И вот настал час, его вызвали в администрацию, к самой Марине Макаровне, у которой сидели и другие начальники, перед ним разложили большой лист с планом поселка, где прочерчена была красная черта, и объяснили: надо вырыть сплошную траншею по этой линии для последующей установки забора. Сколько времени уйдет?
Кошель задумался, попросил калькулятор, что-то считал, прикидывал. Все уважительно молчали.
– Дней десять, – сказал он наконец.
– Много! – не согласился Чернопищук по своей привычке не соглашаться с любым сроком любой работы, который ему объявляли подчиненные службы: был уверен, что набавляют.
– Меньше никак! – твердо ответил Кошель тоном знающего специалиста.
– Ну, десять так десять, – сказала Марина Макаровна. – А будет раньше, скажем спасибо. В том числе материально.
– А с чего начать?
– С улицы Мира! – высказался вне субординации Гриша Челкан. – Чтобы сразу всем видно было. Без разночтений!
С ним согласились.
И Кошель с утра начал – по улице Мира, по осевой линии. Правда, по воображаемой, так как от белой полосы дорожной разметки, когда-то здесь обозначенной, почти ничего не осталось, лишь кое-где виднелся бледный след; заново нанести ее должна была либо российская, либо украинская сторона, но так и не решили, кто именно.
Кошель прокладывал путь на глаз.
Естественно, сбежалось мальчишьё чуть ли не со всего Грежина – поглазеть на эту интересную работу. Трактор тарахтел, блестящие зубья привода вгрызались в асфальт рьяно и, казалось, с удовольствием, будто он им был вкуснее, чем обычная земля. Кошель, высовываясь из кабины, ругался на детей, взрослые их тоже отгоняли, потому что из-под пилящего шкива вылетали вместе с кусками асфальта щебенка и комья земли, кого-нибудь могло поранить. Дети отбегали подальше, ветками и палками замеряли глубину получающейся траншеи, прыгали через нее туда и обратно, жалея, что она не такая широкая – было бы интереснее.
Кошель работал в щадящем режиме, с перекурами, как, впрочем, и всегда, зная, что уставший механизм мстит за себя поломками, но все-таки дело продвигалась довольно быстро – или улица Мира оказалась не такой длинной. Уже был ясно виден впереди, где улица поворачивала, дом, стоящий в конце, там располагалась парикмахерская Любы Пироженко. Все знали, что она находится и на украинской, и на российской территории и гадали, будет ли Кошель своим трактором пилить дом или все решится как-то иначе. Сама Люба уже несколько раз выходила на крыльцо и смотрела на приближавшийся трактор, приложив ладонь козырьком ко лбу, но не шла навстречу, ни о чем Кошеля не спрашивала. А потом вдруг вышла окончательно, навесив на дверь замок с дужкой. Там был и обычный замок, врезной, навесным Люба обозначала, что парикмахерская закрыта не на перерыв, а надолго.
Наверное, она решила, что запертый пустой дом сам за себя постоит. С человеком можно спорить, всегда есть надежда его как-то убедить или обмануть, а дом не обманешь, он – имущество, а трогать без спроса чужое имущество не полагается ни при какой власти и ни в какой стране.
Кошель замедлил ход трактора, и, когда грызущая машина подобралась вплотную к дому, уже стемнело, был законный повод прервать работу ввиду окончания рабочего дня.
В российском Грежине вовсю обсуждали эту новость, в том числе в редакции газеты "Вперед!". Хромоногий Гусев, фотограф, успел съездить туда на велосипеде, с которым управлялся очень ловко, крутя одну педаль здоровой ногой, а другую подталкивая для завершения оборота, привез снимки. Но Вагнер решил пока не публиковать их. И вообще ничего пока не писать. Надо понять, как к этому относятся другие, в частности Крамаренко. Улучив момент, он вышел покурить и позвонил ему с улицы.
– С ума они там сходят, – сказал Прохор Игнатьевич. – Дорога общая, нейтральная, значит, это самоуправство.
– Может, статью дадим? – спросил Вагнер, уверенный в отрицательном ответе, и получил его:
– Не торопись. Я выясню сперва, откуда ноги растут.
– Из головы! – пошутил Вагнер, имея в виду не вообще человеческую голову, а конкретную – Марину Макаровну Голову.
Крамаренко его понял:
– Да вот именно, из нее, из нашей Марины-красавицы. Вот я ей позвоню, пусть расскажет, что к чему.
И Крамаренко позвонил.
У них с Мариной Макаровной были вполне приятельские, соседские отношения, в том числе из-за того, что обе части Грежина были повязаны многими общими вещами: водоснабжением, канализацией, где она имелась, электросетями, схема которых до сих пор была довольно запутанной, а главное – уникальной системой газоснабжения. Магистральная труба издавна шла из России в Украину, сначала в украинский Грежин, потом сворачивала в Грежин российский, а из него через несколько мелких населенных российских пунктов уходила опять в Украину и дальше тянулась уже чуть не до самого Киева. После разделения братских республик немедленно началась путаница с расчетами. То решали, что украинский Грежин будет просто платить по российским расценкам, да и всё, но тут оказалось, что украинские расценки ниже, и бывший до Марины Макаровны глава, мужик лукавый, потребовал от российского Грежина компенсации или отчислений за транзит. За наш же газ они же с нас и деньги хотят брать?! – возмутился предшественник Крамаренко. И не стал платить совсем. Никому. В отместку не стали платить и в украинском Грежине. Вмешалось верхнее руководство, сделали какой-то перерасчет, потом еще один, к описываемому моменту царила уже такая неразбериха, что никто не способен был понять, кто кому должен, поэтому пока остановились на том, что никто не должен никому.
Марина Макаровна, конечно, была готова к разговору и сказала, что возведение забора входит в перечень намеченных мероприятий по упорядочению границы.
– Марина, ласка моя, какой еще перечень, какие мероприятия, люди у нас там и там живут, там и там работают!
– Будет нормальный пограничный пропускной пункт, в чем проблема? Он и так есть, на самом-то деле.
– А почему с нами не посоветовались? Улица Мира не ваша только, она и наша тоже, а вы ее перепахали!
– Объезды будут.
– Главное, Марина, помнишь, я просил тебя Праздник Дружбы перенести с осени на лето, и ты ведь не против была?
– Это ты к чему?
– К тому, что как теперь мы его проведем? По разные стороны? Через забор?
Марина Макаровна, если честно, слега смутилась: да, Крамаренко ее просил перенести праздник из-за какого-то приезда какого-то большого начальства, и она согласилась, исходя из того, что в его положении просила бы о том же, но, если честно, запамятовала.
– Ничего, – сказала она. – Что-нибудь придумаем. Временно разберем забор в одном месте, вот и все.
Прохор Игнатьевич вздохнул и совсем дружески, даже сочувственно, как человек, понимающий обузу административных решений, спросил:
– Правда, что ли, отделиться хотите? И от них в том числе?
– Хотим, – ответила Марина.
На самом деле она еще вчера очень в этом сомневалась, но в ней с каждым часом нарастало желание перемен. Ее взбудоражили не нахлынувшие в Грежин военные люди и чуть было не случившееся побоище, ее взволновал странный этот человек Евгений, вернее, даже не он, а мысли, возникшие после общения с ним. Ей вдруг поверилось, что и после Максима возможна полноценная жизнь, возникло предчувствие какой-то встречи. И, если замутят они тут эту авантюру с забором (а Марина понимала авантюрность начатых действий), само собой, появятся тут разные люди, мужчины всяких сортов, а значит, и возможности, с этим связанные.
Конечно, этого она Крамаренко не сказала и сказать не могла, но ей стало жаль этого усталого и озабоченного человека, и она на прощанье утешила:
– Да не журись ты особенно, Прохор Игнатьевич, на самом деле мы же с тобой всегда договоримся.
– Через забор?
– Ну, знаешь, и с забором соседи хорошо живут, и без забора собачатся, – почти поговоркой ответила Марина.
Это утвердило Крамаренко в мысли, что в газете ничего печатать пока не нужно, он позвонил Вагнеру и сказал об этом, а тот передал сотрудникам.
– Люди всё знают, а газета молчит, – осудительно сказал Аркадий.
– Люди никогда ничего точно не знают! – возразил Вагнер. – Они только предполагают. Может, так, а может, и не так. А вот если в газете появится, для них сразу станет так.
– Но оно же так и есть!
– Как оно есть, пока на самом деле неизвестно.
Аркадий замолчал, зная, что Вагнер умеет утопить любую тему такими вот беспредметными разговорами.
Да и не до этого ему было: он смотрел в окно и видел входящую в здание редакции Светлану.
Светлана принесла материал о планах преобразования поселка, которыми поделился с нею Геннадий.
– Вот, – сказала она, положив перед Вагнером флешку, где был текст, который она полдня сочиняла в саду материнского дома, под яблоней, сидя с ноутбуком в старом плетеном кресле.
Вагнер вставил флешку в свой компьютер, начал читать – как всегда, с непроницаемым лицом, чтобы автор ни о чем не догадался.
Светлана налила себе кипятку из редакционного электрического чайника, бросила чайный пакетик и села неподалеку от Аркадия. Аркадий, человек нетерпеливый и прямодушный, тут же задал вопрос, который его волновал:
– У тебя новый друг появился?
– Уже не друг.
– Рассорились?
– Нет. Он мне сделал предложение, я невеста теперь, – улыбнулась Светлана в чашку чая своему подрагивающему отражению.
– Ну-ну, – не поверил Аркадий.
– Я серьезно.
– И я серьезно, – все равно не верил Аркадий.
Светлана не стала убеждать, пила чай. И пила она его с таким удовольствием, с каким этот плохонький чай пить невозможно, если только не добавить варенья или лимона. Именно это, а не слова Светланы или ее многозначительное молчание, заставило Аркадия поверить, что всё – правда.
Ему стало горько, обидно: ведь он чуть не изменил жене, он почти уволился, поругался с Вагнером, он на все был готов ради Светланы, а тут появился залетный москвич – и все? И сразу замуж? Та ли девушка вообще Светлана, какой он себе ее вообразил?
– Яков Матвеевич, у меня статья не на полосу, неужели все еще читаете? – спросила Светлана. Сотрудники переглянулись: они не позволяли себе торопить редактора.
– Давно уже прочитал, – ответил Вагнер. – Просто смотрю, что есть в интернете на эту тему. И ничего не вижу.
– Значит, в государственном масштабе это не такое уж важное событие.
– Да? Строительство узла рядом с границей и фронтом боевых действий – не такое важное событие? А я думаю, просто серьезные средства информации поступают осторожно. И разумно. Чтобы не облажаться. – Вагнер иногда ради демократизма употреблял новые жаргонные словечки. А вот матом ругаться, заметим, в последнее время почти перестал. – Напишут, поспешат, а ничего не будет.
– Яков Матвеевич, здесь уже полсотни людей из Москвы, и еще приедут, включая военных строителей, у меня об этом тоже написано.
– Военных строителей, сразу скажу, вычеркну, скользкая тема. Вот приедут, тогда посмотрим.
– Хорошо, а те, кто приехал? Не считается?
– Мало ли. Посмотрят и уедут.
– Яков Матвеевич, они не смотрят, они уже готовят конкретные проекты! Узел, терминалы, здания, в том числе жилые. Я говорила с человеком, который этим занимается. Это масштабное событие для поселка – и мы об этом не напишем?
– Событие, Света, – разъяснял Вагнер Светлане, но все понимали, что он и им дает урок журналистской стратегии, – это то, что уже произошло. Вот землетрясение в Непале, весь интернет в страшных картинках. Оно уже произошло, это – событие. А до этого никто не писал, не волновал людей. И правильно, потому что поднялась бы паника.
– Потому что не предвидели. И это разные вещи.
– Ничего особо разного. В том случае не надо было пугать, а в нашем – не надо обманывать людей. Они прочитают, будут на что-то надеяться, а окажется, что ничего этого не будет, как мы будем выглядеть?
– А мы можем написать – предположительно! – вступился Аркадий за Светлану остатками своей любви. – Предположительно намечается строительство крупного узла. Ну, как мы про урожай пишем в районе или про погоду: предположительно ожидаются дожди и хороший сбор картошки. Будут дожди и сбор – попали, не будут – мы всего лишь предполагали, мы не синоптики!
– То есть заведомо вводить читателей в заблуждение? – с профессиональным негодованием вопросил Вагнер.
Светлана налила вторую чашку. Ей было скучно. Еще вчера и даже еще сегодня утром она сцепилась бы с Вагнером, отстояла бы или статью, или хотя бы свою точку зрения, но после того, что произошло между нею и Геннадием, ей все казалось пустяками. Она ждала вечера.
– Ладно, – сказала она. – В конце концов, газету вашу все равно никто не читает.
– Вашу? – переспросил Вагнер.
– Ну не мою же. Пишите о погоде и картошке. Предположительно, – сказала Светлана и, не допив чай, встала и вышла, сказав всем общее вежливое и равнодушное "до свидания". Но неожиданно тут же вернулась:
– Вы извините меня. Я нехорошо вам сказала, глупо. Я вообще поглупела, все девушки, наверное, глупеют, когда замуж выходят.
– А ты выходишь? – осчастливилась лицом Наташа Шилкина. – Когда, за кого, почему молчала?
– Да я сама узнала только что, – ответила Светлана. – Извините еще раз. До свидания.
На этот раз ее прощание прозвучало уважительно, и все ей ответили, даже Вагнер буркнул:
– Будь здорова. На свадьбу пригласишь?
– Конечно, всех, конечно, обязательно!
– Когда? – спросил Аркадий.
– Еще не знаю.
Ну, значит, на самом деле ничего не решено, подумал Аркадий. Надо узнать об этом Геннадии поподробнее. Вдруг он авантюрист, махинатор, бабник – да мало ли? Кто, если не Аркадий, выручит Светлану в таком случае, кто объяснит ей, с каким негодяем она имеет дело?
Мовчан ехал полями, холмами и перелесками к Сычанску. Места здесь не густонаселенные, но все же попадались машины на полевых дорогах; увидев их, Мовчан пережидал, если они ехали в сторону, или сворачивал, если ехали навстречу.
Но вот попался прямо на пути трактор. Он молча стоял за рощицей – тракторист чинил его или отдыхал – и вдруг затарахтел и выехал из-за деревьев. Тракторист затормозил и, не глуша мотора, высунулся, с удивлением посмотрел на российскую полицейскую машину и прокричал что-то неразборчивое.
– Езжай, езжай, – сказал себе под нос Мовчан и проследовал дальше.
– Евгений оглянулся, – сказал Евгений, оглянувшись, – и увидел, что тракторист достал телефон и что-то кому-то докладывает.
– Нехай докладывает, – сказал Мовчан. – Разберемся.
Разбираться пришлось довольно скоро: впереди показался "уазик", точно такой же, как у Мовчана, только с надписью "Милицiя". Машина встала, перегородив дорогу, из нее вышла грежинская украинская милиция в полном комплекте: капитан Веня Вяхирев, старшина Георгий Владимирович Таранчук и сержант Петя Евдоха.
– Что, если не остановится? – спросил Петя.
– Стрелять по колесам, – ответил Вяхирев. – Да не хватайся ты сразу за автомат, подумает еще, что в него стрелять будем!
И Вяхирев поднял руку, помахивая ею, будто не останавливал, а встречал приветствием.
– Как ты там говоришь про себя? – спросил Мовчан, щурясь и сужая зрение, словно сидел не в машине, а в танке и смотрел сквозь прорези. – Евгений то, Евгений се? Хороший способ, сказал майор Мовчан, готовый ко всему!
– Это не способ, а манера.
– Да нет, способ. Чтобы не думать о себе. Чтобы и жить легче, и умирать.
– Евгений не думал об этом и был поражен неожиданным умом простого человека.
– Не такой уж я простой, майор все-таки! – весело воскликнул Мовчан. И продолжил говорить на манер Евгения:
– Майор Мовчан крепко держал руль, а нога его нажимала на газ. Он решил, что проскочит хохляцких ментов без остановки. Захотят догнать, пусть попробуют. Будут стрелять, Мовчан им ответит.
– Чем меньше конфликтов, тем выполнимее наша миссия, – сказал Евгений. – Если они будут стрелять по колесам, мы не сможем ехать дальше.
– Аргумент! Майор Мовчан стал притормаживать, – сказал Трофим Сергеевич, – но автомат на всякий случай держал под рукой!
С этими словами он дотронулся до автомата, который был засунут между сиденьями, между Мовчаном и Евгением.
Остановившись, Трофим Сергеевич приоткрыл окно.
Веня пошел к машине. Таранчук и Вяхирев тронулись за ним, но он сделал им знак оставаться на месте.
– Привет, Веня, – сказал Мовчан.
– Здравствуйте, Трофим Сергеевич, – по имени-отчеству и на "вы" назвал Веня Мовчана, как называют старших младшие издавна и в российском, и в украинском Грежине. – Далеко заехали, вам не кажется?
– Не кажется. Я в Сычанск еду, у меня сын там. Ну, в смысле… Забрать его.
– А документы на это есть? – с надеждой спросил Веня.
– Какие на это могут быть документы?
– А вообще какие-нибудь? Не ваши личные, а типа пропуска?
– Кто мне его выдаст? Может, ты?
– Не имею полномочий. Таких пропусков, наверно, и не бывает.
– А чего тогда спрашиваешь?
– Капитан тянул время, – ответил за Вяхирева Евгений, – потому что по всем правилам он обязан был задержать и арестовать майора Мовчана.
– Вообще-то да, – согласился Веня с Евгением. – Вы бы сами что сделали, товарищ майор? На моем месте?
– На твоем месте, Веня, я никогда не буду. Но и тебе не дай бог оказаться на моем месте. Чтобы ты не тратил время, скажу прямо: арестовать я себя не дам. Будешь препятствовать, начну стрелять.
И тут сержант Евдоха решил проявить службу. По молодости он не успел принять участия ни в одной серьезной операции, и ему не терпелось отличиться. К тому же он видел много отечественных и американских боевиков про полицию. То есть не отечественных, а российских. Евдоха, конечно, никогда не говорил, что они отечественные, он говорил – "наши".
Так вот, Евдоха вдруг прыгнул вперед, наставил на Мовчана автомат и заорал:
– Руки на руль, чтобы я видел! Не шевелиться! Буду стрелять! Товарищ капитан, он на мушке, одевайте наручники на него!
Мовчан хмыкнул и, будто не слышал угроз Евдохи, спокойно, не спеша взял свой автомат и наставил в ответ.
– Ну? – спросил он. – Что дальше?
– Отойди, – брезгливо сказал Веня Евдохе. – Скачешь, как блоха на блошиху.
– Нет, но…
– Отошел, сказано!
Евдоха обиженно вернулся на исходную позицию.
– Дальше там вообще войска, – сказал Вяхирев. – Будет только хуже.
– Если вы будете сопровождать, то хуже не будет, – высказал идею Евгений.
Эта мысль не приходила Вяхиреву в голову.
Конечно, затея дурацкая, подумал он. Украинская милиция, понимаете ли, с почетом сопровождает российскую, незаконно пересекшую границу!
С другой стороны, не такая уж и дурацкая, подумал он сразу же после этого. Это может выглядеть не как сопровождение, а как осуществление контроля.
Отличная идея, убедился он, еще поразмышляв: всегда могу сказать, что не просто контролировал, а что это было такое задержание, но без остановки, на ходу. С целью доставить для разбирательства в областной центр согласно компетенции.