Ракетный гром - Камбулов Николай Иванович 6 стр.


- Серьезно? Боюсь, не рано ли из меня делают эталон. А как сорвусь? В жизни все бывает. Игорек...

- Ты не веришь в свои силы? Или что скрываешь?

- Скрывать не умею, я как на ладони, виден со всех сторон. - И, подумав о чем-то, попросил Шахова: - Будешь в городе, купи мне два билета в кинотеатр, на любой фильм. Купишь?.. Вместе пойдем...

- Со мной?

- Игорь, пощади, ты мне надоел и без того. Пошли, слышишь звонок?

Они вернулись в зал.

Зайцевой на месте не оказалось, теперь она сидела с группой девушек-связисток в заднем ряду. Узлову неудобно было поворачивать голову назад. Он увидел, как приосанился ефрейтор Цыганок. "Неужели первым выступит? - подумал Узлов. Цыганок еще никогда не выступал на партийных собраниях, и Дмитрий опасался за подчиненного. - Понесет его от повестки дня". Но первым выступил Добрыйдень. Он говорил робко, только под конец своей речи вдруг осмелел:

- Средний результат устойчивости построен не на песке. Старший инженер-лейтенант Шахов произвел научное исследование приемов и методов, которые мы применяем сейчас...

Речь сержанта понравилась Узлову, понравилась тем, что Добрыйдень назвал фамилии рядовых специалистов, обойдя его, Узлова, и тем, что похвалил Шахова. "В сущности, если правду говорить, то основной пружиной был ты, Игорек, давил на меня безжалостно", - с благодарностью подумал Узлов о Шахове.

- Слово имеет ефрейтор Цыганок. - объявил Савчук и почему-то посмотрел на Малко: видимо, ожидал его выступления.

"Сробеет перед аудиторией", - вновь затревожился Узлов. Цыганок погладил ладонью верх трибунки, прокашлялся.

- Волнуюсь, товарищи. - Его глаза забегали по залу, словно он искал сочувствия. - Я не по-научному, по-простому хочу сказать. В груди так молотит, аж в ушах отдает, как на артиллерийском полигоне...

По залу прокатился смешок. Пропел Волошин: "Константин такой, про него не скажешь, что он виден как на ладони". Узлов еще больше заволновался: "Понесло, понесло!"

- Тут не до смеха, когда в груди так стучит. - продолжал Цыганок. - Есть у нас хорошие специалисты - электрики, вычислители, гтланшетисты, механики-водители, командиры. Нам предлагают научиться заменять друг друга и даже подменять офицеров на случай временного отсутствия таковых. Это уже не компот, товарищ Добрыйдень, - академия, школа, учеба. Так я говорю?

- Правильно!

- Верно!

- Согласны!

Цыганок повернулся к президиуму, увидел, как Громов что-то записывает в блокнот, а Бородин подмигнул ободряюще, и еще больше воодушевился:

- Мы в своем взводе давно подменяем друг друга. А как же иначе! Иначе нельзя. А вдруг кто заболеет? Взаймы, что ли, пойдешь просить специалиста? Не дадут, а если дадут, то всучат не иначе как "тузика", потому как добрый солдат и в своем взводе не помеха. Но у нас хворают редко, еще помнят давнишний случай со мной. В спину мне начало стрелять, от нижнего места до лопаток, пошел к врачу, а он прописал мне двадцать пять присядок. С той поры я не болею. Спортом излечился...

Зал опять взорвался хохотом. Костя продолжал:

- Но все же бывают и другие причины, по которым может выйти из строя ракетчик... Я за то, чтобы наши специалисты могли работать в две руки. Тогда, товарищ Шахов, средний результат устойчивости будет еще выше.

Скажу и о командирах. До чего же им бывает трудно! Особенно командирам взводов. Командир взвода - это Фигаро. Он и руководитель политзанятий, он и в парке вкалывает наравне со всеми специалистами, он и... проводит другие занятия, в техническом кружке преподает математику или электронику и ходит на командирскую учебу. Иной раз посмотришь на командира взвода, и душа в пятки уходит: какой леший потащил его в военное училище? Отслужил бы рядовым или сержантом и потом посвистывал бы на "гражданке" вольным казаком: захотел - пошел в молодежное кафе, там есть и квас и водка, выбирай, что душа принимает. Захотел - устроился в институт, учись себе без ночных тревог и марш-бросков - сам себе распорядитель, милиционер и профессор...

В армии приходится ходить по линейкам, по квадратам, не смей срезать углы, если даже мокро под мышками, не смей сворачивать в переулок, если даже оттуда смотрят на тебя девичьи глаза, в которых чертики играют... Так вот я и говорю, надо командиров взводов немного раскрепостить, чтобы хоть, по крайней мере, они в отпуске или, прихворнув, в госпитале не думали, что без них во взводе солдаты варят компоты. Есть у нас специалисты и со средним и высшим образованием. Дай им указки в руки - они без запинки прочитают вот эти таблицы, по которым старший лейтенант Шахов вывел на примере нашего взвода устойчивость среднего результата и доказал возможность освоить новую технику значительно быстрее, чем отводится учебной программой. Указку дайте таким солдатам и сержантам, они при случае всегда смогут подменить командира взвода...

Я уже освоил специальность механика-водителя. Пашка Волошин помог. Теперь, если с ним, не желаю ему этого, что-нибудь случится, ракетная установка будет выведена на огневой рубеж. Так что империалистам радоваться не придется, если мой друг, товарищ Волошин, временно выйдет из строя. Враги все равно получат свою порцию огня...

Цыганок сошел с трибуны. В зале с минуту стояла тишина. Малко пересел в первый ряд. Шахов делал какие-то знаки Узлову, видимо, просил его выступить, но Дмитрий сделал вид, будто не замечает этого. Бородин шептался с Савчуком, тот покачивал головой и все поглядывал на Цыганка.

Савчук наконец объявил:

- Слово предоставляется старшему лейтенанту Малко Михаилу Савельевичу.

Речь созрела мгновенно, как только понял смысл выступления Цыганка, вспомнились прежние взгляды генерала Гросулова на почины и "коллективный ум" в армии. Даже восстановились в памяти отдельные гросуловские фразы.

- Жизнь войск - это царство определенной регламентации, установленного порядка, - начал Малко, слегка наклонившись вперед. - Нигде, ни в одной области человеческой деятельности не требуется такой четкости, такого строгого порядка и персональной ответственности! - воскликнул он. - Да, именно персональной ответственности! - повторил оратор. - Каждый военнослужащий поставлен строго на свое место, за которое он отвечает перед народом. Вообразите машину, в которой каждый винтик на своем месте. Теперь переставьте, скажем, маховичок на место ведущей шестеренки. Во-первых, этого нельзя сделать, во-вторых, если даже и можно поменять кое-какие части местами, машина забарахлит, остановится...

- Куда он клонит? - шепнул Громов на ухо Бородину.

- Улавливаю, командир, похоже на старые речи Гросулова.

- Скажете: то машина, а мы люди! - вновь воскликнул Малко. - Верно! Люди умнее машин. И плохие мы были бы командиры, если бы смотрели на армию только как на машину, не были бы мы тогда марксистами!

- Вот теперь правильно, - заметил Бородин и полез в карман за папиросами, но, спохватившись, что он находится в президиуме, толкнул Громова в бок: - Слышал?

- Не торопись...

- Я внимательно слушал доклад и выступления. Товарищ Цыганок, разве можно переставить маховичок на место шестеренки? Он там не сработает, как и шестеренка окажется не у дел на месте маховика. Нет, успех дела определяет не взаимозаменяемость, а правильная расстановка специалистов, ответственность каждого. Учел ли это товарищ Шахов в своем научном сообщении? Думается, что нет. Он расхвалил взвод Узлова и на этом основании сделал вывод: боевые пуски можно подготовить раньше срока. А как быть, если в одном взводе хороших специалистов хоть отбавляй, а в других кот наплакал?.. Вот и пусть мне ответят, как быть? - Он окинул зал: ракетчики молчали, и Малко понял, что и на этот раз его речь не останется без внимания. Сходя с трибуны, он пожалел о том, что на собрании нет генерала Гросулова, как бы тот поддержал его!

Когда собрание закончилось. Малко подошел к Бородину.

- Разве я не прав? - спросил он.

Степан обратился к Савчуку:

- Петр Захарович, волнуется товарищ Малко, ответь ему, прав он или нет. - И, видя, что Савчук в затруднении, сказал: - Придумали вы, Михаил Савельевич, насчет маховиков и шестеренок, от них давно отказался даже Петр Михайлович Гросулов. Солдаты высшую математику изучают, с электроникой на "ты", а вы - "шестеренки"! Старая песня, и не вам ее петь. Что касается расстановки специалистов, надо подумать, возможно, вы и правы. Будет свободное время, зайдите ко мне. - Бородин подал руку Малко: - Заходите.

XIII

После открытого партийного собрания собрались и комсомольцы подразделения, в который входил взвод лейтенанта Узлова. Цыганок страшно удивился тому, что на нем первогодок Гросулов вызвал его на социалистическое соревнование. Костя не только удивился, но и обиделся: "Салажонок, ты попотей годика два, потом меряйся силами". По представлению Цыганка, "противник" явно был не тот, кто мог бы распалить его в борьбе за освоение новой техники: "Не та вешка, на которую можно равняться".

Несколько дней Цыганок присматривался к рядовому Гросулову, пытаясь понять, сам тот вызвал его на соревнование или кто подсказал. Но, ничего не поняв, наконец решил высказать свою обиду сержанту Добрыйдень.

- Вася, дорогой ты мой секретарь комсомольский, можешь ты дать мне, ефрейтору Цыганку, служебную характеристику?

Они готовились заступить в очередной наряд, повторяли необходимые статьи из Устава внутренней и гарнизонной служб. Добрыйдень захлопнул устав, с недоумением посмотрел на Цыганка: "Куда он целится?"

- Я серьезно спрашиваю, - сказал Цыганок.

- Для чего она тебе потребовалась? Или решил поступать в военное училище?

- Вообще-то думка есть такая, - начал Цыганок, морща лоб.

Добрыйдень подумал: "Сейчас его прорвет, не остановишь". Однако желание узнать, для чего потребовалась характеристика, удерживало сержанта остановить Костю.

- Думка такая есть, товарищ сержант... - Цыганок поднялся, заходил по комнате. - Когда я писал афиши в клубе одесских портовиков, часто видел офицеров - и капитанов, и майоров, и даже полковников... Одесса-мама, до чего же они красивые казались тогда! Идет офицер, галуны на нем горят, ордена по всей груди... Ах, таким бы стать мне, надеть бы форму, мундир, брючки навыпуск, ботиночки, фуражечку парадную, кортик - и в клуб: "Здравствуйте, биндюжники! Это я, Костя Цыганок! Бачите, шо оно стало со мной!"

И еще казалось мне, Вася, что офицеры, служа в армии, только и занимаются тем, что совершают красивые подвиги, ходят к портным, чтобы примерить новый мундир, командуют солдатами: "Приказываю с одного выстрела разнести в щепы мишень-танк". Бах - и нет танка. "Приказываю: "крутить солнце" на перекладине!" И солдат рванул "солнце", аж зарябило в глазах от быстрого вращения.

И никогда не думал в то время, что эти щеголеватые по тогдашнему моему представлению мужчины, обыкновенные работяги, трудяги, каких свет еще не видел. Оказывается, они так же порой потеют, как молотобойцы в кузнице или горновой у мартена. Оказывается, прежде чем приказать подчиненному выполнить то или иное дело, сами они, засучив рукава, не раз и не два практически показывают, как это дело надо править, чтобы какой-нибудь Пашка Волошин или рядовой Гросулов не сварил компот. А компоты все-таки варят, и офицеры попадают на ковер к начальнику. "Что там у вас случилось, доложите, товарищ лейтенант?! А случилось что? Какой-то парень из Рязани или Баку по-домашнему ругнулся на дневального: "Не кричи под ухом, видишь, сапоги мои кто-то надел, босой, что ли, в строй побегу? Не война, жертв не будет". И пошла перебранка. А командира на ковер. "Научите солдата на ночь класть обмундирование строго на определенном месте". Научите! Не так-то легко. До этого солдат всю жизнь раздевался как попало: сорочку бросит в одной комнате, штаны в другой, а ботинки в коридоре, возле двери. Разные люди приходят в армию. Приходят и баянисты, - подчеркнул Костя, увидев прошедшего с половой щеткой в умывальную комнату рядового Гросулова. - У таких в голове одна музыка. Командиру от этого не слаще, ибо музыкой командир экипажа не сколотит, классности у подчиненных не добьется. Одним словом, Вася, форма, галуны - это лишь малюсенькая частица командирской жизни, остальное - сплошные заботы, трудовая крутоверть...

Добрыйдень, воспользовавшись тем, что Цыганок умолк, заметил:

- Пасуешь, трудностей боишься?

- Побаиваюсь, окончу училище, потом вдруг не справлюсь со взводом... И погонят меня взашей из армии. Не сразу, конечно, погонят, это я знаю. Сначала будут воспитывать, четыре года в училище воспитывали, а сейчас начнут воспитывать сызнова, как младенца за ручку поведут: "Ну, топай ножкой, раз! Ай да молодец! Теперь второй: прыг-скок". И на руки меня - цап: дорогой наш лейтенантик - в щеки поцелуют, порадуются. Как же, два шага сделал при поддержке других. Но самостоятельно споткнулся. Будут воспитывать дальше. Ротный вызовет для объяснений. Потом секретарь партийный скажет: "Зайдите ко мне, товарищ Цыганок". Зайду. Вместо того чтобы, например, сказать вот так: "Зря вас учили четыре года", - секретарь, он терпеливый товарищ, произнесет: "Что же это делается, товарищ Цыганок? Умный вы человек, а безобразничаете". Понимаете, умный! Но безобразничаю! Лестница воспитания длинна, и по ней мне ходить да ходить, еще впереди командир дивизии, командир части, партийное бюро, общее собрание коммунистов, а там и суд офицерской чести. Годок повоспитывают... так уж принято, чтобы сразу не обижать человека... Сразу обижать нельзя, а вдруг нервы не выдержат, жалобу напишет или письмо в редакцию. А газет у нас много, возьмет да во все сразу и пошлет. А там, в редакциях, говорят, к жалобам особое отношение, какой бы эта жалоба ни была, берется она на строгий учет, нюхают ее и так и эдак, обсуждают на редакционных заседаниях и собраниях, словно бы очередной пятилетиий план развития народного хозяйства СССР. Жалобы - штука серьезная, поэтому так долго некоторых воспитывают...

- Выговорился? - спросил Добрыйдень, который уже начал понимать, что Цыганок действительно куда-то целится, но никак не может открыть свою "мишень".

- Чуток еще, товарищ сержант, потом уж о служебной характеристике...

- Нет, нет, - запротестовал Добрыйдень, - говори прямо: для чего тебе потребовалась служебная характеристика?

- Для порядка...

- Не пойму.

- А вы мне ее дайте - и сразу поймете, - перешел Цыганок на "вы", чтобы подчеркнуть официальность разговора.

- Хорошо, дадим...

- Писать не надо, я не бюрократ, поверю словам. Скажите, что он значит, этот ефрейтор Цыганок, в службе, учебе, ну и как вообще человек?

- Человек? Человек ты с перцем, - засмеялся Добрыйдень. - Но перец твой не горький, однако чувствительный... Эх, Костя, откровенно говоря, зря мы тебя не избрали секретарем комсомольской организации. Хороший был бы секретарь, умеешь ты за живое схватить человека. Честно говорю, умеешь.

- О, поэтому и дали отвод. - загоготал Цыганок. - Прав был старший лейтенант Малко, когда на том собрании сказал обо мне: "Цыганок? Товарищи, я считаю не серьезно выдвигать его кандидатуру на секретаря, заместителем еще можно. Нам нужен не баешник-весельчак, а комсомольский деятель, воспитатель молодежи". - Цыганок вдруг как-то потускнел, подошел к окну и, не оборачиваясь, сказал: - Человек з перцем. В первый раз слышу... Ну, а как ефрейтор, что он значит в ракетных войсках? - Голос его чуть дрожал. И эта дрожь испугала сержанта. Добрыйдень подбежал к Цыганку и, волнуясь, спросил:

- Что с тобой, Костя? Может, кто обидел?

- Вася, а ведь я действительно решил поступить в военное училище.

- Это хорошо. Костя! У меня тоже такая думка.

- Хорошо! Теперь скажи: кто меня вызвал на соревнование? Кто?

- Рядовой Гросулов.

- Он же салажонок. Разве это серьезно? Мне подай такого соперника, с которым можно было бы потягаться и что-то приобрести. Хорошенькое соревнование: я ему знания, опыт, а он мне дырку от бублика. Ничего себе деятели, ничего себе воспитатели молодежи, организовали соревнование.

- Костя, ты не прав. - Добрыйдень, подумав, начал горячо доказывать, что обязанность отличников учебы помогать отстающим и что социалистическое соревнование - это не конкуренция, в которой одни наживаются, другие гибнут. Он говорил долго и под конец, увидев, что Цыганок немного повеселел, сказал: - Ты мастер своего дела, разве твои знания убавятся, если ты другому будешь помогать? Мастер потому и называется мастером, что он имеет учеников и работает лучше их. И прошу тебя, никогда не называй рядового Гросулова салажонком. Это просто не по-товарищески. Понимаешь меня?

Подвижные глаза Цыганка то блекли, то вспыхивали. В душе его происходила борьба: Цыганок опасался, что, помогая первогодку, он может отстать в учебе, и это в то время, когда он твердо решил поступить в училище, а для этого ему нужно находить в твердо спресованных солдатских сутках свободные "окошечки" для подготовки. Но это был Цыганок, тот самый Цыганок, которого боязнь трудностей посещала очень редко и то лишь на мгновение - придет и тут же улетучится бесследно.

- Я этого генеральского сынка обую в тапочки "ни шагу назад". Есть такие шлепанцы, Вася, в которых можно идти только вперед, назад - они соскакивают. Пашка Волошин хорошо знает, что это такое. Пришел он в армию, как известно, сектантом. Его начали просвещать классиками марксизма-ленинизма. Районный лектор Кукушкин говорил ему: "Религия - опиум народа". А Пашка молчал, потому что этот "опиум" ему так же понятен, как старой монахине устройство ракетной установки.

Наш тогдашний секретарь комсомольской организации сержант Околицын - не знаю, чем я ему понравился, - прикрепил меня к Волошину, сказал: "Костя, артиллерия без математики ни шагу вперед, а у тебя девять классов образования, подсобляй товарищу Волошину".

И началась работа. Ты, говорит, сатана, - Пашка-то на меня. А я в ответ: "Нет. Пашенька, нет бога там. Летал Гагарин за облака, посмотрел космос - одно пространство, а бога не обнаружил".

Назад Дальше