Сейчас, похоже, на последнем рубеже своей жизни Валентина, защищая свои идеалы, через сына, так яростно меня не любила. Нереализованное самолюбие, амбиции быть собой, те, которым она никогда не давала хода по причине своих убеждений. Жена обязана быть при муже, обслуживать всю жизнь семью и детей, забыть про себя, про свои желания. Не смея дерзать, подчиняясь мифической установке: надо. Все, что надо, на что имела право женская доля в ее представлении - создать семью. Это верно. Но семья должна быть счастливой. Это она забыла. Не удалось вспомнить, сделать это. Не знала, как.
Я же развелась с отцом невесты ее сына, подорвала авторитет института семьи, для Вал священной. Женщина-придаток. Женщина-личность. Две большие разницы. Кто победит, решал австралийский суд.
Глава 14. Будущий Лимонад
Дети бежали впереди по дорожке. Мама шла немножко отступив, сзади, пристально следя за каждым их движением. Дети бегали наперегонки, шустро разбегаясь друг от друга, опасно пропадая за поворотом. Машины здесь тоже ездили, медленно, правда, но все равно.
Жара просто размалывала на кусочки, проникая в самые неожиданные части тела, делая прогулку менее приятной, чем могло бы быть. Прошлись до пляжа. Там солнце палило прямо через раскидистые реликтовые деревья, заботливо посаженные здесь смотрителями пляжей. Не задержались. На качелях жарко. Горячий воздух хлестал не в меру раскрасневшиеся, несмотря на толстый слой защитного крема, личики. Разметавшиеся русые кудельки слиплись, падая на лицо. Джулиан нервно отбрасывал их рукой, но они все равно возвращались, коля своей от пота и морского воздуха слипшейся остротой.
Марк немножко спокойнее. Только немножко. За двоими нужно смотреть и смотреть. Мама, не отвлекаясь, следила, как общались два малыша. Грань детства. Уже не малыши, еще не взрослые.
Самый чудный возраст, который наблюдала за всю свою жизнь. Появляется дерзость, желание противоречить, настаивать на своем, чего бы это ни стоило. Не важно, чего. Нужно было выкладывать и подавать. Такой детский напор, которому иногда трудно противостоять. Уговоры, объяснения, еще раз объяснения. Сто, тысячу раз одно и то же. Нет, нельзя бросаться в одежде в воду. Нельзя смотреть в сотый раз Вил. Выбегать на улицу.
Нельзя.
При этом попытка объяснить, почему нельзя, самое важное сопровождение, каждый раз короче, желание объяснять вообще пропадает. Хочется, чтобы понял. Закончилось это.
Нет.
Каждый раз опять.
Опять.
Что делать, такой возраст. В этом времени мы все были такими. Не знаю других. Есть, конечно, тихони, что из них потом получается, никто не может предсказать. Иногда - да, настоящие золотые люди, иногда в тихом омуте…
Ну, не важно. Шли обратно той же тропинкой, разморенно волоча по горячему, мягкому асфальту ноги. Посередине пути располагался причал. Частный. Закрытый. Мы все-таки решились. Попросились зайти внутрь у старого, древнего, изборожденного всеми ветрами мира моряка. Выглядел он довольно экзотично, в настоящей морской полосатой майке и капитанской фуражке. Потные седые пряди обрамляли лицо. Ему было жарко, но вида он не подавал, особенно перед малышами. Видимо, ему важно оставаться даже в такую жару на посту, в форме.
"Можно мы войдем?" - спросили мы его. Он радостно закивал. Ему было скучно целый день сидеть одному на причале, высматривая владельцев яхт и лодок. Никого не было, те, кто был, уже ушли на своих роскошных судах в океан. Для них, владельцев, их суда самые-самые. Каждый, с кем ни поговори, гордился, мог часами рассказывать о своих морских походах на их до блеска вылощенных яхтах, лодках, катамаранах. Фотографии сразу находились, начинались многочисленные морские рассказы. Как прекрасен Океан, как здорово возвращаться в бухту после похода. Кто когда упал, кого как вытаскивали и, конечно, многочисленные страны, фотографии, воспоминания.
Прекрасные люди.
Прекрасные путешествия.
Других Океан не допускал, не впускал в свои воды.
Старый моряк, на вид ему было лет сто, улыбнулся, открыл калитку. Провел по причалу, отвечая на все возникшие неожиданно для него вопросы. Радостный детский щебет и скрипучий бас Капитана музыкой переплетались во времени.
Моменты детской жизни.
Кирпичики.
Строительный материал будущей жизни.
Что посеешь…
Пить хотелось нестерпимо. В карманчике Джулиановых штанов все путешествие радостно позванивали две монетки, сообщая всем прохожим, насколько их хозяин богат. Целое состояние. Иногда да, именно так.
Жара, палящее солнце, пересохший язык. Нет питья - хоть миллионы имей в обычной жизни. Не спасут они, не спасут.
Две монетки. За окном причала стояла бутылочка лимонада. Просто так попросить попить было неудобно. Старик и так уделил столько времени. Посмотрев друг на друга, вспомнили о монетках.
Джулиан задумался на минуту, монеток было жалко, но пить хотелось больше. Поискал в карманчике, позвенел ими в последний раз в нерешительности, помешал их прямо в кармане рукой. Большое богатство в данный момент. Он мог сделать хорошо, мог, конечно, их зажилить. Дилемма. Решилась положительно. Достал монетки, протянул капитану. Капитан взял, оценив щедрость маленького посетителя. Он внимательно наблюдал, с интересом ожидая разрешения создавшейся ситуации. Как поступит маленький посетитель. Будущий покоритель морей. Океанов.
Будущее, стоящее перед ним, щедро делилось своими сокровищами на протянутой ладошке.
- Правильный выбор, - отметил про себя Капитан. Зашел на причал, достал баночку лимонада. Вынес детям. Действие возымело какую-то магическую силу. Ни один из ребят лимонад еще в своей жизни не пробовал. Мамы следили тщательно за детским питанием и питьем. Чтобы не вредно. Чтобы без сахара, добавок. Этого добра в лимонаде более чем достаточно. Поэтому.
Да и тут досталось благодаря таким фантастическим обстоятельствам. Ничего другого просто не было. Щелкнула открывашка. Лимонад запенился, слегка выливаясь из баночки. Липкие вкусные капли с шипением потекли по ручке Джулиана. Дети как завороженные смотрели на пузырьки. Как по команде, оба кинулись слизывать их с разукрашенных боков алюминиевой банки. Вкус фантастический. Ничего подобного в их недолгой жизни на всей Земле не было. Было так вкусно, что глаза просто вылазили из орбит, а голова сама закатывалась назад от удовольствия. Глоток, баночка передавалась другому, не задерживая. Пузырьки застревали в носу, скапливались шипучкой в горле, приятно щекотали язык. Что за чудо.
Лимонад.
Единственное, что не было понятно, вызывало некоторое раздражение - почему так быстро закончился. Ребята вместе ухватились за заветную баночку. Перевернув, трясли ее обеими руками, поставляя язычки подлиннее. Нет. Ничего. Ни капли. Лимонад закончился так же неожиданно, как начался. Даже маме не досталось. Они поняли это уже в конце, когда пить было уже нечего, капли закончились. Ошалелые, они стояли молча, уставившись на маму, которой не досталось и капли.
- Это был самый лучший день в моей жизни, - сказал Джулиан, по-прежнему с вожделением сжимая в кулачке пустую банку, закатывая глаза от полученного недавно удовольствия.
Самый лучший день в моей жизни.
Лимонад.
Глава 15. Дом для всех. Ночные полеты
В кафе с утра никого не было. Лил сильный дождь. Два воробья клянчили крошки. Хватали прямо с руки. Один.
Второй уселся прямо за столик. Храбро прохаживаясь, поглядывая по сторонам. Влетела ворона, покосилась на меня, тоже подбираясь к крошкам. За ней вторая.
Какое интересное событие. Завтрак. Две вороны. Воробей. Северное море. Серое небо. Проливной дождь.
Я укрылась пледом. Холодно. Кофейщики накрывают террасы парусиновой крышей после лета. Дождя нет, можно жить. Дождь - тоже можно. Можно курить. За крышей нужно следить. Протекает. Каплями.
Я всю жизнь строила. Наяву. Во сне. Начала в детстве. Решила построить. Белый дом. Именно белый. Другого не хотелось. Не знаю. Белый, и все тут. Семейное гнездо для всех последующих поколений. Наше предыдущее прадедово разрушили коммунисты. Раскулачили. Порубали его тело на куски. Разбросали по крымской станице. Родовое гнездо. Разбросали членов семьи по свету. Где нас только нет!
Россия. Италия. Голландия. Австралия. Земля. Планета. Галактика. Млечный Путь. Так я теперь ощущаю.
Родина.
Там, где Я.
Взялась восстанавливать.
Гнездо.
Идея.
Дом для всех.
Каким-то чудесным образом стала строить его во сне. Всю жизнь. Строю. Сон длиною в жизнь.
Начала с места. Долго выбирала, летая буквально по разным местностям, много где побыла. Хотелось у Моря. Все равно какого. Океан подойдет тоже. Из сна в сон меняла дислокации. Бродила по неизвестно чьим берегам, обрывам прямо у воды. Воды были спокойными, либо мятущимися, в зависимости от состояния днем. День спокойный - море ласковое, небо лазоревое, вода в море тоже. День дурацкий. Вода мутная. Почти ничего не видно, кроме мутной воды.
Мутная - разбирайся, что с подсознанием. Что не так.
Я завтракала с двумя воронами и воробьем. Дождь сильнее. Море. Небо. Серым пятном. Горизонт.
За огромным окном террасы. Никого. Дождь. Две вороны. Море. Воробей. Я. Державу. Было уже. Во сне.
Выбрала место годам к тридцати трем. Красивое место над обрывом Моря. Океана. Начала строить стены. Каждый раз в следующем сне добавляя по комнате. Без крыши. Дождь стучал все сильней…
Комнаты разные. Цветы. Много цветов.
Капли стучали по крыше барабанной дробью…
Строила.
Следующая серия с пашней. Поле рядом с домом. Огромное Поле. Пашня. Погружаю руки в теплый, нагретый солнцем из сна чернозем. Вожделенный трепет. Предвкушение. Представляю, как засеваю поле. Я могу это поле засеять чем захочу. Во сне ощущения особенно сильны. Целое поле земли. Мое. Ни сорняка, ни травинки. Чистое. Теплое.
От соединенья с землей по всему телу разливалась истома. Мы были едины. Во сне. Потом я построила крышу. С промежутком в пять лет.
Дом получился отменный. Такой, как хотела. Во сне. Камышовая крыша. Как у деда. С ласточкиным гнездом. Белый. Большой.
Крылечко слегка возвышалось. Видно горизонт, если выйти утром из дома. Большой палисадник с цветами. Забор из прутьев лозы. Зеленая лужайка перед крыльцом.
Дом во сне был готов. Я наслаждалась тишиной, покоем. Ждала следующую серию. Каждую ночь.
В следующую произошло что-то странное. Через лозу забора стали пролезать мужчины. Я их обратно запихивала, не пускала. Пыталась убрать из моих владений. Не нужны они мне здесь. Теперь. Все построено мною самой. Это мои владения.
Они не выталкивались, не убирались даже во сне. Пришлось смириться.
Их оказалось много. Стала рассматривать по-хозяйски расположившуюся в моем дворе компанию. Они оживленно болтали, пили пиво, неожиданно взявшееся откуда-то у меня во сне. Я прислушалась. Разговор шел обо мне. Присмотрелась к лицам. Я всех их знала. Это были мои мужчины, которых я узнала за всю мою жизнь. Красавцы как в реальной жизни. На подбор. Один в одного.
В разговоре я узнала много хорошего о себе. Ходила от группы к группе, прислушивалась. Столько хорошего. Все обо мне. Если бы часть того, что я слышала от них, в настоящую жизнь. Не говорили, когда были вместе. В жизни. Может, было бы все по-другому.
"Бы" не бывает. Знаю. Не срослось. Редко. Мало. А тут.
Они словно меня не видели. Не замечали. Продолжали рассказывать друг другу обо мне. Как со мной были знакомы. Какая я умница, молодец. Надо же. Кто мог подумать! Даже так.
- Убирайтесь.
Все.
Я ушла в дом, надеясь, что в следующую ночь они уберутся сами.
Сон закончился. Пошла в день.
Следующая ночь. Выхожу на крылечко. Они все еще здесь. Оживленно беседуя, слегка пьяные, продолжали разбор полетов со мной. Не видя меня и здесь.
Я стою на крыльце. Вдруг, как по команде, подняли головы. Заметили меня наконец.
- Ты пришла - что ж тебя так долго не было? Мы все ждали, что ты придешь.
Я раздраженно пробубнила себе под нос: "С какой стати?" Я вас не ждала и не звала. Ничего не обещала, вы сами приперлись в мой дом. Убирайтесь отсюда. Все.
Меня, как обычно, не слышали. Пиво. Раки.
Откуда раки. Сухая рыба, чехонка. Во сне им тоже было не до меня. Постояла. Послушала. Решила лететь. От них. Убираться из этого дома. Раз так.
Поймала поток. Ощутила силу. Слегка наклонив тело вперед, вступила. Взметнула вверх.
Лечу, кружа над ними. Мой выстроенный Дом. Подворье. Родовое гнездо.
Мужчины продолжали оживленно беседовать
- А я…
- А он…
Почему они не видят, что я летаю над ними? Реально летаю.
- Алло.
- Алло.
- Я летаю. Смотрите же.
Никакой реакции. Посмотрела в последний раз вниз.
Мужчины стояли кучками. Пили пиво, заедая раками, слизывая янтарный раковый сок по рукам. Продолжали беседовать.
Головы у всех опущены.
Никто не смотрел вверх.
В небо.
Никто.
Никогда.
Не смотрел вверх.
Последний вираж.
Над моим построенным жизнью Домом.
- Бог с вами.
Успокоилась.
Смирилась.
Взметнула ввысь.
13. 10. 2012
Глава 16. Салют, Мария. Начало начал
Моя любимая итальянская тетушка. 1977 год. Мы встретились в первый раз, когда она решилась посетить родину. В семье из-за того что она осталась после окончания войны в Италии, считалась изменницей, мой отец пострадал. Он скрыл факт ее существования за границей. КГБ, или как тогда называлась служба, следившая за моральной чистотой граждан, вычислили Марию. Отца посадили. Ненадолго. Но он не простил ей это событие. Из-за нее фактически он сидел.
Я, совсем молоденькая, перепуганная жизнью, сразу после поступления в институт, и она, пожившая, много испытавшая женщина, фантастически красивая - так мне тогда казалось - улыбчивая, кокетливая, смышленая не по-русски. Мы сразу признали друг друга. Сблизились.
В России в то время одевались плохо. Италия после войны быстро восстановилась. Как получилось, что страна-победитель ходила в скудном одеянии, а Италия, по идее, страна побежденных, расцвела пуще прежнего? Между нами была война.
Она приехала с сыном, моим братом Грегори. Первый раз отважилась пересечь границу когда-то проклявшей ее родины без угрозы быть посаженной в каталажку советскую только за то что она временно жила в другой части земного шара. В Италии. Сейчас - "Ну и что!" А сколько судеб порушено после войны фактом невозвращения на родину. Братьям, сестрам, матерям невозвращенцев светил срок тогда. Бабушка моя, мама Марии, писала ей грозное письмо с приказом возвращаться, зная, что она, если вернется, может попасть аккурат в ад. ГУЛАГ - название не из добрых. Сидели там разные люди, да и бабушка ей добра хотела. Вот и пойми, где добро, а где зло.
Марию отвело.
Я сразу к ней привязалась. Она совсем другая, чем женщины, которых я знала, встречала в России. Все время привлекала мое внимание свободой, раскрепощенностью в лучшем смысле этого слова. Иностранка. Красиво одетая, испытавшая все трудности войны и оставшаяся светлым, радостным человеком. Силу Духа я постигала с ней. На ее примере училась радоваться жизни, говорить и получать комплименты. В моем окружении такими глупостями не занимались. Не улучшали пространство. А она могла. Улучшала неустанно, где бы ни находилась. Так жила.
Первенец в семье Ольги и Захара. Желанная, близкая, любимая дочь.
Осужденная ими же за измену родине, когда сообщила им в письме, что собирается остаться в Германии. Нашла работу. Чувствует себя хорошо.
Письмо обратное вернулось с угрозами отречения от нее семьи. Несмотря на это, Мария осталась в Италии. Не вернулась, несмотря ни на что. Выбор сделан.
Хозяева, у которых она работала убиральщицей, домашней прислугой, живя в концентрационном лагере, забрали ее из него к себе домой - порядочная немецкая чета бюргеров, обращались с ней с особенной добротой. Одевали, обували как дочь.
Своих детей у них не было. К ней привязались. Разрешали открыто носить еду в лагерь заключенным. Вместе собирали хлеб в специально приготовленную чистую тряпочку. Мария продолжала работать. В конце войны разрешили переехать к ним.
Альмериго
Руку узнала сразу, как его увидела. Когда просовывала принесенный украдкой хлеб между прутьев, где находились заключенные, видела только протянутые руки, просунутые через прутья. Да, это был он. Красивый немощный итальянец, отбивший себе все, что можно отбить. Не сам. Немцы. Постарались, лишили его всякой надежды на продолжение древнего итальянского рода. Он жив. Главное. Встретились. Посмотрели в глаза друг другу. Узнали.
- Какое возвращение! Родина ее не ждала такую. Мария осталась. После войны, освобождения лагеря американцами, Альмериго забрал ее к себе.
Италия
Она не сопротивлялась, логично для нее. Следовала своей, неожиданно вспыхнувшей яркой, согревающей, поглощающей все любви. Она не знала, не испытывала никогда раньше такого чувства, такой теплоты. Он учил ее любить. Научил.
Родня его не особенно обрадовалась русскому пополнению в их в большой итальянской семье. Поговаривали, русские едят своих детей. Они опасались Марии. Хмуро поглядывая исподлобья ей навстречу. Альмериго оставался неумолим. Пришлось смириться. Раздоров хватало. Мария потихоньку заняла свое место в ее новом достаточно необычном шумном обществе, где много говорили, причем одновременно.
Жили все вместе, в одном большом доме, с отгороженным тут же местом для скотины.
Две свиньи, птицы рано начинали жить. В их с Альмериго углу было слышно посапывание, похрюкивание, крики гусей, гоготанье уток. Она молчала, зная, что со временем все переделает по-своему. Главное закрепиться, потом она им докажет, сейчас рано. Альмериго почти восстановился, но требовал заботы. Она кормила всю семью, ухаживала за неизвестно почему свалившейся, скорей всего, по старости, матерью Альмериго. Женщина почтенного возраста, в общем-то крепкая, войну перенесла, а вот радости возвращению сына не постигла. Занемогла. Марии пришлось взять все заботы на себя. Она не возражала, изучала язык, становясь потихоньку настоящей хозяйкой большого итальянского дома. Альмериго окреп, вовсю помогал ей, поддерживал.
Их стало трое. Родился первенец, мальчик. Красивенький такой, со смешанными чертами - русскими и итальянскими. Получилось. Черненькие выразительные глазки, итальянский овал. Назвали Иван, по-русски. Не то чтобы Мария сильно скучала по России, просто хотелось утвердиться, проявить маленький ее кусочек через сына. Утвердить себя через него.