С завистью слежу за быстрокрылыми щебетуньями-ласточками. Тут, в песчаном обрыве берега, они гнездились. Крутой высокий берег весь в дырках, словно в него стреляли из пушек крупной картечью. Из дырок вылетали птицы. Они кружились в каком-то неудержимом хороводе: то низко скользили над самой водой, то круто взмывали вверх, расправляя свои вильчатые хвостики, то вдруг присаживались на воду, и не складывая узких длинных крыльев, а все время трепеща ими. Затем снова взлетали, кружились, вспархивали и исчезали в норах. В низких лучах солнца то и дело поблескивали их вороненые крылья и розовели белые грудки. Им, птицам, доступны и головокружительные высоты, и неизведанные дали, так властно манящие человека с детства. Жизнь этих черно-синеватых стремительных звонкоголосых птичек тесно связана с рекой: гнезда свои они устраивают в крутых обрывах. Селятся колониями. Крепким клювом и лапками роют норки, выбирая для устройства гнезда мягкие рыхлые породы. Норы оканчиваются камерой с гнездом. Любимая пища этих птиц - насекомые, выводящиеся из водных личинок.
Береговая ласточка - очень интересная птица. Никогда не смотрит искоса, прищуренно, она всегда смотрит прямо своими маленькими черными глазами. Почти всю свою жизнь проводит в небе, в полете. С розовой зари взлетает ввысь и мелькает, как черная стрела, в воздухе до заката, ни на минуту не давая себе отдыха. Ловкость, с какой ласточка ловит летящих насекомых, сочетается с быстротой полета. Истребляет много мух, комаров, слепней, мошек. Ловит их всюду. В жаркую сухую погоду насекомые поднимаются вверх, и крылатый ловец устремляется за ними. Перед дождем повышенная влажность отяжеляет крылья насекомых, и они летают над самой землей, над поверхностью реки. И тут их ловит ласточка. Своей грудкой она касается воды, оставляя на ней расплывающиеся кружки. Этим объясняется народная примета: летают ласточки над землей - жди дождя, парят высоко - будет хорошая погода. А когда дождь пойдет, ласточки опять носятся в блестящих струях. Они на лету пьют капли дождя. Только этим птицам да стрижам суждено такое.
Я смотрел на закат солнца. Весь небосклон в западной стороне горел удивительным ярким пламенем. Три облака, попавшие в это пламя, были похожи на подожженные в небе соборы. Багряное, с каким-то синим ободком колесо солнца опускалось за темную кромку муромских лесов, все сильнее раскаляя их. Леса поначалу только окутало нежно-прозрачным пламенем. Нет, даже не пламенем, а… как бы точнее сказать? А, вот! Они словно загорелись с земли. Затлелись жаром, задышали теплом, будто готовые тут же выбросить огромные языки пламени. Леса разгорались все ярче и ярче. И вот вспыхнули, как угли необозримого костра от порыва ветра. Впечатление, будто леса горели, было так сильно, что мне показалось: оттуда вот-вот повеет на меня жаром. Вот солнце коснулось горизонта, погрузилось за темную черту небосвода, еще через мгновение зашло за край земли наполовину, а потом красный луч в последний раз блеснул над горизонтом и скрылся на западе. В багряных отблесках солнца купались рожь и пшеница, молодые, еще не налившиеся колосья отсвечивали красной медью.
Все ласкало взор: и голубоватая лента Оки, плавным поворотом огибающая пространные травянистые луга с лазоревыми чашами озерков; и село на пригорке с видами на реку; и малахитовые поля, начинающиеся за селом и уходящие к горизонту; и разбегающиеся широкими волнами пологие холмы, распаханные и засеянные доверху; и вьющиеся между ними овраги, заросшие кустами; и продолговатыми островками разбросанные березовые рощи; и от деревни до деревни бегущие узкие проселки; и тонущие в мягкой синеватой дымке гряды лесов. Но самое привлекательное, пожалуй, поемные заливные луга. Они всюду, куда ни глянешь. Ближние - ярко-зеленые, дальние - сиреневые, и самые отдаленные синеют, сливаясь с небом…
НА РЫБАЦКОЙ ЗОРЬКЕ
"Живем у воды и не видим рыбы. Давайте завтра порыбачим", - сказал мне мой спутник. Я охотно согласился. Всякому делу свое время. Вот почему про рыбаков говорят, что они любят встречать утренние зори и провожать пламенные закаты. Не по прихоти они это делают, а по необходимости: утром и вечером рыба голодна, хорошо клюет. Встали чуть свет. Над Окой пелена тумана предвещала ясное утро. Самой реки не было видно, она лишь угадывалась в курчавых зарослях прибрежных ив.
Летом рыба жмется ближе к берегам, к траве, к кустам, где есть много корма. И она хорошо слышит всякий шум, нарушающий обычную тишину. Тихонько мы спустились к берегу, осторожно отгибая рукой ветки прибрежных кустов. Укладываем на высокую, никем не примятую траву свои удочки, а около себя - мешочки с червями, зачерпываем в ведра воды для живцов, неторопливо разматываем лески, устанавливаем глубину. Потом насаживаем червяков, плюем на них по трудно объяснимой рыбацкой привычке и аккуратно, привычным движением забрасываем удочки. Поплавки плавно ложатся на воду. Лопухи непрерывно трогают мою удочку, закинутую в тесное водяное оконце. Поплавок от этого дергается, пуская слабые обнадеживающие кружочки. Выдергиваю удочку из воды, а на крючке нет ничего, один червяк болтается, шевелится чуть. Поправил червяка, поплевал на него для удачи и обратно закинул. И опять с надеждой смотрю на поплавок. А ему, кажется, нет никакого дела до моих радостно-тревожных ожиданий. Увлекаемый течением, поплавок качается на воде, то ныряя, то взлетая наверх. Если долго безотрывно смотреть, то представляется, что маленький кораблик настойчиво бежит куда-то к своей, одному ему известной цели. Вот неожиданно кораблик вздрагивает и ныряет. Удилище гнется, леска натягивается струной, по руке как бы пробегает ток. Непередаваем этот волшебный миг ужения. В радостном нетерпении хватаю удилище, а воображение, опережая действие, рисует большую рыбу. Я тяну удилище вверх, чувствуя, как там, в невидимой глубине, что-то сопротивляется.
Борьба с рыбой - это самый прекрасный для рыболова момент. В такие мгновения его чувства обостряются, сердце стучит усиленно. Кроме текущей воды, лесы, он ничего не видит, ничего не слышит. Он полон упоения и боязни, как бы рыба не ушла. То же самое испытывал тогда и я. Зеленый полосатый окунишко, к моему удивлению, вылетел из воды. Такой крошечный- смотреть жалко. Осторожно освобождаю трепетную рыбешку, бросаю в воду. Вильнув хвостиком, окунек ушел в глубь воды. Снова кораблик-поплавок бежит, качается на волнах. Только теперь, расстроенный неудачной поклевкой, я бесстрастно смотрю на него. С равнодушной неторопливостью вожу удилищем по сторонам, переживая разочарование.
Низко над водой со звонким криком "зи-зи-зи" стремглав промчалась птица. Вот она сделала крутой разворот и плавно опустилась на веточку ольхи, повисшую над самой водой. Смотрю и радуюсь. Да это же зимородок - тоже рыболов! Добро пожаловать! На ветке, склонившейся к самому зеркалу реки, он принялся подкарауливать добычу. Увидев рыбку, стремглав ринулся в воду, но не нырнул, а только частично коснулся ее и ловко схватил клювом добычу. Вероятно не разглядев меня, пернатый рыболов с серебристой добычей в клюве сел на тонкий кончик моего бамбукового удилища, ловко подбросил рыбешку вверх, открыл клюв и проглотил ее. Затем снова замер на месте. Пользуясь близостью птицы, я стал внимательно рассматривать зимородка. Какой же он нарядный! Голова и крылья у него зеленые, спина и хвост ярко-бирюзовые, грудь оранжевая, клюв буровато-красный и длинный. И это не удивительно. Большинство зимородков живет в тропиках, и окраска их на редкость пестра и эффектна. От резкой поклевки кончик удилища вздрогнул, зимородок с криком снялся с него и, часто махая короткими крыльями, быстро помчался вдоль реки.
А утро начиналось. Бледный горизонт на востоке медленно розовел. С каждой минутой гуще становилась розовая окраска неба. Вдруг восток брызнул ярким светом, отражая в недвижимых водах первый луч, - и могучее светило освободилось от своих пурпурных одежд и медленно выплыло из-за кудрявой кромки леса, жгучее и ослепительное…
Я очень люблю эти торжественные минуты, когда на ярко-розовом горизонте появляется край раскаленного диска и все вокруг замирает, как на воинском параде по команде "смирно". Мне всегда кажется, что в это короткое время восхода даже птицы не перепархивают на ветках, даже шумевший всю ночь ветер утихает. И конечно, никакой сазан в эту минуту не подходит к насадке, и никакой уважающий себя рыболов не смотрит на поплавок: все и вся встречают восход солнца.
Как только показалось дневное светило, мгновенно вокруг все точно пробудилось от сна. На береговом взгорье, в селе, запели петухи. Вершины кустов на том берегу вспыхнули золотом, зелень травы, листья на деревьях стали ярче, свежее. На воде расстилалась широкая парчовая дорожка, блеск ее все время увеличивался. По воде бежали клочья тумана, они, как бабочки на огонь, устремлялись на дорожку и там гибли. Яркий веер солнечных лучей раскинулся по небосклону, позолотил края тонких, кружевных облачков, с вечера задремавших на горизонте. Ока сверкала множеством серебристых бликов. Водяные лилии улыбались солнечным лучам крупными слезами росы на лепестках своих чашечек. Серебристая роса повисла на нежных травинках и стебельках и вся горела, обласканная огнистыми лучами солнца. Между травинками заиграли, переливаясь ярким блеском, диски паутинки, покрытые брызгами росы. Тяжелыми каплями роса набухала по концам листьев, прогибая их своей тяжестью. Бабочки со склеенными влагой крыльями, переползая с листа на лист, оставляли за собой темно-зеленые глянцевитые дорожки и подолгу отдыхали, устало шевеля усиками.
Над водой, как крохотные аэропланчики, гоняясь друг за другом, стремительно пикировали стрекозы. Один раз торопливо пролетела стая диких уток. Пролетела по самой середине реки. Резко, будто подброшенные невидимой пружиной, утки взмыли вверх и ушли в сторону. Чуть слышимый шум полета еще больше усиливал тишину утра. Целые стаи мелкой рыбешки резвились поверху воды и вдруг, при нападении на них водяного хищника или при одном появлении его поблизости, стрелою бросались во все стороны и даже, серебрясь в лучах солнца, на мгновение выбрасывались на воздух. В кустах, склонившихся над Окой, звенел утренний концерт укрывшихся в зелени пичуг. Я слушал их, смотрел на Оку.
НА ЗЕМЛЕ ГОРЬКОВСКОЙ
Муром остался позади, за Окой, и мы выехали на автомагистраль. Синяя даль раскрылась перед нами. Как хорошо летним утром вырваться на простор и мчаться, чувствовать упругий ветер! Когда быстро едешь, кажется, вот-вот разобьешь собою волны марева, которое будто плещется перед тобой на дороге. Наша "Волга" бежала, как по невидимой, туго натянутой нитке, цепко держала полотно дороги. Незаметно, неощутимо сбавляла скорость на поворотах, без натуги брала подъем.
Природа здесь истинно русская. Там и тут разбегающиеся зелеными волнами поля, поросшие кустами лощины. Всюду, до скопившихся на небосклоне пышных полуденных облаков, колосятся хлеба. Где виднеются тучные нивы созревающей ржи, где зеленеют квадраты картофеля; там цветущая гречиха одела склоны розово-белой кипенью, вдоль протянулись полосы густых овсов. Вперемежку с ржаными и пшеничными нивами - луга. Нередко встречаются лесные островки и перелески. За каким-нибудь подъемом открывались то серебряно-серые воды реки, то затерявшиеся в траве-мураве ручейки. А вот там раскинулась деревня с яблоневыми садами, в зелени деревьев потонул завод, видна только труба. За деревенской околицей выходит в поле проселочная дорога. Она извивается и пропадает в кудрявой березовой роще. Вот он, пейзаж срединной России, неяркий, простой, но такой близкий и родной!
Сколько ни ездил я по милой России, сколько ни видел вот таких же изумляющих русских раздолий, всякий раз они ворошат душу. Зовут и манят, пробуждают какое-то непонятное чувство и счастья и сожаления. Счастья - что видишь их, вбираешь в себя их красоту. Сожаления - что всей этой красоты не постичь ни сердцем, ни разумом, сколько бы ни смотрел на нее в немом восторге. Из тайников памяти всплывают строки древнерусского поэта: "О светло светлая и украсно украшенная земля Русская и многими красотами удивлена еси". Поэту XIII века как бы не хватало одного слова хвалы, он усилил его повторением и делал это подряд дважды: "О светло светлая и украсно украшенная…"
И вот наша машина уже меж пологих всхолмленностей Горьковской области. Едешь тут по открытым солнцу и ветру просторам, и радуются глаза и сердце: сколько поколений человеческих прокормила земля эта, как много любви и труда вложено в нее за долгие века, с тех пор как возделывают ее умелы- и преданные руки русского крестьянина! Лента асфальта - он теперь одел здешние дороги, поезжай себе беззаботно в любой уголок - бежит, блестит замаслившейся гладкостью, отражающей весь блеск яркого летнего дня, то спускаясь в зеленую ложбинку с петельками ручейка в густой осоке, то взлетая на прокаленную зноем вершину холма, мягко огибает нестрашные крутости или крохотные болотники.
Благодатный край! Его земли, то лесные, то почти степные в центре европейской части страны, по обоим берегам Волги и ее притоков Оки и Ветлуги. Горьков-ская область по площади превышает такие страны Европы, как Бельгия, Голландия и Люксембург, вместе взятые, а по населению - Норвегию. "Это целое государство с тысячью заводов и фабрик, со знаменитыми своим кустарным производством селами, с необозримыми лесами и рыбными реками, - писал А. Н. Толстой в 1941 г. - Здесь своя сталь, своя бумага, свои химические производства. Здесь делают пароходы, баржи, землечерпалки, вагоны, паровые машины и дизели, автомобили и грузовики, хирургические инструменты и всякую необходимую мелочь, художественную и бытовую утварь… Здесь делают все, вплоть до лыж и саней".
Полевая дорога, заросшая по обочине жесткой курчавой травой, тянулась между двух стен светло-желтой ржи. Рожь, на диво рослая, крепкая, с твердой толстой соломой, с крупным тугим колосом, тесно подступала к дороге, будто сдвинулась, застилая горизонт; лишь в километре, как островок в хлебном море, вымахал огромный дуб-одиночка, раскинувшись шатром густой зелени. Солнце поднималось все выше, становилось жарко. Казалось, и рожь поднимала к солнцу на своих стройных стеблях колоски, покрытые желтым пушком. Паром исходила земля, мерещилось, будто дым стелется над полем. Смотреть больно: зыблется в глазах воздух - земля дышит. Поле сияло и таяло в золотистом свете, казалось, что с высокого неба на землю падал сухой почти невидимый золотой Дождь. А земля, мохнатая, кое-где шероховатая, принимала этот "ливень". И оттого все вокруг янтарно-желтое. Еще недавно ветер погуливал здесь по зелени с серебряным отливом. Серебро на колосе не то, что серебро в волосах: оно вовсе не напоминание старости. Желтизна - вот признак зрелости хлеба.
ЮНОСТЬ ДРЕВНЕЙ ВЫКСЫ
С чего начать рассказ о Выксе? Все интересно в этом самобытном городе: и седая старина, и современность. Тот, кто любит скромную прелесть среднерусской земли и ее прошлое, сохраненное в творениях рук человеческих, надолго запомнит Выксу. Приезжая сюда, погружаешься в тихое очарование этого городка, раскинувшегося среди былинных лесов. Выкса как-то сразу и прочно запоминается. Покоряют ее скромный русский облик, слившаяся с природой рукотворная красота, уютные тихие улицы, густой сосновый воздух. Глотаешь его, как родниковую воду. Дома встречаются среди островков сосен: сразу видно, что когда-то здесь был лес.
Выксу можно сравнить с хорошей картиной в красивой раме. Рама - это хвойные леса, окружающие город со всех сторон; пруды, созданные в свое время для металлургии. Зеркальная гладь их вод создала прелесть городского ландшафта. Здесь всюду зелень. Дома, улицы в тени деревьев. Невольно думаешь: парк ли это, ставший городом, или город, превратившийся в парк? Даже главная площадь одной своей стороной упирается в сосновый бор, в который жители ходят по грибы. Как это редко встретишь в наши дни! Мало осталось таких городов, продолжающих столь близкое и приятное соседство с зеленым другом.
Когда приезжаешь в новый для тебя город, первое знакомство с ним обычно начинается с его названия. Чаще оно исходит от реки, на которой стоит город. Вот и этот город вырос при речке Выксе, при Выксунке. А она почему так названа? Знаток топонимики здешних мест Л. Л. Трубе считает, что оно сродни названию реки Вуоксы в Финляндии и означает это финно-угорское слово "поток", "течение". Такой перевод имеют названия больших и малых рек в самых разных странах. Правда, есть еще распространенная в народе версия, согласно которой Выкса получила название от луга. Места вокруг города издавна представляли луговые угодья, использовавшиеся под сенокос. Полагают, что в результате бытовой трансформации слово "выкос" превратилось в "выксу". И теперь в здешних местах можно услышать: "Живем на выксе".
В середине XVIII века места в окрестностях Выксы, богатые железной рудой и лесом, привлекли внимание тульских "рудознатных мастеров" братьев Баташовых. В 1757 г. у запруды, на реке Выксунке, они построили чугунолитейный железоделательный завод. Наличие сырья, энергии малых рек, дешевого труда приписных крепостных крестьян, выгодные транспортные пути по Оке, Волге способствовали строительству других заводов.' Водный путь обеспечивал также дешевую перевозку заводской продукции и на такой крупнейший рынок сбыта, как Нижегородская ярмарка.
Выксунские заводы заняли видное место в металлургической промышленности центра России. Заводы были вододействующими. При каждом на речке строилась плотина, создавалась запруда, вода из которой поступала к водяным колесам, приводившим в движение "хвостовые молоты", с помощью которых ковали железо. Приокская металлургия давала чугун, чугунную посуду, различное литье в виде деталей машин, фигурное литье.
В XIX веке с общим развитием промышленности России и возросшими потребностями в металле выксунские заводы становятся крупными производителями металла. Здесь был прокатан первый рельс для железных дорог России. Одному из этих заводов - Сноведскому обязан своим появлением первый пароход на Оке. На этом заводе ковалась слава русского оружия в Отечественной войне 1812 г. Выксунские заводы одними из первых освоили производство паровых машин, ввели горячее дутье на домнах. Славилась Выкса художественным литьем. Здесь отлиты группа на колеснице с четверкой коней для фронтона Большого театра в Москве, ограда Александровского сада у Кремля, колесница Славы для Триумфальных московских ворот - тоже дело рук выксунских металлургов. Главному механику металлургического завода Выксы Копьеву отечественная металлургия обязана изобретением вагранки.
С Великого Октября началась новая страница в истории Выксы. В годы гражданской войны, когда металлургия Юга была захвачена врагами, а металлургия Центра испытывала дефицит сырья и энергии, выксунские заводы, работавшие на собственной сырьевой базе, имели важное значение для промышленности России.
В 1918 г. В. И. Ленин в телеграмме рабочим Выксы отмечал большое значение выксунских заводов для транспорта и обороны страны.
На призыв большевистской партии организовать поход за хлебом одними из первых в стране откликнулись металлурги Выксы. В телеграмме 31 мая 1918 г. Владимир Ильич писал: "Я очень надеюсь, что выксунские товарищи рабочие свой превосходный план массового движения с пулеметами за хлебом осуществят как истинные революционеры…"