– Не я поворачиваю – закон, – с достоинством ответил Вяхирев. – А если кто из вас плюет на закон, скажите об этом прямо, пусть народ услышит.
Никто не решился сказать об этом прямо. Однако Стиркин не удержался и начал было:
– Смотря какой закон…
– Действующий на данной территории для данных жителей! – оборвал его Вяхирев.
Все три предводителя задумались – тратя, как часто бывает у людей, время на то, чтобы принять то решение, которое уже было принято их душой. Но они мысленно как бы проговаривали все доводы, чтобы убедиться, что нет ошибки. Действительно, мыслили себе лейтенант, Стиркин и Каха, как ни крути, а этот капитан здесь единственный легитимный и облеченный полномочиями представитель закона. Вообще-то, конечно, можно поспорить с тем, работает ли закон в конкретных обстоятельствах, но споры неизбежно приведут к тому, что будет применено оружие и все друг друга покрошат к чертовой матери. Загвоздка лишь в том, кто первый даст ход назад. Я-то уж точно нет, думал Каха. Подожду, когда они стронутся, думал лейтенант. Стиркин без боя не сдается, думал Стиркин. Но ведь у детей первым налаживает мир самый старший и самый умный, вспомнили они практически одновременно, поэтому последующие действия совершились так согласованно, будто они об этом договорились: Стиркин спрыгнул с кучи, Каха сел в джип, а лейтенант направился к бронетранспортеру, за ним весело побежали его солдаты.
– Еще встретимся, я тебе рыло намну! – крикнул один из них в сторону бойцов батальона Кахи.
– Подивимося! – ответили оттуда.
– Знакомый? – полюбопытствовал лейтенант.
– Родственник, зараза. Теткиного зятя брат. Он нормальный парень вообще-то, зачем его туда занесло?
– Куда кого занесло, это теперь вопрос неактуальный, – сказал лейтенант вовсе не по-лейтенантски, не по-армейски. Может, оттого, что только недавно закончил научно-технический университет и военная служба для него была временной, хотя и осознанно выбранной.
Так закончилось противостояние трех сил, вернее, четырех, если иметь в виду и самих грежинцев, но закончилось не до конца. Наоборот, оно стало началом непредсказуемых событий. Ведь все три командира имели свое начальство и обязаны были отчитаться. И они отчитались. Стиркин доложил чистую правду: возглавляемое им подразделение ополченцев выдвинулось к Грежину, где обнаружились скопления украинских силовиков, которые, не приняв бой, отступили, в настоящий момент ни армии, ни бандитов Мельниченко в Грежине нет. Лейтенант тоже не соврал: приказ выполнен, территория, подвергшаяся обстрелу, обследована, в украинской части Грежина был обнаружен батальон Мельниченко и бандиты Стиркина, в настоящее время бандиты из поселка выдворены, батальон за ненадобностью удалился. Каха Мамашвили, как и они, рассказал все как было: на опекаемой стараниями Мельниченко территории намеревалась утвердиться армейская часть (будто им по-настоящему воевать негде, добавил от себя Каха), с махновским рейдом нагрянули туда и люди Стиркина. Те и другие, не рискнув связываться с отборными бойцами мельниченковского батальона, отошли, порядок в Грежине охраняется силами регулярной милицейской группы.
Естественно, у непосредственного начальства было свое начальство, а у того свое, в результате эти сведения, попав в средства массовой информации, несколько изменились. Многие российские издания и каналы сообщили, что в непосредственной близости от российской границы и российского поселка Грежин выявлены скопления украинских войск, усиленные пресловутым батальоном Мельниченко, их целью является подавление протестных настроений местного гражданского населения, являющегося почти на сто процентов русским. Украинские же СМИ забили тревогу: ракетный обстрел украинского грежинского района был только первым шагом, тут же там появились боевики пресловутого Стиркина, которые были немедленно вытеснены нашими войсками, но нет сомнений, что готовится прямая агрессия с участием российских наемников и консультантов, так, как это было в Донецке и Луганске.
В русской части Грежина население приняло новость как ожидаемую: война полыхала слишком уж близко, все постоянно говорили о том, что не сегодня завтра все может начаться и в Грежине, – и вот, началось.
Но самой удивительной была реакция непосредственно украинских грежинцев, которые были и свидетелями, и участниками событий. Разойдясь по домам и обсуждая происшествия дня, они пришли к единодушному выводу: дело идет к тому, чтобы, отсоединившись от Украины и не примкнув к России, создать независимую Грежинскую республику – и покончить наконец с этим бардаком, когда живешь меж двух огней.
А еще забродили слухи о том, что третьяки наконец обнаружили себя, именно их представитель сегодня выступал на площади, а то, что его никто не знает, говорит лишь в пользу данной версии.
Глава 16
Хто не знає, що шукає, той знайде, чого немає
После субботников Марина Макаровна всегда устраивала в гостевой комнате администрации поощрительный фуршет для своих подчиненных, и сама демократично выпивала с ними рюмочку-другую, а потом удалялась по своим делам, понимая, что настоящего веселья на глазах начальства не бывает, пусть отдыхают без стеснения. И сегодня она тоже позвала сотрудников, но не всех и не для того, чтобы праздновать, а – обсудить события. Были тут, среди прочих, известные нам Алексей Торопкий, капитан Вяхирев и Виталий Денисович Чернопищук, позвали, конечно, и Евгения, и не просто позвали – он был в центре внимания, все хотели узнать что-то о человеке, который предотвратил кровопролитие своей замечательной речью.
– Вы все-таки кто у нас будете? – напрямик спросила Марина Макаровна, придвигая к Евгению тарелку с бутербродами.
– Евгения глубоко тронуло выражение "у нас", – сказал Евгений и двумя пальцами взял бутерброд, самый скромный из имевшихся, с сыром, хотя были и с красной икрой, и с ломтиками семги, и с бужениной.
– Но вопрос поставил его в тупик, – продолжил Евгений. – Самое сложное для человека – определить, кем он является.
– Герой! – не удержался от благодарности Чернопищук, которому после пережитых волнений хотелось выпить, но первым он предложить стеснялся. За героизм же выпить никогда не грех, поэтому он после своего восклицания тут же разлил по рюмкам, чтобы все поняли, что наливается именно по поводу героизма, а не из-за простого желания выпить.
Мужчины оценили его находчивость, Марина Макаровна тоже благосклонно подставила свою персональную хрустальную рюмочку.
Но при этом самому Евгению Виталий Денисович почему-то не налил, что заметил заместитель Марины Макаровны по культурно-досуговым вопросам, добродушный, веселый и вполне еще молодой Гриша Челкан.
– Герой, говоришь, а героя обнес!
– А разве ему можно? – простодушно вырвалось у Виталия Денисовича.
В его возгласе было то, о чем и другие думали: все-таки Евгений, как ни крути, выглядел довольно странно, а люди в администрации были здравые, глядящие на жизнь реальными, не склонными к преувеличениям глазами.
– Я, конечно, извиняюсь, – смутился Чернопищук, наливая Евгению, – я просто имел в виду, что, может, человек при каком-то исполнении…
– Не это вы имели в виду, Виталий Денисович, – сказал Торопкий, считавший своим долгом журналиста говорить правду в лицо, – а то, что наш дорогой Евгений – человек, мягко говоря, необычный.
– Ой, да прямо уж! – не согласилась начальница отдела здравоохранения Любовь Гаврилюк, статная женщина с румяными щеками, весь вид которой свидетельствовал, что дело охраны здоровья поручено соответствующему человеку. – Чего уж такого необычного? Мало ли кто как смотрится, а тем более говорит! Вон взять Ж., – она назвала фамилию известного российского политика, – или того же Л., – она назвала фамилию известного украинского политика, – их послушать и посмотреть, они ж такую дичь лепят, что просто мама дорогая, просто бери их за ручку и веди к психиатру, но их же почему-то переизбирают, они на трибунах выступают, значит, что-то такое все-таки есть дельное в них, не будут же держать полных идиотов, сами подумайте!
– Будут! – полемически заострил Торопкий. – Будут, если их идиотизм кому-то выгоден!
– Абсолютно согласен, – вступил Евгений. – Юродивые или, говоря грамотно, эксцентричные люди всегда нужны при власти. Во-первых, они своими откровенными, как бы сумасшедшими идеями выражают самые потаенные, самые сальные, злые и непристойные мысли и чаяния народа или его части, и озвучивают нагло, без всякого стеснения и рефлексии. Многим это нравится, они смеются, но голосуют, это оттягивает часть электората от людей разумных, но скучных. Во-вторых, они странные только по отношению к окружающему миру, но, как правило, очень умно и бережно относятся к себе, к своим интересам, значит, их всегда можно приструнить, чем власть и оперирует. В-третьих, власти всегда хочется в тестовом режиме проверить, какую меру государственного безумия способно усвоить, принять и одобрить население. В-четвертых…
– Где это ты вычитал, чьими словами говоришь? – невежливо перебил Торопкий.
– Зря ты, я и сама об этом думала, – сказала Марина Макаровна.
– Евгений с нежностью отметил защиту любимой женщины, – сказал Евгений, – хотя легко мог бы возразить, что все мы говорим чьими-то словами, потому что от рождения не имеем языка, а получаем его от той среды, где родились.
– Ну, ну, ты не очень! – остудила Марина. – Еще не выпил, а уже про любовь заговорил! Когда успел полюбить, интересно?
– Когда увидел. Сразу.
Марина хмыкнула. Каким бы ни был странным этот человек, но ей было приятно, даже если он, как многие мужчины, говорил не от всей души, а от настроения. У других и настроения не допросишься.
– Послушайте! – рассердился Торопкий и выпил, чтобы ожидание водки не мешало разговору.
Выпили и остальные.
– Послушайте, – сказал Торопкий, наскоро прожевывая кусок бутерброда, – я ведь знаю, кто он! Это брат Аркадия Мельниченко, он российский гражданин, Аркадий его к моей Анфисе приводил на предмет обследования!
– Не приводил, а мы пришли, и не на предмет обследования, а поговорить, – мягко поправил Евгений. – И вас взволновало не мое появление у Анфисы, будем говорить откровенно, а появление Аркадия, с которым у вашей жены близкие отношения.
– Правда, что ли? – спросила Любовь Гаврилюк, невольно улыбнувшись: она давно и безнадежно симпатизировала Алексею Торопкому, и это известие ее порадовало.
– Ерунда! – ответил Торопкий. – Да, Аркадий к ней заходит, как к бывшей однокласснице, но для чего? Для того, чтобы через нее узнать, какие тут у нас, в нашем Грежине, настроения! Они ведь спят и видят, чтобы мы устроили тут заварушку, чтобы присоединить нас к себе! Вот увидите, Марина Макаровна, к осени будете под Крамаренко, если он еще вас возьмет на службу, уж извините за пророчество!
– Ни под кем не была и не буду! – с достоинством оскорбилась Марина Макаровна, но тут же поняла, что слова ее могут истолковать двусмысленно, и, чтобы сбить с вероятного фривольного настроя, приказала Чернопищуку:
– Не бездельничай, Виталий Денисович, не томи людей, наливай!
В комнату заглянул и тут же после этого вошел, убедившись, что попал, куда надо, очень шустрый человек лет тридцати, в практичной одежде цвета хаки, с тисненной прямо на ткани куртки крупной черной надписью "PRESS". Это был Билл Конопленко, независимый журналист из США. Он являлся гражданином этой страны уже в третьем или четвертом поколении, рос полностью американцем, готовясь стать, как и все мужчины в их роду, специалистом по продаже недвижимости, но украинские события его всколыхнули, он взялся вести блог, этот блог быстро завоевал популярность, его несколько раз процитировали в авторитетных изданиях, а потом Биллу предложили поехать на историческую родину и давать оттуда горячие репортажи. Билл, не имея ни жены, ни невесты, собрался в один день и полетел, на ходу обновляя в памяти украинский и русский языки, которые в его семье традиционно изучали все, хотя и в очень ограниченных рамках.
И вот он уже больше года поставлял крупным информагентствам оперативные сводки, фотографии и аналитические материалы, стараясь быть при этом предельно объективным. Я не за украинцев, не за русских и даже не за американцев, говорил он, я за свободу и демократию, за человеческие ценности.
Билл человек жизнерадостный, представляясь, с юмором называл себя укроамериканцем. Он исколесил всю Украину, был период, когда его хотели объявить персоной нон-грата и в Киеве, и в Донецке, и в Луганске, но потом как-то так вышло, что при рассмотрении его материалов и киевские руководители, и правители тогдашних юго-восточных территорий увидели в них пользы больше, чем вреда. И позволили репортерствовать беспрепятственно.
Марина Макаровна и другие руководители грежинского района хорошо его знали: Билл в последнее время сюда зачастил, журналистским нюхом чуя какие-то надвигающиеся события. Его профессиональная честь была в том, чтобы первым сообщить о событиях, а еще лучше – предвосхитить, угадать их.
Билл направился прямиком к Марине Макаровне, улыбнувшись всем окружающим, и, не тратя времени на церемонии, задал серию вопросов по-русски, говоря очень быстро, хоть и не вполне грамотно, а иногда и не вполне ясно:
– Марина Макарова, привет, рад вас видеть, как вы можете прокомментировать решение местного населения, чтобы сформулировать независимую территорию? Означает ли это, что это есть появление третьей силы, о которой так долго говорила сплетня? Можете ли вы сказать что-то о лидере, который теперь откровенно проявился? Он и есть представитель тех, кто называет третьяки? Каковы планы дальнейших действий, как вы можете мочь противопостоять украинской власти, российскому влиянию и возможной экспансии со стороны юго-восточных территорий?
– О чем это он? – спросила Марина Макаровна присутствующих.
Билл терпеливо улыбнулся. Он привык, что на его вопросы никто никогда не отвечает сразу. Или делают вид, что не понимают, переспрашивают, таким образом выигрывая время для ответа, или переформулируют вопрос и отвечают не на то, о чем спросил, а на то, о чем желали бы услышать вопрос.
Он повторил, максимально упростив:
– Возможно, это держится в секрете, но я не хочу, чтобы вы мне предоставляли секретную информацию. Я вижу только очевидное и спросить о них. Проще говоря, грежинский район хочет стать автономным?
– Да мы тут всегда сами себе были хозяева, понял? – ответил за Марину Макаровну Чернопищук, никогда не любивший американцев. – И уж вас не спросим, если что!
– Понятно, – кивнул Билл и обратился к Евгению: – Вы как уроженец этой земли или послан какой-то миссией? Это внутреннее побуждение здешнего народа или внедрение инициативы извне? Если вам неудобство говорить здесь, мы можем уединить себя в другое место.
И, не дожидаясь согласия Евгения, он взял его под руку и деликатно повел из комнаты.
– Это чего такое вообще было? – спросила Любовь Гаврилюк.
– Да ну их к бесу, – махнула рукой Марина Макаровна. – Скорей бы день кончился, у меня от всего этого уже голова раскалывается.
Все с нею согласились.
– Чтобы ни у кого не раскалывалась, – сказал Чернопищук, разливая по новой.
А Билл Конопленко, как только вывел Евгения из комнаты в коридор, а потом и на улицу, подальше от любопытных глаз и ушей, повторил главный вопрос, который его интересовал:
– Так кто вы есть? Таинствующий командир?
– Евгению было интересно быть тем, у кого берут интервью, у него никогда не брали интервью, – ответил Евгений.
– Вы называться себя в третье лицо, это общий стиль третьяков?
– Я не знаю, какой у них стиль.
– О да, конечно, вам не можно это сказать! – закивал Билл. – Итак, возьмем начало, чей вы представитель?
– Вопрос понравился Евгению, – сказал Евгений. – Он давно знал, что человек не бывает сам по себе, он действительно всегда кого-то или чего-то представитель. И в любом своем действии он ведет себя не только как сам по себе, а как часть той группы, силы или идеи, к которым он считает себя принадлежащим. При этом сказываются факторы исторические, национальные, социальные, ментальные, но и, конечно, личные. Даже на самый простой вопрос, например, хотите ли вы чаю, реакция будет у всех разная, независимо от того, выразит ли спрошенный согласие или откажется. Англичанин посмотрит на часы, китаец отразит в лице гордость за свое сельское хозяйство, русский что-то заподозрит, норвежец уютно поежится, туркмен загадочно улыбнется, а эстонец на всякий случай насторожится. И это реакция не только китайца, русского или эстонца, а, можно сказать, часть реакции всего китайского, русского или эстонского народа. При этом нельзя исключить случаев, когда конкретные китаец, русский и эстонец только что пили чай и поэтому отказываются. Бывает и так, что люди просто не любят чай.
– Я хотел только узнать…
– Я помню вопрос. Чей я представитель? Точнее говорить не представитель, а посланник. Посланничество – одна из самых важных функций человека и вообще человечества. Недаром же учеников Христа назвали именно не учениками, а посланниками. Apostolos – это и есть посланник в переводе с греческого. Если есть Бог, то он послал человека на землю, чтобы посмотреть, как тот будет себя вести наедине с собой. Если Бога нет, а есть Вселенная, обладающая бесконечным набором случайностей, достаточных для того, чтобы возникли биологическая жизнь и разум, то она послала человека, чтобы увидеть и осмыслить себя со стороны и одновременно изнутри. В том и другом случае есть сила, которая очень хочет, чтобы ее назвали – папа. Или – мама. Потому что каждому хочется быть родителем чего-то. Акт рождения – самое гениальное, что придумано в природе. И все на свете сводится к посланничеству. Недавно в интернете был описан случай – комический и трагический. Мальчик шел в магазин за хлебом, переходил дорогу на нерегулируемом перекрестке, его сбила машина, в которой по жестокой иронии везли хлеб. К счастью, не до смерти. Интернет обвинял тех, кто не поставил светофоры, и тех, кто заставил работать водителя, который выехал на неисправной машине и перед этим трудился целые сутки. Но при этом все – посланники. Мальчик – посланник мамы. Водитель – посланник пищевой промышленности, транспортной фирмы, своей семьи, для которой нужно зарабатывать деньги, при этом и мальчик, и водитель, и мама, и все остальные – посланцы голода, а говоря шире – посланцы закона перехода энергии из одного вида в другой: минеральные вещества земли питают зерно, из него вырастает колос, из колоса делают хлеб…
– Хорошо, извините, что перебил, – не утерпел Билл Конопленко, – но все-таки: чей конкретно посланник именно вы, а не человечество или Адам и Ева, или посланники хлеба и голода, что интересно, но потом.
– А вы?
– Что?
– Чей вы посланник? Чтобы ответить, я должен понять, кому отвечаю.