Я раньше ни разу не слышал этого имени и заколебался, спросить его о нем или нет, как вдруг услышал легкий шум, похожий на звон в ушах. Звук становился громче и громче, пока не стал подобен реву гигантского быка. Он длился несколько мгновений и постепенно затих, снова наступила тишина. Сила и интенсивность звука перепугали меня. Я трясся так сильно, что едва мог стоять, и тем не менее рассудок мой работал совершенно нормально. Если несколько минут назад меня клонило ко сну, то теперь это состояние совсем пропало, на смену ему пришла исключительная ясность. Звук напомнил мне научно-фантастический фильм, в котором гигантская пчела, гудя крыльями, вылетает из зоны атомной радиации. При этой мысли я засмеялся. Я увидел, что дон Хуан опять откинулся назад в своей расслабленной позе. И внезапно меня вновь захватило видение огромной пчелы. Оно было более реальным, чем обычные мысли. Оно было отдельным, окруженным исключительной ясностью. Все остальное из моего ума исчезло. Это состояние ментальной ясности, какого никогда раньше не бывало, породило во мне еще одну вспышку страха.
Я начал потеть. Наклонился к дону Хуану, чтобы сказать, что боюсь. Его лицо было в нескольких дюймах от моего. Он смотрел на меня - и глаза его были глазами пчелы. Они выглядели как круглые очки, светящие в темноте своим собственным светом. Его губы вытянулись вперед и издавали прерывистый шум: "Пета-пета-пе-та". Я отпрыгнул назад, чуть не разбившись о скальную стену. В течение, как показалось, бесконечного времени я испытывал невыносимый ужас. Я сопел и отдувался. Пот замерзал на коже, придавая ей затруднительную жесткость. Затем я услышал голос дона Хуана:
- Поднимайся! Двигайся! Поднимайся!
Видение исчезло, и я снова увидел его привычно знакомое лицо.
- Принесу воды, - сказал я после еще одной бесконечной минуты. Голос мой прерывался. Я с трудом мог выговаривать слова. Дон Хуан согласно кивнул. Уже на ходу я понял, что мой страх исчез так же быстро и так же загадочно, как появился.
Приближаясь к ручью, я заметил, что могу ясно видеть каждый предмет на своем пути. Я вспомнил, как только что ясно видел дона Хуана, хотя незадолго перед тем с трудом мог различить очертания его фигуры. Я остановился, посмотрел вдаль и смог увидеть даже противоположную сторону долины. Отдельные камни на той стороне видны были совершенно отчетливо. Подумал, что уже настает утро, но потом сообразил, что, наверное, потерял чувство времени. Я взглянул на часы. Было десять минут двенадцатого! Проверил, идут ли они, - часы были в порядке. Полдня быть не могло. Значит, это полночь! Я намеревался сбегать к воде и вернуться назад на скалу, но увидел, что дон Хуан идет вниз, и подождал его. Сказал ему, что могу видеть в темноте.
Он долго смотрел на меня, ничего не говоря; если и сказал что-то, - я прослушал, так как мое внимание было увлечено новой уникальной способностью видеть в темноте. Я мог различать мельчайшие песчинки. Временами все было так ясно, что казалось - сейчас утренние или вечерние сумерки. Потом потемнело, потом опять посветлело. Вскоре я понял, что яркость совпадает с диастолой моего сердца, а темнота - с систолой. Мир становился ярким, темным, ярким снова с каждым ударом моего сердца.
Я полностью ушел в изучение этого открытия, как вдруг тот же странный звук, что слышался раньше, возник снова. Мои мышцы напряглись.
- Ануктал (так я расслышал слово на этот раз) здесь, - сказал дон Хуан. Звук казался мне таким громоподобным, таким всепоглощающим, что ничто другое значения уже не имело. Когда рев затих, я обнаружил, что воды внезапно стало больше. Ручей, который минуту назад был с ладонь шириной, расширился так, что стал огромным озером. Свет, падавший, видимо, сверху, касался поверхности, сверкая сквозь густую листву. Время от времени вода на секунду проблескивала золотым и черным. Потом оставалась темной, неосвещенной, почти невидимой и все же странным образом присутствующей.
Не помню, как долго стоял я там, на берегу черного озера, просто глядел и изумлялся. К тому времени рев, должно быть, прекратился, потому что новый взрыв устрашающего гудения отбросил меня назад (к реальности?). Я оглянулся, ища дона Хуан Увидел, как он вскарабкался и исчез за отрогом скалы. Странно, но чувство одиночества совсем меня не беспокоило; я сел на корточки, испытывая полную уверенность и отстраненность. Рев снова стал слышен. Он был очень интенсивным, подобным шуму сильнейшего ветра. Прислушиваясь к нему так тщательно, как только мог, я улавливал определенную мелодию. Она состояла из высоких звуков, похожих на человеческие голоса в сопровождении басового барабана. Я сосредоточил все свое внимание на мелодии и вновь заметил, что систола и диастола моего сердца совпадали со звуками барабана и с рисунком мелодии.
Я встал, и музыка прекратилась. Я попытался услышать сердечный ритм, но не смог. Опять сел на корточки, думая, что звучание возникало при таком положении тела. Но ничего не произошло. Ни звука! Ни даже стука сердца! Я решил, что с меня хватит, но когда поднялся уходить, почувствовал дрожь земли. Почва под моими ногами колебалась. Я терял равновесие. Упал на спину и оставался в этом положении, пока земля сильно тряслась. Попытался схватиться за скалу или за куст, но подо мной что-то поехало. Я вскочил, секунду продержался и опять упал. Земля, на которой я сидел, двигалась, скользила в воде как плот. Я оставался неподвижным, меня сковал ужас, который был, как и все прочее, уникальным, беспрерывным и абсолютным.
Я двигался по водам черного озера на клочке почвы, похожем на что-то вроде земляного бревна. Казалось, что течение увлекает меня в южном направлении. Я мог видеть, как вода вокруг двигается и бурлит. Она была холодной и странно тяжелой на ощупь. Мне она представлялась живой.
Ни берегов, ни каких-то других ориентиров я не различал и не могу припомнить своих мыслей и чувств во время путешествия. После долгих, как показалось, часов плавания мой плот повернул под прямым углом налево, к востоку. Он еще скользил по воде какое-то время и вдруг на что-то наткнулся. Инерция бросила меня вперед. Я закрыл глаза и почувствовал острую боль в коленях и вытянутых руках от удара о грунт. Через секунду я открыл глаза и увидел, что лежу на земле. Мое земляное бревно как будто слилось с почвой. Я сел и оглянулся. Вода отступала! Она двигалась назад, как отливная волна, пока не исчезла совсем.
Я долго сидел там, пытаясь привести в порядок мысли и собрать все, что произошло, в связное целое. Все тело мое ныло, горло казалось открытой раной. Я прикусил себе губы, когда "приземлился". Я встал. Ветер дал мне понять, что я озяб. Одежда была мокрой. Руки, колени и челюсти так сильно дрожали, что мне пришлось снова лечь. Капли пота затекали в глаза и жгли их так сильно, что я взвыл от боли.
Через некоторое время мне удалось немного восстановить равновесие в своем самочувствии, и я поднялся. В темных сумерках окрестность была очень ясной. Я сделал пару шагов. До меня вдруг донесся отчетливый звук многих человеческих голосов. Как будто громкий разговор. Я пошел на звук. Прошел примерно пятьдесят ярдов и внезапно остановился. Передо мной был тупик. Место, куда я попал, было загоном для скота, образованным огромными валунами. За ними просматривался еще один ряд валунов, затем еще и еще, покуда они не переходили в отвесную гору. Откуда-то из этих валунов доносилась самая изысканная музыка. Текучий, непрерывный, приятный для слуха поток звуков. У подножия одного из валунов я увидел сидевшего на земле человека, его лицо было повернуто ко мне почти в профиль. Я пошел к нему и остановился чуть ли не в десяти футах; он тогда повернул голову и взглянул на меня. Я замер - его глаза были той самой водой, которую я только что видел! Они были так же беспредельно глубоки и так же сверкали золотым и черным. Голова человека была заостренной, как ягода земляники, а кожа - зеленой, испещренной бесчисленными оспинками. Если не считать заостренной формы, эта голова была в точности подобна поверхности пейота. Я стоял перед ним и не мог отвести глаз. Чувствовал, что он намеренно давит мне на грудь тяжестью своих глаз. Я задыхался. И, потеряв равновесие, упал наземь. Его глаза отвернулись от меня. Я услышал, что он говорит со мной. Сначала его голос был подобен мягкому шелесту ветерка. Потом я услышал его как музыку - как голосовую мелодию, - и я "знал", что мелодия говорила: "Чего ты хочешь?"
Я упал перед ним на колени и стал рассказывать о своей жизни, потом заплакал. Он снова взглянул на меня. Я почувствовал, что его глаза отталкивают меня, и подумал, что эта минута будет моей смертной минутой. Он сделал знак подойти ближе. Я мгновение колебался, прежде чем сделать шаг вперед. Когда же я приблизился, он отвел глаза и показал мне тыльную сторону своей ладони. Мелодия сказала: "Смотри". Посередине ладони была круглая дыра. "Смотри", - опять сказала мелодия. Я взглянул в дырку и увидел самого себя. Я был там очень старым, слабым и бежал, низко нагибаясь; вокруг меня отовсюду вспыхивали яркие искры, Затем три искры попали в меня: две - в голову, а одна - в левое плечо. Моя фигура в дырке секунду стояла, пока не выпрямилась совершенно вертикально, а затем исчезла вместе с дыркой.
Мескалито вновь повернул ко мне глаза. Они были так близко, что я "услышал", как они мягко грохочут тем самым особенным звуком, который уже так много раз слышался этой ночью. Постепенно они успокаивались, пока не стали подобны тихим озерам, подернутым рябью золотых и черных искр.
Он еще раз отвел глаза и вдруг отпрыгнул как кузнечик, чуть ли не на пятьдесят ярдов. Он прыгал снова и снова, пока не исчез.
Дальше я помню, что пошел. Очень рассудительно я пытался узнать приметы местности, вроде гор вдали, чтобы сориентироваться. У меня не было точек ориентации во время всего приключения, но я считал, что север должен быть слева. Я долго шел в этом направлении, пока не понял, что уже наступил день и что у меня уже нет способности "ночного виденья". Я вспомнил о своих часах и посмотрел время: восемь утра.
Где-то около десяти я пришел к уступу, где был прошлой ночью. Дон Хуан лежал на земле и, видимо, спал.
- Где ты был? - спросил он.
Я сел, чтобы перевести дыхание. После долгого молчания он спросил:
- Ты видел его?
Я начал пересказывать ему последовательность моих приключений с самого начала, но он, прервав меня, сказал, что значение имеет только одно - видел я его или нет. Он спросил, как близко от меня был Мескалито. Я ответил, что почти касался его. Эта часть моего рассказа его заинтересовала. Он внимательно выслушал все детали без замечаний, вмешиваясь лишь для того, чтобы спросить о форме существа, что я видел, о позе, движениях и прочих деталях относительно него. Было уже около полудня, когда дону Хуану, видимо, хватило моих рассказов. Он поднялся и привязал мне на грудь полотняный мешок. Велел идти за ним, сказал, что будет срезать Мескалито и передавать мне, а я должен буду осторожно укладывать их в сумку.
Мы попили воды и отправились. Дойдя до края долины, он как будто на секунду заколебался, в каком направлении идти. После того как он принял решение, мы пошли уже все время по прямой. Каждый раз подходя к растению пейота, он склонялся перед ним и очень осторожно срезал верхушку коротким зазубренным ножом параллельно земле. Затем посыпал "рану", как он это называл, чистым порошком серы из кожаного мешочка. Он брал батончик кактуса левой рукой, а посыпал срез правой. Вставал и передавал батончик мне, а я принимал его двумя руками, как он велел, и клал внутрь мешка.
- Стой прямо и не давай мешку коснуться земли, кустов или чего-нибудь еще, - несколько раз повторил он, как будто считал, что я могу забыть.
Мы собрали 65 батончиков. Когда мешок заполнился, дон Хуан перевесил его мне на спину, а на грудь привязал новый мешок. К тому времени, когда мы пересекли долину, два мешка уже были полны, в них поместилось 110 батончиков пейота. Мешки были тяжелы и громоздки, что я едва с ними справлялся и шел с трудом.
Дон Хуан прошептал мне, что мешки так тяжелы, потому что Мескалито хотят вернуться к земле. Он сказал, что печаль при оставлении своих мест делает Мескалито тяжелым. Моя главная задача - не дать мешкам коснуться земли, так как, если это случится, Мескалито уже не позволит мне взять его снова.
В какой-то момент давление лямок на мои плечи стало невыносимым. Что-то со страшной силой пригибало меня вниз. Я почувствовал себя очень тревожно. Отметил про себя, что убыстряю шаги, почти бегу. В конце концов я уже трусцой бежал за доном Хуаном.
Внезапно тяжесть на спине и груди почти исчезла, ноша стала легкой, как будто в мешках была губка. Я свободно бежал, чтобы не отстать от дона Хуана, шедшего впереди. Я сказал ему, что больше не чувствую тяжести. Он объяснил, что мы вышли из владений Мескалито.
Вторник, 3 июля 1962 года
- Надо думать, Мескалито почти принял тебя, - сказал дон Хуан.
- Почему ты говоришь, что он почти принял меня?
- Он не убил тебя и даже не нанес вреда. Он тебя по-доброму напугал, а не во вред. Если бы он не принял тебя совсем, то явился бы чудовищным и полным ярости. Некоторые люди узнали сполна, что такое ужас, когда встретились с ним и не понравились ему.
- Если он так ужасен, почему ты мне не сказал об этом, прежде чем вести на поле?
- У тебя нет мужества, чтобы искать его по своей воле. Я подумал, - лучше, если ты не будешь знать заранее.
- Но, дон Хуан, я ведь мог умереть!
- Да, мог. Но я был уверен, что для тебя все обойдется благополучно. Он играл с тобой однажды. Он не повредил тебе. И я посчитал, что он пожалеет тебя и на этот раз.
Я спросил, действительно ли он думает, что у Мескалито есть ко мне сочувствие. Пережитое было для меня устрашающим, я хорошо понимал, что чуть не умер от испуга.
На его взгляд, Мескалито был очень добр ко мне - показал мне картину, которая ответила на мой вопрос. Дон Хуан сказал, что Мескалито дал мне урок. Я спросил тогда, что это был за урок и что он значит. На такой вопрос нельзя ответить, сказал он, потому что я был слишком напуган, чтобы знать точно, о чем спрашиваю у Мескалито.
Дон Хуан советовал вспомнить, что я говорил Мескалито, перед тем как он показал мне сцену на руке. Но я все забыл. Припомнил только, как упал на колени и начал "исповедоваться в своих грехах" перед ним.
Дон Хуан, по-видимому, не интересовался продолжением этой темы. Я спросил тогда:
- Можешь научить меня словам песни, которую ты пел?
- Нет, не могу. Это мои собственные слова, слова, которым меня обучил сам защитник. Песни - это мои песни. Я не могу рассказать тебе, что это такое.
- Почему ты не можешь рассказать, дон Хуан?
- Потому что эти песни - связующее звено между мной и защитником. Я уверен, что когда-нибудь он обучит тебя твоим собственным песням. Подожди до тех пор. И никогда, вообще никогда, не повторяй песен, которые принадлежат другому человеку, и не спрашивай о них.
- А что за имя ты называл? Можешь мне это сказать?
- Нет. Его имя никогда не должно произноситься вслух, кроме как для того, чтобы позвать его.
- Что если я сам захочу позвать его?
- Если когда-нибудь он примет тебя, то скажет тебе свое имя. Это имя будет только для тебя одного. Или чтобы звать громко, чтобы произносить про себя. Может, он скажет, что его имя - Хосе. Как знать?
- Почему нельзя произносить его имя, говоря о нем?
- Ты ведь видел его глаза? Не стоит заигрывать и придуриваться с защитником. Вот, кстати, почему я не могу не принять во внимание, что он играл с тобой.
- Как может он быть защитником, если некоторым людям причиняет вред?
- Очень просто. Мескалито - защитник, потому что он доступен каждому, кто его ищет.
- Но разве не верно, что все в мире доступно всякому, кто этого ищет?
- Нет, это не так. Силы союзников доступны только для брухо, а Мескалито может отведать любой.
- Но почему же тогда он приносит вред некоторым?
- Не все любят Мескалито. И тем не менее ищут его, надеясь что-то выгадать, не затрачивая трудов. Естественно, их встреча с ним всегда ужасна.
- Что происходит, когда он полностью кого-то примет?
- Он является ему как человек или как свет. Когда кто-то добился этого, Мескалито постоянен. Он никогда после этого не меняется. Может быть, когда ты встретишься с ним опять, он будет светом и как-нибудь даже возьмет тебя в полет, чтобы раскрыть тебе все свои секреты.
- Что мне делать, чтобы достичь этого, дон Хуан?
- Тебе надо быть сильным человеком, и жизнь твоя должна быть правдивой.
- Что такое правдивая жизнь?
- Та, которую ведешь обдуманно, хорошая, сильная жизнь.
5
Время от времени дон Хуан мимоходом спрашивал о состоянии моего растения дурмана. За год, прошедший с тех пор, когда я посадил корень, растение поднялось в большой куст, принесло семена, а семенные коробочки высохли. И дон Хуан решил, что для меня настало время узнать больше о траве дьявола.
Воскресенье, 27 января 1963 года
Сегодня дон Хуан дал мне предварительную информацию о второй порции корня дурмана - о втором шаге в традиционном учении. Он сказал, что вторая порция корня есть действительное начало учения; по сравнению с ней первая порция была детской игрой. Вторая порция должна быть освоена в совершенстве, ее следует принять, сказал он, по крайней мере раз двадцать, прежде чем переходить к третьему шагу.
Я спросил:
- Что дает вторая порция?
- Вторая порция травы дьявола используется для виденья. С ее помощью человек может парить в воздухе и видеть, что творится в любом месте по его выбору.
- Разве человек действительно может летать по воздуху, дон Хуан?
- Почему же нет? Как я тебе уже говорил раньше, трава дьявола для тех, кто ищет силу. Человек, освоивший вторую порцию, может с помощью травы дьявола делать невообразимые вещи, чтобы получить еще больше силы.
- Что за вещи, дон Хуан?
- Не могу тебе сказать - все люди разные.
Понедельник, 28 января 1963 года
Дон Хуан сказал:
- Если ты успешно завершишь второй этап, я смогу показать тебе лишь еще один. Обучаясь траве дьявола, я понял, что она не для меня, и не пошел по ее пути дальше.
- Что заставило тебя отступиться, дон Хуан?
- Трава дьявола чуть не убивала меня каждый раз, когда я пытался пользоваться ею. Однажды было так плохо, что я подумал - со мной все кончено. И все же я смог избавиться от всех этих бед.
- Как? Разве есть способ избежать беды?
- Да, способ есть.
- Это что, заклинание, ритуал или еще что-то?