- Я хочу сказать, что Мескалито…
- Да я слышал, что ты сказал. Разве ты не видел его сам прошлой ночью?
Я хотел сказать, что видел лишь собаку, но заметил его озадаченный взгляд.
- Так ты думаешь, что я именно его видел прошлой ночью?
Он взглянул на меня уже с презрением. Усмехнулся, покачал головой, как если бы не мог в такое поверить, и очень интеллигентным тоном сказал:
- А росо crees que era tu… mama? (He говори только, будто думаешь, что это была твоя… мама.) Он приостановился перед словом "мама", так как подразумевалась идиома "tu chingada madre" - неуважительный намек на чью-нибудь мать. Слово "мама" было здесь так не к месту, что оба мы надолго закатились хохотом.
А потом я увидел, что он заснул, так и не ответив на мой вопрос.
Воскресенье, 6 августа 1961 года
Я отвез дона Хуана к дому, где принимали пейот. По дороге он сказал мне, что человека, "который представил меня Мескалито", зовут Джоном. Подъехав к дому, мы увидели Джона на веранде с двумя молодыми людьми. Все они были в исключительно хорошем настроении. Они смеялись и говорили очень непринужденно. Все трое владели английским в совершенстве. Я сказал Джону, что приехал поблагодарить его за оказанную мне помощь.
Мне хотелось узнать их мнение о своем поведении во время галлюциногенного опыта, и я сказал им, что пробовал думать об этом, но ничего не могу вспомнить. Они смеялись и не выказывали охоты говорить. Наверное, их сдерживало присутствие дона Хуана: они все поглядывали на него, как бы ожидая утвердительного знака. Дон Хуан, видимо, дал им такой знак, - хотя я ничего такого не заметил, - потому что Джон внезапно начал рассказывать о том, что я делал в ту ночь.
Он узнал о том, что я "принят", когда меня стошнило. Он предположил, что меня стошнило тридцать раз. Дон Хуан поправил - не тридцать, а только десять. Джон продолжал:
- Тогда мы все подвинулись к тебе. Ты застыл, и у тебя начались конвульсии. Очень долго, лежа на спине, ты двигал ртом, как будто говоришь. Затем начал стучать головой об пол, и дон Хуан надел старую шляпу тебе на голову, тогда ты это прекратил. Ты дрожал и вздрагивал, часами, лежа на полу. Я думаю, как раз тогда все заснули. Но я слышал сквозь сон, как ты пыхтел и стонал. Затем я услышал твой крик и проснулся. И увидел, как ты, вскрикивая, подпрыгиваешь на месте. Ты кинулся к воде, перевернул посудину и стал барахтаться в луже.
Дон Хуан принес тебе еще воды. Ты сидел спокойно перед кастрюлей. Затем вскочил и разделся. Потом встал на колени перед водой и начал пить большими глотками. Потом ты просто сидел и смотрел в пространство. Мы думали, что ты так будешь сидеть все время. Почти все - и дон Хуан тоже - заснули, когда ты с воем вскочил и погнался за собакой. Собака испугалась, завыла тоже и побежала к задней половине дома. Тогда все проснулись и поднялись. Ты вернулся с другой стороны дома, все еще преследуя собаку. Собака бежала перед тобой, лая и завывая. Думаю, ты раз двадцать обежал вокруг дома и сам лаял как собака. Я опасался, что люди заинтересуются. Здесь нет близких соседей, но твои завывания были такими громкими, что их можно было слышать за много миль.
Один из молодых людей добавил:
- Ты наконец поймал собаку и принес ее на веранду на руках.
Джон продолжал:
- Затем ты стал играть с собакой. Ты боролся с ней, и вы кусали друг друга и кувыркались. Это, мне кажется, было забавно. Моя собака обычно не играет. Но на этот раз вы с ней катались друг через друга.
- Затем ты побежал к воде, и собака пила вместе с тобой, - сказал молодой человек, - ты пять или шесть раз бегал к воде с собакой.
- Как долго это продолжалось? - спросил я.
- Несколько часов, - сказал Джон, - один раз мы потеряли вас обоих из виду. Я думал, что ты побежал за дом. Мы только слышали, как ты лаял и визжал. Твой лай так был похож на собачий, что мы не могли вас различить.
- Может, это и была одна собака, - сказал я. Они засмеялись, и Джон сказал:
- Ты, парень, там лаял.
- А что было потом?
Все трое смотрели друг на друга и, казалось, затруднялись вспомнить, что было дальше. Наконец молодой человек, который до того молчал, заговорил.
- Он поперхнулся, - сказал и посмотрел на дона Хуана.
- Да, ты, конечно, поперхнулся. Ты начал очень странно плакать, а потом упал на пол. Мы подумали, что ты откусил себе язык. Дон Хуан разжал тебе челюсти и плеснул на лицо воды. Тогда ты начал дрожать, и по всему телу у тебя опять пошли судороги. Затем ты долго оставался недвижим. Дон Хуан сказал, что все закончилось. Но к этому времени уже настало утро, и, укрыв одеялом, мы оставили тебя спать на веранде.
Тут он остановился и взглянул на остальных, которые, казалось, сдерживали смех. Он повернулся к дону Хуану и спросил его о чем-то. Дон Хуан улыбнулся и ответил. Потом дон Хуан повернулся ко мне и сказал:
- Мы оставили тебя на веранде, так как боялись, что ты начнешь писать по всем комнатам.
Они громко рассмеялись.
- Что со мной было? - спросил я. - Разве я…
- Разве ты? - передразнил меня Джон. - Мы не собирались об этом говорить, но дон Хуан сказал, что все в порядке. Ты обоссал мою собаку с головы до хвоста!
- Что я сделал?
- Ты же не думаешь, что собака бегала от тебя, потому что испугалась? Собака убегала, потому что ты ссал на нее.
Тут грянул общий хохот. Я попытался обратиться к одному из парней, но все смеялись, и он не слышал меня. Джон продолжал:
- Мой пес не остался в долгу. Он тоже ссал на тебя. Это заявление было, видимо, чрезвычайно смешным, потому что все так и покатились со смеху, включая дона Хуана. Когда они успокоились, я спросил со всей серьезностью:
- Это правда? Это действительно было так? Все еще смеясь, Джон ответил:
- Клянусь, собака действительно ссала на тебя. По дороге обратно к дому дона Хуана я спросил его:
- Это все действительно случилось, дон Хуан?
- Да, - сказал дон Хуан, - но они не знают, что ты видел. Они не понимают, что ты играл с "ним". Вот почему я не мешал тебе.
- Но разве все эти дела со мной и собакой, писающими друг на друга, - правда?
- Это была не собака! Сколько раз тебе это говорить? Есть единственный способ это понять. Один-единственный способ! Это был "он", и "он" играл с тобой.
- Знал ли ты, что все это происходило, до того как я рассказал об этом?
Он запнулся на миг, прежде чем ответить.
- Нет, после того, как ты мне все рассказал, я вспомнил о твоем странном виде. Я просто догадывался, что с тобой все прекрасно, потому что ты не был испуган.
- Собака на самом деле играла со мной, как они говорят?
- Проклятье! Это была не собака!
Четверг, 17 августа 1961 года
Я рассказал дону Хуану, что думаю по поводу своего опыта. С точки зрения той работы, которую я планировал, это событие было катастрофой. Сказал, что и думать не хочу еще об одной подобной "встрече" с Мескалито. Я согласился, что все, со мной происходившее, было более чем интересным, но добавил, что никакой из этих интересов не заставит меня искать такой встречи вновь. Я серьезно считал себя непригодным для такого рода предприятий. В качестве последействия пейот оставил во мне странное физическое неудобство. Это был какой-то беспричинный страх, какая-то несчастливость, меланхолия - точно я определить не мог. И никоим образом не находил такое состояние достойным.
Дон Хуан засмеялся и сказал:
- Ты начинаешь учиться.
- Учение такого рода не для меня. Я не создан для него, дон Хуан.
- Ты всегда преувеличиваешь.
- Это не преувеличение.
- Нет, это так. Беда лишь в том, что ты преувеличиваешь только худые стороны.
- Тут нет хороших сторон, насколько это касается меня. Это меня пугает, и все.
- Нет ничего плохого в том, что тебя это пугает. Когда боишься, видишь вещи иначе.
- Но мне нет дела до того, чтобы видеть вещи иначе, дон Хуан. Я думаю оставить учение о Мескалито. Я не могу с ним справиться. Здесь у меня действительно дела плохи.
- Конечно, это плохо, даже для меня. Не одного тебя это сбило с толку.
- Но почему тебе-то быть сбитым с толку, дон Хуан?
- Я думал о том, что увидел прошлой ночью. Мескалито, несомненно, играл с тобой, и это меня поражает. Это было указанием (omen, предзнаменование).
- Что это было за указание, дон Хуан?
- Мескалито указывал мне на тебя.
- Зачем?
- Тогда мне было неясно, а теперь понятно. Он имел в виду, что ты "избранный". Мескалито указал мне на тебя и дал знать, что ты "избранный" (escogido).
- Ты имеешь в виду, что я был выбран среди других для какой-нибудь цели или что-то вроде того?
- Нет, я имею в виду, что Мескалито сказал мне, что ты можешь быть тем человеком, которого я ищу.
- Когда он тебе это сказал, дон Хуан?
- Он сказал это тем, что играл с тобой. Это делает тебя избранным человеком для меня.
- Что это значит - избранный человек?
- Есть кое-какие секреты (Tengo secretos). У меня есть секреты, которые я не могу открыть, пока не найду избранного человека. Прошлой ночью, когда я увидел тебя играющим с Мескалито, мне стало ясно, что ты именно такой человек. Но ты не индеец. Потрясающе!
- Но что это значит для меня? Что мне надо делать?
- Я принял решение, и я буду учить тебя тем секретам, что делают судьбу человека знания.
- Ты имеешь в виду секреты Мескалито?
- Да. Но это не все секреты, которые я знаю. Есть и другие, иного рода, которые я хотел бы кому-нибудь передать. У меня самого был учитель, мой бенефактор, и я тоже, выполнив определенные условия, стал его избранным человеком. Он обучил меня всему, что я знаю.
Я опять спросил, чего эта новая роль потребует от меня; он ответил, что подразумевается только обучение, обучение в том смысле, какой я испытал на себе за две сессии с ним.
То, как обернулось дело, было очень странным. Я решил сказать ему, что собираюсь бросить идею учения о пейоте, и, прежде чем успел высказаться, он предлагает учить меня своему "знанию". Я не понял, что он имеет в виду, но чувствовал, что этот неожиданный поворот очень серьезен. Я возражал, что у меня нет нужных для такой задачи свойств, поскольку требуется редкое мужество, которого я лишен. Сказал, что больше склонен говорить о действиях, совершаемых другими. Я хотел бы узнать его мнение обо всем этом. Я говорил ему, что был бы счастлив, если бы мог сидеть тут и целыми днями слушать его рассказы. Для меня это было бы учением.
Он слушал не перебивая. Я говорил еще долго. Затем он сказал:
- Все это очень легко понять. Страх - первый естественный враг, которого человек должен перебороть на своем пути к знанию. К тому же ты любопытен. Это решает дело. И ты будешь учиться, даже против твоей собственной воли; это - правило.
Я продолжал протестовать, пытаясь его разубедить. Но он, по-видимому, был убежден, что мне не остается ничего, кроме как учиться.
- Ты не в том порядке думаешь, - сказал он. - Мескалито действительно играл с тобой. Об этом следует подумать. Почему ты не ухватишься за это, вместо того чтобы думать о собственном страхе?
- А что было так уж необычно?
- Ты единственный, которого я видел играющим с Мескалито. Ты не привык к такой жизни. Поэтому указания (omens) прошли мимо тебя. Да, ты серьезный человек, но твоя серьезность привязана к тому, что ты делаешь, а не к тому, что происходит вне тебя. Ты слишком застреваешь на самом себе. В этом беда. И это порождает ужасную усталость.
- Но что еще можно делать, дон Хуан?
- Ищи чудес повсюду вокруг себя и смотри на них. Ты устаешь от глядения на одного себя, и эта усталость делает тебя глухим и слепым ко всему остальному.
- Ты попал в точку, дон Хуан. Но как мне измениться?
- Думай о чуде Мескалито, играющего с тобой. Не думай ни о чем другом. Остальное придет к тебе само.
Воскресенье, 20 августа 1961 года
Прошлой ночью дон Хуан начал вводить меня в круг своего "знания". Мы сидели перед его домом в темноте. И ни с того ни с сего, после молчания, он начал говорить. Сказал, что собирается сообщить мне те самые слова, которыми воспользовался его бенефактор в первый день его собственного ученичества. Дон Хуан, видимо, запомнил эти слова наизусть, потому что повторил их несколько раз, как бы для того, чтобы все они дошли до меня.
- Человек идет к знанию так же, как идет на войну: полностью проснувшись, со страхом, с уважением и с абсолютной уверенностью. Идти к знанию или идти на войну как-либо иначе - ошибка; тот, кто совершает ее, будет всю жизнь сожалеть о сделанных шагах.
Я спросил, почему это так, и он ответил, что при соблюдении человеком этих четырех требований любую ошибку можно принять в расчет, в таких условиях его действия теряют бестолковый характер действий дурака. Если такой человек терпит неудачу или поражение, то проигрывает только битву - и тогда ему не о чем сожалеть.
Затем он сказал, что собирается учить меня о союзнике тем же самым способом, каким его учил бенефактор. Он особо подчеркнул слова "тем же самым способом", повторив это выражение несколько раз.
- Союзник, - сказал он, - это мощь, которую человек может ввести в свою жизнь, чтобы она помогала, советовала и давала ему силы, необходимые для выполнения действий, будь они большими или малыми, правильными или неправильными. Союзник нужен для того, чтобы укрепить жизнь человека, направить его поступки и углубить его знания. По существу помощь союзника в приобретении знания неоценима.
Дон Хуан сказал это с большой силой и убежденностью. Казалось, он тщательно выбирает слова. Следующую фразу он повторил четыре раза:
- Союзник позволит тебе видеть и понимать в вещах, в которых ни один человек, вероятно, тебя не просветит.
- Союзник - это что-то вроде духа-хранителя?
- Нет, он не хранитель и не дух. Это - помощь.
- Мескалито - твой союзник?
- Нет! Мескалито - сила другого рода. Уникальная сила! Защитник, учитель.
- Чем же Мескалито отличается от союзника?
- Его нельзя приручить или использовать, как приручают и используют союзника. Мескалито вне тебя. Он показывается во многих обличьях тому, кто стоит перед ним, будь это брухо или деревенский мальчик. - Дон Хуан с глубоким уважением говорил о том, что Мескалито - учитель правильного образа жизни. Я спросил, как Мескалито учит "правильному образу жизни", и он ответил, что Мескалито показывает, как жить.
- Как он это показывает? - спросил я.
- У него много способов показать это. Иногда он показывает это на своей руке, или на камнях, или на деревьях, или прямо перед тобой.
- Это как картинки перед тобой?
- Нет, это учение перед тобой.
- Говорит ли Мескалито с людьми?
- Да. Но не словами.
- Как же тогда он говорит?
- Он с каждым говорит по-разному.
Я чувствовал, что мои вопросы надоедают ему, и больше не спрашивал. Он продолжал объяснять, что нет точных шагов к Мескалито, к тому, чтобы узнать его. Поэтому никто не может учить о нем, кроме самого Мескалито. Это качество делает его уникальной силой; он не один и тот же для каждого из людей.
С другой стороны, чтобы получить союзника, требуется точнейшее учение и последовательность стадий, или шагов, без малейшего отклонения. В мире много таких сил-союзников, говорил он, но сам он знаком лишь с двумя из них. И он собирается привести меня к ним и к их секретам, но мне нужно будет выбрать одного из них, потому что я могу иметь только одного союзника. Он сказал, что союзник его бенефактора был в "lа yerba del diablo" (в "траве дьявола"), но лично ему она не нравится, хотя бенефактор и обучил его ее секретам. Его собственный союзник, сказал он, находится в "humino" (в "дымке"), но подробно объяснять природу этого "дымка" не стал.
Я спросил его об этом. Он промолчал. После долгой паузы я спросил:
- А что за сила, этот союзник?
- Это помощь. Я уже говорил тебе.
- Как она помогает?
- Союзник - сила, способная вынести человека за границы его самого. Именно таким образом союзник может открыть ему те вещи, которые не способен открыть никто из людей.
- Но Мескалито тоже выводит тебя за границы тебя самого. Разве это не делает его союзником?
- Нет. Мескалито берет тебя из тебя самого, чтобы учить. Союзник же берет тебя, чтобы дать силу.
Я попросил его объяснить этот момент поточнее или описать разницу в действии того и другого. Он долго смотрел на меня, а потом расхохотался. Он сказал, что учение через разговоры - не только пустая трата времени, но и глупость, потому что учение - это самая трудная задача, какую только может взять на себя человек. Он попросил меня вспомнить время, когда я пытался найти свое пятно, - как я хотел сделать это, не выполняя никакой работы, и ждал, что он вручит мне все сведения. Сделай он это за меня, сказал он, я никогда не научился бы. А сознавая, как трудно найти свое пятно, и, главное, зная, что оно существует, я получал уникальное чувство уверенности. Он сказал, что, пока я укоренен в своем "хорошем пятне", ничто не способно нанести мне физического вреда, ибо у меня есть уверенность, что именно на этом месте мне лучше всего. Я обрел силу отбрасывать все, что могло бы мне повредить. Если же, допустим, он рассказал бы мне, где оно находится, - я никогда не имел бы той уверенности, какая необходима, чтобы признать это Истинным знанием. Таким образом, знание действительно стало силой.
Затем дон Хуан сказал, что каждый раз, когда человек отдается учению, ему приходится работать так же усердно, как работал я, чтобы найти свое пятно, и границы его учения определяются его собственной натурой. Так что он не видел смысла в разговорах о знании. Он сказал, что некоторые виды знания слишком могущественны для той малой силы, что у меня есть, и от разговоров о них выйдет только вред. Ему ясно, что тут больше нечего сказать. Он поднялся и пошел к дому. Я сказал, что ситуация меня подавила. Это было совсем не то, как я ее понимал, и не то, что я хотел бы в ней видеть.
Он ответил, что страхи естественны. Все мы их испытываем, и с этим ничего не поделаешь. Но, с другой стороны, каким устрашающим ни казалось бы учение, еще страшнее думать о человеке без союзника или без знания.