- Нет, они не были такими же. Я уверен в этом.
Я спросил его, кем они были - духами, призраками или душами умерших людей. Он ответил, что не знает кто такие духи, призраки или души.
Я перевел ему определение слова "призрак" из словаря Вебстера: "Предполагаемый развоплощенный дух умершего человека, появление которого воспринимается живыми людьми как бледное туманное привидение", а затем определение духа: "Сверхъестественное существо, особенно известное… как призрак, обитающее в определенной области и имеющее определенный (хороший или дурной) характер".
Он сказал, что их можно было бы назвать духами, хотя определение, которое я прочитал, не точно описывает их.
- Являются ли они хранителями чего-либо? - спросил я.
- Нет, они ничего не охраняют.
- Они надзиратели? Наблюдают за людьми?
- Они - силы. Ни хорошие, ни плохие, просто силы, которые брухо научается подчинять себе.
- Они - олли? - спросил я.
- Да, они могут стать олли человека знания.
Это был первый случай за восемь лет нашего знакомства, когда дон Хуан близко подошел к определению олли. Я просил его сделать это десятки раз. Он обычно отвергал мои вопросы, говоря, что я знаю, что такое олли, и было бы глупо говорить о том, что мне и так известно. Прямое высказывание дона Хуана о природе олли было для меня новым, и это побудило меня расспрашивать его об этом дальше.
- Ты говорил мне, что олли находятся в растениях, - сказал я, - в дурмане и в грибах.
- Я никогда не говорил тебе этого, - убежденно ответил он. - Ты сам все время делаешь поспешные выводы.
- Но я записал это в блокноте, дон Хуан.
- Ты можешь записывать все, что угодно, только не говори мне, что это сказал я.
Я напомнил ему, что сначала он говорил, что олли его бенефактора был дурман, а его собственным олли - дымок; и что попозже он разъяснил это, сказав, что олли находится в каждом из этих растений.
- Нет, это неправильно, - сказал он, поморщившись. - Дымок - мой олли, но это не значит, что мой олли находится в курительной смеси, или в грибах, или в моей трубке. Они все должны соединиться вместе для того, чтобы привести меня к олли, и этого олли я, по своим соображениям, называю дымком.
Дон Хуан сказал, что три человека, которых я видел и которых он назвал "лос ке но сон хенте" (те, которые не являются людьми), были в действительности олли дона Висенте.
Я напомнил ему, что, по его словам, различие между олли и Мескалито состоит в том, что олли нельзя увидеть, в то время как увидеть Мескалито очень легко.
После этого мы вступили в длительную дискуссию. Он сказал, что подразумевал, что олли нельзя увидеть, так как тот может принимать любую форму. Когда я вспомнил его слова о том, что Мескалито тоже может принимать любую форму, дон Хуан прекратил беседу, сказав, что видение, которое он имеет в виду, - это не простое "смотрение на вещи" и что я запутался из-за своей приверженности к разговорам.
Несколько часов спустя дон Хуан вернулся к разговору об олли. Я чувствовал, что его каким-то образом раздражают мои вопросы, поэтому больше не нажимал на него. В это время он показывал мне, как делать ловушку для кроликов; я должен был держать длинную палку и сгибать ее как можно сильнее, так, чтобы он мог привязать к концам палки шнур. Палка была довольно тонкой, и все же требовалось значительное усилие, чтобы согнуть ее. Мои руки и голова дрожали от напряжения, и я почти выдохся к тому времени, когда он наконец привязал шнур.
Мы сели отдохнуть, и он начал говорить. Он сказал, что ему ясно, что я ничего не смогу уразуметь до тех пор, пока не поговорю об этом, и поэтому он не возражает против моих вопросов и собирается рассказать мне об олли.
- Олли не в дымке, - сказал он. - Дымок просто берет тебя туда, где находится олли, а когда ты станешь с олли одним целым, тебе больше не понадобится курить. С этого момента ты сможешь призывать своего олли по желанию и заставлять его делать все, что посчитаешь нужным. Олли не плохие и не хорошие, а используются магами для той цели, для какой они найдут их пригодными. Мне нравится дымок, как олли, потому что он не требует от меня многого. Он постоянен и честен.
- Каким ты видишь олли, дон Хуан? Те трое людей, которых я видел, выглядели для меня обычными людьми; как бы они выглядели для тебя?
- Они выглядели бы обычными людьми.
- Но тогда как же ты можешь отличить их от реальных людей?
- Реальные люди выглядят светящимися яйцами, когда ты видишь их. А не-люди продолжают выглядеть, как обыкновенные люди. Вот что я имел в виду, когда говорил, что ты не можешь увидеть олли. Олли принимают разную форму. Они выглядят, как собаки, койоты, птицы, даже как репейники или что угодно другое. Единственное различие в том, что когда ты видишь их, они выглядят совершенно как то, форму чего принимают. Все имеет свою собственную форму бытия, когда ты видишь. Точно также, как люди выглядят яйцами, другие вещи выглядят, как что-либо еще, но олли можно видеть только в той форме, которую они изображают. Эта форма достаточно хороша, чтобы обмануть глаза, наши глаза то есть. Собака никогда не обманется, и точно также ворона.
- Но зачем они хотят нас обманывать?
- Мы похожи на шутов, мы обманываем сами себя. Олли просто принимают внешнюю форму того, что есть вокруг, а затем мы принимаем их за то, чем они не являются. Не их вина, что мы приучили наши глаза только смотреть на вещи.
- Мне не ясна их функция, дон Хуан. Что делают олли в мире?
- Это все равно, что спросить, что мы, люди, делаем в мире. Я действительно не знаю. Мы здесь, и это все. И олли здесь так же, как мы; а может быть, были здесь и до нас.
- Что ты хочешь сказать этим "до нас"?
- Мы, люди, не всегда были здесь.
- Ты имеешь в виду здесь - в стране или здесь - в мире?
Мы вступили в длительный спор. Дон Хуан сказал, что для него существует только один мир - то место, куда он ставит свои ноги. Я спросил его, откуда он знает, что мы не всегда были в мире.
- Очень просто, - сказал он. - Мы, люди, очень мало знаем о мире. Койот знает намного больше нас. Койот едва ли когда-нибудь обманывается внешним видом мира.
- Как же мы тогда ухитряемся их ловить и убивать? - спросил я. - Если они не обманываются внешним видом, то как же они так легко погибают?
Дон Хуан смотрел на меня до тех пор, пока я не почувствовал замешательства.
- Мы можем поймать, отравить или застрелить койота, - сказал он, - для нас он легкая добыча, потому что он не знаком с манипуляциями человека. Однако, если койот выживет, то можешь быть уверен, что мы не поймаем его во второй раз. Хороший охотник знает это и никогда не ставит свои ловушки дважды в одном месте. Потому что, если койот умер в ловушке, то каждый койот может видеть его смерть, которая остается там, поэтому они будут избегать ловушки и даже самого того места, где она была поставлена. Мы, с другой стороны, не видим смерти, которая остается на том месте, где умер один из окружающих нас людей; мы можем догадываться о ней, но мы никогда не видим ее.
- Может ли койот видеть олли?
- Конечно.
- Как выглядит олли для койота?
- Мне нужно стать койотом, чтобы узнать это. Я могу сказать тебе, однако, что для вороны они выглядят похожими на остроконечную шляпу - круглые и широкие внизу, с длинной острой верхушкой. Некоторые из них светятся, но большинство - тусклые и кажутся очень мрачными. Они напоминают мокрый кусок ткани и выглядят зловеще.
- Как они выглядят, когда ты видишь их, дон Хуан?
- Я уже говорил тебе: они выглядят как то, чем притворяются. Они принимают любой размер или форму, которые им подходят. Могут принять форму камня или горы.
- Разговаривают ли они, могут ли смеяться или производить какой-нибудь шум?
- В обществе людей они ведут себя, как люди. В обществе животных они ведут себя подобно животным. Животные обычно боятся их; однако, если они привыкают к виду олли, то они оставляют их в покое. Мы сами делаем нечто подобное. Среди нас - множество олли, но мы не беспокоим их. Поскольку наши глаза могут только смотреть на вещи, мы их не замечаем.
- Это значит, что некоторые из людей, которых я вижу на улице, на самом деле не являются людьми? - спросил я, поистине сбитый с толку его утверждением.
- Да, некоторые не являются, - сказал он выразительно.
Его утверждение показалось мне невозможным, и все же я не мог всерьез полагать, что дон Хуан может говорить такие вещи просто чтобы произвести эффект. Я сказал, что это звучит, как фантастический рассказ о существах с других планет. Он ответил, что не беспокоится о том, как это звучит, но некоторые люди на улице не являются людьми.
- Почему ты должен думать, что каждый из толпы движущихся по улице людей является человеческим существом? - спросил он с самым серьезным видом.
Я в самом деле не мог объяснить почему, за исключением того, что с моей стороны это всегда было актом непреложной веры.
Он рассказал, что ему всегда нравилось наблюдать за скоплениями людей в оживленных местах. Иногда, среди толпы яйцеподобных существ, можно заметить одного, который выглядит просто как человек.
- Очень приятно заниматься этим, - сказал он, смеясь, - по крайней мере мне. Я люблю сидеть в парках или на автостанциях и наблюдать. Иногда я могу сразу же заметить олли, в другое время я вижу только настоящих людей. Однажды я увидел двух олли, сидящих в автобусе бок о бок. Только один раз за всю свою жизнь я видел двух олли вместе.
- Это имело для тебя особое значение - увидеть двух?
- Конечно. Все, что они делают, имеет значение. Из их действий брухо иногда может извлечь силу. Даже если брухо и не имеет своего собственного олли, но знает, как видеть, он может получить силу, наблюдая за действиями олли. Мой бенефактор научил меня этому, и за несколько лет до того, как у меня появился свой собственный олли, я отыскивал олли в толпах людей и каждый раз находил одного, который учил меня чему-нибудь. Ты нашел трех вместе. Какой великолепный урок ты прозевал!
Больше он ничего не говорил, пока мы не закончили собирать кроличьи ловушки. Потом он повернулся ко мне и сказал вдруг, как будто только что вспомнил, что другая важная вещь, относящаяся к олли, это то, что если они вдвоем, то как правило они одного пола. Те двое олли, которых видел он, были мужчинами. Из того, что я видел двух мужчин и одну женщину, он заключил, что мой опыт был особенно необычным.
Я спросил его, могут ли олли принимать вид детей; могут ли дети быть одного или разных полов; могут ли олли изображать людей различных рас; могут ли они иметь вид семьи, состоящей из мужчины, женщины и ребенка; и, наконец, я спросил его, может ли олли иметь вид человека, управляющего автомобилем или автобусом.
Дон Хуан ничего не отвечал. Он улыбался, пока я говорил все это. Когда он услышал мой последний вопрос, он расхохотался и сказал, что я не обдумываю своих вопросов и что правильнее было бы спросить не видел ли он когда-нибудь олли, управляющего транспортным средством.
- Ты ведь не собираешься упустить из вида мотоциклы, верно? - спросил он с предательским блеском в глазах.
Я нашел его насмешки над моими вопросами забавными и не обидными и засмеялся вместе с ним.
Затем он объяснил, что олли не могут управлять чем-нибудь или воздействовать на что-либо прямо; однако они могут влиять на человека косвенно. Дон Хуан сказал, что входить в контакт с олли опасно, потому что олли может вывести наружу самое худшее, что есть в человеке. Ученичество здесь бывает долгим и трудным, сказал он, потому что необходимо свести к минимуму все, что не является необходимым в жизни, чтобы выдержать нагрузку такой встречи. Дон Хуан сказал, что его бенефактор, впервые столкнувшись с олли, был вынужден обжечь себя и получил такие шрамы, как будто на него напал горный лев. Что касается его самого, сказал дон Хуан, то олли толкнул его в кучу горящих дров, и он немного обжег колено и лопатку, но шрамы исчезли когда он стал с олли одним целым.
3
10 июня 1968 года мы с доном Хуаном отправились в дальнее путешествие, чтобы участвовать в митоте. Уже несколько месяцев я ждал такой возможности, хотя и не был окончательно уверен, что на самом деле хочу ехать. Я полагал, что мои колебания были вызваны страхом того, что на митоте мне придется глотать пейотль, а такого намерения у меня не было совсем. Я не раз объяснял эти чувства дону Хуану. Сначала он терпеливо посмеивался, но в конце концов твердо заявил, что не желает больше ничего слышать о моих страхах.
Меня привлекало то обстоятельство, что митот был идеальным полигоном для проверки выстроенной мной схемы. Я так и не отказался полностью от идеи о необходимом присутствии на таких собраниях скрытого лидера, который обеспечивает согласие между участниками. У меня было ощущение, что дон Хуан отверг эту идею по каким-то своим соображениям, предпочитая объяснять все, что происходит на митотах в терминах виденья. Я считал, что мои попытки найти подходящее объяснение в своих собственных терминах не соответствовали тому, чего он от меня хотел, и поэтому ему пришлось отбросить мои доводы, как он всегда и делал со всем, что не вписывалось в его систему.
Незадолго до отъезда дон Хуан снял мои опасения относительно пейотля, сказав, что я буду присутствовать на митоте только для того, чтобы наблюдать. Я почувствовал большое воодушевление. В то время я был почти уверен, что распознаю скрытую процедуру, при помощи которой участники приходят к соглашению.
Мы отправились вечером. Солнце почти касалось горизонта; я чувствовал его жар своей шеей и жалел, что у меня нет шторки на заднем стекле машины. С вершины холма я видел огромную равнину; дорога была похожа на черную ленту, вьющуюся по земле, бегущую вверх и вниз по бесчисленным холмам. Я секунду глядел на нее прежде, чем начался спуск. Дорога уходила на юг и исчезала за грядой низких гор на горизонте.
Дон Хуан сидел спокойно, глядя прямо перед собой. Долгое время мы не разговаривали. Мне было неудобно от духоты в автомобиле. Я открыл все окна, но это не помогло, потому что день был исключительно жарким. Я чувствовал себя раздраженным и беспокойным. Я стал жаловаться на жару.
Дон Хуан наморщил лоб и насмешливо поглядел на меня.
- В это время года повсюду в Мексике жарко, - сказал он. - С этим ничего не поделаешь.
Я не смотрел на него, но знал, что он наблюдает за мной. Машина набрала скорость, скользя вниз по склону. Я мельком заметил дорожный знак "Vаdо" - выбоина. Когда действительно показался ухаб, я ехал слишком быстро, и, хотя я успел притормозить, мы все же ощутили удар и подскочили на сиденьях. Я значительно уменьшил скорость: в местах, которые мы проезжали, скот свободно пасся по обочинам дороги и труп лошади или коровы, сбитой автомобилем, был обычным явлением. В одном месте мне пришлось остановиться, чтобы позволить лошади перейти дорогу. Я еще больше занервничал. Дону Хуану я сказал, что это все от жары, которую я не люблю с самого детства, потому что маленьким я каждое лето изнывал от жары так, что едва мог дышать.
- Но теперь ты не ребенок, - ответил он.
- Жара все так же душит меня.
- Что ж, меня обычно душил голод, когда я был ребенком, - сказал он мягко. - Быть очень голодным - это единственное, что я знал тогда. Часто я распухал так, что тоже не мог дышать. Но это было, когда я был ребенком. Теперь я не раздуваюсь как головастик и не задыхаюсь, когда голоден.
Я не знал, что сказать. Я занял неверную позицию. Так вскоре мне придется отстаивать точку зрения, которую я в действительности не разделяю. Жара была не настолько уж нестерпима. Что меня удручало на самом деле, так это перспектива вести машину более полутора тысяч миль до цели нашего путешествия. Я чувствовал раздражение при мысли, что придется вымотаться.
- Давай остановимся и купим что-нибудь поесть, - предложил я. - Может быть, когда солнце сядет, такой жары не будет.
Дон Хуан взглянул на меня с улыбкой и сказал, что, насколько ему известно, моя политика - не питаться в придорожных буфетах. Впереди еще долго не будет ни одного чистого городка.
- Или ты больше не боишься дизентерии? - спросил он.
Я уловил в его словах сарказм, однако его лицо сохраняло строгое выражение.
- Твои поступки наводят на мысль, - сказал он, - что дизентерия так и рыскает вокруг, ожидая, когда ты выйдешь из машины, чтобы наброситься на тебя. Ты в ужасном положении: если тебе удастся убежать от жары, то тебя наверняка настигнет дизентерия.
Он сказал это так драматично, что я начал смеяться. Затем мы долгое время ехали молча, а когда прибыли на автостоянку под названием "Los Vidrios" (Стекло), было уже темно.
Дон Хуан крикнул через боковое окно:
- Что у вас сегодня на ужин?
- Свинина, - откликнулась женщина изнутри помещения.
- Надеюсь, свинья попала под машину сегодня, - сказал дон Хуан, смеясь.
Мы вышли из машины. Дорога с обеих сторон была ограждена цепями низких гор, которые казались застывшей лавой какого-то гигантского вулканического извержения. В темноте черные зубчатые силуэты пиков на фоне неба казались огромными осколками стекла.
Пока мы ели, я сказал дону Хуану, что знаю, почему это место называется "Стекло". По моему мнению, своим названием оно обязано форме гор, похожих на огромные куски стекла.
Дон Хуан убежденно возразил, сказав, что место называется "Los Vidrios", потому что здесь когда-то перевернулся грузовик со стеклом и битое стекло долгие годы лежало возле дороги.
Я чувствовал, что он шутит, и попросил его сказать мне, действительно ли место назвали так из-за этого.
- Почему бы тебе не спросить у кого-нибудь из местных? - ответил он.
Я спросил человека, который сидел за соседним столиком. Извиняющимся тоном он ответил, что не знает. Я отправился на кухню и спросил женщин, работавших там, не знают ли они, но они не знали: просто, мол, это место называется "Стекло".
- Думаю, я прав, - тихо сказал дон Хуан. - Мексиканцы не привыкли замечать вещи вокруг себя. Они способны не заметить стеклянных гор, но они наверняка могли оставить кучу битого стекла валяться несколько лет.
Оба мы нашли картину забавной и рассмеялись. Когда мы закончили есть, дон Хуан спросил меня, как я себя чувствую. Я сказал, хорошо, но на самом деле я чувствовал какую-то неловкость. Дон Хуан посмотрел на меня и, казалось, заметил, что мне не по себе.
- Раз ты приехал в Мексику, ты должен отбросить все свои любимые страхи прочь, - сказал он жестко. - Твое решение приехать должно было развеять их. Ты приехал потому, что хотел приехать. Так поступает воин. Я повторяю тебе снова и снова: самый эффективный способ жить - это жить, как воин. Горюй и думай прежде, чем принять какое-либо решение, но если ты его принял, то будь на своем пути свободным от забот и мыслей. Будет миллион других решений еще ожидать тебя. В этом путь воина.
- Я думаю, что так и делаю, дон Хуан, хотя бы изредка. Все таки очень трудно постоянно себе об этом напоминать.
- Когда вещи становятся неясными, воин думает о своей смерти.
- Это еще труднее. Ведь для большинства из нас смерть - это что-то смутное и далекое. Мы никогда о ней не думаем.
- Почему нет?
- А почему мы должны?