- Да, чай - это здорово. - Он встает спиной к огню и обращается к моей матери: - Мэри… - Он не знает, что еще сказать. - Как вы?
Мамин взгляд уткнут в колени Марри. Она не отвечает, только чуть сглатывает и моргает. Я прохожу мимо них и ставлю чайник на плитку.
- Все по-прежнему, - говорю я. Это неправильно - отвечать за нее, ведь Дэвид советовал обращаться с мамой так, словно она в порядке. - Дэвид… то есть доктор Карлайл регулярно ее навещает.
- А что, доктора и в наши дни ходят к больным на дом? - Марри потирает щетинистый подбородок.
- Ты отращиваешь бороду? - Зря я упомянула о Дэвиде.
- И часто он вас навещает? - не сдается Марри.
- Заходил вчера и обещал быть завтра. - Насыпаю заварку в чайник. В Нортмире не ведают, что такое чайные пакетики. - Похоже, мама рада его визитам.
- А ты?
Я вздыхаю и изображаю на лице усталость.
- Я же не больна, Марри. Мне врач не нужен.
- Ты рада его визитам? - сухо и твердо спрашивает он.
Я невольно опускаю голову.
- Марри, пожалуйста…
Алекс, услышав голос отца, вбегает в кухню и с порога начинает упрашивать сразиться с ним в видеоигру.
- Может, покажешь папе новую игрушку в ресторане? - предлагаю я, радуясь передышке.
- Мы идем в ресторан, вот как? У меня есть четыре часа, чтобы провести их с детьми, и они уже распланированы. Как мило.
- Ну, один час ты потратил, потому что опоздал, - бормочу я.
Марри сдергивает с вешалки пальто Алекса, набрасывает сыну на плечи. На кухне появляется Флора. Она явно рада отцу, хотя и столь же явно грустит оттого, что покидает меня, пускай лишь на пару часов. Ее тоже быстро облачают в пальто.
Они уходят, впустив в кухню порыв ледяного ветра.
- Привезу их в десять, - бросает напоследок Марри таким знакомым небрежным тоном.
- В девять! - кричу я зло.
Остаток вечера молча сижу рядом с матерью и думаю о том, что случилось с моей семьей.
Марри
Могло быть и лучше. Я собирался поцеловать ее, когда вошел в дом, сказать, как замечательно она выглядит, хотя веки у нее опухли, а волосы явно нуждались в расческе. Я думал надеть новые брюки и починить машину. И если бы все прошло хорошо, пригласил бы Джулию присоединиться к нам… Флора показывает, что хочет в туалет.
- Сторожи стол, приятель, - говорю я Алексу. Он уже собрал фрагменты головоломки на подставке.
- Хорошо, пап.
Дело не в том, что она не хотела меня видеть. Я же знаю Джулию. Господи, я знаю ее чуть ли не с рождения! Она почти не смотрела на меня, пялилась на чайник, на пол, на свои ногти. Значит, у меня есть надежда. Обычно Джулия избегает смотреть на то, что хочет получить. Следовательно, она хочет меня.
Размышляю об этом и улыбаюсь. Флора выходит из женского туалета.
Помыла руки? - жестами спрашиваю я, она демонстрирует маленькие, еще влажные пальчики.
Мы возвращаемся к столу. Пицца недурна, но ем я машинально. Для Алекса колбаска пепперони чересчур острая, и я отдаю ему половину своей пиццы. Прошу сына еще раз перечислить, что на прошлой неделе подарил ему Санта, и он с удовольствием рассказывает о подарках, к которым я не имею отношения. Под конец сын заявляет, что Санта-Клауса не существует и нечего считать его ребенком.
Флора нетерпеливо требует ванильного мороженого, и когда его приносят - потому что я не в силах ей отказать, - выясняется, что у мороженого те же цвет и запах, что и у ее волос, и я вспоминаю, какой она была в младенчестве и сколь сладкой и цельной была тогда жизнь.
- А что случилось с той девочкой, которую мама нашла на лугу? - Алекс с рекордной быстротой расправился с шоколадным мороженым.
- С Грейс Коваттой?
Какой смысл скрывать имя? Оно во всех газетах. В деревне Уизерли, если кто стукнется головой, уже большая новость, так что сейчас местные жители пребывают в упоении. Спустя пару часов после того, как Джулия обнаружила девочку, журналисты разбили лагерь вдоль слякотных обочин деревни, и спутниковые тарелки, обращенные к небу, торопливо принялись рассылать шокирующую весть. Минуло несколько дней, но в "Трех подковах" по-прежнему торчат репортеры, охочие до информации и домашней стряпни.
- Ее избили, приятель. Но она выздоровеет.
- А кто на нее напал?
- Полиция старается это узнать. - Мне не хватает слов, чтобы объяснить одиннадцатилетнему мальчику смысл жестокого нападения.
- Но как они узнают?
Алекс мечтает стать полицейским, когда вырастет, - как дядя Эд.
- Они проведут криминалистическую экспертизу. Допросят девочку. Обыщут территорию.
Довольно. Я видел, как случившееся подействовало на Джулию, и не хочу вмешивать сына, каким бы взрослым он ни пытался казаться.
Пойдем, - показываю я Флоре. - Как насчет горячего какао на лодке?
===.
Хорошо, что тропинка, ведущая к берегу, подмерзла и затвердела. Если Джулия заметит глину на обуви, она сразу заподозрит обман, а мне меньше всего хочется ее обманывать, а то она скажет, что в таких делах я мастер.
- Осторожно!
Алекс переступает зазор, в котором плещется вода, и запрыгивает на заднюю палубу, а Флора коротко ахает, когда я подхватываю ее за талию и ставлю рядом с братом.
Не подходи к краю, - в тысячный раз показываю я девочке, и она раздраженно приставляет к голове большой палец:
Знаю.
Ей восемь лет, но она куда умнее меня.
Я подаю детям дымящиеся кружки с какао, и вскоре в каюте уже тепло и уютно. Через полчаса я подбрасываю угля, и плита так нагревает воздух, что становится невыносимо. Я слегка приоткрываю люк.
- А почему бабушка не разговаривает? - спрашивает Алекс. - Она что, тоже оглохла, как Флора? - У сына уже проступает пушок над верхней губой, и я думаю, что можно по пальцам одной руки пересчитать годы, оставшиеся до того момента, как он начнет бриться. - Мама говорит, что бабушка онемела.
Это территория Джулии. Слышу, как под ногами потрескивает лед.
- Твоя бабушка тоже больна. - В моем сознании ее немота невольно сплелась с историей Грейс Коватты; два несчастных случая, перевернувших жизнь Джулии, связаны, хочу я того или нет.
Папа, а почему ты не пьешь какао? - это заботливая Флора.
Не хочу, - отвечаю я.
Она спрашивает, разве мне не хочется пить после острой еды, и я, верно поняв ее, наливаю себе виски. Мы целый час смеемся, рассказываем друг дружке истории и лежим, закутавшись в толстые одеяла, на палубе, выжидая, когда повсюду разольется лунный свет и можно будет увидеть в воде зубастую щучью пасть. Но мы видим в воде лишь наши веселые улыбки.
===.
В двенадцать лет Джулия едва не утонула. Я могу показать на ее теле все отметины и шрамы, рассказать о случаях, оставивших их. Лето выдалось такое жаркое, что, когда мы полуднем катили на велосипедах по шоссе, асфальт был словно густая патока. "Не гони!" - кричала Джулия. Ее волосы сверкали на солнце, подпрыгивая завитками красного золота. Она изо всех сил пыталась за мной угнаться, а я отчаянно крутил педали. Глупо, конечно, но для меня было важнее продемонстрировать Джулии, что я езжу быстрее всех, чем подождать ее. Мик, на пять лет меня младше, помог ей снести велосипед на берег и перекинул через перелаз у пруда; велосипед он при этом задрал до нелепости высоко, желая показать, как он силен. А я должен был присматривать за ними.
Втроем мы устроились на мостках, врезавшихся в пруд. Удочка принадлежала Мику. Я захватил наживку. Джулия лежала на теплых досках, а мы спорили, кому насаживать червей. Солнце щипало нас за шеи, и тонкие ноги Джулии покраснели.
- Кто хочет искупаться? - спросила она, резко приподнявшись. Возможно, ей надоело слушать наши пререкания или же просто стало жарко, но не успели мы опомниться, как она стянула майку и в лифчике и шортах подошла к краю мостков.
- Только не ныряй, Джу, - сказал я, вспомнив, что обещал ее матери.
И все-таки наживка меня заботила в тот момент больше. Я так и не поднял на нее взгляд. На воду мы посмотрели, лишь когда собрались закидывать удочку. О Джулии напоминала уже затихающая рябь.
- Где она? - Глаза метались по поверхности пруда. - Джулия! - крикнул я и ладонью прикрыл глаза от солнца. Я ждал, что из воды вынырнет ее напряженное лицо, она жадно втянет воздух и улыбнется. - Джулия!
- Не знаю, - ответил Мик. - Да что с ней станет…
И если бы солнечный свет в тот день не был столь резок, я бы вряд ли разглядел ее лицо в сумеречной глубине. Она плыла на спине - ноздри раздуты, глаза широко раскрыты, а из виска струится тонкая красная ленточка.
- Черт, - выдохнул за моей спиной Мик, когда я спрыгнул с пристани.
Нырнув, я схватил ее, вырвался из воды и крикнул Мику, чтобы он помог мне вытащить ее. Не знаю, как нам это удалось, но мы вытянули ее по гнилым мосткам, в кровь расцарапав спину. В тот день мне больше всего запомнилось, какие мягкие у нее губы. Я впервые поцеловал Джулию Маршалл.
===.
- Ты опоздал, - сурово говорит она.
Выдавливаю улыбку. Вдруг Джулия растает, как в детстве? Но ей не до улыбок. Дети протиснулись внутрь, я же застрял на пороге. Наполовину снаружи, наполовину внутри дома, в котором провел три четверти детства.
- Всего на полчаса, - оправдываюсь я, бросая взгляд на часы. Но где же часы, удивляюсь я, рассматривая пустое запястье. Понадобилось несколько секунд, чтобы до меня дошло: я не помню, где их оставил.
- Ha два! - вопит она. - Я чуть с ума не сошла!
Джулия пытается захлопнуть дверь, но не может, мешает моя нога. Я смеюсь, хотя боль зверская. Крики Джулии глохнут, щеки ее розовеют. Она распахивает дверь, подается ко мне. Она совсем близко - на расстоянии удара или поцелуя. Мы практически соприкасаемся носами, и я улавливаю внутри дрожь инстинкта, предупреждающую - отступи, и поскорее. Но я не обращаю на совет внимания, до того хочется хотя бы на секунду ощутить близость Джулии. Возможно, другого шанса и не будет.
- Ты пил. Я доверила тебе детей, машину, а ты пил, черт побери! - Она делает глубокий вдох и морщится от отвращения. - Господи, Марри! Да как ты мог? - Она бьет кулаками по стене.
- Ты только подумай: дети… машина. Знаешь, Марри, такого болвана, как ты, еще поискать.
Она падает на стул и прячет лицо в ладонях.
- Ты ошибаешься. Я выпил позже.
Джулия поднимает глаза:
- Это когда же?
- На лодке. - Я прикусил язык. Вырвалось все-таки!
- Когда же ты поймешь, что я не хочу, чтобы мои дети поднимались на это корыто?
- Я приготовил им какао, и мы пытались разглядеть рыбин в лунном свете.
Джулия вздыхает.
- Если бы они упали, ты бы этого даже не заметил, потому что ты был… - Она не в силах произнести это слово.
- Пьян, Джулия? Ты это имела в виду?
Она кивает, на меня не смотрит.
- И они бы утонули, как ты тогда? Ты упала в пруд, а я тебя вытащил…
Мы возвращаемся в тот день. Солнце жарит вовсю, прожигая дыры в нашей коже, а я высасываю из ее горла бурую жижу. Рядом надрывается Мик, но я не слышу. В груди Джулии что-то клокочет. И вот она снова жива. И глаза ее снова наливаются синевой. Я не смею признаться себе - старший брат ее лучшей подруги, вызвавшийся присмотреть за малышней, - что мои поцелуи длились дольше, чем требовалось.
- Я выпил немного виски, Джулия. Одну или две порции. Вот и все. Мы сидели в лодке и выглядывали рыбину в воде. Было весело. Пицца и мороженое им надоели. Мне очень жаль. Я не хотел тебя расстраивать.
- Сегодня одну порцию. Завтра две. На следующий день - три. - Она взвешивает в руке чайник.
- Теперь все по-другому.
- Неужели?
Джулия поворачивается к плите, и я ее не узнаю. Изгибы тела, мягкость, сияние - все пропало. Она похудела, стала хрупкой - вот-вот разобьется. И тут появляется он, подходит к Джулии, вдыхая воздух, которым должен дышать я, произносит слова, которые вертятся на языке у меня. Джулия отводит взгляд, а я смотрю то на нее, то на него.
- Все будет хорошо. - Его глубокий голос даже мне кажется убедительным. Меня он еще не заметил, но я-то замечаю, как его рука ложится на плечо Джулии. - Поверь. - Эффектная улыбка.
Джулия дергается и в упор смотрит на меня. Поправляет завиток волос.
- Дэвид, - нервно произносит она. Я понимаю: ей хочется как можно быстрее с этим покончить. Джулия не стала бы выставлять его напоказ. Она боится причинить мне боль. - Это Марри, отец Алекса и Флоры.
Дэвид оборачивается.
- Рад познакомиться, Марри. Дети у вас чудесные. - Я даже не заметил, как он пересек кухню, но ко мне уже тянется ладонь - для ритуального рукопожатия, которое подтвердит, что такой расклад меня устраивает. - Я доктор Дэвид Карлайл, - добавляет он, - лечащий врач Мэри.
Я молчу, потом тупо спрашиваю:
- Правда?
Беру его руку, ощущаю теплую гладкость кожи и понимаю, что вот он - момент, когда Джулии наконец удастся от меня ускользнуть.
- Твоя мать сейчас спит, - обращается он к Джулии, - лекарство поможет ей отдохнуть.
- Спасибо, что зашел, - мягко говорит Джулия. На меня она больше не смотрит. Я наблюдаю, как она сжимает губы, разглаживает свитер, выпрямляется. Она явно рада, что момент, которого она боялась, миновал безболезненно.
- А я и не знал, что бюджет министерства здравоохранения позволяет докторам наносить домашние визиты.
Дэвид молчит, обдумывая мое замечание. По лицу его разбегаются дружелюбные морщинки.
- В принципе, вы правы. Но Мэри - особая пациентка. Джулия очень беспокоится о ней, и я решил зайти. Мне несложно. - Докторская улыбка буквально озаряет кухню.
Теперь понятно, почему Джулия ослеплена.
Джулия
Наступило Рождество. Мы извлекли из чулок подарки, съели индейку, запустили фейерверки и, как обычно, покатили в Уизерли, чтобы поздравить маму. Она не любит без надобности покидать ферму. Но в это Рождество все было иначе, словно из нашей жизни выкачали энергию.
- А у папы будет индейка? - спросил Алекс, когда мы ехали по шоссе к Нортмиру.
- Захочет - приготовит.
Я и не задумывалась, какой рождественский ужин ожидает Марри. Попыталась отогнать эту мысль, но безуспешно.
- А подарки? - не отставал Алекс.
Образ праздника, который его отец провел в одиночестве, стал еще более мрачным. Мы свернули к ферме, и я про себя выговорила маме за переполненный почтовый ящик - похоже, его не опустошали уже несколько дней. Резко затормозив, я выскочила из машины и сгребла отсыревшие газеты. Ветер с дождем хлестали лицо.
- Знаешь, мы можем собрать для него что-нибудь вкусное, когда он заедет за тобой завтpa. - Я вытерла лицо и вырулила на длинную подъездную дорожку.
Алекс не спешил радоваться.
- Вы с папой вечно заняты и подарки друг другу не купили. А у нас с Флорой для вас общий подарок.
Я хотела сказать, что в этом году все иначе, потому что мы с папой расстались. Мы больше не любим друг друга. И не собираемся ничего дарить. Но ради Алекса я готова была купить Марри подарок - как только откроются магазины. Мы красиво завернем его, напишем открытку, и Алекс с Флорой преподнесут его отцу на второй день Рождества. Но Алекс все не успокаивался. Когда мы остановились у дома, он предложил купить бутылку виски - "Ведь папа его любит, правда?".
Я расстегнула ремень безопасности и помогла освободиться Флоре.
Мы приехали, - оживленно показала она и вынырнула из машины навстречу Мило. Он почему-то не особо обрадовался нам, да и вообще выглядел странно: грязный, понурый.
- Мило, что случилось, малыш?
Взгляд мой наткнулся на катышки навоза, они были повсюду на обычно безупречно чистой галечной площадке. У крыльца две козы увлеченно обгладывали растения в горшках. Веревка, на которой сушили белье, оборвалась, на траве валялись простыни. Рядом с козами суетились цыплята.
Далеко не идиллическая картинка деревенской жизни, которую обычно являл миру Нортмир. Так непохоже на мамину ферму Она бы такого просто не допустила.
Я постучала в заднюю дверь, но ждать ответа не стала. Вытащила из сумки ключи, и мы быстро вошли внутрь. Очаг в кухне не горел, и это само по себе было странно. Обычно оранжевые угли в камине мерцают с сентября по март, обогревая весь дом.
- Мама! - позвала я. - Мы приехали.
У меня заныло сердце.
- А куда ушла бабушка? - удивился Алекс.
Пальто мы так и не сняли.
- Мама! - Я распахнула дверь в коридор и крикнула уже во весь голос, чтобы было слышно по всему дому: - Мама, это мы! Ты здесь?
Странно, что не видно и ее подопечных, уж их-то должно было взволновать появление гостей. Я с ними еще не встречалась и, по сути, мало что знала о брате и сестре, которые недавно поселились у мамы, взявшей их под опеку. Но в доме стояла тишина, нарушаемая лишь нашим дыханием да клацаньем когтей Мило по каменным плитам кухни.
- Дети, вы подождите здесь. И Мило пусть побудет с вами. Мне кажется, он истосковался по ласке.
Я обратилась к Флоре, предлагая ей позаботиться о Мило. Руки у меня дрожали, и лицо дочери напряглось.
Оставив детей в кухне, я поднялась по лестнице. Наверное, у нее грипп, а может, расстройство желудка и она не встает с кровати, пыталась я себя успокоить. Когда же мы разговаривали в последний раз? Обычно это происходит раз в неделю, и сейчас мы созванивались каких-то три дня назад. И она прекрасно себя чувствовала, радовалась приближению праздника, хотя так и не согласилась встретить Рождество у нас. Слишком уж она привязана к ферме. Только здесь она чувствует себя в безопасности.
- Мама, ты дома? - Я больше не кричала. Старалась говорить веселым голосом - а вдруг окажется, что с ней все в порядке и она просто зачиталась у себя в спальне, в обществе чашки горячего чая и коробки салфеток. - Мама!
Я заглянула во все комнаты второго этажа, затем поднялась в отремонтированную мансарду над амбаром, где жили приемыши.
- О, привет! - преувеличенно весело поздоровалась я, увидев в сумраке два бледных лица. - Меня зовут Джулия. Вы не видели Мэри? - Мама всегда настаивала на том, чтобы дети называли ее по имени.
Они пожали плечами. Мальчик и девочка, подростки. Кажется, в этот раз маме досталась сложная задача.
- Вы видели ее сегодня?
Я заметила на полу упаковочную бумагу. Похоже, им выдали подарки.
- Да, - ответила девочка. - Она где-то здесь. Но она с нами не разговаривает. Даже не пожелала счастливого Рождества.
- Ну что ж… Тогда я желаю вам счастливого Рождества. Потом познакомимся поближе.
Спустившись по лестнице, я заглянула в кабинет, столовую, кладовку и, наконец, в гостиную, которую, если честно, в последний раз использовали по назначению, когда хоронили дедушку. В доме жило несколько поколений Маршаллов.
- Мама, - окликнула я, вздохнув с облегчением. Она сидела в синем плюшевом кресле. - А я уж забеспокоилась. С тобой все в порядке?
Мама смотрела на погасший камин. В доме было так холодно, что дыхание паром вылетало изо рта. Я медленно подошла к ней, опустилась на корточки, ослабев от страха. Неужели она умерла?