– Знаешь, в этой истории есть и забавные стороны… Например, когда достали мы его, положили в ящик, к нему никто даже прикасаться не хотел. Народ изо всех сил старался не трогать ящика, и в палатке с находками по одному не задерживались. Так, понимаешь, трепетно они к этому ящику!
Потом как-то в субботу народ отправился в кино. Ехать далеко, давайте, говорят, мы в клубе и переночуем… Я же понимаю: им лишний раз подальше от ящика оказаться, но не против. Ко мне как раз Светка приехала (Света – это жена Кузьмина).
Что такое супружеская идиллия в палатке, из которой каждый звук разносится на десятки метров, я представляю очень хорошо, и сочувственно киваю Кузьмину.
– Ну вот… А слух, конечно же, давно пошел, насчет золота.
Об этом тоже распространяться долго не надо, Кузьмин прав. Что ни говори, как ни доказывай, а в любой деревне обязательно найдется несколько человек, свято убежденных: археологи ищут золото! Уже нашли! Вчера, сам видел, полный бидон золота тащили!
Подробности подпитывают друг друга, ими обрастает любое действие археологов. Вполне может настать момент "крутых разборок" с теми, кто накопал тонны золота. Возможно и нашествие на раскоп: мало ли что говорят археологи? Надо проверить, что это они копают.
– Погода сырая, холодная, середина сентября уже. Дождь крапает. Опять ноги к земле прилипают, чавкает все при каждом движении. Я задремал где-то в полночь, проснулся – Светки нет. А тут по земле – чав-чав-чав! Пришли! Двое деятелей из деревни. Вижу – как раз в сторону раскопа. Идут, озираются, чуть ли не приседают: место действует, причем очень сильно… Тут Светка с другой стороны! Я перепугался – и за карабином, а они как увидели!
Кузьмин прыснул, замотал головой:
– Андрей, Светка-то вышла… Понятно зачем. Вышла в такой длинной рубашке, из бязи, присела за палаткой. Тут эти двое. Она, значит, из-за палатки выплывает, такой белый силуэт посреди лагеря, и меня спрашивает:
– Коля, это кто?
Спросонья голос неразборчивый, трескучий, я и сам толком сразу не понял. Эти, может, и не заметили бы, но оглянулись на звук… и как увидят силуэт – надо было видеть, как вчистили! Я на пол повалился, зажимаю живот, чтоб не смеяться, потом сообразил: шум-то совсем не помешает – ну и стал тоже хохотать. Минуты три просмеяться не мог.
Мы тоже немного посмеялись, попыхивая "Беломором". Посидели, слушая тишину и звуки лагеря.
– Коля… А когда скелет лежал в лагере… Дождь все время шел?
Коля долго молчит, сопит "Беломором", потом подтверждает:
– Все время…
– Над лагерем или везде?
Сидит, молчит, курит.
– Над лагерем, пожалуй, больше…
– А говорил, что никаких эффектов…
Мы опять сидим, молчим; я понимаю, как неуютно сейчас Николаю. Женщина в ночной рубашке, напугавшая до полусмерти двух вооруженных бандитов – это, конечно, весело. Твоя жена в роли привидения, пожалуй, еще веселее. Но тут-то получается, Светка и правда была в двух шагах от чего-то не очень хорошего. Вышла пописать от мужа, а в соседней палатке лежит… То, что вызвало дожди над лагерем, ни много ни мало.
Перевожу разговор, тем более это ведь тоже интересно.
– Коля, Коля… Все равно ведь невозможно объяснить, каким образом несостоявшийся зомби устраивает дождь… Или кто устраивает для него.
– Все тебе надо понять… Помнишь, у Стругацких один все пытается понять, где состыковываются экономика Японии и собирание марок? И какие законы Вселенной принимают вид краснорожих страшных карликов…
– Помню… А знаешь, наверное, не только в Хакасии можно найти такие погребения.
– Можно, я уже искал. Только это совсем другая история.
Я киваю, и мы еще долго сидим в темноте, наблюдая рваный полет летучей мыши, слушая пение под гитару и смех Маши в лагере. Вот мы сидим в очень красивом, но и вполне прозаическом месте. Родной, привычный уют хорошо организованного лагеря. В желудках плещется портвейн, и бог знает сколько пельменей, масла, хлеба, колбасы. Но близость мира иного явлена уж очень очевидно.
Не знаю, как чувствовал и что думал тогда Коля. Он уже который год живет в Берлине, преподает там сибирскую археологию, и спросить у него я не могу. Тогда он чиркнул спичкой, мы оба затянулись "Беломором", и мы опять тихо сидели в ароматной мягкой темноте. И ваш покорный слуга чувствовал себя примерно как герой Стругацких. Тот, имевший дело с фантомами, невероятными историями и краснорожими карликами.
Приходящие из курганов
Скоро марсиане будет приходить ко мне на базу и просить заправить им краулер!
Бр. Стругацкие
Почти две тысячи лет назад здесь поставили три кургана. Место было красивое, чистое – останец холма, поднятый над равниной. Возвышение невелико – несколько метров; с расстояния в двести метров еще заметно, что местность повышается, с большего можно и не заметить. Но весь май равнина скрывалась под разливом рек, дорога – вместе с остальной долиной. Из воды торчал только останец холма с тремя курганами. Три кургана поставили на высоком чистом месте, никогда не оскверняемом разливом. Вид отсюда открывался потрясающий. На север – километров на тридцать, на всю долину, мягко уходящую к Абакану. На юг и на восток – километров на шесть до гряды холмов, в отрогах которых затерялась деревушка Калы.
Курганы стояли близ старой караванной тропы, ведущей из Хакасии в Центральную Азию. Спадала вода, за самые долгие жаркие дни июня просыхала степь, трогались в путь караваны. Проходя мимо курганов, путники оказывали уважение погребенным: каждый из них приносил и бросал камень в огромную кучу метрах в тридцати от курганной группы. Такая груда камней называется "обо". Во всей Центральной Азии есть такой обычай: если уважаешь место – бросай свой камень в общую кучу. Чем чаще посещают место, чем уважаемее человек, тем выше становится обо…
На месте караванной тропы постепенно выросла дорога. Дорога расширялась, курганы приходилось раскопать.
В июле 1980 школьники, впервые приехавшие отпускники, содрали лопатами дерн, обозначили границы кургана – вкопанных в землю стен из камня-плитняка. Все как обычно… Но с тех пор курганы словно начали сопротивляться…
Для начала оказалось, что возле оградки одного из них идет еще несколько погребений, причем никакими каменными плитами сверху эти погребения не обозначены. Получалось, что погребений здесь на самом деле гораздо больше, чем казалось. Пришлось перебросить на курганы еще людей, пересмотреть сроки работ, отказываться от раскопок других памятников.
Потом начались странности в самом большом, центральном кургане. Вроде бы это был тагарский курган с типично тагарской прямоугольной каменной оградкой. Но в самом центре кургана был выложен пятиметровый круг убитой камнями земли. Вымостка тоже типична, но только не для тагарской культуры, а для более поздней, таштыкской…
Курган яростно противоречил самому себе. Могла существовать или оградка, но без выкладки. Или выкладка, но тогда без оградки. Представьте себе могилу 1950-х годов – жестяное навершие со звездой, но притом еще и с надписью на старославянском: "Ныне отпущаеши, Господи, раба Твоего…".
Неделя ушла, чтобы убрать землю, оформить курганную оградку, зарисовать и зафотографировать выкладку.
Два дня убирали выкладку, и под ней тут же обнаружили некую третью странность весьма зловещего свойства: скелет девушки лет 20, выгнутый и вытянутый самым причудливым образом. Как раз под скелетом кончалась рыхлая земля курганной насыпи, начиналась овальная погребальная яма.
Никто не позаботился оставить погребенному ни пищи, ни воды. Казалось, труп просто швырнули в рыхлую землю без всяких признаков погребения. И даже непонятно, труп ли… Голова погребенной была мучительно запрокинута, затылок почти касался позвоночника. Грудной отдел – сантиметров на 20 выше таза. Руки сведены за спиной, словно бы стянуты веревкой. Сама веревка истлела за истекшие тысячелетия, но положение костей сохранилось.
Становилось все более очевидно, что этот мучительно выгнувшийся, словно пытавшийся подняться в рыхлой земле человек был брошен и закопан при насыпании курганной насыпи. Живым. С расчищавшими скелет девушками случилось что-то вроде истерики, и немудрено.
Двое суток ушло на изучение скелета. А под костями, буквально в нескольких сантиметрах, кончилась принесенная людьми, насыпанная песчаная земля. Началась древняя дневная поверхность – тот слой, который был поверхностью земли, на котором когда-то возвели курганную оградку, в которой древние выкопали погребальную камеру. На гладкой поверхности древней дневной поверхности ясно выделялось овальное пятно – раза в полтора больше обычного.
Разбирали яму, и продолжались поганенькие "странности". Погребальная ямы оказалась перекрыта чуть углубленной в землю, очень древней каменной плитой. Когда-то, за II тысячелетия до Рождества Христова, эту плиту расписали причудливыми масками, изображениями коров и быков, поставили как знак границы территории рода или племени.
Тех, кто сооружал странный курган, от эпохи, когда была сделана плита, отделял такой же срок, как нас с вами – от римских императоров.
Чем привлекла плита их, людей совсем другой эпохи? Что было для них в этой причудливой каменной росписи? Вопросы пока без ответов…
Плиту обвязали канатом, семеро парней с ломиками, с деревянными лагами помогали натужно ревущему грузовику.
Но и это оказалось не все. Археолог с двумя подручными выбрасывал из ямы песчанистую землю день и второй, потому что углубиться до погребения пришлось почти на три метра. Кидать землю лопатой становилось все труднее… К концу второго дня в раскоп спускались по лестнице и думали, не начать ли подъем земли в ведрах? И тут прямо под босыми ногами пошли венчики керамических сосудов…
Археологи жадно накинулись поскорей закончить погребение. Рано утром сразу трое "сели на ножи" – стали расчищать погребение ножами и кисточками. Влажный песок не успел затвердеть под лучами солнца, хорошо поддавался совку. Ко времени перекуса погребение было почти раскопано. А за час до конца работы археологи вылезли из раскопа, стали смотреть на него сверху и почувствовали себя очень неуютно.
Потому что такого погребения вообще быть не могло. Что называется, не могло быть потому, что так не бывает никогда. Не бывает в принципе.
В нестандартно глубокой погребальной камере, перекрытой андроновской плитой и закопанной заживо девушкой, лежал скелет, погребенный по традициям тагарской культуры.
Женщина лет тридцати лежала на спине, в вытянутой позе. Лицо вверх, руки вдоль тела. Длинные шпильки выше костей черепа – значит, была высокая прическа, держалась на шпильках.
На костях груди – множество бус – и костяных, и бирюзовых. Бронзовое китайское зеркало на животе, где когда-то был карман платья. Главное же – кинжал на поясе. Кованый бронзовый кинжал в золотых ножнах… Точнее – в деревянных ножнах с обкладкой из золотой фольги. Кинжала не могло быть в женском погребении, это факт. А он был.
Всякому археологу ясно, что в тагарском погребении положенная с покойником пища должна быть какой же, как в погребениях этой культуры – разрубленные части тел животных.
Но здесь не было ничего подобного, а в ногах покойной лежали сожженные фигурки овец, коров и лошадей. Такие фигурки клались в погребения таштыкской эпохи – наивная попытка обмануть мертвых, дать им с собой целое богатство в виде виртуальных, изготовленных из дерева стад.
Подошел археолог Б., посмотрел, повздыхал, сказал: "Да…". Приехала машина за людьми. Кузьмина привели, молча показали погребение. Он тоже полез в затылок, сказал: "Да…". И еще сказал много другого, чего мы приводить не будем.
У археологов дружно кружились головы – что делать? Ясно было, что сенсация. Что завтрашний день придется посвятить тщательному… нет, сверхтщательному! изучению погребения, зарисовывать, фотографировать. И что пора звать журналистов, приглашать местный музей – делать особую экспозицию. Да еще это чертово золото…
Охраняющие курган
Опыт жизни говорит археологам, что раскопы надо охранять. Местное население с трудом представляет себе, что копать можно не затем, чтобы найти в раскопах золото. Можно сколько угодно объяснять местному населению, зачем ведутся раскопки, доказывать, показывать фотографии и слайды. Можно взять на раскопки местных ребятишек – это лучше всего. За два-три года появляется слой людей, которые уже все-таки твердо знают, что археологам плевать на золото. Что находка угля или ткани для археологов несравненно ценнее находки золота.
Между прочим, многие археологи просто панически боятся найти золото. Найдешь… и что дальше? Во-первых, золото надо охранять – и от местного населения, и от несознательных элементов в самих отрядах. Надо ехать сдавать его в банки, принимая кучу мер предосторожности, оформляя груду документов и отвечая на невероятное количество идиотских вопросов, а все это время работа почти стоит.
Во-вторых, моментально набегает местное начальство, корреспонденты, разного рода любопытствующие. Это опять же идиотские вопросы и опять же колоссальный расход времени. Не говоря уже о том, что археологи тоже люди. Может, им хочется пить и разговаривать друг с другом, а не наливать первому секретарю местного райкома и отвечать на глупые вопросы?
В-третьих, местное население убеждается в своих самых худших предположениях. А! Они говорят, будто не ищут золото?! А сами нас обманули и по-тихому нашли! Говорят, что нашли всего сто грамм… А на самом деле?! Кто проверит?! Может, они сперли килограммы?!
Теперь неизбежны визиты в лагерь и на раскоп, хватания за руки, выяснения отношений, рассказы про клады, просьбы взять в долю, угрозы и взывания к совести. Хорошо, если тем ограничится…
В Донецкой области был случай, когда начальника экспедиции взяли трое местных. Пришли, когда он в лагере был один, потребовали золота. Начальник не давал и при всем желании дать никакого золота не мог. Местным "пришлось" пытать его огнем. Золота начальник все равно не дал, но не оставлять же свидетеля…
Дураков нашли назавтра же и взяли в оскорбительном для разумных существ состоянии – кретины водкой заливали неудачу. Но энергичный, молодой, подававший надежды мужик погиб, убитый тремя идиотами, тупой и жадной деревенщиной.
Известна и причина "визита" местных: кто-то из студентов на расспросы возьми и ляпни – ищем золото, нашли несколько килограммов, золото лежит в сундуке у начальника. Ляпнул "просто так", "для смеху", "чтобы отцепились". Потом бедный парень рыдал, колотился головой об землю… Поздно.
Так что найти золото для археолога – это не достижение. Скорее это наказание, и хотелось бы знать – за что…
Если золота и не находят, всегда есть недоверчивые люди, которые захотят проверить. Рассуждают они просто. Мы люди деревенские, чего-то, может быть, и не знаем. Но вот археологи знают, где копать и как копать. Вот они начали раскопки… Если дать им продолжать, они по-тихому вынут золото и сделают вид, что его здесь никогда и не было. Надо проверить!
Недоверчивые местные люди по ночам проникают на раскоп, когда уже появились первые находки, и проверяют, есть там золото или нет… Проверяют они просто: копают где попало, ищут золото и разрушают как раз драгоценный культурный слой.
Поэтому давно существует твердое правило – сразу же после первых находок раскоп без охраны не остается. Если ездить далеко, ночные дежурства устраивают с самого начала, чтобы можно было оставлять прямо на раскопе, не возить каждый день инструменты, кружки, котелки, чайники для перекуса.
На раскопе ставят палатку, организуют в ней место для жизни одного-двух человек. Одного-двух, потому что одни люди охотно остаются в одиночестве, а другим ночевать возле раскопа в одиночку становится как-то неуютно. А вот супружеские… и вообще пары обычно дежурят охотно.
Вечером, с концом работы, все собираются в лагерь. Сторожу оставляют все необходимое для спокойного приятного дежурства – чай, сахар, продукты, курево, заряженную солью двустволку, огромных размеров кованый кинжал. Первую половину ночи дежурный вроде бы не должен спать. Зато весь лагерь встает в восемь часов под удары рельса, а дежурный мирно дрыхнет до приезда рабочих из лагеря.
Формально он должен не спать и под утро, даже ранним утром, потому что деревни встают рано, любители покопаться в раскопе могут явиться и в 5, и в 6 часов, с первым светом… Но опыт говорит, что если посетители приходят, то в первую половину ночи, и потому после полуночи караульный мирно спит.
Женщину в золотых ножнах должен был охранять один отпускник… инженер с питерского крупного завода, Герасим. Он сам хотел остаться один после разочарования, постигшего его с одной дамой.
Б. еще раз проверил, как дежурный понимает свой долг, есть ли у него еда и чай, и уехал, чтобы встретиться назавтра примерно в 10.
Но противу всех планов инженер Герасим сам оказался в лагере примерно в 6 часов утра, мокрый и почти что невменяемый. Судя по всему, он с первым светом помчался в лагерь, ломился напрямик, через кусты и высокую траву. С безумно вытаращенными глазами, лязгая челюстью, сидел он, забившись в палатку. Крупная дрожь колотила его, буквально скручивала тело, мешая трясущимся рукам забрасывать вещи в рюкзак.
Появился Герасим, когда лагерь еще мирно спал. Только дежурные, из отпускников, Коля и Люда, слышали, что кто-то промчался по лагерю. Вообще-то и дежурным еще вставать было не время, но ребята уже не спали… По их словам, готовились к дежурству. Разводя огонь, ставя на плиту котел в утреннем полусвете, ребята слышали странные звуки – костяной стук, тяжелое дыхание, полурыдания-полустоны… Они были правы, немедленно разбудив начальника.
При приближении людей к палатке в ней вдруг затихло всякое движение.
На тихий оклик: "Можно к тебе?" – внутри, судя по звукам, кто-то с резким выдохом шарахнулся, а потом затих и всхлипнул…
Втиснувшись в палатку, Коля Б. обнаружил Герасима лежащим на боку в напряженной позе, с вытаращенными глазами и искаженным лицом. Левой рукой Герасим словно бы отгораживался от вошедших и при этом дрожал крупной дрожью.
На прямые вопросы: "Что случилось?" – он был не в состоянии ответить. Коле Б. пришлось остаться с ним в палатке, послав Люду за Володей и за порцией напитков, которыми в экспедициях снимаются болезненные состояния. Вообще-то бросить дежурство на раскопе было действием чрезвычайным, совершившему подобное грозили не менее чрезвычайные меры дисциплинарного воздействия. Но тут уж сразу было видно: дело выходит за пределы мелочей. Что-то серьезное случилось…
Прошло не меньше получаса тихих разговоров, обязательств разобраться, обещаний "все понять", а главное – постоянного подливания в кружку, прежде чем Герасим перестал трястись и стал способен что-то говорить.
Начал он, впрочем, с заявления, что ничего рассказывать не будет, а сразу же уедет в Ленинград.
– Все равно вы не поверите… – твердил он, уставясь в кружку; физиономия у него снова и снова перекашивалась.
Потребовалось обещать сразу же закинуть на аэродром, но чтобы он все-таки рассказал, не оставлял в неведении.