Однако продать книги оказалось не менее сложно, чем издать. Книготорговцы поставили на нее такую цену, что Николай понял: на этом деле не заработаешь. Тогда Порогов решил продавать книги сам. Знающие люди посоветовали, что лучше всего делать это на конференциях, соревнованиях, всевозможных презентациях, там, где предполагалось большое число потенциальных покупателей. Нагрузившись книгами, Николай шел на эти симпозиумы и турниры, договаривался с администрацией, отыскивал свободный столик, раскладывал свою печатную продукцию. Рядом с нею выставлял картонку. На ней синей тушью было выведено - десять рублей. Столько же в соседнем киоске стоила бутылка пива. Люди подходили, читали аннотацию и, пролистав пару страниц, клали книгу обратно. Николай замирал, когда к столу, за которым он стоял, подходили знакомые. Если была возможность, то он делал вид, что попал на распродажу собственных книг случайно. В такие секунды ему казалось, что его самого выставили на продажу. Впрочем, некоторые вполне серьезно интересовались книгой, долго разглядывали ее, затем начинали рыться в кошельках. Вообще, как известно, лишних денег никогда и ни у кого не бывает. Если человек был одет бедновато, то Порогов не выдерживал и говорил, что денег не надо, подпишет, мол, книгу и так.
Лишь через какое-то время он понял, что бутылка пива и книга для покупателей были неравноценным товаром. Пиво было для них удовольствием, а книга? Ну кто хочет платить деньги за то, чтобы работать? В конце концов ему надоело прятаться, он взял у торгующих соседей пустую коробку из-под обуви, на картонке крупными печатными буквами написал название книги и цену. Вспомнив московские подземные переходы, ставшие сценой для исполнителей песен, Николай воспользовался их отработанным психологическим приемом; сыпанул в коробку мелочь, затем, подумав, положил туда несколько десяток, отошел в сторонку и начал наблюдать. Люди подходили, вертели в руках книгу, она, как желтый цыпленок, распахнув картонные крылышки, взлетала к лицам, чтобы через несколько секунд плоско и грубо плюхнуться обратно на стол.
Нет, смотреть на это было невыносимо. Как назло, знакомые шли косяками, но книгу не брали, а если и брали, то тут же находили его глазами и шли к нему, чтобы Николай поставил автограф, после чего старались лично ему вручить десятку. Николай, испытывая угрызения совести, начинал говорить, что давно мечтал подарить книгу, но все как-то не попадал на глаза. Вскоре торговать собой ему надоело, и он решил свернуть лавочку. Заглянув в коробку и пересчитав деньги, сведя дебет с кредитом, обнаружил, что в нынешнее демократическое время люди честнее не стали.
Трижды был прав его дед, который говорил, что всегда и во все времена нужен учет и контроль. "Бизнесмен липовый, торгаш книжный! - ругал себя Николай, собирая оставшиеся книги. - Господи! Да я лучше бревна буду пилить, чем книги продавать!" Увидев команду приехавших из области на соревнования футболистов, он подозвал капитана и сказал, что на память о соревнованиях хочет подарить им книги. Ребята с удовольствием окружили его. Отдельно он подписал книгу тренеру. А после они пошли с ним в буфет пить пиво. Вскоре вокруг них собралась незнакомая, но приятная во всех отношениях компания. Многие из них знали Порогова как автора книг о летчиках. Николаю было все равно, знают его или слышат о нем впервые.
Ему было хорошо сидеть с ними, вспоминать знакомые еще с детства фамилии футболистов. Через некоторое время разговор переметнулся на другое, где было больше политики, и они уже пили не только за очередную победу иркутской "Сибсканы", но и за генерала Рохлина, который взял Грозный, за Ратко Младича, который дает жару в Боснии. Разглядев среди тренеров азербайджанца, Николай предложил выпить за полковника Сурета Гусейнова и пожелал, чтобы тот взял Баку. Через час уже на выходе из спорткомплекса Порогова взяла милиция. Но и среди них нашелся человек, капитан, который любил отечественную литературу. Николай подарил ему свою последнюю книгу.
- Таланты русские, откуда вы беретесь. Как встретитесь, так сразу надеретесь! - с чувством продекламировал капитан чьи-то бессмертные строки и на дежурном "уазике" распорядился подвезти Николая до подъезда дома.
И это было как нельзя кстати. В карманах Николая не было даже мелочи на дорогу.
Утром, глянув за окно, Николай понял, что жизнь продолжается и надо думать, что делать дальше. И тут его вновь выручила Шура. Она предложила реализовать книги через ветеранский киоск.
- А если не получится, то постараемся приобрести у них оптом. Будут праздники, мы их нашим ветеранам подарим, - сказала она. - С советских времен известно: книга - лучший подарок.
Имея в кармане требование на бесплатный билет, напевая про себя "Дунайские волны", Николай в темпе вальса вышел на улицу и неподалеку от остановки, миновав мостик через траншею, наткнулся на своих старых знакомых, бывших командиров, с которыми он летал на Ан-2 и Ил-14: Шагова, Подошвина и Борзова. Город буквально плавился от жары. Все живое искало тень, но эти стойко торчали на самом пекле, делая вид, что заняты важной беседой. Были отцы-командиры в старых, выданных еще в советское время форменных костюмах, поверх которых были напялены недавнего завоза серые китайские ветровки. Издали они походили на выставленных для просушки на солнце пингвинов. Глянув на их сухие лица и почерневшие губы, Николай подумал, что они, должно быть, перепутали не только время года, континент, но и эпоху. Он подошел, поздоровался с каждым за руку. Они сделали вид, что рады его видеть, спросили, надолго ли приехал в родной город, пожаловались на американца, затем ругнули начальство и попросили на опохмелку.
Только сейчас Николай оценил стратегическую смекалку своих отцов-командиров: дорога от остановки в сторону аэровокзала была перекрыта траншеей, солнцепек размещался как раз напротив деревянного мостика, и можно было, как в московском подземном переходе, отцеживать весь людской поток без особого ущерба для здоровья. Что ж, за все приходится платить, а за прошлое - вдвойне. Николай достал полета рублей, этого вполне хватало на две бутылки водки. Но списанным на землю пилотам этого показалось недостаточно: раз так повезло и кошелек открылся, они решили просить еще. Помявшись, они, как с бывшего подчиненного, потребовали еще на пирожки. Зря, что ли, они его в свое время уму-разуму учили? Понимая, что водка без закуски - все равно что трубка без табаку, Николай добавил еще полста.
- Летчик просит, надо дать. Плучек может подождать, - улыбнувшись, сказал он. - Как ты говорил: что потребует дух…
- То осуществит природа, - закончил за него Борзов.
- А по Плучеку давно нары тоскуют, - с неожиданной злостью сказал Подошвин. - Мы за него когда голосовали, думали, ну вот наконец-то заживем, как порядочные люди. А сегодня сам видишь, ни пенсии, ни зарплаты, летчики же - на панели. Ты в Москву перебрался, Ельцин - в Барвиху. А нам только этот пятачок остался да клуб юных моряков. Может, пойдешь с нами? Рассказал бы, как там, в Москве. И будет ли у нас хорошая, нормальная пенсия. А то уравняли летчиков с уборщицами.
- В связи со сложной международной обстановкой не могу, - сказал Николай. - У аэропортовской и городской милиции я сейчас на особом счету.
- Да-да, слышали, - закивали головой отцы-командиры. - Совсем обнаглели. Взять бы автоматы…
- Зачем автоматы, можно и пустыми бутылками, - засмеялся Николай.
- Нет, мы их сдадим, - ответно хохотнул один из пенсионеров, - а на вырученные деньги будем жить и ни в чем себе не отказывать.
Погоготав над своей, как они считали, удачной шуткой и как бы тем самым настроив себя на рабочий лад, они торопливо попрощались с Николаем и гуськом пошли в Клуб юных моряков, который, как он слышал, сменил вывеску и назывался теперь "Голубым Дунаем". Говорили, что цены там были ниже, чем в других торговых точках.
Глядя им вслед, Порогов вспомнил, что свою летную карьеру Борзов начинал военным летчиком. И, как говорили, был первоклассным пилотом. Но больше всего он прославился тем, что, находясь на службе в Группе советских войск в Германии, по приказу командования сорвал заседание бундестага. Разогнав "сушку", он преодолел над крышами домов Западного Берлина звуковой барьер и повыбивал там все стекла. Шум был вселенский, за ним стали охотиться западные разведки. От греха подальше его перевели служить подальше, в Сибирь. И здесь у него произошло ЧП: загорелся в полете двигатель. Он катапультировался, долго лежал в госпитале. Свою летную карьеру ему пришлось продолжать в малой авиации…
"Надо бы ему срывать заседание не бундестага, а ельцинского Верховного Совета, который довершил разрушение державы, - с запоздалой горечью думал Николай, направляясь к автобусной остановке. - А он вместе с другими решил, что нужно сметать таких, как я".
Бар действительно был отделан под охотничий домик. На стенах висели чучела глухарей, рябчиков, фазанов. Были еще чучело медведя и рогатая голова лося. Столы были сделаны из толстых сосновых плах, как в старых крестьянских домах, и накрыты льняными скатертями. Меню было завернуто в плетеную расшитую бересту. Между столов ходили обнаженные до шортиков красавицы официантки. Увидев Шуру, они окружили ее и защебетали, словно она была самой долгожданной и дорогой гостьей. Народу в баре сидело немного, верхний свет был притушен, играла тихая и приятная музыка. Шура по-хозяйски глянула в меню и кивнула Николаю:
- Угощаю сегодня я. Выбирай.
Первой значилась холодная закуска под названием "Жертва страсти черная" - икра черная, дальше "Привет с большого бодуна" - капуста, помидоры, огурцы соленые, брусника, "Дурачки набитые" - помидоры, фаршированные грибами, "Воры в законе" - слабосоленые огурцы, "Хохляцкий наркотик" - сало, "Последняя девственница" - селедка, "Мужской потенциал" - мясо краба. "Секс-бомба" - свекла с черносливом и гранатом. Последней в списке была "Пролетарская закуска" - дранки. На второе были "Байкальский фраер" - сиг жареный, "Мужская гордость" - куриное филе, "Обгорелая мечта петуха" - куриные крылышки и наконец "Конь в пальто" - картофель, запеченный по-татарски.
- Конь в пальто - оригинально, - сказал Николай, рассматривая цены. Поначалу в шутку он хотел добавить, что было бы неплохо, если бы еще в меню значился брусничный сок, но потом решил, что такой намек Шуре может быть неприятен. Чем больше он углублялся в изучение меню, тем мрачнее и неуютнее становилось на душе. Бар был дорогим, и цены были сопоставимы с московскими ресторанами. Выходило, что дела компании были не так плохи, если Шура могла себе позволить пригласить его сюда.
- Тебя что-то не устраивает? - спросила Шура. - Ты не стесняйся, за все уплачено.
- Цены здесь неслабые, - усмехнувшись, сказал он. - Моей Варваре Егоровне нужно откладывать пенсию за месяц, чтобы поужинать в этом баре.
- Я тоже сюда не каждый день хожу, - смутившись, сказала Шура. - Пенсионеров, конечно, жаль. Но давай договоримся: сегодня о политике ни слова.
- Какая тут политика, - продолжал ворчать Николай. - Но если ты нынче стала такой богатой, то давай мне коня в пальто, воров в законе и, если есть, пролетарскую водочку.
- Чего так скромно, давай что-то еще. Ты же мужчина. А мужчины любят поесть.
- Но ты же меня не для этого звала.
- Одно другому не мешает. Давай я сама сделаю заказ. Ты знаешь, Сергей улетел сегодня на неделю с проверкой наших экипажей в Китай.
- И ты решила гульнуть?
- А что - нельзя? Он там гуляет. Могу и я себе позволить. Кстати, я ничего почти не знаю о твоей сегодняшней жизни. Как там Лиза? Наверное, совсем стала москвичкой?
Впервые в жизни Шура завела разговор о его семье. Николай даже подумал: Шура знает, что у него произошло, такие вещи разносятся быстро, но решил, что спросила она о его семье, скорее всего, для приличия.
- Она с сыном улетела в Турцию, - сказал он. - На целый месяц.
Ему не хотелось говорить о себе, о своей теперь уже бывшей семье. Тем более посвящать в это Шуру. Она, должно быть, поняла его настрой и перевела разговор на свое.
- Ты знаешь, Николай, я тогда на собрании, когда тебя выдвигали кандидатом, выступила не по своей инициативе, - вдруг сказала она. - Юрка рядом сидел и говорит: "Мам, а голосование неправомочно". Он ведь на все это с юридической точки зрения посмотрел. Сказал: "Если Порогов или еще кто-то из его сторонников обжалуют, подадут протест, то иск, скорее всего, удовлетворят. Нет кворума. Выигрывать надо честно". Я ему: "Что ты предлагаешь?" Он говорит: "А ты встань и скажи об этом. Это будет справедливо. Полищук, - он почему-то так и не стал называть Сергея отцом, - от этого только выиграет".
- Вот как, а я-то думал, ты сама проявила инициативу.
- Как видишь - не сама. Ты думаешь, Сергей меня понял? Дома такой крик стоял. Но я его быстро успокоила: ну и что из того, что на неделю отложили голосование? Перевес-то был очевидным.
- Шура, ты меня для этого позвала?
- Нет, я тебя позвала не для этого. Ты, говорят, недавно был у Юрия.
- Да был.
- Мне, право, неудобно говорить тебе это. Но у Сергея потерян с ним контакт.
- И что из того? Это проблемы Сергея - не мои. Пусть налаживает контакт сам.
- Юра тебе доверяет. И уважает. Он ведь первым сказал мне: Плучек и Бонд - жулики. Но за все, что они сделали с компанией, будете отвечать вы. То есть я и Сергей.
- Зачем ты все это мне говоришь?
- А кому, кроме тебя, я могу открыться? - вздохнув, сказала Шура. - Все вокруг - против нас, считают, что мы миллионы наворовали. Ты, наверное, знаешь, Сергей сделал все, чтобы Плучек возглавил авиакомпанию. Считал, что он поможет авиакомпании своими зарубежными связями. А тот притащил сюда Марка Бонда, представил его как большого специалиста по авиационному менеджменту. И все дружно захлопали: мы и здесь впереди планеты всей. Ты же помнишь, у нас у всех мозги были повернуты на Америку. Все хорошее и передовое - только оттуда. Когда кричали, что менять надо систему, то имелись в виду Штаты. Все документы, сделки шли за подписью Плучека. Иногда он для ширмы подключал Сергея.
То, что говорила она, для Николая не было новостью. Превращение объединенного авиаотряда в авиакомпанию "Байкал" происходило по тому же сценарию, что и выборы Ельцина и других более мелких чиновников. Разломать, разъединить, а потом поставить своего. Как легко тогда люди верили в слова и обещания! Говорили: выберем Ельцина, и к осени у нас будет все. А что именно? Этого не знал никто, но подразумевалось: будет все, как в Америке. Плучек наобещал, что летчики будут у него получать, как американские пилоты. Его и выбрали.
- Ну и что, Сергей пошел и заявил на Плучека в прокуратуру? - думая о своем, спросил он Шуру.
- Ты что, упал? - сказала Шура. - Заявил? Заявители и без него нашлись. Да чего мы так сидим. Давай выпьем за Киренск. Я всю жизнь буду помнить тот наш полет. В Иркутск с визитом приезжал Рон де Толли. Он сейчас губернатор Аляски. Мы его на самолете на остров Ольхон возили. Ему там так понравилось. Говорил, что хоть сейчас готов направить туда бизнесменов для строительства туристического центра. У них ничего подобного нет. И американцы готовы вкладывать в подобные места деньги. Кстати, Рон тебя вспоминал. А еще бы мне хотелось выпить за Петра Яковлевича Гордеева. Я его недавно встретила. Ты прав, пенсионерам сейчас живется нелегко. Я Гордееву предложила работу сторожем на даче. Он согласился. Ну не дело ветерану войны из-за какого-то двора с милицией воевать.
- А что ему остается? Только воевать, - сказал Порогов.
- Да знаю я всю эту дворовую склоку. И что ты в нее ввязался? Тебе это надо? Депутат, государственные вопросы решал. Теперь перешел на дворовые.
- Не мне тебе объяснять, что государство начинается с семьи, со двора. Кто-то и этим должен заниматься.
- Видимо, так, должен, - неожиданно согласилась с ним Шура. - Так вот делами авиакомпании занялся мой сын. Ты знаешь, он работает следователем в прокуратуре. Сейчас Юра женился и живет от нас отдельно.
- И что тебя тревожит? Каждый из нас когда-то хотел жить отдельно.
- Юра дал санкцию на арест Бонда. Тот вывез в Ташкент сто тысяч долларов.
- И правильно сделал. Но тут, матушка, я ничем помочь не могу.
- Но это еще не все. Против Плучека возбуждено уголовное дело. На Юрку наезжают, звонят по телефону, угрожают расправиться. А вчера в его машину чуть не врезался КамАЗ.
- Кто наезжает? Плучек?
- Если бы я знала. В городе, да что там в городе, во всей стране такое творится. Беспредел. Иногда я себя чувствую, как та бухгалтерша, которую после вынужденной посадки съел пилот-любовник. Юрка - принципиальный, он пойдет до конца. И те пойдут до конца. Юрка считает, что во многом мы с Сергеем виноваты. И что перед законом все равны. Я знаю, он тебя уважает. Повлияй на него, пусть он это дело отдаст другому.
- Скажи, зачем Сергей предложил мне бесплатный билет?
- Он посчитал, что все идет от тебя, - подумав немного, ответила Шура. - Что ты хочешь руками Юрия посадить его. Я Сергею посоветовала поговорить с тобой. Но он в ответ, что, мол, ты - отвязанный и говорить с тобой бесполезно. Вот он и решил, что будет лучше, если ты улетишь отсюда.
- И ты решила поспособствовать этому?
Порогову стало смешно. Еще недавно ему передавали, что на собрании акционеров Полищук бросил камень в огород Николая, сказав, что вот, мол, мы его избрали, а он взял да перебрался в Москву, на жирные столичные харчи, а летчики сидят без работы, ветераны без пенсии. Перевел, называется, стрелки. Конечно, Шура и Полищук - не одно и то же. Но что-то общее прослеживалось. Уж если быть последовательным, то к чему эти двойные стандарты? Он чувствовал, Шура что-то недоговаривает. Николай видел это по ее глазам, по тому, как она одним махом, как и тогда, после рассказа Гордеева про дикий случай в тайге, выпила водку. Конечно, ей было чего опасаться, она многое знала, и те, кто держал ее и пользовался ее молчанием, теперь рассчитывали на ее лояльность. Фактически она оказалась меж двух огней.
- Николай, я и за тебя боюсь, - точно прочитав его мысли, сказала она. - Эти люди сейчас могут пойти на все. И я подумала: будет лучше, если ты переговоришь с Юрой и уедешь. Ты помнишь те письма, которые были против тебя? Само по себе ничего не бывает. Они были организованы и вброшены в нужный момент.
- Я в этом и не сомневался, - сказал Николай. - Но знаю и другое: ты всегда старалась понять меня, если требовалось, помочь мне. Даже если я тебя о том не просил. А это многого стоит. Не беспокойтесь, я уеду. Мне сегодня из Баня-Луки, это в Боснии, позвонил черногорский поэт Зоран Костич. Он сказал, что у меня там вышла книга. В сентябре приглашают на презентацию.
- Мне говорили, что ты ездил туда. Я не понимала и не понимаю сейчас, зачем тебе это было нужно. Неужели для того, чтобы написать книгу?