- Парашют?! - Брюханов озадаченно посмотрел на необычную пассажирку. - Что, уже и с парашютом начали летать? Забавно! А кто мне потом передачи в тюрьму будет носить?
- У нее действительно есть в багаже парашют, - я решил проявить свою осведомленность.
- Зачем ей в медвежьем краю парашют? - удивился Брюханов. - Все видел, и как медведь в самолет забирался, и как свиньи по воздуху летали. Кеша помнишь?
- Лучше не вспоминай, - вздохнул Ватрушкин.
- Я буду проводить военно-патриотические занятия, - сказала Анна Евстратовна.
- Все было, но чтоб прыгали медведи! - пытался перевести разговор в шутку Брюханов.
- Я не медведь, - заметила Анна Евстратовна. - Скажите прыгнуть, я прыгну!
- Представляете: учительница спускается в таежный поселок на парашюте, - рассмеялся Брюханов. - Можно писать очерк в районную газету.
- Парашют я везу, чтоб не медведей, а детей учить, - начала объяснять Анна Евстратовна. - К тому же он старенький, списанный.
- Понял, чтобы пацанва начала с кедров прыгать, - засмеялся Брюханов. - Да вы, милая, хоть представляете, куда едете?
- Думаю, что да!
- Ну если знаете, тогда прошу к столу, - после некоторой паузы перевел разговор Брюханов. - Ночевать вам, милая, все равно придется здесь, в пилотской у меня есть свободная комната. Чтоб запомнили, северяне умеют встречать и провожать гостей. А вы, собственно, уже и не гостья, а наш человек, который не забывает, что надо не только учить, но и воспитывать настоящих мужиков.
Глянув на стол, Анна исчезла, но не прошло и минуты, как она появилась с бутылкой вина.
- Мне сказали, что у вас сегодня юбилейный полет. Мне эту бутылку подарили перед вылетом. Я полагала, что открою ее коллегам по приезде на место, но раз такой случай…
- Ну, вы это зря! Мы больше привычны к этому, - Ватрушкин постучал пальцем по бутылке со спиртом.
- Надо же, запасливая, - протянул Брюханов. - И вино хорошее, "Кокур", аж из самой Массандры. Ты, Кеша, посмотри! Сколько медалей. Наверное, за каждого сбитого наповал вручали. Ты вот что, бутылочку эту спрячь. С коллегами в Чикане откроешь. Там она будет к месту, а здесь мы спирт по широте разводим. Какая у нас - шестидесятая? Значит, воды будет всего сорок. Микитишь? И вообще, я сейчас позвоню начальнику районо, пусть они тебя у нас оставят. Зачем тащиться в глухомань? Мы тебе здесь и жениха подыщем.
- Зачем искать, у меня есть! - сказала Анна.
- Что, он тоже прыгает с парашютом? - спросил я.
- Нет, у него аэрофобия. Сейчас он работает в театре и учится на режиссерском.
- Что, это он срежиссировал вашу поездку в наши края? - поинтересовался Брюханов.
- Нет, я сама. - дрогнувшим голосом начала Анна Евстратовна. - Я уже давно самостоятельный человек и делаю то, что считаю нужным.
И, неожиданно улыбнувшись, продекламировала:
Не надо мне чужого хлеба,
Поверьте, я должна сама
Спустить с небес кусочек неба
На эти серые дома.
- Хорошие стихи, - похвалил Брюханов. - Вот что, дочка, ты его перетаскивай сюда. И ему здесь место найдем. Интеллигенции у нас маловато, ты и сама это поймешь.
- Уже поняла.
- Да, здесь люди попроще, погрубее, - сказал Ватрушкин, поглядывая на Анну с какой-то непонятной для меня грустью. - Но они, если полюбят, уже никогда тебя не предадут. Вы сидите, а я пойду, покурю на свежем воздухе, - неожиданно сказал он и, поднявшись из-за стола, двинулся к выходу.
Я знал, что Ватрушкин был одинок, жена ушла от него, а вот другую не заводил, хотя, наверное, мог, у женщин он пользовался неизменным вниманием. Мой командир был худощав и крепок, настоящий мужик, про таких говорят: глянет своими небесными глазами и может взять женскую душу с одного захода.
- А знаешь, мил человек, что твой командир был когда-то и моим командиром, - повернувшись ко мне, сказал Брюханов. - И было это в славном городе Киренске. Михалыч там руководил летным отрядом. Это еще в пятидесятых было. Хотя высшего образования у него для такой высокой должности не было, но было, как говорится, хорошее среднее соображение. Ну и, конечно, война! Недаром тем, кто был на фронте, год за три шел. И вообще он человек исторический.
- Да ну, преувеличиваете! - протянул я.
- Вот тебе и да ну, - усмехнулся Брюханов. - Знать надо, с кем сидишь рядом. Так я о чем хотел рассказать? Михалыч - человек, как бы это вам сказать, который до всего пытается дойти сам. Расскажу один случай. Начала к нам в аэропорты приходить новая техника. Поначалу Михалыч не очень-то доверял ей. А тут привезли обзорный радиолокатор. Установили на горе. Ватрушкин решил в деле посмотреть и пощупать возможности новой, всевидящей, как говорили и писали, техники. Как это положено, заказал облет. Сам сел в кабину и полетел с проверкой. Взлетели, значит, и пошли по кругу. Кеша начал запрашивать у диспетчера место и положение самолета. Тот смотрит на экран локатора и дает: высота шестьсот, удаление двенадцать. Кеша через форточку посмотрит на землю и на высотомер.
- Верно!
Диспетчер по собственной инициативе подсказал, что сейчас они выполняют третий разворот.
- Верно, - подтвердил Михалыч, прикуривая очередную папиросу. Но не успокоился и решил еще раз перепроверить:
- А что я сейчас делаю?
- Курите, Иннокентий Михайлович, курите! - последовал ответ.
- Надо же! - изумленно протянул Михалыч. - До чего дошла техника, все видят, - тут Брюханов расхохотался, - даже самая последняя собака в Киренске знала: застать Ватрушкина без папиросы - все равно что увидеть Лену без воды.
- А между порывами ветра ему часто разрешаете посадку? - поинтересовался я.
- На этот случай смотри раздел руководства по летной эксплуатации, полеты в особых случаях, - нахмурившись, ответил Брюханов.
- Я смотрел, там об этом ничего не сказано.
- А ты посмотри в дополнениях, - с нажимом ответил Брюханов. - Там черным по белому написано: действуй по обстановке. В переводе на наш язык - соображай! - Брюханов поднял вверх указательный палец. Как хороший актер, он выдержал паузу.
- Расскажу еще один эпизод. Ты слушай-слушай, авось пригодится! И не лезь с дурацкими вопросами. - Было видно, что Брюханову явно не понравился мой вопрос про боковой ветер. И мне самому не понравился, посадка-то была на грани фола. Но начальник аэропорта не стал ставить меня на место: чего, мол, возьмешь с сопляка.
- В пятьдесят шестом в Киренск пришло пополнение. В их числе был и я, молодой, честолюбивый вам скажу, дальше некуда. Скорее-скорее в небо, а потом на большой лайнер. Такие у меня были мысли. Но по всем документам, прежде чем возить пассажиров, нам надо было налетать сто часов с грузом. А груза на складе нет. Сидим в доме отдыха, в карты играем, денег нет, что дальше будет - неизвестно.
Вот и начали с ближайших озер потаскивать домашних уток. Жители деревни нажаловались Ватрушкину: мол, нехорошо поступают ваши летуны.
И Михалыч неожиданно нагрянул к нам в гости. Мы сидим за столом, а на печи ведро с утятиной, а на столе графин с гамырой. Увидав высокое начальство, вскочили, вытянулись во фрунт.
- Включите радио. Нет, вы включите и послушайте! - загремел Ватрушкин. - Такая сложная международная обстановка, а вы здесь пьянствуете! Вы же все офицеры запаса. Первый выстрел - и в бой. А вы тут в запой!
- Так полетов нет, и денег тю-тю! - начали оправдываться мы. - Где же мы налетаем эти злосчастные сто часов, если на складе нет груза. Тут не только запьешь, но от безделья подохнешь!
И тут взгляд Ватрушкина наткнулся на лежащего в кровати летчика, фамилия у него была Тимохов. Тот как лежал, так и продолжает лежать, не обращая внимания на визит высокого гостя.
- Послушай, дружок, ты это чего? - повысил голос Ватрушкин. - А если бы сейчас война?
- Иннокентий Михайлович, - приоткрыв один глаз, ответил Тимохов, - если война, то я бы тогда надел каску и спал в ней.
- Ну, спи-спи, мы это учтем, когда будем составлять наряд - мрачно сказал Ватрушкин и, взяв со стола графин, понюхал, сморщился и вылил гамыру в помойное ведро.
- И вам не стыдно пить такую дрянь! - вновь загремел он. - Вы же летчики! На вас люди равняются.
Мы стояли, как остолбенелые, надо же так упасть в глазах командира.
- Так по Сеньке и шапка, - философски заметил Тимохов. - Употребляем то, что доступно. Мы же с маршалом Тито дружбу не водили.
И тут с Ватрушкиным что-то произошло, он прибрал живот, достал из кармана четвертную и уже другим, распорядительным голосом обратился к Тимохову:
- За то, что вспомнил про Тито - спасибо! Хватит, дружок, койку давить, слетай в магазин и купи коньяку. - Тут Михалыч сделал паузу и произнес: - Одну мало, две много…
- Возьми три. Не хватит, так останется! - воскликнул я.
- Молодец, выучил, - похвалил меня Брюханов. - Оглядел, значит, нас Михалыч и уже другим, командирским голосом рявкнул:
- Слушайте мой приказ! Еще раз местные пожалуются, отберу пилотские и пешком отправлю в Иркутск. А с завтрашнего дня будете возить свиней. Думаю, справитесь. Свиньи не люди, о них в воздушном кодексе ничего не сказано. Зарегистрируем, как груз. Вот вам и работа, вот вам и грузовые полеты.
И начали мы развозить свиней по колхозам и леспромхозам. Возили их в Сурово, Коношаново, Знаменку. И Иннокентий Михайлович сам сел возить свиней. И подложили эти самые свиньи свинью Михалычу, - вздохнув, подытожил Брюханов. - Этот филолог, Тимохов, поленился как следует связать свиней перед взлетом. А они в воздухе взбесились, порвали веревки и начали носиться по самолету. А в каждом хряке пудов по десять было. Самолет то на дыбы, то в пике. Хорошо, Кеша, приказал своему горе-помощнику открыть дверь. Ну, боровки, естественно, без парашютов, - тут Брюханов скосил глаза на Анну Евстратовну, - как из стайки, сиганули в бездну.
- Это же библейский сюжет! - воскликнула Анна Евстратовна. - Как только бесы вселились в стадо, свиньи взбесились, завизжали и бросились с высоты в воду.
- Ты, дочка, права, визг стоял на всю округу, - подтвердил Брюханов. - Потом начались разборки, стали проверять, кто разрешил возить и почему. На одной из таких партийных разборок кто-то возьми и заяви:
- Ну и что, что фронтовик! У него не самолет, а сарай, из которого свиньи прыгают, куда хотят.
- И имя вам - легион, - ответил Михалыч партийцу.
А у того глаза из орбит, начал стращать, что сделает все, чтобы лишить Михалыча пилотского. Михалыч не стерпел, взял и врезал "другану" в лоб. Его судили, дали условный срок.
- Жалко, - неожиданно всхлипнула Анна Евстратовна.
- У них выхода не было.
- У свиней?
- Да я не о том! Жалко Иннокентия Михайловича.
- Я же говорил, он мужик с характером. Таким всегда тяжело.
- А вы еще хотели про медведя рассказать. Который в самолет залез, - неожиданно вспомнила учительница.
- Там все очень просто, - махнул рукой Брюханов. - Охотники убили медведицу. А у нее осталось двое медвежат. Одного они предложили нам: мол, отвезите в зверинец. А мы тогда работали на аэрофотосъемке. Поселили медвежонка у себя. Особенно мишка любил сгущенку. Мы улетим, он ждет нас в пилотской. Но, как только заслышит звук мотора, бежит встречать самолет. Михалыч ему из своих запасов обязательно баночку сгущенки давал. А потом мы улетели в город, и медвежонок ушел в тайгу. Года через два мы прилетели и остались на ночевку. Утром прибегает техник, глаза по плошке. Кричит: медведь забрался в кабину самолета. Ну, мы с ружьями на стоянку. Точно - медведь! Выпрыгнул из кабины и к Михалычу. Тот самый, но повзрослевший. Пришел по старой памяти за сгущенкой. Мы его хотели взять в полет и опустить в тайгу на парашюте. Шучу! У мишки бы разрыв сердца мог случиться. Но скажу честно, летчики не слишком жалуют тряпку. Ну, извини - парашют. А уж тем более медведи. С ними мы летали, только когда бросали парашютистов, в других случаях - никогда. У нас говорили: лучше нырять с парашютом, чем прыгать с аквалангом. Сколько лет уже прошло, но я с содроганием помню свой первый прыжок.
Прыгали мы на По-2. Был такой самолет. Левая рука пилота вверх. Приготовиться! Сердце, что колокол на пожаре! Переносишь ногу через борт, спускаешься на крыло и по команде "Пошел!" - под углом сорок пять градусов отталкиваешься и летишь в бездну. Эти несколько секунд остаются с тобой навсегда. А тут проделать это сто раз! Умереть, да и только! Позвольте поцеловать вашу руку.
Но Анна Евстратовна не позволила, она смущенно захлопала глазами и беспомощно оглянулась на меня. Я решил прийти ей на помощь.
- Сегодняшняя посадка мне тоже запомнится надолго, - громко сказал я.
- Сильно болтало, - подтвердила Анна.
- А вот мы здесь болтаем уже больше часа, - глянув на часы, заторопился Брюханов.
- И все же расскажите, - попросила Анна Евстратовна.
- Хорошо, расскажу. - Брюханов хитровато улыбнулся. - Было это в том же Киренске. Однажды захожу на посадку, а на полосе туман. Видимость ноль. - Брюханов сделал паузу. - Первый раз я промахнулся. Захожу второй раз. А у меня перед глазами горят красные лампочки критического остатка топлива. Я напряг всю свою волю, все умение и посадил самолет. Иннокентий Михайлович прибежал к самолету, решил поблагодарить меня за успешную и героическую посадку. Протягивает мне для рукопожатия руку, - Брюханов поднял над столом свою руку-лопату, - а я ее из-за тумана не вижу.
Анна оценила очередную байку Брюханова, долго смеялась.
- Вот на этой ноте закончим. Завтра рано вставать. Ты не огорчайся, отправим тебя, - сказал он Анне Евстратовне. - А к осени, думаю, откроем рейсы в Сурово, Коношаново, Чикан и Чингилей.
Утром в пилотской раздался стук. Приехал директор зверосовхоза - крепкий молодой парень с широким восточным лицом. "Скорее всего, из эвенков или якутов", - подумал я. На нем, вопреки утверждениям Ватрушкина о нелюбви местных к новомодным новинкам, была белая нейлоновая рубашка и черный костюм. "Должно быть, чтобы все видели - начальник!" - усмехнулся я и даже подумал, что он выглядел как жених, который приехал за невестой, чтобы отвести ее в загс.
- Ну, кого здесь надо забрать? - громко спросил он, увидев Брюханова. - А то мне позвонили из районо, сказали, Петр Митрич, встреть учительницу.
- Запоздал маленько, мы решили ее оставить у себя, - пошутил Ватрушкин.
- Раз вам она так понравилась, значит, и нам подойдет, - легко и просто в тон Ватрушкину рассмеялся директор. - У вас стюардесс, должно быть, хватает.
- Такой нет, - сказал Ватрушкин.
- Не все вам, но и нам что-то достанется.
Переговорив еще о чем-то с Ватрушкиным, Петр Митриевич погрузил в машину вещи Анны Евстратовны, и она, помахав нам рукой, села в кабину.
- Если что, ты обращайся, - сказал ей Брюханов. - Меня в Жигалове все знают. Даже собаки. Надо будет в город, всегда отправим.
- А ты взял у нее адрес? - поинтересовался у меня Ватрушкин, когда машина отъехала от аэропорта.
- А то как же! Северный полюс. Деревня Чикан, - отшутился я.
Запоздало, но все же я успел уловить в его голосе неизвестные мне ранее нотки, что дало повод предположить: моему командиру Анна Евстратовна пришлась по душе. Но чем?
Позже через кабину нашего самолета пройдут сотни людей. Войдут, посидят пару часов и выйдут. А вот Анна Евстратовна запомнилась. И дело даже не в первом моем полете.
Постепенно я начал привыкать к своей работе: чтобы экономить время, приходилось самому разгружать и загружать самолет, отчитываться за почту и посылки, питаться неизвестно где и чем придется, все на ходу, все на лету. И большой пилотской зарплаты, как это считали мои знакомые, тоже не было, хорошо, что выдали добротную летную спецодежду, она выручала во многих случаях, не надо было тратиться на нейлоновые рубашки и костюмы.
Но такие мелочи и неудобства совсем не огорчали, главное, я - летчик! На мое место хотели бы попасть многие, но именно я вытянул счастливый билет.
Особенно мне нравились полеты ранним утром, когда земля еще спала и самолет шел без единого толчка, как по хорошо укатанному асфальту, нравилось, что, пребывая в хорошем расположении духа, командир продолжал читать мне лекции.
- Всю работу в полете выполняет мотор, - уже набрав высоту и прикуривая очередную папиросу, не спеша начинал Ватрушкин.
"Очень тонкое замечание", - думал я про себя. Но уже не высовывался, а спокойно продолжал крутить штурвал.
- Не ты крутишь коленвал, а это он, трудяга, вращает винт, тянет нас вперед, - продолжал Ватрушкин свою мысль. - А те твои движения и навыки в пилотировании - поднять самолет от земли, отвернуть, удержать на курсе, где убавить, а где прибавить мощность мотору, - всему этому тебя научили еще в училище. Здесь перед тобой другая задача: безопасно долететь, посадить, выгрузить и загрузить самолет. Существует еще одна работа, невидимая и неслышная, - Ватрушкин стучал пальцем по лбу, - она происходит вот здесь, когда ты свой предстоящий полет должен увидеть, продумать, выстроить и предусмотреть все кочки, все овраги, всю дорогу, то есть учесть погоду, ветер, облачность, размеры площадок, на которые придется садиться, знать необходимое радиообеспечение, которым оснащена трасса. И даже знать, где будешь обедать и ужинать. Научишься брать с собой термос, бутерброды - на голодный желудок много не налетаешь. Да и гастрит заработаешь. Хорошо, когда пассажирский рейс - они вошли и вышли, а если рейс почтовый или грузовой и светлого времени в обрез, то ты уже не только летчик, но и грузчик, и кладовщик одновременно. - Тут я согласно кивал головой, приходилось иногда за минуты перебросить тонну груза.
- Кроме того, второй пилот несет ответственность за сохранность груза, и именно тебя начнут таскать, если что потеряется, - сквозь шум мотора долетал до меня голос командира. Почему-то мне казалось, что этими словами он напоминает мне про случай на складе, когда я опрокинул телегу с почтой. Но тогда Ватрушкин сделал все, чтобы меня не наказали, и я на собственном опыта уяснил, что инициатива - наказуема.
- Это еще не все: на оперативных точках порой приходится самому заправлять самолет, а тут надо держать ухо востро, что за бензин в бочках, нет ли в нем воды и грязи, - продолжал наставлять меня Ватрушкин. - И если остаешься на ночевку, то приходится быть и охранником. Вот такая наша работа. Но кто это знает? Тебя встречают и провожают по одежке и ценят за то, что ты - летчик, король неба. Свою работу надо делать с твердостью и надежностью - без крика и суеты. Принял командирское решение взлетать - взлетай! Запомни: суетливый летчик вызывает раздражение, а бегущий - панику. Микитишь?
Я кивал головой - микичу! Ватрушкин говорил обыденные вещи, и мне казалось, что делает он все это, чтобы заполнить паузу между взлетом и посадкой.