"Из чего созданы сны" - это удивительная история, подробности которой навсегда должны были остаться тайной.
Огромная медиа-корпорация, где крутятся баснословные суммы денег, не брезгуя ни чем и умело играя на человеческих слабостях, создает для миллионов людей иллюзорный мир гламура и "сладкой жизни". А совсем рядом существует мир видений и грез человека, который жертвует себя без остатка ради слабых и беспомощных. Между ними вращается хроникер - звезда модного журнала, репортер Вальтер Роланд. Его жизнь полна контрастов. Кто он? Циничный пропойца и сибарит или тонко чувствующий, духовно богатый человек? Редакционное задание вовлекает журналиста в кошмар запутанного клубка событий, где реальное и ирреальное, действительность и бред тесно переплелись друг с другом.
Содержание:
ПОИСК ТЕМЫ 1
МАКЕТ 27
НАБОР 62
КОРРЕКТУРА 83
ВЕРСТКА 97
В ПЕЧАТЬ 111
НАЧАЛО ПЕЧАТИ 129
Примечания 147
Йоханнес Марио Зиммель
Из чего созданы сны
Посвящается человеку, который в этом романе выведен под именем Берти.
Появления этой книги не хотели.
Рукопись в первой редакции была у автора украдена и уничтожена, чтобы любой ценой воспрепятствовать ее публикации.
Автор - журналист - после этого уехал за океан. Оттуда поступали ко мне магнитофонные кассеты с записями, в которых он подробно описывал свои впечатления. Мне были даны авторские права рассказать об этих впечатлениях. Я это сделал и при этом использовал все мыслимые методы для того, чтобы не выдать этого журналиста и всех невинных.
В самом деле совершенно невозможно этими полностью зашифрованными фактами, которые я к тому же излагаю в форме романа, навредить хоть кому-то, и именно благодаря тем многочисленным изменениям, которые я внес.
В соответствии с пожеланием уехавшего (который уже много лет живет под другим именем) я написал эту историю именно так, как когда-то написал ее он, - от первого лица.
Прекрасное стихотворение, которое читает фройляйн Луиза, взято из вышедшего на экраны в 1948 году американского фильма "Портрет Дженни" по одноименному роману Роберта Натана.
Й.М.З.
Я просто хочу сказать, что куда плодотворнее верить в неведомое, чем разочаровываться в знакомых нам вещах. Давайте замолвим доброе слово за Веру, Любовь и подобные нелогичные вещи, и давайте бросим недоверчивый взгляд на реальность и аналогичные продукты разума.
Пэдди Чайефски
ПОИСК ТЕМЫ
1
- И теперь мои друзья этого человека убьют, - сказала мне фройляйн Луиза.
Это было вчера. За окнами ее комнаты стояли старые голые каштаны. Лил дождь, стволы и ветви деревьев блестели.
- Убьют в любом случае. При любых обстоятельствах. - Она счастливо улыбнулась.
- Так вы его наконец нашли? - спросил я.
- Нет, все еще нет, - ответила фройляйн Луиза.
- Ах так, - сказал я.
- Так вот, - продолжала она, - это, как и раньше, может быть мужчина, может, женщина, этот человек. - Готтшальк фамилия фройляйн Луизы. Ее лицо светилось безграничной верой. - Молодой он или старый. Иностранец или немец. ("Нямец", - сказала она. Фройляйн Готтшальк родом из Райхенберга, теперь Либерец, в бывшей Судетской области, и ее речь слегка окрашена чешско-австрийским говором.) Есть ли у него брат, сестра, отец, мать? Какие-нибудь родственники? Может быть. А может быть, у него и никого нет, у этого человека. Профессия? Какая? Любая. Никакой. И то и другое возможно ("визможно").
- Понятно, - сказал я.
- Где его дом? Или он в бегах? ("бягах"). Как его имя? Или ее, если это "она"? Ничего этого пока не знают мои друзья. Вообще пока ничего об этом человеке. Никогда же его не видели, так?
- Да, никогда - ответил я. - И все-таки вы совершенно уверены…
- Да, уверена! Знаете, почему? Потому что я их перехитрила.
- Перехитрили?
- Спорила с ними, пока они сами не завелись так же, как я. Нельзя ведь допустить, чтобы тот, кто сотворил зло, творил зло и дальше. Ради него самого нельзя! Ради него самого! Понимаете, господин Роланд?
- Да, - сказал я.
- Хитро, а?
- Да.
- И они мне пообещали, мои друзья. Поэтому! Мои друзья могут все, нет ничего, чего бы они не могли сделать. Так что я точно знаю: они его найдут, этого человека, о котором еще ничего не знают. И они его избавят, мои друзья, - сказала фройляйн Луиза Готтшальк. У нее белые, как снег, волосы, ей шестьдесят два года, и последние сорок четыре из них она работает воспитательницей. - Можете себе представить, как я рада, господин Роланд?
- Да.
- И вот для моей души, когда они его поймают и дадут ему избавление, настанет лучший день в моей жизни! - засмеялась фройляйн, как ребенок, который радуется предстоящему Рождеству. Дождь стучал теперь по стеклам с такой силой, что каштаны уже едва можно было различить.
Я еще не встречал никого, кто был бы добрее Луизы Готтшальк. Только с тех пор как узнал ее, я понял, что́ на самом деле означают все эти извращенные или утратившие от бессовестного злоупотребления смысл понятия: терпимость, вера в добро, верность, надежность, любовь, мужество и неустанный труд ради счастья, покоя и мира других.
Друзья фройляйн Луизы - это американец, специалист по рекламе с нью-йоркской Мэдисон Авеню; голландец, издатель школьных учебников, - из Гронингена; немец, производитель майонеза, - из Зельце под Ганновером; русский - клоун из Ленинградского цирка; чешский архитектор из Брюнна; польский профессор математики - из Варшавского университета; немец, служащий сберкассы, - из Бад-Хомбурга; украинский крестьянин из деревни Петриково на Днепре; француз, репортер судебной хроники, - из Лиона; норвежец, повар, - из Кристиансанда на самом юге страны, близ мыса Линдеснес; и немецкий студент философии - из Рондорфа под Кёльном.
Друзья фройляйн Луизы совершенно разного происхождения. И у них совершенно разные характер, опыт, предпочтения и антипатии, взгляды и образование. Их объединяет только одно: уже не один десяток лет все они мертвы.
2
Он услышал семь выстрелов. Потом голос отца. Казалось, голос шел издалека. Выстрелы его не напугали - он слишком часто слышал их с тех пор, как был здесь, и в его сне тоже как раз стреляли, но голос отца его разбудил.
- Что? - спросил он, протирая глаза. Его сердце бешено колотилось, губы пересохли.
- Пора вставать, Карел, - сказал отец. Он склонился над кроватью, в которой спал мальчик, и успокаивающе улыбнулся. Отец был стройным высоким мужчиной с широким, высоким лбом и красивыми руками. В этот вечер его усталое лицо приобрело матовый свинцовый оттенок.
- Я говорил с людьми в деревне, - сказал он. - В полночь меняются посты. И ров с водой на пять минут остается без охраны. Тогда мы сможем через него перебраться.
- А если посты не будут меняться? - спросил Карел.
- Они меняются каждую ночь, - ответил отец. - Каждую ночь люди перебираются на ту сторону. Ты выспался?
- Да. - Карел вытянул руки над головой и потянулся. Почти пятьдесят часов назад они с отцом покинули Прагу. Уже почти пятьдесят часов они были в бегах. Выбраться из города было трудно. В переполненных трамваях, на попутном грузовике и пешком они пробирались сложными обходными путями, чтобы избежать чужих солдат и их танковых заграждений и контрольных пунктов. Под конец они ехали по железной дороге, долго, в порожнем вагоне для скота.
Отец знал, что его ищут. Он знал это еще до того, как его предупредили. Все, что надвигалось, что должно было случиться, он ясно осознал уже в первые утренние часы 21 августа, как только новость до него дошла. Его искали, чтобы арестовать, и это показалось отцу всего лишь логически неизбежным. Он не держал зла на тех, кто его преследовал, сейчас это был их долг действовать так, так же как и его долгом было то, что он до того делал. Его действия спровоцировали это, так же, как и действия его и его друзей были спровоцированы деяниями других.
То, что его ищут, сделало отца очень осторожным. Он выверил каждый шаг. До сих пор все шло хорошо, они были почти у границы с Баварией. Еще два километра - и дело сделано. Но эти последние километры были самыми опасными, поэтому отец настоял, чтобы Карел как следует выспался здесь, в маленьком домике у бабушки, матери отца. Только друзья знали, где живет его мать, а они никогда не выдадут.
Старушка жила одиноко на краю деревни. У нее был магазинчик по продаже бумаги и письменных принадлежностей. Когда привозили газеты, продавала и их. Уже два дня газет не было. Бабушка ходила согнувшись, она страдала радикулитом. Отец и Карел пришли к ней, потому что она жила на участке границы, который, как считалось, еще не совсем перекрыли, а значит, через него легче было бежать. И, кроме того, сыну и внуку удавалось еще и попрощаться с бабушкой перед бегством в чужие земли.
- Который час? - спросил Карел.
- Десять, - ответил отец и положил руку на лоб мальчику. - Да ты же совсем горячий! У тебя температура?!
- Нет, - ответил Карел на чешском. По-немецки, в отличие от отца, он понимал мало. Это был трудный язык, вот английский давался ему легче. Английский и немецкий он изучал в школе. - Это из-за львов.
- Каких еще львов?
- На площади Венцеля. У меня во сне. Там было много львов. И еще больше зайцев. У львов были винтовки, и они были просто повсюду, и зайцы не могли от них убежать. У всех львов были винтовки. Они из них стреляли по зайцам. И каждый раз, как выстрелят - так убит.
- Бедные зайцы.
- Да нет же! С зайцами ничего не случалось! Каждый раз, когда лев стрелял, лев же и падал убитым! Сразу. И больше не шевелился. Странно, да?
- Да, - сказал отец. - Очень странно.
- Семь львов выстрелили один за другим, и все семь упали замертво, - сказал Карел. - Тут ты меня и разбудил. - Он отбросил клетчатое одеяло и выпрыгнул голый из высокой, скрипучей бабушкиной кровати, на которой спал. Карелу было одиннадцать лет. У него было крепкое загорелое тело и длинные ноги. Большие глаза, такие же черные, как и его коротко стриженые волосы. Волосы блестели в свете электрической лампы. Карел был задумчивым мальчиком и очень много читал. Учителя хвалили его. Он жил с отцом в большой квартире, в старом доме на Ерусалемской. Если высунуться из окна, можно было увидеть красивые деревья, цветущие кустарники и цветы Врхлицкого сада, и озеро посередине.
Еще малышом Карел каждый день ходил гулять туда с мамой. Это он еще хорошо помнил. Его мать подала на развод и уехала жить в Западную Германию к другому мужчине, как раз накануне пятого дня рождения Карела. И больше от нее не пришло ни письма. Все эти годы почти ежедневно Карел старательно и сосредоточенно смотрел из окна своей комнаты в сторону Врхлицкого сада, в снег и холод, в солнечный зной посреди лета во всей его цветущей красоте. Смотрел на множество молодых женщин, которые, держа детей за руку, ходили по аллеям парка или играли со своими маленькими сыновьями и дочерьми. Карел смотрел из окна, вспоминал их прогулки и надеялся вспомнить свою мать. Напрасная затея! Уже давным-давно он не помнил, как выглядела его мать. Когда в утренний час 21 августа отец поднял Карела с постели, упаковал два чемодана и они поспешно покинули свой дом, чтобы поначалу спрятаться у друзей, тогда среди роз, гвоздик, кустов золотых шаров и клумб с георгинами Карел заметил башни танков с пулеметами, такие игрушечные и призрачные в предрассветной дымке, обещавшей жару наступающего дня. На башнях танков сидели мужчины в чужих униформах, растерянные и грустные. Карел помахал им, и многие из солдат помахали ему в ответ.
- Я уже приготовил твои вещи, - сказал отец и показал на кресло возле кровати. Здесь лежал синий костюм Карела, праздничный, который ему разрешалось надевать только по воскресеньям. - Мы должны надеть все лучшее, - сказал отец. На нем тоже был темно-синий костюм, белая рубашка и темно-синий галстук, расшитый множеством крошечных серебряных слоников. На улице в летней ночи прозвучали два выстрела, один за другим, без промежутка. - Возможно, мы потеряем наши чемоданы или придется оставить их здесь, - объяснил отец.
- Да, потому и эти красивые вещи, - отозвался Карел. - Я понимаю. - Он сел на пол, чтобы натянуть носки. Несмотря на прошлый день с его палящим зноем, в бабушкиной комнате держалась прохлада. Здесь всегда было прохладно, воздух вечно был влажным, и все вещи пропитались сыростью. Во всем доме чувствовался запах плесени и залежалых тряпок. Приезжал ли Карел к бабушке на летние каникулы или на Рождество - в желтом доме с деревянной крышей и крошечной бумажной лавкой, над входом в которую в маленькой нише стоял святой, всегда пахло плесенью. Витрину уже много лет украшали два больших стеклянных шара, наполненных пестрыми матовыми карамельками - бабушка продавала также дешевые сласти. Только эти шары и были в витрине, больше ничего.
Пока Карел натягивал через голову рубашку, отец подошел к узкому окошку, чуть-чуть отодвинул ситцевую занавеску и выглянул на деревенскую улицу, пустынную в лунном свете.
- Проклятая луна, - промолвил отец и посмотрел вверх на круг медового цвета, который плыл по бархатно-темному небу, полному звезд. - А я так надеялся, что будут облака.
- Да, облака было бы хорошо, - согласился Карел. - Завяжи мне, пожалуйста, галстук. - Он всегда говорил чрезвычайно вежливо. Когда отец затягивал узел красного галстука, Карел отклонил голову назад. - Но твою трубу мы ведь возьмем с собой? - спросил он взволнованно. - Она же тебе пригодится в другой стране!
- Обязательно, - сказал отец, низко наклонясь к нему и неловко затягивая галстук. - Мы возьмем оба чемодана и мою трубу.
Отец был музыкантом. На этой трубе, которую он сейчас со своей родины, Чехословацкой Социалистической Республики, хотел перенести в Федеративную Республику Германии, он играл три года. Это была совершенно чудесная труба, Карел часто тоже играл на ней. Он был очень музыкален. Последние три года, до ночи 20 августа, отец работал в "Эст-баре". Это был один из самых приличных ночных ресторанов Праги, он располагался в роскошном отеле "Эспланада" на улице Вашингтона, прямо возле Врхлицкого сада, совсем неподалеку от их квартиры на Ерусалемской.
- Я понесу чемоданы, а ты футляр с трубой, - предложил отец.
- Здорово! - Карел посмотрел на него сияющими глазами. Он восхищался своим отцом, потому что тот был большим артистом и так чудесно умел играть на трубе. Карел, когда вырастет, тоже будет музыкантом, без всяких сомнений! Каждый раз как отец репетировал дома, когда у них еще был дом, Карел сидел у его ног и увлеченно слушал. Его отец, конечно, - самый лучший трубач на свете! Конечно, он был не самым лучшим, но очень хорошим и поэтому уже долгое время руководил своей секцией в Сваз складателю - Союзе музыкантов. Когда началась "Пражская весна", Карелу уже не доводилось слушать репетиции отца. Тогда в их просторной квартире стали появляться много мужчин и женщин, знакомых и незнакомых, они разговаривали с отцом и друг с другом долгими вечерами. Карел слушал. Все говорили о "свободе", о "новом времени" и о "будущем". "Должно быть, это очень хорошие вещи", - взволнованно думал мальчик.
А потом наступил тот вечер, когда Карел испытал бесконечную гордость за своего отца! Сваз шписователю - Союз писателей, пригласил другие творческие союзы принять участие в дискуссии на телевидении. Дискуссия длилась много часов, и рядом со знаменитыми людьми, чьи портреты и имена мальчик знал из газет, он снова и снова видел на телеэкране своего отца и слышал, что он говорит, а отцу было что сказать. Карел мало что понимал из этого, но был уверен, что речь идет только об умных и хороших вещах, и не отрываясь смотрел на экран. Дискуссия продолжалась до половины четвертого утра, телевидение сняло все ограничения по времени, и не будет ложью сказать, что миллионы людей, почти все взрослые в стране, следили за этой передачей и при этом плакали от радости и хлопали ладонями по своим телевизорам, чтобы выразить свое одобрение мужчинам и женщинам, которые говорили то, что хотели сказать, о чем так долго, долго и напрасно мечтали эти миллионы.
Карел заснул в кресле, и когда, наконец, отец вернулся домой (было уже совсем светло), его сын лежал, свернувшись калачиком, перед мерцающим экраном включенного телевизора. Среди многих вещей, которые Карел еще не мог понять, было и то, что из-за этого телевизионного выступления потом, позже, когда пришли чужие солдаты, им пришлось покинуть свой дом, прятаться несколько дней у друзей, а теперь среди ночи бежать. И все-таки это было так, отец сказал, что причиной было именно это.
- Я бы лучше остался в Праге, - сказал мальчик, завязывая шнурки.
- Я тоже, - ответил отец.
- Но это невозможно, - сказал Карел и серьезно кивнул.
- Нет. К несчастью, не возможно.
- Потому что они тебя посадят, а меня отдадут в детский дом?
- Да, Карел.
И так как он всего этого не понимал, мальчик снова начал задавать вопросы.
- А если бы вы тогда не говорили так много о будущем и о свободе, и о новом времени, то чужие солдаты к нам бы не пришли?
- Нет, скорее всего, они остались бы дома.
- И мы могли бы дальше жить на Ерусалемской?
- Да, Карел.
Мальчик надолго задумался.
- И все-таки это было здорово, то, что ты говорил по телевизору, - сказал он поразмыслив. - На следующий день в школе мне все завидовали, что у меня такой отец. - Карел опять задумался: - Они, конечно, и сейчас еще мне завидуют, - добавил он, - и сейчас еще все, что говорили ты и остальные - это здорово. Я никогда не слышал по телевизору ничего такого хорошего. Честно. И родители моих друзей, и все другие люди, с которыми я говорил, тоже нет. Не может же что-то быть очень хорошим, а потом вдруг перестать быть очень хорошим - ведь не может?
- Нет.
- Вот поэтому, - наморщив лоб сказал Карел, - я и не понимаю, почему ты теперь должен со мной бежать и почему они хотят тебя арестовать. Почему?
- Потому что это понравилось далеко не всем людям, - ответил отец Карелу.
- Чужим солдатам это не понравилось, да?
- Да нет, чужие солдаты тут ни при чем, - сказал отец.
- Как это?
- Они только делают, что им прикажут.
- Значит, это не понравилось тем, кто им приказывает?
- Это и не должно было им понравиться, - ответил отец.
- Как все сложно! - вздохнул сын. - Они что, такие могущественные, те люди, которые приказывают солдатам?
- Да, очень могущественные. Но, с другой стороны, и очень бессильные.
- Ну, теперь я уж совсем ничего не понимаю, - сказал Карел.