- Слушаюсь, господин доктор! - Один из лагерных полицейских побежал к бараку охраны.
- Отойди-ка, Вальтер! - сказал Берти. Он лежал растянувшись на земле с "Хасселбладом" в руках. - И вы, доктор, пожалуйста, тоже.
Мы отошли в сторону. Берти фотографировал мертвого мальчика и склонившуюся над ним фройляйн Луизу, и низко, совсем низко над нами пролетела эскадрилья из трех "старфайтеров" с воющими реактивными двигателями. Земля дрожала. Воздух содрогался. На меня вдруг нашла смертельная тоска. Эти три самолета, как черные точки, вонзились в горящий закат. Над красным пламенем на западе угрожающе чернела стена туч. Был виден только маленький краешек солнечного диска. Еще печальнее, чем прежде, показались мне голые кустарники и деревья, темневшие в отблеске заката. Я посмотрел на фройляйн Луизу. Она окаменела в своем горе, не двигалась и не говорила. Низко склонившись, она стояла на коленях над мертвым ребенком.
Я вынул из заднего кармана фляжку, отвинтил крышку и пил, пока не задохнулся.
Мой "шакал" снова отступил. Он вдруг подкрался очень близко.
18
Через четверть часа.
Было уже почти темно. Здесь быстро темнело. Фройляйн Луиза все еще стояла на коленях возле мертвого Карела. Дамы и господа за оградой испарились. Автостоянка была теперь покинутой и пустынной. Пустынными и покинутыми были и дорожки, площадки и поросшая вереском территория лагеря. Подростки разошлись по своим баракам. Калитка возле ворот была заперта.
Охранники ждали криминальную полицию из Цевена. Они могли прождать ее еще долго. Пока даже первая машина, которую они вызвали, чтобы забрали Конкона, до сих пор не пришла. У закрытых ворот стоял на карауле полицейский. Теперь он там стоял! Никто не решался отослать фройляйн Луизу.
- Ну, так что? - спросил я тихо. Мы с Ириной Индиго стояли, прижавшись к стене барака, чтобы нас никто не мог видеть. Я нашел такой уголок. Она смотрела широко распахнутыми глазами в мои.
- Вы хотите отвезти меня в Гамбург?
- О господи, об этом я и твержу! - ответил я нервно.
Берти фотографировал в бараке охраны, где, как и во многих других, горел свет.
- Мы вас отвезем, мой друг и я. Мы поможем вам в поисках вашего жениха. Или вы не хотите?
- Конечно, я хочу… но… только недавно ведь говорили, что ни один человек не должен покидать лагерь…
- Мне и моему другу можно, как только приедет криминальная полиция и получит наши показания. А когда мы выйдем из лагеря, вы тоже выйдете.
- Где? Как? - она дрожала и прижимала скрещенные руки к груди. Воротник ее пальтеца был поднят. Холодало. Я вдруг тоже замерз. Мое пальто лежало в машине, перед въездом в лагерь.
- Вы же слышали, что рассказывал пастор… об этом растрескавшемся бетонном столбе. Это рядом с дорогой в сторону деревни. Это та опора, возле которой стояла Хильда Райтер, пытаясь сбежать, когда она увидела на болоте фройляйн. Вон там, впереди. - Я указал подбородком.
- Но она не смогла выбраться. Не смогла сдвинуть столб.
- Человек не может, - убеждал я. - Но у нас есть машина. Машиной получится. - "Надеюсь", - подумал я.
- Машиной? Какой машиной?
- Моей. Вон она, единственная осталась на автостоянке. И с буксирным тросом. Гарантированно получится. - "Надеюсь", - подумал я. - Сейчас без десяти пять. Криминальная полиция должна быть здесь не позднее чем через сорок пять минут. С десяти часов жду вас возле опоры.
- Но мои вещи…
- Что у вас за вещи?
- Полный чемодан…
- Оставьте здесь! Там же только платья, верно? Можно купить новые. Вам же, надеюсь, ясно, что вы отсюда по-нормальному не выйдете, раз вами с самого начала занялась Охрана конституции.
- О господи, - воскликнула она и неожиданно вцепилась в меня. - Значит, вы все-таки думаете, что все это связано с Яном!
- Да, - ответил я.
- А раньше вы говорили…
- Раньше я говорил неправду. Чтобы вас успокоить.
Теперь я спешил. Мне нужна была эта девушка. Мне надо было ее забрать. Мне надо было ее убедить. И до десяти часов я не мог увезти ее из лагеря, потому что мне ведь еще нужно было отправить Берти в Бремен, чтобы забрать наши вещи и переведенные телеграфом деньги. И потом я должен был поговорить с криминальной полицией. И заключить пару договоров о передаче неимущественных прав. Дел было невпроворот.
- То, что вы задумали, противозаконно, - сказала Ирина. Ее черные глаза были полны печали.
- Естественно, - ответил я. - Итак: будете вы у опоры в десять? Это ваш последний шанс добраться к жениху, я имею в виду - быстро. И выяснить, что случилось в Гамбурге. Да или нет?
- Да, - прошептала она.
- Отлично. Идите сейчас в свой барак. Незаметно. Держитесь, по возможности, в тени. Никто не должен видеть, что…
- Вот вы где, - произнес мужской голос.
Я резко обернулся. Передо мной возвышалась худая фигура Вильгельма Рогге в очках с толстыми стеклами, того, из Ведомства по охране конституции. Я проклинал самого себя. Мне надо было сразу увезти Ирину, сразу после всего, что случилось. Но как я мог это устроить?
- Добрый вечер, господин Рогге, - сказал я.
Он лишь кивнул.
- Я вас повсюду искал, фройляйн Индиго. И мой коллега Кляйн тоже.
- Зачем? - спросила она, запинаясь.
- Мы хотели бы с вами побеседовать, - вежливо ответил Рогге.
- Прямо сейчас?
- Прямо сейчас. Если бы мы не были так перегружены работой, мы бы сделали это еще вчера. Вы первая в нашем списке.
- Первая? - пролепетала Ирина.
- Естественно. Такая видная беженка с таким видным женихом. Всего хорошего, господин Роланд.
- Всего хорошего, - ответил я и проводил их взглядом, пока они не исчезли в сумерках.
Черт возьми, дела были из рук вон! Что же теперь будет? Если Ирина расскажет этому Рогге и его коллеге то, что рассказала пастору и мне, - а ей ничего другого и не оставалось! - тогда Бог знает, что с ней будет и сможет ли она вообще прийти в десять к ограде. Проклятье! Я был вне себя от ярости. Но недолго. Я снова успокоился. Теперь надо было рассчитывать только на свою удачу. До сих пор мне везло в таких делах. Всегда! Тьфу, тьфу, тьфу! Продолжать дело, как будто все идет как надо. Отступиться никогда не поздно. Я посмотрел на мертвого Карела. Уже поползли туманы и накрывали землю. Они клубились над телом Карела и над фройляйн Луизой, которая все не двигалась с места. Я подумал, что это современный вариант Пьеты. (Так опошляешься в моем ремесле!) Да, и я надеялся, что Берти видел это оплакивание и, несмотря на густые сумерки, смог как-нибудь снять эту картину, хотя бы силуэты.
Должно быть, я прислонялся к стене столовой, потому что вдруг услышал множество детских голосов, которые молились по-немецки: "Приди, Иисус, будь нашим гостем, и благослови то, что Ты нам дал, аминь!"
19
- Не поверите, - говорил шофер Кушке, - но что б там ни было, я всё равно берлина.
- В самом деле?
- Смешно, да? - он наморщил лоб. Мы беседовали в его комнате в административном бараке. Полиция и криминалисты находились теперь в лагере, Берти еще два с половиной часа назад выехал в Бремен, чтобы получить деньги и взять наш багаж в "Парк-Отеле". Предварительно я забрал из "ламборджини" пишущую машинку, бумагу, копирку и свое пальто. Я тоже уже побывал на допросе у криминальной полиции. Ничего особенного. Фотографы и эксперты выполняли свою работу при свете прожекторов. Тельце Карела увезла "скорая помощь". Об Ирине я больше ничего не слышал. Тут оставалось только молить Бога. Фройляйн Луизу я тоже больше не видел, с тех пор как встретил ее перед допросом. Внешне она казалась спокойной, но, отвечая на мое приветствие, определенно меня не узнала. Она что-то невнятно пробормотала и шаркающей походкой побрела в ночь, к своему бараку.
Сейчас было девятнадцать сорок пять. За это время я многое успел. У меня уже было несколько заявлений о передаче неимущественных прав. Обратиться к пастору я не решился. Но я повидался с этой Хитцингер, огромной бабой с мощным выменем, жадной до денег, как и до всего остального. Она знала ту же историю фройляйн Луизы, которую рассказал пастор. Только у нее она, естественно, была окрашена ненавистью. Передачу своих прав она оценила в 1500 марок. Двое из четверых полицейских также позволили себя уговорить за 500 марок на брата. Полной неожиданностью стала для меня фройляйн Луиза. Перед ней я довольно сильно трусил. И напрасно.
- Пишите, господин Роланд, напишите обо всем, что случилось, я вас прошу! И обо мне все, что хотите! - Она несомненно долго проплакала. Я разговаривал с ней в ее кабинете перед появлением полиции. - Эти бандиты, которые убили бедного невинного мальчика… Люди должны это прочитать! Они должны это знать!
Она не хотела брать деньги, я почти насильно заставил ее взять их 2000 марок. Все эти люди настолько доверяли мне, что подписались еще до получения денег, которые Берти только должен был привезти. И вот теперь я сидел у шофера Кушке. Он охотно рассказывал о своей жизни. Я сидел напротив, передо мной - пишущая машинка, текст я уже давно напечатал, но Кушке непременно хотел выговориться и довести свой рассказ до конца. Что мне еще оставалось, как только внимать ему?!
- Жил я в Нойкёльне. С женой и дитем. Как раз было два годика, как все этт началось с расколом.
- Да, господин Кушке.
- Честно скажу вам, господин Роланд. Я ведь был в СЕПГ! А как же! Я всё время говорил, если б коммунисты и социалисты держались вместе в конце Веймарской республики, а не били друг дружку по головам, никогда б этт Гитлер не пришел к власти, никогда! Что вы скажете?
- Полностью разделяю ваше мнение, господин Кушке. И если вы сейчас подпишете…
- Еще минутку. Видите ли, я ведь был коммунистом, да. Душой и телом. А потом русские устроили все это с молоком.
- С каким молоком?
- Да вы что, а блокада?! Молоко, и то они перестали пропускать в Берлин. Даже для малышей! Ни грамма, понимаете, ни грамма! Это уж было чересчур! Всё, сыт по горло! Порошок, что привозили американцы на своих самолетах, он же не годился для таких малюток. Такому ребеночку нужно хорошее, цельное молоко. Самое свежее! Ну, тут я, конечно, объявил о своем выходе из СЕПГ и сбежал.
- А ребенок? И ваша жена?
- Крошка Хельга у нас умерла. От плохого питания. А моя Фрида, так та меня бросила. С каким-то пианистом. После смерти Хельгочки наш брак развалился. Ну, ладно. Хватит об этом. Давно этт было. В общем, в сорок девятом я осел здесь. И с тех пор тут. Почти так же долго, как этт бедная фройляйн Луиза.
- Бедная фройляйн Луиза? - спросил я с глупым видом.
- Ну, вы уж, небось, заметили! Она ж слегка не в себе, моя хорошая. Она этт при вас тоже делала? С мертвыми разговаривала?
- Да.
- Во, видите! Ох, ну что за дерьмовый мир! Встретишь порядочного человека, а у него не все дома. Ну, давайте уж вашу бумажку, я подпишу. Слушайте-ка, а как с пенунзами - ваш приятель их в сам деле привезет или как?
- В самом деле, можете не беспокоиться, господин Кушке.
- Не хватало мне еще, чтоб вы меня надули!
- Вы что, не верите людям, господин Кушке?
- Девятнадцать лет здесь, господин Роланд! Вся этт нищета и подлость, что я тут пережил! Обо мне одном вы могли б написать целую книгу. Не, знаете, не. Ище верить кому-то? Этт не для меня! Я больше никому не верю! А, нет, одна все ж таки есть: этт бедная фройляйн Луиза…
20
Мы закрепили петлю буксирного троса на самом верху растрескавшейся опоры, чтобы рычажное усилие было наибольшим. Другой конец нейлонового каната был защелкнут на задней оси "Ламборджини". Я осторожно съехал за деревней с дороги, проехал сквозь кустарник. По неприятно мягкой почве, поближе к ограде. Теперь "Ламборджини" стоял в укрытии, между кустами дрока и можжевельника. Это было необходимо прежде всего из-за мощных ламп на высоких столбах, горевших по всему лагерю, и здесь тоже светила лампа. Было чертовски светло. Ко всему прочему было полнолуние. Безоблачное небо. Много звезд. Высоко над нами слышался свист ветра, но его порывов мы пока не чувствовали.
- Она не придет, - сказал Берти. Он сидел в машине рядом со мной.
- А может, и придет. Еще без пяти десять.
- Она не может прийти. Она загремела в Охрану конституции. С тем и конец. Ей теперь шагу не ступить без присмотра.
- А может, и придет, - упрямо повторил я. Иногда Берти умеет здорово действовать на нервы. Мы оба курили и не отрываясь смотрели на освещенный лагерь, в котором все было неподвижно. Полиция все еще была там. Я увидел над болотом странные огни. Они недолго мерцали, затем исчезали, потом вдруг снова появлялись совсем в другом месте. Сильно пахло водой и гниющим мхом. - В любом случае ждем до одиннадцати. Говорю тебе, она придет. Я это чувствую. Отчетливо чувствую. Хочешь, поспорим?
- Что она придет? Это все равно что отнять шоколадку у ребенка. Нет, я не буду спорить. Прекрасная испорченная история.
- Почему испорченная?
- Без девушки?!
- Мы и одни поедем в Гамбург. Поедем в любом случае.
- Да, но без девушки…
- Берти!
- Да?
- Заткнись. Я уже не могу это слушать.
Берти обиженно замолчал. Он преодолел дистанцию лагерь - Бремен - лагерь за рекордное время. Деньги, которые он привез, я распределил в соответствии с договорами и получил расписки. Потом нам пришлось еще раз пройти через допрос криминальной полиции. Как ни странно, за все это время из Охраны конституции никто так и не появился - ни большой господин Кляйн, ни господин Вильгельм Рогге в очках с толстыми стеклами.
Наконец, мы покинули лагерь и приехали сюда. Мы сидели здесь уже сорок минут. Я спорил с Берти без всякой уверенности. Я тоже не мог себе представить, что Ирина придет, что ей удастся прийти, потому что Охрана конституции…
- Эй!
Мы оба резко повернулись. Мое сердце бешено забилось. За оградой с колючей проволокой, на земле, лежала Ирина. Она подняла руку. Я выпрыгнул из машины и пригнувшись побежал по мягкой почве к столбу.
- Пунктуально, - прошептал я.
Она только кивнула.
- Не поднимайтесь, - сказал я тихо. У меня был с собой домкрат. Берти сидел за рулем и смотрел на нас из окна. Я дал ему знак. Он завел мотор. Осторожно дал газ. Двинулся медленно, очень медленно. В тишине ночи "Ламборджини", как мне казалось, производил адский шум. Канат натянулся. Машина вдруг задергалась. "Если колеса начнут сейчас буксовать, мы пропали", - подумал я.
Колеса не буксовали. Сантиметр за сантиметром машина ползла вперед с туго натянутым канатом. Там, где на бетонной опоре была трещина, по внутренней стороне образовался разлом. Опора стала клониться наружу. Я бросился к ограде, вставил в разлом домкрат и изо всех сил рванул его вверх. Машина продвинулась еще немного вперед. Разлом стал еще чуть больше. Натянутая сеткой проволока скрежетала. Берти делал свое дело отлично. Ни разу не дал слишком много газа. Опора стонала. Все ряды проволоки, в том числе колючей, натянулись до предела.
Теперь я сделал наоборот: руками и всем своим весом я надавил на домкрат и стал отжимать его вниз. Я оторвался от земли и повис в воздухе, сильно перевесившись вниз головой - прямо перевернутая латинская U. Только бы нам теперь повезло! Только бы сейчас никто не появился! Только бы мимо не проехала машина и нас не увидел водитель! Проклятые лампы на мачтах! Я чувствовал, как по всему телу у меня струится пот. Над головой я слышал тихий скрип. Это был нейлоновый канат. Если он порвется…
Он не порвался. Нам чертовски повезло. Это было невероятно. Внезапно верхняя часть растрескавшегося бетонного основания начала со скрипом клониться наружу, сначала медленно, потом все быстрее. Она потащила за собой проволочную ограду. Дальше. Дальше. Еще дальше. Мне пришлось отскочить, чтобы меня не зацепила падавшая на меня колючая проволока.
- Пора, - шепнул я. Ирина вскочила. На ней было пальтецо, с собой никакого багажа. - Пробирайтесь по сетке на четвереньках… Она почти горизонтальная… Держитесь за узлы… Спокойно… Спокойно… Скоро все закончится… - Теперь пот заливал мне глаза. Берти выключил мотор. - Осторожно, колючая проволока… Наступайте на нее… - Она так и сделала, по-прежнему держась за наклонившуюся ограду, которая висела в метре над землей. - А теперь быстро выпрямитесь и прыгайте на меня…
- Я боюсь!
- Прыгайте! Я вас поймаю!
- А если я в колючую проволоку…
- Прыгайте, быстро! - прошипел я.
Ирина выпрямилась, слегка покачнулась, а потом прыгнула, прямо в мои объятья. Ее лицо прижалось к моему. Я почувствовал ее дыхание. Оно было чистое и сладкое, как парное молоко. "Молоко, которое во время блокады не поступало в Берлин", - пришла мне в голову идиотская мысль.
- Готово, - сказал я.
Она посмотрела на меня, и в первый раз ее печальные глаза сияли. Ирина была прекрасна…
Пока она перебиралась через ограду, Берти смотал нейлоновый канат и бросил в багажник. Мы с Ириной побежали к машине. Двухместной, как я уже говорил. Ирина устроилась между нами. Теперь за руль сел я и снова завел мотор. Двумя минутами позже мы уже ехали по убогой дороге в сплошных выбоинах. Я не осторожничал, не старался беречь свой "Ламборджини", ехал так быстро, как только было возможно. Нас бросало туда-сюда.
- Вы ведь не верили, что я приду, да? - спросила Ирина, переводя дух.
- Не верили, - ответил Берти.
Неожиданно в полосу света фар прыгнул заяц. Он бежал перед машиной и никак не мог сойти с дороги. Я на мгновение выключил свет. Когда я включил его снова, зверька уже не было.
- Я тоже, - призналась Ирина. - После того как они меня допросили в первый раз, эти двое, Рогге и Кляйн.
- И как они вас допрашивали?
- О, крайне корректно и вежливо. Но они хотели знать абсолютно все. Все! Все! Больше, больше, во много раз больше, чем вы, - сказала мне Ирина. - Так же, как и в Праге. Мне даже показалось, что я снова в Праге. Я была совершенно уверена, что после допроса они меня куда-нибудь увезут из лагеря, откуда я не выберусь. Совершенно уверена.
- Но они этого не сделали, - сказал я.
- Нет, не сделали. В соседней комнате зазвонил телефон. Рогге туда пошел и долго говорил.
- Что? С кем?
- Не знаю. Дверь была закрыта. Потом он позвал Кляйна. Они говорили очень долго. Я не могла разобрать ни слова. Потом они вернулись. Еще вежливее, еще любезнее. Это было невыносимо! И сказали, что я могу идти в свой барак. Если я им буду нужна, они ко мне придут.
- Они вас так просто отпустили? Без сопровождения и без охраны? - спросил Берти изумленно. Но я был изумлен еще больше.
- Да! Да! Просто отпустили! - Я почувствовал, что Ирина задрожала.
- Знаете, что?