Я захотел узнать его истолкование моих видений, но он не хотел говорить об этом. По его словам все, что я испытал, было чепухой по сравнению с указанием. Дон Хуан продолжал говорить о том, как свет Мескалито накрыл меня и как все это увидели.
- Вот это действительно было кое-что, - сказал он. - Пожалуй, я не мог бы желать лучшего знака.
Мы с доном Хуаном явно шли по двум разным направлениям мысли. Он был занят важностью тех событий, которые он истолковывал, как указание, а меня занимали детали того, что я испытал.
- Мне нет дела до указаний, - сказал я нетерпеливо, - я хочу знать, что со мной случилось!
Он сделал огорченный жест и оставался с минуту неподвижным, словно окаменевшим. Затем он взглянул на меня. Его голос был полон силы. Он сказал, что единственная важная вещь здесь - это то, что Мескалито был так благосклонен ко мне, что накрыл меня своим светом и дал мне урок, хотя я и не приложил для этого никаких усилий, а просто находился поблизости.
4
4 сентября 1968 года я поехал в Сонору, чтобы навестить дона Хуана. Выполняя его просьбу, я остановился в Ермосильо, чтобы купить самогонку из листьев агавы под названием баканора. Эта его просьба показалась мне очень странной, поскольку я знал, что он не любит пить, однако я купил четыре бутылки и положил их в ящик вместе с другими вещами, которые вез ему.
- Зачем ты купил четыре бутылки? - сказал он, смеясь, когда я открыл ящик. - Я просил тебя купить одну. Наверное, ты подумал, что баканора для меня, но это для моего внука Люсио, и тебе нужно будет отдать ее ему, как если бы это был твой собственный подарок.
Я встречался с внуком дона Хуана двумя годами раньше; ему было тогда двадцать восемь лет. Он был очень высокий - выше ста восьмидесяти сантиметров, и всегда был экстравагантно и хорошо одет для своих средств и по сравнению с окружающими. В то время, как большинство индейцев яки носили джинсы, соломенные шляпы и домашнего изготовления сандалии, называемые гарачес, наряд Люсио состоял из дорогого жилета черной кожи со множеством черепаховых пуговиц, техасской ковбойской шляпы и сапог ручной выделки с монограммами.
Люсио обрадовался подарку и немедленно утащил бутылки в дом, очевидно, чтобы их спрятать. Дон Хуан заметил, что никогда не следует прятать напитки и пить их одному. Люсио ответил, что не прячет их, а убирает до вечера, когда он пригласит своих друзей, чтобы вместе выпить.
Тем же вечером, около семи часов, я вернулся к дому Люсио. Было темно. Я смутно разглядел силуэты двух людей, стоящих под деревом. Это был Люсио и один из его друзей, которые ждали меня и провели в дом при свете карманного фонарика.
Дом Люсио представлял собой неуклюжее саманное сооружение с земляным полом и двумя комнатами. Длиной он был около шести метров и поддерживался довольно тонкими деревянными стойками из мескайтового дерева. Он имел, как и дома всех индейцев яки, плоскую покатую крышу и трехметровую рамаду. Последняя является своего рода верандой, идущей вдоль всей фронтальной части дома. Крыша рамады никогда не кроется соломой; она делается из прутьев, уложенных с промежутками, так, что получается достаточно тени и в то же время воздух может свободно циркулировать.
Войдя в дом, я включил магнитофон, который находился в моем портфеле. Люсио представил меня своим друзьям. Считая дона Хуана, в доме было восемь мужчин. Они непринужденно расположились посередине комнаты под ярким светом бензиновой лампы, свисавшей с перекладины потолка. Дон Хуан сидел на ящике. Я сел лицом к нему на краю двухметровой скамьи, сделанной из толстой доски, прибитой к двум чурбакам, вкопанным в землю.
Дон Хуан положил свою шляпу на землю рядом с собой. Свет бензиновой лампы делал его короткие седые волосы сверкающе белыми. Я взглянул ему в лицо. Свет подчеркивал глубокие морщины на шее и лбу и заставлял его выглядеть темнее и старше. Я посмотрел на остальных мужчин. При зеленовато-белом свете бензиновой лампы все они выглядели уставшими и старыми.
Люсио обратился ко всем по-испански и сказал громким голосом, что мы сейчас разопьем бутылку баканоры, которую я привез ему из Ермосильо. Он пошел в другую комнату, принес бутылку, открыл и передал ее мне вместе с маленькой жестяной чашкой. Я налил очень немного в чашку и выпил. Баканора оказалась намного более густой, чем обычный самогон, да и крепче тоже. Она заставила меня закашляться. Я передал бутылку, и каждый налил себе небольшую порцию, за исключением дона Хуана. Он просто взял бутылку и поставил ее перед Люсио, который был последним по кругу.
Все обменялись замечаниями о богатом букете и вкусе содержимого бутылки, и все согласились, что напиток, должно быть, приготовлялся высоко в горах Чиуауа.
Бутылка пошла по кругу еще раз. Мужчины облизали губы, повторили свои похвалы и начали беседу о заметной разнице между самогоном, изготовляемым около Гуадалахара и тем, что приходит с высот Чиуауа.
Во время второго круга дон Хуан опять не пил, а я налил себе лишь на глоток, но все остальные наполняли чашку до краев. Бутылка прошла третий круг и опустела.
- Принеси остальные бутылки, Люсио, - сказал дон Хуан.
Люсио, казалось, колебался, и дон Хуан, как бы невзначай, объяснил остальным, что я привез Люсио четыре бутылки.
Бениньо, молодой человек в возрасте Люсио, посмотрел на портфель, который я бессознательно поставил позади себя, и спросил, не являюсь ли я продавцом самогона. Дон Хуан сказал, что это не так и что я приехал навестить его.
- Карлос изучает Мескалито, и я его учу, - сказал дон Хуан. Все взглянули на меня и вежливо улыбнулись. Бахеа, дровосек, небольшого роста тощий человек с острыми чертами лица, пристально смотрел на меня секунду, а затем сказал, что кладовщик обвинял меня в том, что я шпион американской компании, которая собирается открыть рудники на земле яки. Все реагировали, как будто не причастны к подобному обвинению. Кроме того, они все недолюбливали кладовщика, который был мексиканцем, или, как говорят яки, йори.
Люсио прошел в другую комнату и вернулся с другой бутылкой баканоры. Он открыл ее, налил себе побольше, а затем передал по кругу. Разговор перешел на вероятность того, что американская компания обоснуется в Соноре, и о возможных последствиях этого для яки.
Бутылка вернулась к Люсио. Он поднял ее и посмотрел сколько там еще осталось.
- Скажи ему, чтобы не растраивался, - прошептал мне дон Хуан. - Скажи, что ты привезешь в следующий раз еще больше.
Я наклонился к Люсио и заверил его, что в следующий раз собираюсь привезти не менее полудюжины бутылок.
Когда темы для разговора, казалось, иссякли, дон Хуан повернулся ко мне и громко сказал:
- Почему бы тебе не рассказать ребятам о своей встрече с Мескалито? Я думаю, это будет намного интереснее никчемного разговора о том, что случится, если американцы придут в Сонору.
- Мескалито - это пейотль, дед? - спросил Люсио с любопытством.
- Некоторые называют его так, - сухо сказал дон Хуан. - Я предпочитаю называть его Мескалито.
- Эта проклятая штука вызывает сумасшествие, - сказал Хенаро, высокий крупный мужчина среднего возраста.
- Я полагаю, глупо говорить, что Мескалито вызывает сумасшествие, - мягко сказал дон Хуан. - Потому что иначе Карлос не разговаривал бы сейчас с вами, а сидел бы в смирительной рубашке. Он принимал его, и взгляните-ка - с ним все в порядке.
Бахеа улыбнулся и смущенно сказал: "Кто знает?" - и все рассмеялись.
- Тогда взгляните на меня, - сказал дон Хуан. - Я знал Мескалито почти всю жизнь, и он никогда не повредил мне ни в чем. - Никто не засмеялся, но было очевидно, что они не принимают его всерьез.
- С другой стороны, - продолжал дон Хуан, - справедливо то, что Мескалито сводит людей с ума, как ты сказал, но только тогда, когда они приходят к нему, не зная, что они делают.
Эскуере, старик возраста дона Хуана, слегка хмыкнул, покачав головой.
- Что ты хочешь сказать, Хуан, этим "зная"? - спросил он. - Прошлый раз, когда я тебя видел, ты говорил то же самое.
- Люди сходят с ума, когда наглотаются этого пейотльного снадобья, - продолжал Хенаро. - Я видел, как индейцы уичоль ели его. Они вели себя так, как будто у них горячка. Они несли какую-то чушь, блевали и ссали повсюду. Употребляя это проклятое снадобье, можно получить эпилепсию. Это сказал мне однажды мистер Салас, правительственный инженер. А ведь эпилепсия - это на всю жизнь, заметьте.
- Это значит быть хуже животных, - торжественно добавил Бахеа.
- У индейцев уичол ты видел только то, что хотел видеть, Хенаро, - сказал дон Хуан. - Ты не удосужился выяснить у них, что значит быть знакомым с Мескалито. Насколько я знаю, Мескалито никогда никого не сделал эпилептиком. Правительственный инженер - йори, и я сомневаюсь, чтобы йори знал что-либо об этом. Ты ведь не думаешь, что все те тысячи людей, которые знают Мескалито, - сумасшедшие, не так ли?
- Они должны быть сумасшедшими или очень близко к этому, раз делают подобные вещи, - ответил Хенаро.
- Но если все эти тысячи людей сумасшедшие, то кто будет делать их работу? Как они ухитряются выжить? - спросил дон Хуан.
- Макарио, который приехал с "той стороны" (из США) рассказывал мне, что всякий, кто принимает пейотль, отмечен на всю жизнь, - сказал Эскуере.
- Макарио лжет, если он так говорит, - сказал дон Хуан. - Я уверен, что он не понимает о чем говорит.
- Он действительно все время лжет, - сказал Бениньо.
- Кто такой Макарио? - спросил я.
- Он индеец яки, который живет здесь, - сказал Люсио. - Он говорит, что он из Аризоны и что во время войны был в Европе. Он рассказывает всякое.
- Он говорит, что был полковником! - сказал Бениньо.
Все рассмеялись, и разговор ненадолго перешел на невероятные рассказы Макарио, но дон Хуан снова вернул его к теме Мескалито.
- Если все вы знаете, что Макарио лжец, то как же вы можете верить ему, когда он говорит о Мескалито?
- Ты имеешь в виду пейотль, дед? - спросил Люсио, как если бы он действительно пытался определить смысл термина.
- Да, черт возьми!
Тон дона Хуана был резким и грубым. Люсио невольно распрямился, и на секунду я почувствовал, что все они испугались.
Затем дон Хуан улыбнулся и продолжал спокойным голосом:
- Разве вы, друзья, не видите, что Макарио не знает того, о чем говорит? Разве вы не видите, что для того, чтобы говорить о Мескалито, нужно знать?
- Опять ты об этом, - сказал Эскуере. - Что, черт возьми, это за знание? Ты хуже, чем Макарио. Тот, по крайней мере, говорит то, что у него на уме, знает он это или не знает. Уже много лет я слышу, как ты говоришь, что нам нужно знать. Что нам нужно знать?
- Дон Хуан говорит, что в пейотле есть дух, - сказал Бениньо.
- Я видел пейотль в поле, но я никогда не видел ни духов, ни чего-либо вроде этого, - добавил Бахеа.
- Мескалито, пожалуй, похож на духа, - сказал дон Хуан. - Но чем бы он ни был, это не становится ясным до тех пор, пока не узнаешь его. Эскуере жалуется, что я говорю это уже много лет. Что ж, действительно это так. Но не моя вина в том, что вы не понимаете. Бахеа говорил, что те, кто принимает его, становятся похожими на животных. Я так не думаю. По-моему те, кто думает, что они выше животных, живут хуже, чем животные. Взгляните на моего внука. Он работает без отдыха. Я бы сказал, что он живет для того, чтобы работать, как мул. И все, что он делает неживотного, так это напивается.
Все рассмеялись. Виктор, очень молодой человек, который, казалось, еще не вышел из подросткового возраста, смеялся звонче всех. Элихио, молодой фермер, до сих пор не произнес ни слова. Он сидел на полу справа от меня, опершись спиной на мешки с химическими удобрениями, сложенными внутри дома от дождя. Он был одним из друзей детства Люсио, выглядел сильным и, хотя был ниже Люсио ростом, был более подтянут и лучше сложен. Элихио, казалось, интересовали слова дона Хуана. Бахеа пытался опять сделать замечание, но Элихио его перебил.
- Каким образом пейотль изменил бы все это? - спросил он. - Мне кажется, человек рожден работать всю свою жизнь, как мул.
- Мескалито меняет все, - сказал дон Хуан. - и, однако же, нам все равно придется работать, как и всем остальным, как мулам. Я сказал, что внутри Мескалито есть дух, потому что то, что меняет людей, - это что-то вроде духа. Дух, которого мы можем увидеть и ощутить, дух, который меняет нас, иногда даже против нашей воли.
- Пейотль сводит тебя с ума, - сказал Хенаро, - а там ты, конечно, веришь, что изменился, верно?
- Как он может изменить нас? - настаивал Элихио.
- Он обучает нас тому, как правильно жить, - сказал дон Хуан, - он помогает и защищает тех, кто его знает. Та жизнь, которую вы, ребята, ведете - это не жизнь вовсе. Вы не знаете того счастья, которое проистекает из деланья вещей осознанно. У вас нет защитника.
- Что ты имеешь в виду?! - возмущенно спросил Хенаро. - У нас есть наш господь Иисус Христос и наша Мать Дева и маленькая Дева Гваделупская. Разве они не наши защитники?
- Хорошая компания защитников, - сказал дон Хуан насмешливо. - Разве они научили тебя лучшему образу жизни?
- Это потому, что люди их не слушают! - запротестовал Хенаро. - Они обращают свое внимание только к дьяволу.
- Если бы они были настоящими защитниками, они бы заставили тебя слушать, - сказал дон Хуан. - Если Мескалито станет твоим защитником, то тебе придется слушать его, понравится тебе это или нет, потому что ты сможешь его видеть, и ты должен будешь следовать тому, что он скажет. Он заставит тебя относиться к нему с уважением. А не так, как вы, ребята, привыкли относиться к своим защитникам.
- Что ты имеешь в виду, Хуан? - спросил Эскуере.
- Я имею в виду, что для вас прийти к вашим защитникам означает, что один из вас будет играть на скрипке, а танцор наденет свою маску и погремушки и начнет танцевать в то время, как остальные будут напиваться. (У индейцев Центральной и Южной Америки католические праздники проходят как карнавалы с обязательными костюмированными танцами, длящимися иногда несколько дней. Танцоры, как правило, проходят курс обучения в монастырях.) Вот ты, Бениньо, ты был танцором когда-то - расскажи нам об этом.
- Я бросил это через три года, - сказал Бениньо. - Это тяжелая работа.
- Спроси Люсио, - сказал Эскуере с сарказмом. - Он бросил это дело через неделю.
Все рассмеялись. Все, кроме дона Хуана. Люсио засмеялся явно раздраженно и выпил два огромных глотка баканоры.
- Это не трудно, это глупо, - сказал дон Хуан. - Спроси Валенсио, танцора, нравится ли ему танцевать. Ему не нравится! Он привык к этому, и все. Я много лет видел, как он танцует, и каждый раз я видел одни и те же плохо выполняемые движения. Он не гордится своим искусством, за исключением тех случаев, когда говорит о нем. Он не любит его, поэтому год за годом он повторяет одни и те же движения. То, что было плохого в его танцах в самом начале, стало фиксированным. Он больше не видит этого.
- Его научили так танцевать, - сказал Элихио. - Я тоже был танцором в городе Торим и знаю, что танцевать надо так, как тебя учат.
- Во всяком случае, Валенсио - не лучший танцор, - сказал Эскуере. - Есть и другие. Как насчет Сакатеки?
- Сакатека - человек знания, он не из вашей компании, ребята, - сказал дон Хуан резко. - Он танцует, потому что такова склонность его натуры. Все, что я хотел сказать, это то, что вы, поскольку не являетесь танцорами, не наслаждаетесь танцем. Может быть, если танец хорош, некоторые из вас получат удовольствие. Однако мало кто из вас настолько знает танец. Поэтому вам остается весьма иллюзорная крошка радости. Вот почему, ребята, все вы пьяницы. Взгляните на моего внука.
- Брось это, дед, - запротестовал Люсио.
- Он не ленив и не глуп, - продолжал дон Хуан, - но что еще он делает, кроме как пьет?
- Он покупает кожаные жилеты, - заметил Хенаро, и все слушатели захохотали.
Люсио выпил еще баканоры.
- И как пейотль может изменить все это? - спросил Элихио.
- Если бы Люсио стал искать защитника, - сказал дон Хуан, - то его жизнь изменилась бы. Я не знаю в точности, как именно, но я уверен, что она стала бы иной.
- Он бросит пить, ты это хочешь сказать? - настаивал Элихио.
- Может быть, он бросил бы. Ему нужно что-то еще помимо самогона, чтобы его жизнь стала приносить ему радость. И это что-то, чем бы оно ни было, может быть предоставлено защитником.
- Тогда пейотль должен быть очень вкусным, - сказал Элихио.
- Я бы этого не сказал, - ответил дон Хуан.
- Но как, черт возьми, можно наслаждаться тем, что невкусно? - спросил Элихио.
- Он дает возможность полнее наслаждаться жизнью, - сказал дон Хуан.
- Но если он невкусный, то как же он может заставить нас наслаждаться жизнью? - настаивал Элихио. - Это не имеет смысла.
- Смысл, конечно же, есть, - сказал Хенаро с нажимом. - Пейотль делает тебя сумасшедшим, и ты, естественно, думаешь, что имеешь лучшее время своей жизни, что бы ты ни делал.
Все опять засмеялись.
- Смысл появится, - продолжал дон Хуан, как ни в чем не бывало - если вы подумаете о том, как мало мы знаем и как много могли бы увидеть. Это выпивка делает людей безумными. Она все искажает. Мескалито, напротив, делает вещи ясными. Он дает возможность видеть очень хорошо. Очень хорошо!
Люсио и Бениньо взглянули друг на друга и улыбнулись, как если бы уже слышали это раньше. Хенаро и Эскуере стали более беспокойными и начали говорить одновременно. Виктор смеялся, перекрывая все остальные голоса. Казалось, единственным заинтересованным был Элихио.
- Как пейотль может это сделать? - спросил он.
- В первую очередь, - объяснил дон Хуан, - ты должен захотеть познакомиться с ним. Я думаю, это самый важный момент. Затем ты должен оказаться представленным ему. Потом тебе нужно будет повстречать его много раз прежде, чем ты сможешь сказать, что знаешь его.
- И что случиться тогда? - спросил Элихио.
Хенаро вмешался:
- Ты будешь срать на крыше, а жопа останется на земле.
Присутствующие покатились от смеха.
- Что случится потом, полностью зависит от тебя самого, - продолжал дон Хуан, не теряя контроля над собой. - Ты должен приходить к нему без страха, и мало-по-малу он научит тебя, как жить лучшей жизнью.
Наступила длинная пауза. Мужчины, казалось, устали. Бутылка была пуста. Люсио с явным внутренним сожалением принес и открыл следующую.
- У Карлоса пейотль тоже является защитником? - спросил Элихио шутливым тоном.
- Я не знаю, - сказал дон Хуан. - Он принимал его три раза. Попроси его рассказать об этом.
Все с любопытством повернулись ко мне, и Элихио спросил:
- Ты действительно принимал его?
- Да. Принимал.
Казалось, дон Хуан выиграл раунд у своих слушателей: они были или заинтересованы в моем рассказе, или слишком вежливы, чтобы смеяться мне в лицо.
- Он скрутил тебе рот? - спросил Люсио.
- Да. У него ужасный вкус.
- Зачем же ты тогда его ел? - спросил Бениньо.
Я начал подробно рассказывать им, что для западного человека знание дона Хуана о пейотле является одной из самых захватывающих вещей, какие только можно найти. Я сказал, что все рассказанное им верно и что каждый может проверить это на самом себе.