Николай достал из бара пузатенькие рюмки и начал разливать, но не так, как делали, когда, оставшись ночевать в северных аэропортах, принимали на грудь с холода сразу по полстакана, а налил по-европейски, на глоток.
- Ну вот, что за новости? Давай наливай по-русски, - сказал Полищук. - Все равно спать. Мне это вместо снотворного.
Порогов молча налил полный бокал, посмотрел на Шуру. Она укоризненно покачала головой, показав, что не следовало бы делать этого.
- А ну, вруби телик, развращаться, так уж до конца, - сказал Полищук.
У телевизора было сорок восемь каналов вещания. Но работали далеко не все. Дикторы улыбками демонстрировали, что они довольны, благополучны и уверены в завтрашнем дне.
- Ребята, пойдем прогуляемся, - неожиданно предложила Шура.
- Да-да, можете идти, а я, если не возражаешь, посижу у тебя, посмотрю телевизор, - сказал Полищук Николаю.
Порогов понял: телевизор был для него поводом, в бутылке еще оставалось достаточно виски.
Пока они знакомились с начинкой гостиничного номера, над Номом прошумела короткая весенняя гроза, дождь омыл поселок, прибрежные камни, по ним на четырехколесных мотоциклах "хонда", как ковбои, носились подростки. Были среди них и девчонки. Взрослое население ходило по берегу и собирало скопившийся за зиму мусор: пластиковые пакеты, бумагу, банки, коробки. Было тепло, тихо, на заборах не было видно листовок, лиц кандидатов, все было чисто, вылизано, благопристойно. Снующие по улочкам люди напоминали Порогову весенние субботники, и Николай сказал об этом Шуре.
- Мы там у себя кричим и ерничаем, что не бывает безвозмездного труда, киваем на американцев: мол, они-то себе такого не позволяют, а посмотри, они делают то же самое.
Шура никак не отреагировала на его замечание. И вдруг он вспомнил, что вот так же они когда-то ходили с ней, прилетев в Мирный, Якутск, Благовещенск, Киренск, Нюрбу, Олёкминск. Он старался кроме магазинов посмотреть город или поселок, почувствовать, как и чем живут люди. Точно так же он решил поступить и в незнакомом Номе. Они пошли по тихой бутафорской улочке, как из ковбойских фильмов. И застали своих соплеменников за приятным и в общем-то привычным занятием - посещением номских супермаркетов. Впрочем, на весь поселок их было всего два. Остальные специализированные магазинчики были не в счет. Выяснилось, что тех денег, которые им выдали, хватит разве что на бусы. Кроссовки стоили шестьдесят долларов. А хорошие модные туфли из натуральной кожи стоили несколько сотен. За пятьдесят лет многое изменилось и здесь. В одном из магазинов увидели привычную очередь и, к своему удивлению, обнаружили, что американцы сгрудились у прилавка, где продавали сувениры из России: палехские шкатулки, павловские платки, дымковские игрушки, стекло из Гусь-Хрустального, матрешки.
Выяснилось, что Романова хотела купить для Юрия видеомагнитофон. У нее были с собой доллары, которые ей кто-то одолжил еще в Союзе. Но ей все равно не хватало. Порогов поинтересовался, сколько не хватает.
- Пятьдесят, - сказала она.
Николай достал бумажник и протянул ей зелененькую банкноту. Шура оторопело глянула на него, на лице были два взаимоисключающих чувства: взять или отказаться. Поколебавшись немного, Шура взяла, пообещав, что дома она обязательно отдаст вдвойне деревянными. Ловить ее на слове не хотелось, быть в Америке и хоть на какой-то миг почувствовать себя Рокфеллером само по себе могло компенсировать потерю какой-то там зеленой бумажки. Чтоб остальные не смущали, Николай купил за десять долларов сувенир - деревянного раскрашенного индейца, оставив последнюю десятку, чтобы рассчитаться за виски. Когда вернулись в номер, то увидели спящего на кресле Полищука. Он не только допил початую бутылку, но открыл новую. И тогда Николай подумал, что такого не исправишь даже Америкой.
На другой день перелетели в Фэрбенкс. Делегацию встречали торжественно, с музыкой, флагами Советского Союза, Соединенных Штатов и Аляски. Привыкший в полетах у себя дома при устройстве в гостиницу не выпускать чемодан из рук, он был удивлен, что чемодан взяли сразу же, как только они вышли из самолета, затем усадили в десятиметровый "роллс-ройс", на радиаторе которого развевались два флажка: Советского Союза и Соединенных Штатов.
Оторопев от такого к себе внимания, Порогов, чтоб не казаться себе дураком, попросил, чтобы вместе с ним как личного переводчика посадили Шуру Романову. Американцы с вежливой улыбкой пошли навстречу. В салоне автомобиля были мягкие кожаные кресла, бар с пивом и прохладительными напитками. Водителем была молоденькая девочка в синей, как у бортпроводниц, униформе. На груди у нее были приколоты бэдж - блестящая пластмассовая этикетка с фотографией и именем обладательницы - и круглый белый значок, посвященный встрече ветеранов полетов по ленд-лизу. Переговорив с девушкой, Шура с улыбкой сказала, что на этой машине возили президента Соединенных Штатов и папу римского, когда они посещали Аляску. Николай озадаченно посмотрел на Шуру, затем шутливо надул щеки, ему было приятно, что и она участвует в этом представительном мероприятии, и очень пожалел, что нет с собой кинокамеры, чтобы потом весь этот балаган показать дома. Садясь в автомобиль, Николай подумал: по российским дорогам на нем не проехали бы и сотни метров, не позволила бы чудовищная длина и низкая осадка "роллс-ройса". У девушки-водителя на ногах были изящные туфельки на высоком тонком каблуке, и Шура шепнула ему, что в таких можно ходить на приемы, а не садиться за руль, но уже через минуту они оба были уверены, что эта хрупкая с виду американка, родившись, вначале научилась водить машину, а уж потом ходить.
Ужин был организован за городом на лужайке по принципу шведского стола, много зелени, соусов, сладких гарниров. Вместо столов были использованы обыкновенные грубо сколоченные бухты, на которых когда-то были намотаны провода, и вся обстановка была стилизована под заброшенный поселок золотоискателей. У забора были сооружены индейские вигвамы, возле них стояли тачки, из которых торчали ломы, кирки и лопаты.
Поглядывая на своих спутников, Николай видел, как они пытаются с ходу вжиться, встроиться в незнакомую обстановку, коверкая русские слова на английский манер, пытаются общаться с американцами и как те, помирая со смеху, хлопают тех по плечу. Чем-то все это напомнило ему обезьяний питомник, когда дети, попав в него, пытаются подражать себе подобным.
Перед началом церемонии хозяева исполнили гимн Соединенных Штатов, который они слушали стоя, приложив руку к сердцу. А после, не без ехидства, предложили спеть гостям гимн Советского Союза, чем вызвали настоящую панику. Первый куплет ветераны пропели бодро, но на втором началась сплошная импровизация. Чувствовать себя школьниками, плохо выполнившими домашнее задание, на чужой земле, когда на тебя смотрят десятки американцев, было в тысячу раз сложнее, чем на уроках пения. Глядя на гостей, американцы от души веселились, много позже, когда Николай увидел по телевизору стоящего у микрофона Ельцина и рядом хохочущего Клинтона, он почему-то всегда вспоминал то исполнение ветеранами национального гимна. Чувствуя свой промах, ветераны несколько приуныли и постарались компенсировать национальный позор количеством выпитого. Но наливали гостям мало, то и дело разбавляя содовой.
После нескольких необходимых в таких случаях спичей хозяев и гостей на сцену вышли полуголые красавицы и наряженные ковбоями парни, исполнили несколько легкомысленных песенок, и одна с пышным бюстом дама, которой кто-то из посетителей засунул между грудей пятидесятидолларовую бумажку, спросила, не желают ли гости исполнить свои песни. Романова подошла к Гордееву, что-то сказала ему, и тот, обрадовавшись, согласно кивнул головой, что-то сказал своим товарищам, затем достал из чехла аккордеон.
- Сейчас мы их умоем.
Шура подождала, когда вступит в дело аккордеон, затем низким, будто вытягивая из себя слова, голосом запела:
Слушай неведомый гул голосов,
Из таинственной тьмы черногорских лесов…
И точно по команде сбившись в кучу, ветераны мощно в один голос подхватили слова "Дунайских волн". Это стало сюрпризом не только для американцев, но и для Порогова. Оказалось, что ветераны уже хорошо знали этот текст, они отрепетировали песню за то время, пока добирались от Иркутска до Чукотки. В ночное небо Аляски, возможно впервые в ее истории, летели слова славянского гимна, и, слушая его торжественно-плавную, печальную мелодию, американцы сразу как-то замолкли и сидели тихо-тихо, как птички перед дождем.
Но Шура очень быстро расшевелила их, она, как только закончили вальс, запела совсем иную песню:
Не валяй дурака, Америка.
Вот те валенки, мерзнешь небось.
Что Сибирь, что Аляска - два берега:
Баня, водка, гармонь и лосось.
Американцы задвигались, начали прихлопывать. Николай гадал, будет Шура петь тот куплет, где звучало требование отдать эту землю обратно России. Спела, но сделала ловкий ход - не останавливаясь, сразу же перешла к песне из кинофильма "Серенада солнечной долины", как выяснилось, одной из любимых среди американцев песен Второй мировой войны. Американцы начали хором подпевать. Но Порогова больше всего поразило, как Гордеев, поглядывая на грудастую распорядительницу, вдруг проявил полное знание текста и низким дворовым голосом с хрипотцой начал подпевать:
А без вина, а без вина в желудке сухо.
Дай пять рублей,
Ты не скупись, гони, гони рубли, старуха…
И, протянув руки в сторону распорядительницы, уже, как ему казалось, совсем по-американски со страстным призывом выдыхал:
- Вот из ё нейм?
Полищук, покачиваясь, подошел к Гордееву, сказал, что преклоняется перед ветеранами, что очень любит его, и попросил на бис повторить "Чучу". Петр Яковлевич сыграл мелодию без слов, но Полищук потребовал, чтобы он еще раз для всех спел эту замечательную американскую песню. У Петра Яковлевича сердито поползли вверх брови.
- Все, Сергей Борисович, больше играть не буду, - сказал он. - Не видишь, народ хочет поговорить, пообщаться. Если надо, дома споем.
- А я желаю послушать. Мы ведь тебя любим. Для чего мы тебя в перелет взяли?
- Для того, чтоб перелет был оправдан, для того и взяли.
- Ты не кочевряжься, играй!
- Ты актера Владимира Ивашова знаешь? - неожиданно спросил Полищука Гордеев. - Ну тот, который в "Балладе о солдате" играл? Так вот в другом фильме, не помню его название, он исполнил другую песню. Там были такие слова:
Отойди, командир, отвали.
Не нуждаюсь я в вашей любви.
Я моря пересек, я Отчизну сберег.
Я лечу, я молчу, отвали!
Второй раз Полищуку повторять было не надо. Сжав губы, он отошел в сторону. Когда Порогов уже собрался идти в номер, к его импровизированному столу подошли Гордеев с Романовой и сказали, что с ним хочет познакомиться сенатор от штата Аляска, потомок генерала Барклая де Толли, владелец золотых приисков и соучредитель компании "Северовостокзолото" Рон де Толли. Николай увидел примерно одного с ним возраста мужчину, на голове у того была черная с желтой окантовкой военная пилотка, грубоватое, совсем неаристократическое лицо. Встреть он такого где-нибудь в Киренске, и вполне мог предположить, что это пришедший на торжественное собрание и одетый по такому случаю в цивильный костюм рабочий леспромхоза.
Романова перевела, что Рон де Толли рад, что в составе делегации есть русский летчик и сенатор, и приглашает господина Порогова полетать на его частном самолете.
- Если вы согласны, то он даст нужное распоряжение, и утром можно будет выехать в аэропорт, - сказала она.
- Это сын того Толли, с которым я познакомился во время войны, - сказал Гордеев. - Я ему передал фотографию отца, он был растроган.
Порогов заметил, что чем дольше живешь, тем чаще оборачиваешься назад, точно входишь в темный чулан и, подсвечивая фонариком, рассматриваешь старые, давно оставленные вещи: авось что-то сгодится и в нынешней жизни. Погрузившись в свои аляскинские воспоминания, он, как сквозь сон, слышал обрывки долетающих до него дачных разговоров, иногда мелькали знакомые города, фамилии летчиков.
- Я говорил Плучеку и Полищуку, что американцам не Москва нужна, а Сибирь, - доносился до него голос Мартынова. - Полеты из Чикаго в Юго-Восточную Азию. Промежуточная посадка. Я им втолковывал: ребята, найдите специалиста, заплатите ему. Нужно все просчитать. Новосибирск, Красноярск или Иркутск. Предпочтительно Иркутск. Там рядом Байкал. Вот увидите, американцы клюнут. А мы им поможем… Но они заладили: у нас, мол, уже есть Бонд…
- Ольга Филимоновна, вы меня уж извините, - выйдя на банное крылечко, напомнил о себе Порогов. - Бревна перепилены. Баня топится. Мне пора возвращаться.
- А чего вы торопитесь? - сказала Ольга. - День хороший, могли бы еще посидеть. Завтра выходной. И после такой работы в баньке можно попариться.
- Да нет, у вас свои дела, у меня - свои.
- Воля ваша. Только я еще с вами должна рассчитаться.
- С этим можно и подождать, - сказал Николай. - Вы еще, надеюсь, придете на футбол?
- Конечно, приду. Вы подождите минутку. Я же обещала вас отвезти обратно.
Ольга ушла за чем-то в дом, Николай уложил в мешок бензопилу.
- Мужики, вы меня извините, но только Иркутск можете выбросить сразу же, - сказал он Мартынову. - Полоса там короткая, рядом с городом. Самолет с полной коммерческой загрузкой не взлетит. Кроссполярный маршрут сокращает время в пути на шесть часов. Это огромный плюс. Можно брать больше груза и меньше топлива. То, к чему стремится каждая авиакомпания. Но короткая полоса не позволит сделать это.
- О, да вы, господин поручик, я вижу, не только бензопилой можете, - удивленно протянул Александр. - Откуда такие познания?
- В отличие от классика, я всю жизнь был наемным рабочим, - засмеялся Порогов. - Но после школы по неосторожности окончил летное училище. И по недоразумению отлетал командиром корабля двадцать пять лет. Облетел весь Союз, бывал и на Аляске.
- А сейчас такой человек, с таким опытом в парке с ребятишками мяч гоняет! - воскликнула подошедшая Ольга.
- Спасибо за комплимент, - сказал Порогов. - В свое время я пытался рассуждать, что буду делать, когда дверь в кабину пилотов будет захлопнута. Глядел на тех, кто переступил эту черту, и понимал - в сторожа.
- Кто знает, вы, может быть, еще и переодетый агент ЦРУ, - пошутил Мартынов, - который специально попал в зону, чтобы узнать все наши секреты.
- Может быть.
- Действительно, чего вы торопитесь, - неожиданно сказал светловолосый, с холеным лицом мужчина. - Рассказали бы о себе, о своей работе. Сегодня мы здесь у Оли организовали выездное заседание нашего штаба. Делаем мозговую атаку. Высказываем разные, в том числе и на первый взгляд бредовые, идеи. Кроссполярные перелеты, экспедиции, поставки по ленд-лизу.
- Может, мне своей пилой для наглядности выпилить вам глобус, - пошутил Николай. - А заодно пару самолетов. Чтоб уж летать так летать! Хотя бы пока на деревянных.
- Если можно, называйте меня Ольгой. Мне так удобнее, - поглядывая на Порогова, сказала она, когда они выехали на трассу.
- Как скажете.
- Знаете, Николай Михайлович, извиняюсь, я ведь тоже летала. В аэроклубе у Славы Цветкова. На Як-52. А потом ушла на телевидение. Делала передачу "По городам и весям". Зрителям вроде бы нравилась. Сейчас я хочу сделать совсем иную программу. Чтобы она охватывала не только пространство, но и время. Чтоб она была познавательной, воспитывающей как для подростков, так и для взрослых. Авиация, покорение полюса, высадка на "крышу мира" папанинцев. Спасение пассажиров парохода "Челюскин". Забытые экспедиции Седова, Русанова, Брусилова, Колчака, Санникова. Полярные перелеты Чкалова, Громова. Тайна гибели "Святой Анны", самолета Леваневского. Попытаться понять, о чем думали эти люди, что ими двигало. Это же так интересно. Ребята подсказали, что планируются кроссполярные пробные и коммерческие полеты. Чем сейчас пичкают телезрителя? Мыльными операми, бесконечными репортажами из Думы. Есть "Поле чудес", "Что? Где? Когда?". Да вот оно, поле чудес, реальное продолжение что, где и когда в истории России. Белое безмолвие и человеческий дух. Бороться и искать, найти и не сдаваться. Так, кажется, написал Вениамин Каверин в "Двух капитанах".
- Это слова английского поэта Альфреда Теннисона, - сказал Порогов. - С этим девизом шел к Южному полюсу Роберт Скотт. Кстати, у него в экспедиции было двое русских. Но его опередил на месяц норвежец Амундсен. Скотт погиб на обратном пути. На месте его гибели установлен дубовый крест. На нем слова: "Бороться и искать, найти и не сдаваться".
- Откуда вам это известно? Нет, вы меня удивляете все больше и больше.
- А еще живы прекрасные полярные летчики. Они, кстати, почти все работали на перегонке самолетов с Аляски. Например, Федор Перов. Перов вывез в Антарктиде из сгоревшего лагеря бельгийских полярников и получил высший орден Бельгии - Золотого Льва. Наверное, еще жив Петр Гамов. Он перегонял по ленд-лизу американские "кобры" с Аляски. Однажды ему пришлось, спасая самолет, взлетать с коротенькой льдины. Американцы говорили, что они бы бросили самолет. А он взлетел, и самолет тот попал на фронт и громил немцев. Жорж Шишкин с Михаилом Кузнецовым в условиях полярной ночи спасли полярников на станции "Северный полюс-25", с малой высоты выбросили им продукты, топливо. А после, под руководством Бориса Грубия, был совершен бросок к Южному полюсу с посадками на станции "Молодежная". Тогда планировалось за два дня снять полярников и привезти их домой в Ленинград. И они это выполнили. Кузнецов, кстати, летал на нашем сверхзвуковом самолете Ту-144 и снимался как каскадер в фильме "Разрешите взлет". Вот какие у нас летчики. Они опередили не только американцев. Они опередили свое время. А вообще мне, Оля, нравится ваш настрой. Только я не уверен, что ваше начальство одобрит это направление. Здесь же нет секса, порнухи. История авиации, полярные экспедиции - это взлет нации. А сегодня в потребе падение, самокопание, страсть к наживе. У вас не будет спонсоров.