнышко закатилось! Значит, все мерилось наоборот и в те далекие времена, Ра любили, Ярило уважали, как две стороны одной медали.
Но что теперь, все время говорить себе "нет"?
С такой позицией и вампира понять можно…
Закручинилась душа, и заплакал вместе с нею. С другой стороны, ну, встретил чуткого человечка, который показался на лицо, ну, зашкалило, что же теперь, душу вынимать? Душа пригрела - радуйся! Она тоже человек!
В чем же разница?
Манька вспомнила все, что она испытала в избе. И могла бы снять проклятие, если бы была в себе, как в избе… Но ходить внутри себя не получалось, только шарить третьим оком… Манька молилась, выставляла кресты, рисовала в уме пачки денег, обещала вечную любовь, решительно произносила обличительные речи. Ни злобные твари, ни черт не реагировали, ничем себя не обнаруживая. Земля плыла у нее перед глазами - и своя, и каменистая пустыня Ада.
"Он, Манька, Манька! - с горечью укорила она себя. - Ты хоть понимаешь, как молиться тебя заставили?"
И раздвоилась сразу, как только обратилась к себе от третьего лица.
Черт приземлялся из своего сальто на землю. Он снова был ею: опухшие мокрые от слез глаза, опухшее лицо, мученичество во всех деталях неряшливого вида… На всякий случай Манька отступила на пару шагов. "Это только черт!" - напомнила она себе, избавляясь от жалости. Достал болезнь - низко кланяюсь! Но что же, заболеть теперь?! Она с интересом наблюдала за великолепным его перевоплощением. Голова чуть прояснилась, но ненадолго: расстояние и отсутствие солидарности не спасло: одежонка с черта слетела, и тотчас поняла, что лохмотья висят на ней. Движения стали такими же неуклюжими, голова - тяжелой, без того тусклый свет померк. Манька насилу заставила себя не отключиться. Голова раскололась и начала трещать, пространство уплотнилось. Ориентироваться стало еще труднее.
Она обозвала черта нехорошим словом и попробовала понять, о чем он думает, отравившись ядом ее прошлого. Ясно, что черт был не один: кто-то наблюдал за ним. Он был немного скованным, как было с нею, когда рядом появлялся чужой человек. И не успела подумать, вокруг снова размножились тени, сливаясь с каменными выступами, и было: камни шептали неясно, размазываясь, как мысли черта, едва уловимые.
Манька прислушалась. Тени поднимались от каменных валунов, и стоило ей присмотреться, как тут же уползали в камень.
И она вспомнила…
Это была именно память, прерываемая моментами бессознательности. Еще одна подробность из ее собственной жизни - еще один шаг на свою землю. Она торопилась поднять ее, пока земля вампира не завалила ее своими откровениями.
- Зачем? Пусть спит! Надо снять с нее одежду, - голос прошептал тихо.
- Не-ет, это не только мне, это и вам надо. Пусть ползает перед нами!
- Карты ее… давай! Заставь ее жрать! Провод загни, в ногу… Разряд! Давай, подбирай, ешь! Подожди, она так подавится, подними голову, я дам ей водой запить.
Сначала Манька почувствовала привкус бумаги и скрип зубов о стеклянный край стакана. Спустя мгновение с ужасом обнаружила, что подбирает рассыпанную колоду и есть карты одну за другой. Кто-то сидел на ее спине. Внезапно по ноге прошла боль, достав до сердца. И ушла через позвоночник. Раздался вопль. Разряд достал седока, и тот свалился, волоча за собой ногу.
- Ах ты сука! - он вскинулся, хотел заорать на нее, но перевел взгляд на того, кто держал провод - скривился, схватившись за бедро: - О-й-й-й!
Она лежала, скорчившись, на полу. В ногу ударило. И еще. И еще…
- Сдурели! Мы же ее убьем! - кто-то выхватил провода из рук.
- Брось, первый раз что ли?! - провод вернулся к первому человеку. - Давай, ешь! - Ее схватили за волосы и пригнули голову к земле. Кто-то вложил ей карту в руки, и поднес ко рту.
Так вот почему она забыла про колоду! Теперь она точно помнила, что они не лежали в столе. Но почему-то не обратила внимания. Каким-то образом их вынули из памяти. Наверное, не только карты…
Среди угрожающих расправами заметила двух сослуживцев - девушка и молодой парень.