– Тогда пусть дарует оно торжество и победы, да первым омоется кровью в бою, – сказал Конал, – но все же не рано ль тебе приниматься за дело, ведь если придет сюда кто-то просящий защиты, за всех уладов станешь ты поручителем и по твоему зову будут подниматься благородные воины.
– Что же ты делаешь тут, о господин мой Конал? – спросил мальчик.
– Стою я в дозоре на страже границы, о мальчик,- ответил Конал.
– Отправляйся теперь же домой, о господин мой Конал, – сказал Кухулин, – и разреши мне остаться в дозоре на страже границы.
– Нет, мальчик, – возразил Конал, – не достанет у тебя сил сразиться с доблестным мужем.
– Тогда я отправлюсь на юг к Фертас Лоха Эхтранд поглядеть, не окрасятся ль нынче же руки мои кровью врага или друга.
И сказал Конал, что пойдет вместе с ним, чтоб не остался Кухулин один в порубежной земле. Воспротивился этому мальчик, но Конал стоял на своем, ибо вовеки не простили бы ему Улады, если б отпустил он мальчика одного к границе.
Вскоре взнуздали лошадей Конала и запрягли их в колесницу. Пустился в путь Конал охранять мальчика. Но лишь поравнялись они и поехали бок о бок, рассудил Кухулин, что помешает ему Конал отличиться каким-нибудь славным деянием, коли представится случай. Подобрал он тогда с земли камень величиной с кулак и метнул в колесницу Конала, да попав в ярмо, перебил его надвое, так что свалился Конал на землю и повредил кость в плече.
– В чем дело, мальчик? – воскликнул Конал.
– Это я кинул камень, – отвечал Кухулин, – поглядеть, как далеко зашвырну я его, да прямо ли в цель, и могу ль показать себя храбрым бойцом.
– Будь проклят твой камень и ты вместе с ним, – вскричал Конал. – Пусть нынче ж отрубят враги твою голову, не сделаю я теперь и шага, чтобы защитить тебя.
– О том и просил я, – сказал ему мальчик, – ибо гейс запрещает уладам трогаться в путь, если плоха колесница.
Тогда воротился Конал обратно на север к Ат на Форайре, а мальчик направился к югу, в сторону Фертас Лoxa Эхтранд и очутился там еще до исхода дня.
– Дозволь сказать тебе, мальчик, – молвил тут Ибар, – самое время сейчас воротиться в Эмайн, ибо верно уж всех обнесли там по справедливости едой и напитками; когда б не случилось тебе оказаться в Эмайн, место твое меж колен короля, мне же сидеть средь гонцов и певцов королевских. Давно уж пора мне идти да потеснить их.
Повелел Кухулин запрягать лошадей и поднялся на колесницу.
– Скажи-ка мне, Ибар, – молвил он, – какой это холм перед нами?
– То Слиаб Модуйрн, – ответил Ибар.
– А что за белый каирн у него на вершине?
– То Белый Каирн Слиаб Модуйрн, – ответил Ибар.
– Славный каирн, – молвил Кухулин.
– И верно, славный!
– Идем же, приблизимся к нему!
– Сдается мне, что уж больно ты назойлив, – воскликнул Ибар, – в первый раз я поехал с тобою, но уж коль доберусь до Эмайн, то окажется он и последним!
Но все же взошли они на вершину холма, и промолвил Кухулин:
– Расскажи-ка мне, Ибар, о крае уладов, что виден отсюда, ибо неведомы мне владения короли Конхобара.
Тогда поведал ему юноша об Уладе, что расстилался вокруг. Поведал ему о взгорьях, холмах и долинах, полях, крепостях и о прочих местах достославных.
– Скажи мне, о Ибар, какая равнина лежит там на юге, полная тайных убежищ, узких долин и затерянных мест?
– Эта равнина Маг Брег, – ответил Ибар.
– Поведай мне о крепостях и о прочих местах достославных на этой равнине, – попросил Кухулин.
Поведал ему юноша о Таре и Тальтиу, Клеттех н Кногба, Бруг Меик ин Ок и Дун мак Нехтайн Скене.
– Не те ли это сыновья Нехта, что бахвалились, будто на свете осталось не больше уладов, чем тех, что они погубили? – спросил мальчик.
– Те самые,- ответил Ибар.
– Поезжай вперед к крепости сыновей Нехта, – сказал Кухулин.
– Горе сказавшему это, безумные слышу я речи! – воскликнул Ибар. – Вот уж не я буду тем, кто поедет туда!
– И все ж ты поедешь, живым или мертвым, – промолвил Кухулин.
– Живым я отправлюсь на юг, но знаю уж, что бездыханным останусь в крепости сыновей Нехта.
Вскоре приблизились они к крепости, и спрыгнул Кухулин с колесницы на поле. Вот что за поле лежало вокруг крепости – стоял на нем каменный столб, а вокруг него обруч железный тянулся, обруч геройских деяний с письменами огама на деревянном креплении. Надпись гласила: "Кто б ни явился на поле, если окажется воином, да воспретит ему гейс удалиться, не сразившись в поединке." Прочитал мальчик надпись, обхватил двумя руками камень с обручем, опустил его в поток, и вода сомкнулась над ним.
– Уж лучше б стоял он на старом месте, – сказал возница, – ибо вижу, что обретешь ты на поле то, чего ищешь – знамения рока, погибели, смерти!
– Послушай-ка, Ибар, – сказал тогда мальчик, – постели мне в колеснице подстилки и покрывала, я хотел бы немного поспать.
– Горе сказавшему это! – молвил возница, – ибо в чужой стороне ты, а не на лужайке для игр.
Разложил Ибар подстилки да покрывала, и прямо на поле охватил мальчика сон. Меж тем появился на поле один из сыновей Нехта, Фойл, сын Нехта.
– Не распрягай лошадей, о, возница, – сказал он.
– И не думаю, – ответил Ибар, – ремни и постромки еще у меня в руках.
– Чьи это лошади? – спросил Фойл.
– То лошади Конхобара, две пегоголовые, – ответил возница.
– И вправду, признал я их, – молвил Фойл, – кто же привел их сюда, в приграничную землю?
– Мальчик, что принял оружие в наших краях и решил показать свою удаль в чужой стороне.
– Не знать бы ему торжества и победы! – воскликнул Фойл, – если б годами он вышел для схватки, лишь бездыханное тело увез бы ты в Эмайн.
– И вправду он мал, чтоб сражаться, – сказал Ибар, – не пристало и говорить ему об этом. Всего лишь семь лет он прожил от рождения доныне.
Меж тем приподнял мальчик лицо с земли, провел по нему рукой и залился румянцем с головы до ног.
– Готов я приняться за дело, – сказал он, – если и ты не отступишься, буду доволен!
– Будешь доволен, когда мы сойдемся у брода, – молвил Фойл, -вижу, явился сюда ты как трус безоружным; немедля бери оружие, ибо вовеки не наносил я ударов вознице, гонцу или безоружному.
Поспешил мальчик к своему оружию, но остановил его Ибар.
– Воистину следует тебе поостеречься этого человека, о мальчик, – сказал он.
– Отчего же? – спросил Кухулин.
– Перед тобою сам Фойл, сын Нехта. Не берет его ни острие, ни лезвие, ни какое иное оружие, – ответил Ибар.
– Не пристало тебе говорить так, о Ибар, – воскликнул мальчик, – в руку возьму я свой деил клисс, шар из чистого железа, что надет прямо на его щит, да на его лоб и вышибет столько мозгов, сколько весит он сам; как решето я проткну его, так что свет дня будет виден насквозь.
Вышел вперед Фойл, сын Нехта, и схватил тогда мальчик свой деил клисс, да метнул его прямо в щит, да прямо в лоб Фойла, и вышиб шар столько мозгов, сколько весил он сам; как решето продырявлен был Фойл, так что свет дня сквозь. затылок виднелся.
Меж тем вышел в поле второй сын Нехта, Туахал.
– Вижу, о мальчик, задумал хвалиться ты этой победой, – сказал он.
– Не пристало мне похваляться гибелью одного мужа, – ответил Кухулин.
– Да и не бывать тому нынче, ибо падешь ты от моей руки! – воскликнул Туахал. – Как трус ты пришел, подними же немедля оружие!
Поспешил Кухулин к своему оружию, но остановил его Ибар.
– Надобно тебе поостеречься этого человека, – сказал он.
– Отчего же? – спросил мальчик.
– Сам Туахал, сын Нехта перед тобою. Коли не поразишь ты его с первого удара, первого броска и первого натиска, уж не сделаешь этого вовсе, столь искусно и ловко владеет он остриями своего оружия, – сказал Ибар.
– Не пристало тебе говорить так, о Ибар, – воскликнул мальчик, – в руку возьму я копье Конхобара, могучее, ядом вспоенное. Падет оно на щит, что прикрывает его грудь, сердце пронзит и пройдет через ребра с другой стороны. То разбойничий будет бросок, а не натиск свободного мужа. Вовеки не оправиться ему от моего удара, где бы ни врачевали его да выхаживали.
Вышел вперед Туахал, сын Нехта, и метнул в него мальчик копье Конхобара, что упало на щит у груди Туахала, сердце пронзило в груди и прошло через ребра с другой стороны. И отрубил Кухулин голову Туахала, прежде чем повалился тот наземь.
Меж тем вышел в поле самый младший из сыновей, Файндле, сын Нехта.
– Воистину безумцы сражавшиеся с тобой! – молвил Файндле.
– Почему же? – спросил мальчик.
– Иди к воде, где нога твоя не достанет дна, – сказал на это Файндле и первым поспешил туда.
– Надобно тебе поостеречься его, о, мальчик, – молвил Ибар.
– Отчего же? – спросил Кухулин.
– Сам Файндле, сын Нехта перед тобою, – ответил Ибар, – что над водой скользит, словно белка иль ласточка. В целом мире никто из пловцов не сравнился бы с ним!
– Не пристало тебе говорить так, о Ибар, – сказал Кухулин, – помнишь ли реку Калланд, что течет у нас в Эмайн? Так вот, когда сходятся юноши к ней поиграть и вода неспокойна, на каждой ладони несу одного я, да вдобавок еще и на каждом плече, сам не смочив и лодыжек!
Сошлись они посреди потока, и обхватил мальчик Файндле обеими руками, и держал пока не подступила ему вода к самой груди. Тут могучим ударом меча Конхобара снес он Файндле голову с плеч и, оставив тело волнам, взял ее с собой.
Затем направились они к крепости, разорили ее и предали огню, так что сравнялись жилища со внешней стеною, и тогда поворотили обратно к Слиаб Фуайт, увозя с собой три головы сыновей Нехта.
Вдруг заметили они стадо диких оленей.
– Что там за звери, о Ибар, – спросил его мальчик, – ручные они или дикие?
– Воистину, то дикие олени, – ответил Ибар, – стадо, что бродит в чащобах у Слиаб Фуайт.
– Подхлестни же кнутом лошадей, – молвил мальчик, – чтоб смог я поймать одного-двух оленей.
Взмахнул кнутом возница, но не угнаться было за оленями раскормленным королевским лошадям. Спрыгнул тогда с колесницы Кухулин, ухватил двух быстроногих и сильных оленей и привязал их к оглоблям, ремням и веревкам колесницы.
Двинулись снова они к холму Эмайн, да только вскоре заметили стаю летящих над ними белых лебедей.
– Что там за птицы, о Ибар, – спросил тут Кухулин, – ручные они или вольные?
– Это, воистину, вольные птицы, – сказал ему Ибар, – стая, что к нам прилетает со скал, островов и утесов огромного моря кормиться в поля и долины Ирландии.
– Что будет лучше, о Ибар, – спросил его мальчик, – живыми или мертвыми взять их нам в Эмайн?
– Уж верно живыми, – ответил возница, – ибо не каждый поймает свободную птицу.
Кинул тут мальчик в них маленький камень и сбил восемь птиц, метнул большой камень, и пало на землю шестнадцать. Повелел Кухулин вознице принести к нему птиц, но отвечал Ибар, что сулит ему это несчастье.
– Отчего же? – спросил Кухулин.
– Слова мои сущая правда, – ответил Ибар, – ведь стоит мне только сойти с колесницы, как ее железные колеса раздавят меня, ибо сильна и могуча неудержимая поступь коней. Стоит лишь мне шевельнуться, как вопьются в меня оленьи рога, пронзят и проколют насквозь!
– Что ж ты за воин, о, Ибар, – сказал тут Кухулин, – или не знаешь, что лишь посмотрю на коней я, и не своротят они с прямого пути, лишь взгляну на оленей, как в страхе и ужасе опустят они головы, и без боязни сможешь ты перешагнуть через их рога.
Тогда привязал Ибар птиц к оглоблям, веревкам, ремням, бечевам колесницы.
Снова поехали они вперед и приблизились к Эмайн. Тут завидела их Леборхам, дочь Ай и Адарк.
– Вижу одинокого воина на колеснице, – молвила она, – чей страшен воистину облик. Окровавленные головы своих врагов везет он в колеснице. Дивные с ним белоснежные птицы и дикие неукротимые олени, которых сумел он связать, и стянуть, и скрутить. Коли немедля не встретим его, немало уладов падет от руки этого воина.
– Знаю, о ком говоришь ты, – сказал Конхобар, – это сын моей сестры, что пошел в приграничные земли и пролил там кровь, да не насытился битвой. Никого не пощадит он в Эмайн, если его мы не встретим.
И вот что они замыслили: выслать навстречу Кухулину в поле трижды пятьдесят обнаженных женщин во главе со Скандлах чтобы показали они ему свою наготу и срам. Вскоре вышли за ворота все юные девушки и показали мальчику свою наготу и срам. Скрыл от них мальчик свое лицо и оборотился к колеснице, дабы не видеть наготу женщин. Тогда отняли его от колесницы и погрузили в три чана с ледяной водой, чтоб погасить его гнев. Словно ореховая скорлупа разлетелись доски и обручи первого чана, во втором же вспенилась вода на несколько локтей в высоту, а воду из третьего чана стерпел бы не всякий. Изошел тут из мальчика гнев, и тогда облачили его в одежды. Вернулся к Кухулину его прежний облик и покраснел он с головы до пят. Семь пальцев было у него на каждой ноге, да семь на каждой руке. По семи зрачков было в его царственных очах и в каждом сверкало по семь драгоценных камней. Четыре ямочки было на каждой его щеке – голубая, пурпурная, зеленая и желтая. Пятьдесят прядей волос лежали между его ушами, все светло-желтые, словно верхушки берез или сияние на солнце заколок из бледного золота. Пышная копна волос на его голове, прекрасная и светлая, будто вылизанная коровой. На плечах его зеленый плащ и рубаха золотой нити. Усадили мальчика между колен Конхобара, и принялся король поглаживать его волосы.
– И совершил он этот подвиг, сокрушив мужей и героев, сгубивших две трети уладов, что оставались без отмщенья, пока не подрос Кухулин, на исходе седьмого года жизни. Что ж удивляться, что мог он прийти сюда к броду, да убить одного, двух, трех или четырех мужей ныне, когда к Похищению минуло ему семнадцать.
Здесь кончается рассказ о юношеских деяниях Кухулина до поры Похищения. Зачин повести и описание дорог да пути войска из Круаху. Повесть сама впереди.
На другой день войска четырех великих королевств Ирландии двинулись на восток через гору Круйид. Впереди ирландцев шел Кухулин и повстречал возницу Орлама, сына Айлиля и Медб, который вырезал из падуба оглобли для колесницы у Тамлахта Орлайм к северу от Дизерт Лохад.
– Послушай-ка, Лаэг, – промолвил Кухулин, – дерзко же ведут себя улады, если это и вправду они рубят лес рядом с войском ирландцев. Побудь здесь, а я разузнаю, кто там.
Направился Кухулин к лесу и встретил возницу.
– Что ты здесь делаешь, о юноша? – спросил он.
– Вырубаю из падуба оглобли для колесницы, – ответил юноша, – ибо вчера износились все наши в погоне за славным оленем, самим Кухулином. Во имя отваги твоей, помоги мне, о воин, пока не напал на меня знаменитый Кухулин!
– Выбирай же, о юноша, – молвил Кухулин, – хочешь ли сам собирать ты шесты иль обдирать с них кору?
– Лучше уж буду я собирать шесты, – ответил тот, – это полегче.
Принялся тогда Кухулин очищать шесты, пропуская их между пальцами рук и ног, пока не становились они ровными и чистыми, гладкими и лощеными. Столь гладкими были шесты, что когда отбрасывал их Кухулин и муха б не удержалась на них. Посмотрел на это возница и молвил:
– Вижу, что недостойную работу поручил я тебе. Ответь же мне, кто ты, о воин?
– Я тот достославный Кухулин, о ком говорил ты, – ответил Кухулин.
– Гибелью буду наказан за то, что я сделал! – вскричал юноша.
– Я не убью тебя, юноша, – молвил Кухулин, – ибо не проливаю кровь гонцов, возниц и безоружных. Скажи мне, где твой господин?
– Вон там, на холме, – ответил юноша.
– Иди же туда и остереги его, – сказал Кухулин, – ведь если мы встретимся, суждено ему пасть от моей руки.
Быстро пустился возница искать своего господина, но быстрее него был Кухулин, что отрубил голову Орлама и воздел ее на виду у ирландцев.