– Можно договориться так, – продолжал Антон. – Поступай пока на курсы. В любом случае не вредно познакомиться с их идеологией, фразеологией. Особенно не усердствуй. А там поглядим.
Рюдигер согласился. На следующий же день он записался на курсы, которые назывались "Стратегия и тактика идеологической борьбы". Руководитель курсов, Ульф Вайскирх, был товарищем Бастиана.
Вайскирх возглавлял совет политологических факультетов. На этих факультетах как раз шла забастовка против новых правил сдачи экзаменов. Очередное занятие курсов начиналось сразу после собрания, посвященного забастовке. Ульф принадлежал к той редкой категории людей, которые умело сочетают теорию с практикой. С одной стороны, обнаружилось, что он свободно цитирует наизусть классиков марксизма. С другой стороны, он искусно орудовал с допотопным печатным станком, который приходилось каждый раз ремонтировать и налаживать, прежде чем запустить. До собрания он печатал листовки, чтобы тут же раздать их. А после собрания он начал занятие. Ульфу было некогда даже отмыть руки, зато сразу видно, что до теоретических занятий он имел дело с практикой. Впрочем, его это не смущало.
– Ничего. Тем наглядней моя приверженность к рабочему классу, – пошутил Ульф.
Рюдигер не смог бы сидеть на занятиях с руками в типографской краске. "Кто захочет, тот сумеет!" – говаривал дед. Уж Рюдигер нашел бы возможность помыться.
Правда, связь революционной теории и практики была действительно убедительной.
Слушателям курсов дали на дом брошюры Маркса, Энгельса и Ленина. Даже одну сталинскую работу о стратегии и тактике, что было сразу же сообщено Антону. Рюдигер накупил книг, но дома их не читал. Барбара страшно удивилась бы, увидев, что он засел за Ленина. Да еще на целый семестр.
Рюдигер зачастил в библиотеку. Там были читательские кабинки, где сидишь один и никто не заглядывает к тебе через плечо. Многого он не понимал, особенно если дело касалось политэкономии. В профучилище все это давалось по-другому. К своему облегчению, Рюдигер убедился, что на занятиях никого отвечать не заставляют. Через некоторое время он сам осмелился участвовать в обсуждениях. Свое мнение он обычно маскировал ссылкой на буржуазных ученых:
– Буржуазные ученые утверждают в этой связи… Его не смущало, что тем самым он ставил под сомнение собственные взгляды.
Ульф, казалось, знал ответы на любые вопросы. Порой ему неплохо помогали другие слушатели, у которых чувствовалась весьма основательная подготовка. Выступали они довольно убедительно. Рюдигер остерегался задавать вопросы, даже если тема его интересовала. Антон советовал не высовываться. Рюдигер не без успеха расширял свои познания. Он знакомился с основами марксизма. Порой зубрил, как когда-то вызубривал составы футбольных команд.
Перед последним занятием он встретился с Антоном, чтобы обсудить положение.
– Ульф мне вроде доверяет. Кроме него, у нас есть еще трое из компании Бастиана. Я сам узнал об этом недавно. Они пригласили меня на собрание ячейки.
Антон ужасно обрадовался. Даже предложил выпить за успех.
– Сходи-ка к Ульфу, – посоветовал он. – Попроси ознакомительный материал о работе их парторганизации. Скажи что тебе интересно. Потом они сами не выпустят тебя из своих когтей.
В приподнятом настроении они выпили по паре кружек пива и несколько рюмок яблочной водки.
Антон впервые кое-что рассказал о своей работе:
– За последнее время участились провалы. В прошлом месяце Бастиан и его ребята раскололи одного нашего сотрудника. Но тот и сам хорош, форменный идиот. Подробности неизвестны, но у нас есть свой человек, который кое-что разузнал. Этот кретин сел на собрании прямо во второй ряд и принялся строчить у всех на виду. Записывал слово в слово любую ерунду. Рвение похвальное, но уж больно заметное. Причем делал он это не первый раз. После собрания его хвать за жабры – и раскололи. Он им все выложил. К счастью, это не мой человек, так что мне ничего не грозит. Но того, кто вел этого недоумка, пришлось убрать из университета.
Рюдигер удивился откровенности Антона. Похоже, Антон стал больше доверять ему. Или, может, причиной всему изрядная выпивка?
– Знаешь, Рюдигер. Ты толковей и осторожней. Для нас ты – находка.
Польщенный комплиментом, Рюдигер, в свою очередь, поинтересовался:
– А чего вы так вцепились в Бастиана и его компанию? Есть же другие группы, гораздо агрессивней и воинственней.
Антон осклабился.
– Там у нас все в порядке. Правда, тут я не специалист. Но один приятель рассказал мне забавную вещь. – Он отхлебнул пива, ухмыльнулся. – У них ведь полпая конспирация. По их правилам каждый знает только своего непосредственного руководителя. Другое начальство рядовым членам группы неизвестно. Не слишком-то демократично, а? Ну, это неважно. Во всяком случае, это высшее начальство сообщило: тревога! за нами слежка! Значит, надо усилить бдительность. Чтобы прибыть на собрание своей пятерки, четыре ее члена кружат по всему городу, меняют транспорт и лишь через несколько часов добираются поодиночке до явочной квартиры.
Антон вновь не удержался от смеха. Что ж тут смешного? – удивился про себя Рюдигер.
– А пароль и явка даны нашей "конторой". Нашим человеком. Вот умора!
Как и договорились, Рюдигер через несколько дней попросил у Ульфа ознакомительные материалы. Антон, мастер своего дела, все рассчитал верно – с этих пор на Рюдигера обратили особое внимание. Розвите, знакомой Рюдигеру по курсам, даже поручили шефствовать над ним.
Рюдигер сразу это заметил. Худышка Розвита, коротко стриженная всезнайка, раньше с ним никогда не разговаривала. Теперь она чуть не каждый день пыталась завести беседу. Она предложила свою помощь в проработке трудного материала.
Рюдигеру не очень хотелось возиться с ней. Он предпочел "бегство вперед":
– Знаешь, мне, в общем-то, все уже попятно. Хочу вступить в вашу ячейку.
Розвита так и просияла. Рюдигер ехидно подумал, что она радуется, будто коммивояжер, который получает комиссионные за каждый сбытый пылесос.
Розвита объяснила, что перед приемом обычно проводится собеседование.
– Это делает кто-нибудь из руководства.
Чтобы не усложнять дело, собеседование поручили Ульфу, и оно состоялось спустя всего два дня. Рюдигеру ото было на руку. С Ульфом говорить проще, как-никак знакомый. Они беседовали почти по-дружески, за чашкой кофе в студенческом буфете.
Рюдигер рассказал биографию. Упомянул, что в детстве и юности крепко дружил с Феликсом Бастианом. Это было встречено одобрительно, как и сообщение о том, что до университета он работал, учился в вечерней школе. Он всегда интересовался политикой, сказал Рюдигер, а курсы марксизма дали ему последний толчок. Поговорили и дальше о том о сем. Рюдигер не зарывался, был осторожен, но без особой робости.
Похоже, Ульф остался доволен. Через неделю состоялось общее собрание. Вторым пунктом повестки дня значился прием новых членов.
Рюдигер волновался сильнее, чем ожидал. Он впервые увидел сразу всех членов первичной организации, хотя многие лица были знакомы.
Церемония открытия собрания усилила его волнение. Все поднялись и запели песню на слова Брехта "И так как все мы люди…"
Рюдигер чувствовал себя довольно глупо. Он единственный не знал текста. Да и наивно это, сентиментально. Похоже на рождественское хоровое пение. Правда, в детстве у него мурашки бегали по коже, когда Вегенеры иели на рождество. А еще его память сохранила куплеты, которые он сам распевал вместе с другими конфирмантами в церкви: "Господь, господь – ты наш оплот!"
И тут опять поют.
Припев показался ему особенно неуместным здесь, среди студентов.
Встань в ряды, товарищ, к вам!
Ты войдешь в наш единый рабочий фронт,
потому что рабочий ты сам.
Но подумать об этом не хватило времени.
Вот уже и второй пункт повестки дня. Прием новых членов.
Рюдигер повторил то, что уже говорил Ульфу. Правда, говорить на людях оказалось труднее.
Он был рад, что не попал в партгруппу Феликса. Тот учился на педагогическом факультете. А Рюдигера принимала секция политологов и синологов.
К счастью, вопросов никто не задал. Затем – голосование. Принят единогласно. С гвоздикой, уставом и "Манифестом Коммунистической партии" Рюдигер вышел из зала уже полноправным членом партии. Красную гвоздику он подарил дома Барбаре, та обозвала его сумасшедшим. С самой свадьбы он не дарил ей цветов.
Теперь Рюдигер регулярно поставлял Антону интересную информацию. Постепенно он перезнакомился со всеми членами первичной организации. Он составил список руководства секции, а затем и их университетского партийного руководства. Антон поблагодарил за эти списки.
Рюдигер брал на себя скромные, но вполне конкретные дела. Он избегал публичных выступлений, работы у информационных стендов, распространения листовок.
– Я чувствую себя еще неуверенно, – оправдывался он.
Такое объяснение признавалось вполне удовлетворительно. Он перепечатывал на машинке различные материалы, ездил в типографию, привозил листовки. Здесь тоже собиралась кое-какая информация, которая интересовала Антона, неизменно повторявшего, что Рюдигер – его лучший кадр.
Накануне каникул партгруппа решила устроить вечеринку. Всех приглашали прийти с женами или мужьями. Рюдигер испугался. Он еще на собеседовании с Ульфом не стал врать о Барбаре. Зачем? Вранье по мелочам только вызывает подозрение.
– Не надо сейчас трогать мою жену, – попросил он. – Она еще не созрела. Тут нужны такт и терпение.
С этим доводом согласились. Лишь Розвита усомнилась, что он ведет с женой воспитательную работу.
Вопреки ожиданиям Рюдигера праздник удался па славу. Не забыли и о напитках. Принесли пластинки, в основном старые. Политроботы, как их называл про себя Рюдигер, оказались общительными, веселыми, жизнерадостными ребятами.
Неожиданно за стол к Рюдигеру подсел Феликс. Почему-то Рюдигер как раз подумал, что у них никогда не совпадали музыкальные вкусы. Сам он собирал пластинки "Битлз", а Феликс предпочитал "Роллинг стоунз". Тогда Рюдигер не мог этого понять. "Sympathy for the devil", "Streetfighting man". Все это казалось ему слишком громким, агрессивным.
Феликс обнял его. Рюдигер напрягся. Он не привык, чтобы мужчины вот так выражали свои дружеские чувства. Феликс ничего не заметил. Он только что вернулся с Кубы, куда ездил в составе делегации. Соседи по столу попросили рассказать о поездке.
Феликс начал рассказывать, и Рюдигер увидел, что Бастиан почти совсем не изменился. Он и раньше умел завладеть вниманием компании на целый вечер. Правда, сегодня это все же выглядело немного иначе, да и тема разговоров была иной, чем когда-то.
– Интересно, как кубинцы стараются соблюдать принципы социалистического общежития. Однажды мне было нужно куда-то поехать на автобусе. Ждать пришлось около часа. Я наблюдал, как люди поддерживали порядок в очереди. Каждый вновь подошедший вежливо спрашивал, кто последний. Если кто-нибудь ненадолго отлучался, то предупреждал соседей. Иногда один человек уступал свое место другому, кого-то пропускали вперед. Словом, люди вели себя очень дисциплинированно. А потом пришел автобус, уже набитый битком, и все толпой кинулись к дверям, чтобы хоть как-нибудь втиснуться.
Феликс продолжал рассказывать, и слушателей все прибавлялось.
– А вы слышали, как Че Гевара стал министром экономики? Мне поведали эту историю. Революция потребовала больших жертв. Но вот бои закончились. Батиста изгнан. Фидель Кастро собрал первое совещание, чтобы распределить обязанности. Он спросил: "Кто разбирается в экономике?" (Qui es economists?) Че от переутомления слегка задремал. Он плохо расслышал вопрос. Ему показалось, что спрашивают, есть ли коммунисты. (Qui es communista?) Че тут же поднял руку и получил портфель.
Затем Феликс перешел на политику, но Рюдигеру и это оказалось интересно. Разговоры прерывались музыкой. Ребята пели рабочие песни, потом и другие, самые разные.
Когда затянули "На панели темной ночью", Розвита поморщилась, чем развеселила остальных. Розвита сказала, что в этой песне не хватает классового содержания. Хор разразился дружным хохотом.
Потом Феликс принялся рекламировать Рюдигера, как непревзойденного знатока спорта. Как в старинные времена, они устроили вдвоем спортивную викторину. Один быстро спрашивал, другой выпаливал ответ, затем роли менялись.
– Кто завоевал в 1960 году на Олимпийских играх в Риме золотую медаль на стометровке среди женщин?
– Вильма Рудольф.
– Каким составом играл клуб "Гамбургер Шнортферайн" в первенстве 1959 года?
– Шноор, Круг, Пиховяк, Вернер, Майнке, Дитер Зеелер…
Вопрос выскакивал за вопросом. Все поражались. И тут произошло нечто совсем невероятное.
Феликс спросил:
– А кого в 1958 году…
– Юсковяка! – выпалил Рюдигер.
На мгновение воцарилась тишина.
– Фантастика! – изумился Феликс. – Я действительно хотел спросить, кого удалили с поля в футбольном матче ФРГ против Швеции на чемпионате мира в 1958 году.
Все с восхищением уставились на Рюдигера.
– Ну вы и сработались! – сказал кто-то. – С такими фокусами только в цирке выступать.
Настроение у Рюдигера было отличное. Он совсем забыл, зачем, собственно, пришел на эту вечеринку. Она продолжалась до глубокой ночи. Рюдигер даже отважился потанцевать. Уходил он одним из последних. Чуть пошатываясь, он отправился домой пешком.
Рюдигер решил ничего не рассказывать Антону об этом вечере.
15
Едва Поммеренке вошел в кабинет, как фрау Шредер доложила:
– Вас уже несколько раз спрашивал господин Вайнман. Очень срочное дело.
Поммеренке, который дома опять долго занимался самоврачеванием, сразу встрепенулся. Фамилия Вайнман вмиг вернула его к служебным проблемам. Вайнман побывал вчера на собрании турецких рабочих. Этот молодой толковый сотрудник перешел к ним из полиции. Участвуй он в телевикторине "Угадай-профессию", его внешность ввела бы в заблуждение любого и Вайнман выиграл бы кучу денег. Зрители могли бы предположить что угодно – манекенщик, даже просто экстравагантный бездельник, но уже никак не сотрудник "конторы". А еще Вайнман очень похож на Марка Шпица, просто вылитый. Та же черная шевелюра, аккуратные усики. Что-то в нем было от иностранца. Может, потому и поручили ему это задание? Ведь Поммеренке просил выделить самого сообразительного.
В последнее время они стали тщательней отбирать сотрудников, которых посылали на такие задания. Тут есть и личная заслуга Поммеренке. Он проявил немалую твердость и требовательность. Да, работа у агентов сменная, по нельзя же отправлять человека на ответственную операцию только потому, что она пришлась на его смену. Для конкретного задания следует подбирать соответствующего исполнителя.
Целый ряд провалов и разоблачений подтвердил его правоту. Раньше на студенческие собрания в университет командировали сотрудников, которым не поверили бы, даже если те прикинулись кем попроще, а не студентами. Эти тупицы выкладывали перед собой заготовленные бланки протокола и записывали все подряд, слово в слово. Лишь бы начальство не упрекнуло потом в нерадивости.
Вайнман – специалист совсем другого класса. Он без улова не возвращается. От этой мысли у Поммеренке сразу поднялось настроение. Сейчас от всех его недугов лучшее лекарство – это Феликс Бастиан, попавшийся в сети.
– Алло, говорит Поммеренке. Что новенького?
– А разве вы еще ничего не слышали? Потрясающая история. Даже газеты сегодня написали об этом. Я заканчиваю отчет. Скоро будет готово.
Положив трубку, Поммеренке тотчас открыл папку с газетными вырезками. Ах как жаль, сегодняшний обзор прессы еще не поступил. Гейгер, из отдела прессы, начинал работать в девять. К десяти на стол ложились ксерокопии наиболее интересных статей из всех газет. Но сейчас только девять двадцать.
Поммеренке всегда недоумевал, как Гейгер успевал отравиться с таким объемом работы. Ушлый спец, а вид невзрачный – тщедушный, лысина, очки без оправы, эдакий книжный червяк. И вот – надо же, за один час успевает сделать невозможное: прочитать, вырезать, отксерокопировать, рассортировать и разослать по отделам. Даже для самого беглого просмотра газет необходимо куда больше времени. Вероятно, начинает читать их еще дома, за завтраком.
Счастлив тот, у кого работа и досуг почти неразделимы. Вроде бы развлекаешься, а дело идет. Можно и наоборот – считать, что делаешь сверхурочную работу. Зато с оплатой сверхурочных у Гейгера не выгорит, язвительно подумал Поммеренке, а захочет протестовать – пусть вступает в профсоюз.
Фрау Шредер сообщила из приемной, что пришел Вайнман. У него есть еще одно достоинство, из-за которого Поммеренке намеревается забрать Вайнмана в свой третий отдел. Специалист он классный, а в последней операции, вероятно, превзошел самого себя. Однако он скромен, не выпячивает собственных заслуг. Вайнман положил отчет на стол, улыбнулся марк-шпицевской улыбкой и сказал:
– Если ко мне появятся вопросы, я у себя.
После этого он вышел, оставив отчет. Хорошо, что не пришлось тратить время на комплименты и расшаркивания. Поммеренке сразу же погрузился в чтение. Поразительный материал, у него аж сердце забилось сильнее. Он достаточно долго работает в "конторе", чтобы попять, что попало ему в руки.
Вырисовывалась следующая картина. На собрание пришло довольно много народу (Поммеренке удивился: странно, кому интересны проблемы этих турок?). По подсчетам Вайнмана, около сорока человек. Рюдигеру хорошо знакомы такие собрания, смесь агитпропа и митинга солидарности. Сцена, ораторы сменяют друг друга (здесь их было семь) у микрофона. Вайнман педантично указал их фамилии, описал внешность, дал сжатый пересказ выступлений. Семеро ораторов представляли семь различных общественных организаций. Вайнман записал и их названия. Среди выступавших – четверо немцев и трое турок. Поммеренке слабо ориентируется в делах, связанных с иностранными рабочими, поэтому ему мало что говорит, например, такое название, как "Турецкий рабочий и просветительский союз".
С основным докладом выступил Феликс Бастиан, представлявший "Антифашистское движение", о котором Поммеренке до сих пор ничего не слышал. Объявление в "Шипе" гласило, что инициатором собрания является "Антифашистское движение", которое объединяет ряд общественных организаций.
Поммеренке еще раз просмотрел сжатое изложение речей, чтобы вычленить узловые моменты. Что, собственно, общего у Феликса Бастиана с турками? С какой стати он хлопочет о них? Поммеренке знает, что коммунисты при распределении партийных поручений учитывают личные пожелания. Конечно, бывает, что поручения даются в обязательном порядке, но лишь тогда, когда никто не возьмется за него по собственному желанию. Так в чем же тут интерес Бастиана?