Лучи солнца золотили изумрудно-зеленые верхушки сосен, осторожно заглядывали в их густые кроны. Подали голоса проснувшиеся птицы. Вот один из журавлей опустил крылья, высоко подпрыгнул и, звонко курлыкая, пустился в пляс, бегая вокруг стаи. Затем то же самое проделали другие журавли с пучком перьев в конце затылка. Ясно было, что танцуют самцы, а самки стоят и наблюдают за ними. Вскоре почти вся журавлиная стая пустилась в такой пляс, что и передать трудно. Журавли то плавно кружились, закидывая головы и поднимая одну за другой ноги, то покачивались на месте, зонтами раскинув крылья приподняв перья ошейника, то пригибались, почти касаясь земли, как бы смешно кланялись подругам, приглашая их танцевать. Особенно красиво плясал один большой журавль, подпрыгивая выше всех и беспрестанно хлопая крыльями, он забрасывал на спину голову, приседал и кружился вокруг стаи, сопровождая танец негромким нежным пением. Танцы сменялись играми. Одни птицы неуклюже бегали друг за другом, наскакивали грудью один на другого, будто бросались в объятия, а их клювы, похожие на массивные заточенные карандаши, соприкасались в поцелуях. Остальные в это время окружали целовавшихся, пританцовывали, громко кричали. Другие с разбегу прыгали через приседавшего соседа, третьи, разбежавшись в стороны, с криками поворачивали обратно в круг, раскланивались, точно артисты перед зрителями.
Я смотрел на это представление и удивлялся тому, куда девалась серьезность этих чрезмерно строгих в поведении птиц, откуда у них столько ловкости, бодрости, живости и нежности?! Казалось, журавлям было так весело от того, что они вернулись на родину и их ожидает появление журавлят. Не танцевали, не играли только самки да один самец, стоявший в стороне. По всей вероятности, он был сторожем, охранявшим стаю. Когда журавли с песнями снялись с болота, набирая высоту, я подумал: "Как интересны повадки журавлей! Ведь журавлиные танцы - это тоже своего рода весенний ток самцов, старающихся привлечь к себе внимание самок".
ПОРА ЦВЕТЕНИЯ
Прошла по муромской земле весна света, отшумела говорливыми ручьями весна воды и наступила, как говорил М. М. Пришвин, "весна зеленой травы". Теплые дожди смыли с земли плесень, благодатно полили поля. Неожиданные раскаты грома пробудили природу, разряды молний освежили воздух. В лучистом небе нежной трелью зазвенели жаворонки.
Люблю май. За его имя, легкое, летящее, как шелковая лента на ветру. За его многоцветье: он и празднично ал, и молодо зелен, и сиренево нежен, и безоблачно синь. Свое имя месяц получил у римлян, которые нарекли его так в честь богини обольщения Майи. Наши предки май называли "травень". Очень меткое название. Ведь все вокруг покрывается травой, цветами. Лиственные деревья надевают пышный зеленый наряд. Цветут сосны, осины, ивы, ветлы, орешник. Лопнули почки у берез и рябин, и на их месте показались небольшие нежно-зеленые листочки. Чудесно смотрятся лакированные листочки на березах. Воздух от них ароматный. Выросли сережки у ольхи и зацвели. Начала распускаться лиственница, раскрыв свои бледно-зеленые листочки. Верба нахохлилась цыплятами почек. Вяз осеменился: над серым стволом ветки раскрыли связки зеленых плодов-крылаток. Зацвела черемуха.
В лесу с утра до вечера разноголосый птичий гомон. Всю ночь соловьиные трели будоражат чуткий сон лесных обитателей. На рассвете их будит кукушка. Малахитовыми коврами покрыты озимые поля, заливные поймы и суходолы, бугорки и лужайки. Земля будто оделась в зеленое платье с золотым горошком из цветов одуванчика. В сырых местах распустились голубые трогательные в своей нежности незабудки. На опушках леса раскинулся пестрый ковер фиалок, лютиков. В последние дни мая расцветает шиповник, показываются свернутые трубочкой листья ландыша, распускаются грозди сирени. Нежно-розовые ее кисти переваливаются за ограду сада. Буйно цветут вишни, сливы. В розовых бутонах стоят яблони.
В мае все пробуждается к жизни. Каждая былинка, каждая травинка тянется к солнцу. Природа примеряет свои летние наряды, не жалея красок, украшает все вокруг. "Всех месяцев звончее веселый месяц май". С обновлением природы в мае что-то, естественно, обновляется в самих людях. Становится радостно на душе. Люди улыбаются весне, своему счастью.
Солнце пекло, когда мы плыли по Оке на лодке. Дышалось с каким-то усилием. Ласточки низко проносились во всех направлениях на бреющем полете у самой поверхности воды, вылавливая насекомых. При высокой испаряемости влага отлагается на волосках, покрывающих тело насекомых, утяжеляет их и мешает им двигаться. Этим и пользуются ласточки.
Над Окой громоздились собранные в мощные узлы мельхиоровые облака. Они замерли, остановившись в душном безветрии, не в силах разгрузиться от скопившейся в них влаги, не могли двинуться дальше. Казалось, все притаилось, замерло. Лишь в прибрежной траве циркнет кузнечик и, будто захлебнувшись, умолкнет. Впереди огромная лиловая туча медленно поднималась из-за леса. За лесом неожиданно грохнуло, точно там выстрелили из большой пушки. Над рекой далеко-далеко прокатилось громогласное эхо. Гул повторился. Откуда-то вырвался ветер, пролетел над нашими головами.
Гроза надвигалась быстро. Она, словно птица, все чаще махала огромными крыльями в смутном небе, секла своим клювом воздух, и свист ее и стремительный клекот летели к земле все резче, нетерпеливее. Летя вверху и ослепляя сверкающими зигзагами молний, она будто искала жертву. Ока взбаламучена, вся в темных волнах, которые на середине ее, кажется, метались беспорядочно, но ближе к берегу выравнивались в ряды с тронутыми пеной вершинами. Казалось, река вот-вот разрыдается и лишь с трудом сдерживает слезы. По воде пробегала тревожная рябь: еще немного- речная гладь закипит, запенится. С крутого берега свисал на воду большой черемуховый куст. Под его защиту мы подвели лодку, быстро перебросили вещи на берег и начали устраивать палатку. Темный вал облаков, выгибаясь дугой, накатывался со стороны леса.
Налетел влажный холодный ветер с запахом дождя. Тугая волна рванула нашу палатку и, будь она на открытом месте, подхватила бы ее, как старую газету, и умчала за собой.
Вдруг совсем рядом на какую-то долю мгновения серую громаду тучи пересекла яркая, до рези в глазах, розово-фиолетовая черта. Сразу же за вспышкой молнии с огромной силой треск>че раскатился гром, будто сказочный великан со страшной силой бросил кучу камней на железную крышу. Раскат грома был такой сильный, что у меня зашумело в голове. Все кругом как-то разом стихло* и замерло, точно в природе разыгралась одна из тяжелых драм, когда все боятся со страху дохнуть. Молния сверкала беспрерывно, яростно громыхало небо. На палатку посыпались сначала редкие, потом частые и тяжелые, как свинцовая дробь, капли дождя. Как бы подчиняясь грому, дождь то сильнее и чаще, то слабее и реже отбивал монотонную дробь. Водяные струи, словно бесконечные слезы, падали, перегоняя друг друга. Из окошечка палатки я смотрел на Оку, пораженный увиденным. Реки не было. Перед взором лежала кружевная скатерть с незатейливым узором. От дождя вода покрылась стеклянными свечками. Миллионы их: что ни удар капли, то свечка, вскочит - и нет ее. До того обманчиво, что казалось, свечи живые и выпрыгивают из воды сами собой.
Громыхающий ливень постепенно угомонился и перешел в тихий упрямый дождь. Редкий, ленивый, он падал нехотя, устало. Не булькали пузыри на Оке, вода рябила мелко-мелко, будто на нее что-то просеивали сквозь сито. Шум стал монотонным, успокаивающим. Тучи иссякли, сделались прозрачными, как старая марля. Гроза утихла, хотя серая пелена все еще затягивала горизонт. Раскаты отдалялись, слышались только перекаты грома. Вдали, на западной стороне, откуда направлялись тучи, мрак становился бледнее, облака разрывались, и порой там вдруг открывалась узкая полоса необыкновенно светлой и прозрачной лазури. Через редеющие кромки туч, улыбаясь половиной своего диска, светлым золотом сочилось солнце. Лучи его были такими яркими, что казалось, солнце уменьшилось в размере и само, обеспокоенное такой своей щедростью, дрожало, колыхалось в послегрозовом мареве. Дождь перестал, но облака еще клубились, и небо хмурилось, и <только часам к пяти в просвете облаков открылась голубизна неба. Она увеличивалась, словно кто-то раскатывал свиток тонкого прозрачного голубого шелка, вытканного золотыми солнечными нитями, и гром из отдалявшихся туч будто прокатывался по этому шелку, ровняя и приглаживая его.
Мы вышли из палатки. Светило солнце. Все вокруг словно переменилось в краске, в цвете. Совсем недавно серые тучи обволакивали всю Оку, ничего не было видно в сплошной пелене дождя. А теперь буйство красок. Удивительно нежная травка на прибрежном лугу, такая нежная, какой она может быть только после дождя. Лучи солнца, казалось, разбудили Оку, заторопили ее. Унылые серые волны ободрились, стали веселыми. Вода бежала мелкими блестками, как будто фантастический станок тысячами темных челноков сплетал миллионы серебряных нитей в широченное, от берега до берега полотно, бесконечное и солнечное.
Русской природе нужен луч солнца, и тогда, скромная, скрытая в своих неброских красках, она начинает светиться, как прекрасное лицо, озаренное улыбкой, тогда только открывает все свои удивительные, ни с чем не сравнимые богатства обыкновенного майского дня где-нибудь на берегу Оки…
Медовый аромат черемухи наполнял воздух. Он исходил от белых нежных ее цветов. В эту пору черемуха буйно цвела. В спокойном зеркале реки белело отражение лесной красавицы. Ее точно кто-то осыпал белоснежным серпантином, и так обильно, что даже зеленые листья терялись в белизне. Дивное красивое деревце! В белоснежном наряде склонилось оно над гладью Оки. Казалось, что взбитая рыхлая пена слетела с речных перекатов на ветки да и застыла в оцепенении. Даже водяная лилия, все прятавшаяся в глубине затона, не утерпела и вынырнула на поверхность поглядеть на весеннее чудо. Матово-белые фарфоровые цветки лилии все в капельках прозрачной воды. С легким всплеском серебряными стрелками выпрыгивала из воды мелкая рыбешка: то ли резвилась, то ли думала, что упавшие на воду лепестки черемухи - какой-то особый вид белой мошкары.
Я не утерпел, чтобы не подойти к черемухе, не пригнуть ее душистую ветвь и не спрятать в пахучих цветах лицо. Долго стоял, глубоко вдыхая пряный резковатый запах соцветий, и вспоминал детство. Прохладный воздух пьянил. Не хотелось ни говорить, ни двигаться, а только стоять, вдыхать этот аромат, слушать звуки птичьих песен и таинственный шепот майского дня. Не за одну красоту душистых лепестков любят черемуху: она дарит пчёлам нектар, людям - ягоды, которые созревают в начале осени. Они содержат различные сахара, яблочную и лимонную кислоты. Черемуха - лекарство. Капли дождя, обильно повисшие на ветвях черемухи, живыми хрусталиками переливались под яркими солнечными лучами. Капли горели зеленоватым, голубым, лазоревым огнями. Они и на капли-то не были похожи - они исходили сиянием, как маленькие звездочки, то на мгновение гасли, то снова лучисто вспыхивали. Это борьба двух сил природы: воды и света. На одной из веток вдруг вспыхнула, заиграла, запламенела непохожая на все остальные рубиновая звездочка. Она была крупнее других и ярче, выделялась своим необыкновенно чистым цветом. Когда звездочка вздрагивала, качаясь вместе с веткой, то, видно, еще на какие-то доли менялся угол, и в рубиновой алости прибавлялись то фиолетовый, то синий тона, а может, - если бы получше приглядеться- и весь спектр радуги. Колеблемая ветром ветка, а вместе с ней и звездочка все время находились в движении, на мгновения звездочка горела то одними, то другими цветовыми гаммами, и глазу невозможно было уловить их переход из одной в другую.
Неподвижно стоял я у черемухи, устремив взгляд на Оку, и чувствовал, как куда-то уходят беспокойные мысли. Все огорчения, заботы, тревоги отодвинулись, в душу вливался какой-то особенный покой. Я переживал состояние слияния с природой, и от этого передалась мне частичка того величественного покоя, каким все дышало кругом.
ЛЮБОПЫТНЫЕ ВСТРЕЧИ
Размышляли ли вы, читатель, когда-нибудь над тем, как обитатели леса узнают об опасности? Представьте себе такую картину. Утро солнечное и росяное. Вы идете по лесу. Стоит какая-то особенная тишина. Ни ветерка, полнейшая неподвижность, и воздух, который настаивается на лесных ароматах, становится все плотнее.
Разве лишь внезапно распрямится листок травы, с которой упадет капелька росы. Кажется, только тебе одному доверено войти в эту тишину и породниться со всеми лесными обитателями. Жизнь их идет своим чередом. Каждый занят неотложным делом. И вместе с тем все они, от малютки-трудяги муравья до великана леса - лося, чутко прислушиваются: "Не близка ли опасность? Не пора ли скрыться, шмыгнуть в укрытие?" Вот после неосторожного шага резко качнулась ветка. С нее испуганно, вертикально вверх взлетела бабочка, а из-под ног веером сыпанули, тревожно застрекотав, прыгуны-кузнечики. Сигнал "Внимание" Дан. И он увиден и услышан. Пискнула юркая пеночка в кустах. И ее птенцы, чинно восседавшие в ряд на облюбованной веточке и до этого голосившие о корме, мигом затихли. Отреагировало на сигнал крикливое дятлово потомство: присмирело оно в дупле. А их заботливые родители взлетели на свой наблюдательный пункт - отдельно стоящую елку. Вспорхнули и теперь осторожно оглядывают окрестность из-за ее ствола. Прислушиваясь, прервал на "полуслове" свою незатейливую песенку зяблик. Прикончила веселую возню в кроне березы стайка зеленогрудых чижей.
Шаги шуршали по траве для нас тихо, а для кого-то очень гулко, отдаваясь по земле, этому своеобразному беспроволочному телеграфу. Приняв их своими усиками-антеннами, заспешил сползти с тропки под опавший листок тихоходный жук. Но вы прошли по лесу и ничего этого не заметили. Вы увлечены своими интересами. Ведь смотреть и видеть, многое подмечая, - совсем разные вещи. Лесные тайны открываются терпеливым, любознательным и очень любопытным людям.
Майский полдень. Мы с лесником медленно шли по едва заметной тропинке. Деревья и кусты красовались в нежно-зеленом наряде. У большой липы хотели свернуть в сторону, как вдруг впереди раздался звук ломающихся ветвей. Еще полминуты прошло, и на поляну вышло светло-шоколадной окраски животное с острыми рожками, большими глазами и настороженными ушами.
"Смотрите, косуля!" - весело прошептал лесник, доставая из сумки фотоаппарат. Мы увидели будто изваянную из расплавленного золота стройную фигуру косули. Она словно застыла перед нами, казалось, хотела дать полюбоваться собою. Некоторые дикие животные обладают повышенным любопытством ко всему незнакомому, появляющемуся перед ними, в том числе и к человеку, если он не проявляет агрессивных намерений, не делает резких движений или вовсе не двигается. Но вот косуля дрогнула ушами раз-другой, а потом подняла высокие ножки, как бы танцуя, втянула воздух расширенными ноздрями, быстро раскинула уши и, круто повернувшись, бросилась вперед. Красива она была в прыжке-полете! Среди зелени замелькала ее "салфетка" - белое пушистое пятно вокруг коротенького хвоста. Вскоре косуля остановилась, удивленно подняла голову в нашу сторону, чуть ли не вместе свела уши. Казалось, что ее что-то удерживало от побега, что-то приводило в беспокойство… "От своего детеныша отводит", - уверенно сказал мой спутник. Косуля задолго до рождения косуленка выбирает себе удобное место, около которого держится. Таким местом бывают обычно густые сосновые поросли, перемежающиеся со светлыми травянистыми полянами, на которых косуля кормится по зорям и ночью, а днем отдыхает, лежа в густой заросли молодого сосняка. Маленький беспомощный косуленок пока не ходит с матерью, затаивается среди травы или под кустом и ждет, когда мать подойдет и покормит его. Малыш тогда похож на серо-желтую кочку земли. С молочком матери впитывает косуленок сторожкое внимание к бесчисленным звукам и шорохам леса. Страхом наполнен он перед опасностью, которая может таиться в каждом из этих шорохов, страхом перед всем, что может пахнуть иначе, чем пахнет зеленый лист. "Пойдемте, может, найдем косуленка?" - вопросительно сказал лесник.
Мы пошли к месту, откуда появилась косуля. В траве раздался слабый шорох, послышалось тоненькое жалобное блеяние. Под кустиком лежал недавно родившийся косуленок. Его красно-рыженькая спинка была усеяна белыми круглыми пятнышками, образующими четкий узор продольных полос на лоснистой шкурке. Солнечные лучи смешались с крапинками косуленка так, что случайный прохожий не заметил бы его. Мы оставили косуленка в надежде, что мать вернется к нему. Пошли в глубь леса. Там, где тропинка делала поворот, дрогнула ветка: показалась косуля. Это была мать того косуленка. Не подозревая об опасности, косуля шла прямо на нас. Делая новый шаг, она красиво поднимала ногу и как бы задерживала ее на весу, пружинно согнутую. В солнечном свете виднелись ее копыта: черные, блестящие, заостренные к носку, словно туфельки. Косуля шла над овражком, в сизой голубой дымке которого время от времени вспыхивали белые искры ручья. Она шла тихо, в ней было какое-то особое спокойствие. Казалось, косуля чутко прислушивалась к всплескам ручья, доносившимся к ней со дна оврага, воспринимала все, что сейчас молчало, но могло бы вдруг зазвучать: чей-то вздох, притаившийся шорох. Но как будто все кругом, кроме одного только ручья, замолкло. Настороженные уши косули не могли уловить ничего, а потом чуть наклонились, и косуля стала прислушиваться как будто к шороху собственных копыт. Плавно ступая, все ближе и ближе подходила к нам. Один раз она остановилась. Приподнятая ножка, согнутая в колене и еще раз около самого копытца, изобразила перевернутый вниз вопросительный знак.
Свернув с тропинки вправо, мы стали из-за куста наблюдать за косулей, а она продолжала идти. В бинокль видны были не только копытца, но и как поднимаются от вздохов ее подтянутые бока, как подергивается усатая мордочка, и слышались вздохи, спокойно-глубокие, чуть-чуть сопящие. Как только косуля поравнялась с нами, она повернула голову в сторону куста, за которым мы стояли. Два черных широко раскрытых глаза, казалось, пронизывали нас насквозь, влажные ноздри втягивали воздух. Косуля напряглась, как натянутая тетива. Она "узнавала" нас, пытаясь понять, кто все-таки перед ней: пень или живое существо, и если живое существо, то враг или нет. Однако страх взял свое, и я заметил, как косуля беспокойно поднимала задние ноги, как горбилась при этом ее спина. В ней что-то взорвалось - такая нервозная сила взметнула ее и отбросила в сторону. Рога на спине, шея саблей, задние ноги прижаты к животу, а передние стремительно вытянуты. Миг - и косули след простыл.