- Он должен делать то же самое, что делал со страхом. Он должен победить свою ясность мысли и использовать ее лишь для того, чтобы видеть, терпеливо ждать, тщательно все измерять и взвешивать, прежде чем сделать новый шаг. И главное, он должен думать, что ясность его ума - это почти ошибка. И придет мгновение, когда он поймет, что его ясность была лишь точкой перед глазами. Так он одолеет своего второго природного врага и займет позицию, где ничто уже не сможет ему повредить. Это не будет ошибкой. Это не будет точкой перед глазами. Это будет истинной силой.
Вот тут он узнает, что сила, за которой он так долго гонялся, наконец принадлежит ему. Он сможет делать с ней все, что захочет. Союзник в его подчинении. Его желание - закон. Он видит все, что есть вокруг. Но он наткнулся вместе с тем на своего третьего врага: Силу!
Сила - самый могущественный из всех врагов. И естественно, самое легкое, что можно сделать, - это уступить ей. В конце концов, человек действительно неуязвим. Он командует, он начинает с того, что идет на рассчитанный риск, а кончает тем, что устанавливает законы, потому что он - мастер.
Человек на этой стадии вряд ли замечает третьего врага, что надвигается на него. И внезапно, сам того не замечая, он проигрывает битву. Враг превратит его в жестокого и капризного воина.
- Потеряет ли он свою силу?
- Нет. Он никогда не потеряет ни ясности ума, ни силы.
- Чем же тогда он будет отличаться от человека знания?
- Человек, побежденный силой, так и умрет, не узнав на самом деле, как с этой силой обращаться. Сила - лишь бремя в его судьбе. Такой человек не имеет власти над самим собой и не умеет сказать, когда и как использовать силу.
- Будет ли поражение от какого-то из врагов окончательным поражением?
- Конечно, оно окончательно. Раз уж какой-нибудь из этих врагов пересилил человека, то тому уже ничем нельзя помочь.
- Возможно ли, например, чтобы человек; побежденный силой, увидел свою ошибку и исправил свой путь?
- Нет, раз человек сдался, с ним покончено.
- Ну а что, если он лишь на время ослеплен силой и потом откажется от нее?
- Это значит, что его битва все еще не проиграна и продолжается. Это значит, что он все еще пытается стать человеком знания. Человек побежден лишь тогда, когда больше не пытается и отказывается от самого себя.
- Но тогда, дон Хуан, человек может отдать себя страху, но через сколько-то лет все же победить его.
- Нет, так не бывает. Если уж он поддался страху, то никогда не победит его, потому что будет уклоняться от учения и никогда не попробует снова. Но если в самой гуще своего страха он будет много лет снова и снова делать попытки учиться, то в конце концов победит его, потому что так никогда ему и не сдался.
- Как можно победить своего третьего врага, дон Хуан?
- Его нужно победить пониманием. Человек должен прийти к пониманию того, что сила, которую он, казалось бы, покорил, в действительности никогда ему не принадлежала. Он все время должен придерживаться своей линии, обращаясь осторожно и добросовестно со всем, что узнал. Если он сумеет увидеть, что ясность и сила без контроля над самим собой еще хуже, чем ошибки, достигнет такой точки, где все схвачено. Тут он будет знать, когда и как использовать свою силу. И таким образом победит своего третьего врага.
К тому времени человек будет завершать свой путь учения и почти без предупреждения столкнется со своим последним врагом. Старость! Этот враг - самый жестокий из всех. Враг, которого никогда не победить полностью, можно лишь заставить его отступить.
К этому времени у человека нет больше страхов, нет больше терпеливой ясности ума. Тогда вся его сила при нем, но тогда же возникает неотступное желание отдохнуть. Если он целиком поддается своему желанию лечь и забыться, если потакает себе в своей усталости - он проиграет свою последнюю битву, и враг обратит его в старое слабое существо. Желание уступить пересилит всю его ясность, всю его силу и все его знание.
Но если человек преодолеет свою усталость и проживет свою судьбу полностью - тогда его можно назвать человеком знания. Если хотя бы на одно краткое мгновение он отобьется от своего последнего, непобедимого врага! Этого мгновения ясности, силы и знания достаточно.
4
Дон Хуан редко напрямую говорил о Мескалито. Всякий раз, когда я о нем спрашивал, он отказывался от обстоятельного разговора, но понемногу у меня создавалось впечатление о Мескалито - некий образ, который всегда был антропоморфным. Согласно ему выходило, что Мескалито мужского пола - не только по грамматическому предписанию для испанских слов мужского рода, но и по наличию у него качеств покровителя и наставника. Во всех наших беседах дон Хуан заново, хотя и по-разному, подтверждал эти черты.
Воскресенье, 24 декабря 1961 года
- Трава дьявола никогда никого не защищала. Она служит лишь для того, чтобы получить силу. Мескалито же ласков, как ребенок.
- Но ты говорил, что Мескалито иногда бывает ужасен.
- Конечно, он ужасен, но раз ты его узнал, он для тебя добр и ласков.
- И в чем проявляется его доброта?
- Он - покровитель и наставник.
- Как он покровительствует?
- Ты можешь держать его все время при себе, а он будет следить за тем, чтобы с тобой не случилось ничего плохого.
- А как можно держать его при себе все время?
- В маленьком мешочке, под мышкой или на шее.
- У тебя он с собой?
- Нет - ведь у меня есть союзник, но другие люди носят его с собой.
- Чему он учит?
- Он учит, как жить правильно.
- А как он учит?
- Он показывает разные вещи и говорит, что есть что (enzena las cosas у te dice lo que son)
- Как?
- Тебе надо посмотреть самому.
Вторник, 30 января 1962 года
- Что ты видишь, когда Мескалито берет тебя с собой, дон Хуан?
- Такие вещи не для простого разговора. Я не могу тебе этого рассказать.
- С тобой случится что-то плохое, если ты расскажешь?
- Мескалито - защитник. Добрый, мягкий защитник, но это не значит, что над ним можно смеяться. Именно потому что он добрый защитник, он может стать самым грозным для тех, кого не любит.
- Я не собираюсь над ним смеяться. Просто хочу узнать, что заставляет видеть и делать других людей. Я ведь описал тебе все, что Мескалито меня заставил увидеть.
- С тобой все иначе, - может быть, потому, что ты не знаешь его дел. Приходится учить тебя его делам, как ребенка учат ходить.
- Как долго мне еще надо учиться?
- Пока он сам не сделается понятным для тебя.
- А потом?
- Потом ты поймешь сам. И тогда не нужно будет ничего мне рассказывать.
- Скажи мне только, куда Мескалито тебя берет?
- Я не могу говорить об этом.
- Я только хочу узнать, есть ли какой-то другой мир, куда он берет людей?
- Да, есть.
- Это небеса? (По-испански "небеса" - "cielo", что означает также и просто "небо".)
- Он берет тебя сквозь небо (cielo).
- Я имею в виду то небо (cielo), где Бог.
- Ты говоришь глупости. Я не знаю, где Бог.
- Мескалито - это Бог? Единый Бог? Или он просто один из богов?
- Он просто защитник и учитель. Он - сила.
- Он что - сила внутри нас?
- Нет. Мескалито ничего общего с нами не имеет. Он вне нас, понимаешь?
- Но тогда все, кто принимает Мескалито, должны видеть его одинаково.
- Нет, совсем не так. Он никогда не бывает одним и тем же для разных людей.
Четверг, 12 апреля 1962 года
- Почему ты не расскажешь мне побольше о Мескалито, дон Хуан?
- Нечего рассказывать.
- Ведь есть, наверное, тысячи вещей, которые мне надо бы узнать, прежде чем я встречусь с ним снова.
- Нет. Может быть, нет ничего, что ты должен узнать. Я тебе уже говорил - он не одинаков со всеми.
- Понятно. Но все же мне хотелось бы узнать, что чувствуют другие по отношению к нему.
- Мнения тех, кто о нем болтает, не многого стоят. Да ты и сам это увидишь. Возможно, ты поговоришь о нем до какого-то момента, но потом уже никогда не будешь этим заниматься.
- Можешь ты мне рассказать о твоем собственном первом опыте?
- Для чего?
- Ну тогда я буду знать, как вести себя с Мескалито.
- Ты уже и так знаешь больше, чем я. Ты ведь играл с ним. Когда-нибудь ты поймешь, как добр был к тебе защитник. В тот первый раз, я уверен, он сказал тебе много-много вещей, но ты был глух и слеп.
Суббота, 14 апреля 1962 года
- Мескалито может принимать любую форму, когда показывает себя?
- Да, любую форму.
- А тогда какую форму ты знаешь как самую обычную?
- Обычных форм нет.
- Ты имеешь в виду, дон Хуан, что он является в любой форме даже людям, которые хорошо его знают?
- Нет. Он является в любой форме тем людям, которые его знают лишь немного; а для тех, кто хорошо его знает, он всегда постоянен.
- Каким образом он постоянен?
- Он является им иногда как человек вроде нас или как свет. Просто как свет.
- Мескалито когда-нибудь изменяет свою постоянную форму с теми, кто знает его хорошо?
- Насколько я знаю, нет.
Пятница, 6 июля 1962 года
Мы с доном Хуаном вышли из дому в субботу 23 июня, в конце дня. Он сказал, что мы едем искать грибы (honguitos) в штат Чиуауа. Сказал, что путешествие будет долгим и трудным. И оказался прав. Мы прибыли в небольшой шахтерский городок на севере штата Чиуауа в 10 часов вечера в среду, 27 июня. От того места, где я оставил машину, мы прошли на окраину города, к дому его друзей, индейцев племени тарахумара. Там и заночевали.
На следующее утро хозяин разбудил нас около пяти часов и принес бобы и хлеб. Пока мы ели, он разговаривал с доном Хуаном, но ничего не сказал о нашем путешествии.
После завтрака хозяин налил воды во флягу и положил пару сладких булочек в мой рюкзак. Дон Хуан отдал флягу мне, приспособил поудобней мой рюкзак, поблагодарил хозяина за заботу и, повернувшись ко мне, сказал:
- Время идти.
Около мили мы двигались по грунтовой дороге. Оттуда прошли по полю и через два часа были у подножия холмов на юге города. Поднимались по пологому склону в юго-западном направлении. Когда дорога стала круче, дон Хуан сменил курс, и мы пошли по возвышенной равнине на восток. Несмотря на свой преклонный возраст, дон Хуан шел все время так невероятно быстро, что к полудню я уже полностью выдохся. Мы сели, и он открыл мешок с хлебом.
- Ты можешь съесть все, если хочешь, - сказал он.
- А как же ты?
- Я сыт, а позднее нам эта пища не понадобится.
Я же очень устал, был голоден и потому поймал его на слове. Я подумал, что это подходящее время поговорить о цели нашего путешествия, и как бы небрежно спросил:
- Ты считаешь, что мы здесь пробудем долго?
- Мы здесь для того, чтобы собирать Мескалито. Останемся до завтра.
- А где Мескалито?
- Повсюду вокруг нас.
Вокруг было более чем достаточно кактусов разных видов, но я не мог распознать среди них пейот.
Мы снова отправились в путь и к трем часам пришли в узкую длинную долину меж крутых холмов. Я чувствовал странное возбуждение при мысли о том, что найду пейот, которого никогда не видел в его естественной среде. Мы вступили в долину и прошли около 400 футов, когда внезапно я заметил три несомненных растения пейота. Прямо передо мной, слева от тропы, сросшиеся вместе, они выступали над землей на несколько дюймов. Они выглядели как круглые мясистые зеленые розы. Я побежал туда, указывая на них дону Хуану.
Он не обращал на меня внимания и, намеренно повернувшись спиной, уходил дальше. До меня дошло, что я сделал что-то дурное, и всю вторую половину дня мы шли в молчании, медленно передвигаясь по плоской равнине, покрытой мелкими острыми камнями. Мы шли среди кактусов, вспугивая полчища ящериц, а по временам - одинокую птицу. Я прошел мимо дюжины растений пейота, не произнося ни слова.
В шесть часов мы были у подножия гор, ограничивавших долину. Потом взобрались по склону на один из скальных уступов. Дон Хуан бросил свой мешок и сел. Я опять был голоден, но еды у нас не осталось. Я предложил собрать Мескалито и вернуться в город. Дон Хуан выглядел раздраженным и даже причмокнул губами. Он сказал, что мы проведем ночь на скалах.
Мы сидели молча. Слева была скала, справа долина, которую мы пересекли. Она тянулась довольно далеко и казалась более широкой и не такой плоской, как раньше. С того места, где я сидел, она виделась сплошь состоящей из небольших холмов и бугров.
- Обратно мы двинемся завтра, - сказал дон Хуан, не глядя на меня и указывая на долину. - Мы пойдем назад и будем срывать его, проходя через поле. То есть мы будем срывать его только тогда, когда он будет прямо на нашем пути. Он будет находить нас, и никак иначе. Он найдет нас - если сам этого захочет.
Дон Хуан прислонился спиной к скале и, наклонив голову, продолжал говорить так, как будто кроме меня там еще кто-то был:
- И вот еще что. Только я буду его срывать. Ты, может, понесешь мешок или пойдешь впереди - я еще не знаю. Но завтра ты не будешь указывать на него, как сделал сегодня.
- Я виноват, дон Хуан.
- Ладно. Ты не знал.
- Твой бенефактор учил тебя всему этому о Мескалито?
- Нет. О нем меня никто не учил. Сам защитник был моим наставником.
- Тогда, значит, Мескалито вроде человека, с которым можно разговаривать.
- Нет.
- Как же тогда он учит? Некоторое время он молчал.
- Помнишь то время, когда ты играл с ним? Ты понимал его, так ведь? Да!
- Вот так он и учит. Тогда ты этого не знал. Но если бы ты был внимателен к нему, он поговорил бы с тобой.
- Когда?
- Когда ты в первый раз его увидел.
Он, казалось, был очень раздражен моими вопросами. Я сказал, что задаю их, потому что хочу узнать все, что смогу.
- Не спрашивай меня, - улыбнулся он. - Спроси его. В следующий раз, когда увидишь его, спроси все, что пожелаешь.
- Значит, с Мескалито все-таки можно поговорить…
Он не дал мне закончить. Отвернулся, взял флягу, сошел с уступа и исчез за скалой. Я не хотел оставаться один и - хотя он и не звал - последовал за ним. Мы прошли около 500 футов до небольшого источника. Он помыл лицо и руки и наполнил флягу. Пополоскал во рту, но не пил.
Я набрал в ладони воды и стал пить, но он, остановив меня, сказал, что пить не стоит.
Он отдал мне флягу и направился обратно, на уступ. Придя туда, мы снова уселись лицом к долине, а спиной к скале. Я спросил, не можем ли мы развести костер. Ответом было недоумение - дескать, как можно задавать подобные вопросы. Он сказал, что этой ночью мы в гостях у Мескалито и хозяин позаботится, чтобы нам было тепло.
Уже стемнело. Дон Хуан вынул из своего мешка два тонких хлопчатобумажных одеяла, бросил одно из них мне на колени и сел, скрестив ноги и накинув другое одеяло себе на плечи. Долина под нами погрузилась в темноту, и края ее расплывались в вечерних сумерках.
Дон Хуан сидел неподвижно, обратясь к пейотному полю. Ровный ветер дул мне в лицо.
- Сумерки - трещина между мирами, - сказал он мягко, не поворачиваясь ко мне.
Я не спросил, что он имеет в виду. Глаза мои устали. Внезапно я почувствовал себя покинутым, возникло странное всепобеждающее желание плакать! Я лег на живот - каменное ложе было жестким и неудобным, и мне приходилось менять положение через каждые несколько минут. Наконец я сел, скрестив ноги, и накинул одеяло на плечи. К моему изумлению, эта поза была в высшей степени удобной, и я заснул.
Проснувшись, я услышал, как дон Хуан что-то мне говорит. Было очень темно. Я не мог хорошо его видеть. Не разобрав, что он сказал, я все же встал и вслед за ним начал спускаться вниз по склону. Мы двигались осторожно - во всяком случае я - из-за темноты. Остановились у подножия скалы. Дон Хуан сел и знаком показал мне место слева от себя. Он расстегнул рубашку и достал кожаный мешочек, открыл его и положил на землю перед собой. В нем было несколько сушеных батончиков пейота.
После долгой паузы он взял один из батончиков. Держа в правой руке, он потер его несколько раз большим и указательным пальцами и тихо запел. И вдруг оглушительно закричал: "Айиии!"
Это было неожиданно и сверхъестественно. И напугало меня. Я смутно видел, что он положил батончик себе в рот и начал жевать. Через минуту он поднял мешок, наклонился ко мне и шепотом велел взять мешок, достать один Мескалито, положить затем мешок опять перед нами и делать все в точности так, как делал он.
Я взял батончик пейота и потер его так, как делал дон Хуан. Тем временем он пел, раскачиваясь взад и вперед. Несколько раз я пытался положить батончик в рот, но очень стеснялся крикнуть. Затем, словно во сне, невероятный вопль вырвался у меня: "Айиии!" На какой-то миг я подумал, что крикнул кто-то другой. Опять я почуял признаки нервного потрясения у себя в желудке. Я падал назад. Сознание покидало меня. Сунув батончик пейота в рот, я его разжевал. Через некоторое время дон Хуан достал из мешка другой батончик. С облегчением я увидел, что после короткой песни он съел его сам. Потом он передал мешок мне, и я опустил его на землю и взял один батончик. Все это повторилось пять раз, пока мне не захотелось пить. Я поднял флягу, чтоб напиться, но дон Хуан велел только прополоскать рот водой, но не пить, иначе меня вырвет.
Я несколько раз прополоскал рот. И в какую-то минуту желание попить стало огромным искушением, так что я глотнул немного воды. Немедленно вслед за этим желудок начал сжиматься. Я ждал безболезненного и незаметного излияния жидкости изо рта, как это было при первом знакомстве с пейотом, но, к моему удивлению, рвало меня самым обычным способом. Впрочем, длилось это недолго.
Дон Хуан взял еще один батончик и вручил мне мешок, весь цикл возобновился и повторялся, пока я не разжевал 14 батончиков. К этому времени все прежние ощущения жажды, холода и неудобства исчезли. Вместо них я испытывал незнакомое чувство тепла и возбуждения. Я взял флягу, чтоб освежить рот, но она была пуста.
- Мы можем сходить к ручью, дон Хуан?
Звук моего голоса не вырвался изо рта, а отразился от неба обратно в горло и словно эхо катался так взад-вперед. Эхо было мягким и музыкальным и, казалось, имело крылья, которые хлопали внутри моего горла. Их касания ласкали меня. Я следил за их движениями взад и вперед, пока они не пропали.
Я повторил вопрос. Мой голос звучал так, как если бы я говорил из-под свода. Дон Хуан не ответил. Я поднялся и повернул к ручью. Посмотрел, не идет ли за мной дон
Хуан, но он, казалось, к чему-то внимательно прислушивается.
Жестом он приказал мне замереть.
- Абутол (?) уже здесь! - сказал он.