Гильперик, упорный в своих намерениях более из душевной вялости, нежели по твердости характера, устроив, по крайнему своему разумению, дела Нейстрии, опять задумал овладеть городами, бывшими целью двухлетней войны между им и его братом. Города эти, взятые обратно австразийскими вождями незадолго до смерти Сигберта, снова признали над собой власть его сына; одни только жители Тура, более осторожные, потому что не столько удалены были от средоточия Нейстрии, присягнули королю Гильперику. Итак, оставалось еще раз предпринять так часто возобновлявшийся поход на города Пуатье, Лимож, Кагор и Бордо. Из двух сыновей, оставшихся по смерти Теодеберта, Гильперик избрал в вожди нового ополчения того, который не бывал еще разбит в битве, именно Меровига. Отец его поручил ему небольшое войско, и приказал вести его в Пуату.
Дорога эта была не та, по которой охотно направился бы юноша, если б имел свободу идти по своему желанию, ибо в сердце его кипела страсть совсем не к славе и битвам. Следуя небольшими переходами к берегам Луары с своей конницей и пехотой, он мечтал о Брунегильде и жалел, что шел не по тому пути, который по крайней мере сближал бы его с нею. Мысль эта, занимая его постоянно, вскоре заставила забыть о цели путешествия и о поручении на него возложенном. Прибыв в Тур, он вместо простого привала, пробыл в этом городе более недели, под предлогом желания встретить светлый праздник в базилике св. Мартина. Во время этого отдыха, он занимался на досуге не соображениями о дальнейшем походе, а мерами к побегу и накоплением, всеми возможными средствами, из дорогих и не громоздких вещей, казны, удобно переносимой. Пока его воины рыскали по окрестностям города, грабя и разоряя, он до последнего экю обобрал преданного отцу его Левдаста, графа турского, принявшего его в своем доме с величайшей честью. Очистив этот дом от всех бывших в нем драгоценностей и имея в руках сумму, достаточную для исполнения своих предприятий, Меровиг выехал из Тура, как будто для свидания с своей матерью, которая с тех пор, как Гильперик развелся с ней и женился на Фредегонде, инокиней жила в Мансе. Но, вместо исполнения этого сыновнего долга и присоединения за те к войску, он проехал дальше и, через Шартр и Эврё, направился к Руану.
Ожидала ли Брунегильда такого доказательства привязанности, или просто удивилась приезду гильперикова сына, во всяком случае, она так ему обрадовалась и любовь между ними так быстро возрастала, что через несколько дней вдова Сигберта совершенно забыла своего мужа и соглашалась выйти за Меровига. Степень родства относила брак этот к союзам, воспрещенным церковными законами, и хотя религиозная не имела большого влияния на совесть двух любовников, однако они рисковали встретить препятствие своим желаниям, ибо не находилось священника, который бы взялся совершить бракосочетание, противное церковным уставам. Епископом руанской кафедральной церкви был тогда Претекстат (Praetextatus), происхождением Галл; по странному стечению обстоятельств, он был восприемником Меровига, и в силу этого духовного родства сохранял к нему истинно отеческую привязанность с самого дня его крещения. Этот муж, слабый умом и мягкий сердцем, не мог устоять против убедительных просьб, а, может быть, и бурной вспыльчивости молодого принца, которого звал сыном, и вопреки долгу своего сана согласился благословить брак племянника со вдовой дяди.
В тот век упадка Галлии, нетерпеливость и забвение всяких правил были недугом времени; и все, даже самые просвещенные головы, старались заменить порядок и законность личным произволом или минутным увлечением. Туземцы слишком хорошо следовали в этом примеру германских завоевателей, и изнеженность одних вела к той же цели, как и зверство других. Слепо повинуясь влечению своих чувств, Претекстат обвенчал тайно Меровига с Брунегильдой, и по обрядам того времени, держа обоих супругов за руку, изрек над ними таинственные слова брачного благословения, - снисходительный, но стоивший ему жизни поступок, последствия которого не менее были пагубны и безрассудному юноше, исторгшему это согласие.
Полный надеждами на успех аквитанского похода, Гильперик был в Париже, когда получил странную весть о побеге и браке своего сына. К бурным изъявлениям его гнева присоединились подозрения в измене и опасение заговора против его жизни и власти. С намерением разрушить эти козни, если на то есть еще время и отвлечь Меровига от влияния и злых советов Брунегильды, Гильперик немедленно отправился в Руан, в твердой решимости разлучить их друг с другом и разорвать союз. Между тем, поглощенные первыми наслаждениями супружеского счастия, молодые супруги помышляли только о своей любви, и приезд нейстрийского короля застал Брунегильду врасплох, не смотря на ее деятельный и находчивый ум. Чтобы не попасть в руки Гильперика в первом пылу гнева и сколько было можно затянуть время, она придумала скрыться с своим мужем в небольшой церкви св. Мартина, построенной в городской стене. То была одна из деревянных базилик, обыкновенных в то время во всей Галлии, тонких и высоких, с пилястрами из многих бревен, соединенных между собой, со сводами всегда остроконечными, по затруднительности выводить их иначе из подобного материала, - которые, по всей вероятности, послужили перво-образом стрельчатому стилю, введенному, несколько веков спустя, в общую архитектуру.
Хотя этот приют был очень неудобен по милости тех покоев, которые прилегая к стенам небольшой церкви и разделяя ее льготы, служили убежищем, однако Меровиг и Брунегильда поселились тут, решась не покидать этого места, пока не будут в безопасности. Тщетно нейстрийский король употреблял всякого рода хитрости, чтоб выманить их оттуда; они не вдавались в обман и так как Гильперик не осмеливался употребить силу, из опасения навлечь на себя грозное мщение святаго Мартина, то и был вынужден вступить с своим сыном и невесткой в переговоры. - Они соглашались сдаться, но требовали от короля клятвеннаго слова не разлучать их друг с другом. Гильперик дал это обещание, только так уклончиво, что предоставил себе полную свободу действовать как ему вздумается: он поклялся, что если такова воля Божия, то он их не разлучит. Не смотря на двусмысленность этого выражения, Меровиг и Брунегильда удовольствовались клятвой, и частью из усталости, частью по убеждению, решились выйти из-за льготных стен, на которые храм св. Мартина руанского распространял право неприкосновенности. Гильперик, несколько успокоенный покорным видом своего сына, благоразумно сдержал свой гнев и скрыл подозрения; он даже поцаловал обоих супругов и сел с ними за стол, с притворным видом отеческого к ним расположения. Проведя таким образом два или три дня в совершенной скрытности, он вдруг увез Меровига и отправился с ним по дороге в Суассон, оставив Брунегильду в Руане, под присмотром более строгим.
Не доезжая несколько миль до Суассона, нейстрийский король и его юный спутник остановлены были самыми зловещими известиями. Город был осажден австразийским войском; Фредегонда, переехавшая туда, в ожидании своего мужа, едва имела время бежать с пасынком, Клодовигом, и родным своим сыном, еще грудным ребенком. Рассказы, все более и более достоверные, рассеяли всякое сомнение на счет обстоятельство этого неожиданного нападения. То были австразийские переметчики, под предводительством Годевины и Сигоальда, которые, перейдя от Гильперика к юному королю Гильдеберту II, ознаменовали раскаяние свое, перед возвращением на родину, смелым набегом на столицу Нейстрии. Их малочисленное войско состояло большей частью из жителей реймсской равнины, народа буйного, который при первом слухе о войне с Нейстрийцами переходил на грабеж чрез неприятельскую границу. Король Гильперик без труда собрал между Парижем и Суассоном более значительные силы, и тотчас пошел на помощь к осажденному городу; но вместо того, чтоб ударить с быстротой на Австразийцев, он удовольствовался только тем, что показал им свое войско и вступил с ними в переговоры, надеясь принудить их к отступлению без боя. Годевин и его сподвижники отвечали, что они пришли сразиться, однако бились плохо, и Гильперик, впервые победивший, весело вступил в столицу своего королевства.
Радость эта была для него кратковременна, и важные помыслы вскоре навели на него беспокойство и заботы. Ему пришло на ум, что покушение Австразийцев на Суассон было последствием заговора, составленного кознями Брунегильды; что Меровиг знал это, сам был в нем участником, и что его покорный и искренний вид был только лицемерной личиной. Фредегонда воспользовалась случаем перетолковать своими коварными внушениями безрассудное поведение юноши. Она приписывала ему обширные замыслы, к которым он не был способен, намерение свергнуть отца и царствовать над всей Галлией с женщиной, соединившейся с ним кровосмесительным браком. По милости этих хитрых наветов, подозрения и недоверчивость короля возросли до того, что обратились в какой-то панический страх. Вообразив, что жизни его угрожает опасность от присутствия сына, Гильперик велел отнять у него оружие и не выпускать из виду, пока не будет принято окончательное на счет его решение.
Через несколько дней после того, прибыло к Гильперику посольство, отправленное владетелями, управлявшими Австразией именем юного короля Гильдеберта, с поручением отречься от покушения Годевина, как от частного военного набега. Король обнаружил столько миролюбия и благорасположения к племяннику, что послы осмелились к извинениям своим присовокупить просьбу, успех которой был весьма сомнителен, а именно, об освобождении Брунегильды и обеих дочерей ее. При других обстоятельствах, Гильперик остерегся бы выпустить, по первому прошению, врага попавшегося в его руки; но теперь сообразив, что жена Меровига может наделать беспорядков в его королевстве, и пользуясь случаем добровольно исполнить благоразумное дело, он без труда согласился на все, чего у него просили.
Брунегильда, узнав о такой неожиданной отмене приказаний, удерживавших ее в заключении, поспешила оставить Руан и Нейстрию так быстро, как будто земля расступилась под нею. Опасаясь малейшего замедления, она ускорила дорожными сборами и даже решилась уехать, не взяв с собой пожитков, которые, не смотря на значительное их сокращение, все еще имели большую цену. Несколько тысяч золотых монет и множество узлов с драгоценными каменьями и богатыми тканями было передано, по ее приказанию, епископу Претекстату, который, приняв залог, вторично и еще более, нежели в первый раз, запутал себя из любви к крестнику своему Меровигу. Покинув Руан, мать Гильдеберта II заехала в Мо взять обеих дочерей своих, и потом, минуя Суассон, направилась в Австразию, куда и прибыла благополучно. Ее приезд, жданый там с нетерпением, вскоре произвел большие смуты, возбудив зависть могущественных и честолюбивых вождей, хотевших остаться единственными попечителями молодого короля.
Отъезд Брунегильды не положил конца ни недоверчивости короля, ни строгим его мерам относительно старшего сына. Меровиг, лишенный оружия и военной перевязи, что, по обычаям германским считалось гражданским позором, по прежнему содержался под надежной стражей. Едва оправившись от волнения, причиненного ему рядом таких неожиданных происшествий, король снова обратился к любимому своему проекту завоевания пяти городов Аквитании, из которых только один, а именно Тур, был в его власти. Не имея на этот раз возможности выбирать того или другого из двух сыновей своих, он, не смотря на прежнюю неудачу Клодовига, поручил ему начальство над новым походом. Юный принц имел приказание двинуться на Пуатье и навербовать сколько возможно людей в Турени и в Анжу. Собрав небольшое войско, он без сопротивления овладел городом Пуатье и соединился там с силами более значительными, которые были преведены к нему с юга знатным воеводой галльского происхождения, по имени Дезидерием.
То был муж высокого рода, владетель обширных поместий в окрестностях Альби, беспокойный и необузданно честолюбивый, как и все в то время, но возвышавшийся над совместниками своими из варваров некоторую обширностью видов и порядочными военными дарованиями. Будучи правителем округа, пограничного с враждебными для Галло-Франков Готами, он был страшен этому народу и приобрел подвигами своими большую славу и значение между южными Галлами. Многочисленное и исправно вооруженное войско, пришедшее, под его предводительством, соединиться с нейстрийской дружиной, было следствием такого влияния, и лишь только оба войска сошлись в одно, как Дезидерий принял над ним начальство. Считая слишком ничтожным забирать по одиночке четыре города, лежавшие так далеко один от другого, он, как человек предприимчивый и дальновидный, замыслил завоевать всю страну между Луарой, Океаном, Пиренеями и Севеннами. Так как при исполнении этого плана не делалось никакого различия между городами, зависевшими от Австразии и подвластными королевству Гонтрана, то Дезидерий не пощадил последних и начал с того, что овладел городом Сентом, открывшим ему путь на Бордо.
Узнав о таком вовсе неожиданном нападении, король Гонтран вторично вышел из своего обыкновенного бездействия, и немедленно выслал значительные силы, под предводительством знаменитого Эония Муммола, провансскаго патриция, считавшегося тогда во всей Галлии непобедимым. Муммол быстрыми переходами двинулся через овернскую равнину, вступил в окрестности Лиможа и принудил Дезидерия оставить западные области и идти к нему на встречу. Вскоре оба войска, предводимые галльскими вождями, сошлись друг с другом. Между ними произошла правильная битва, одна из тех, каких не видали в Галлии с тех пор, как римская тактика уступила место наездам и стычкам, единственному образу войны, который понимали варвары. Победа сильно колебалась, но осталась, как и всегда, за Муммолом, принудившим своего противника, после страшного кровопролития, к отступлению. Хроники говорят, что с одной стороны было пять, а с другой двадцать четыре тысячи убитых; этому трудно поверить; но такое преувеличение показывает, до какой степени было поражено воображение современников.
Видя совершенное уничтожение нейстрийской армии, Муммол возвратился, потому ли, что имел на то приказания, или потому что счел свое поручение исполненным. Хотя он одержал верх, однако возымел высокое уважение к искусству человека, с которым померился; такое мнение способствовало впоследствии времени к сближению их в деле, имевшем целью ни более, ни менее, как основание в Галлии нового королевства. Вскоре Дезидерий снова явился с многочисленным войском, и при помощи усердия соотечественников и личного своего влияния на умы Галло-Римлян, возобновил военные действия с успехом, которому не встречалось более препятствий. Чрез пять лет, все города от Дакса до Пуатье и от Альби до Лиможа принадлежали королю нейстрийскому, и Римлянин, виновник этого завоевания, поселившись в Тулузе, древней столице Визиготов, украшен был титулом герцога и пользовался полу-королевской властью.
Меровиг уже несколько месяцев содержался в полузаключении, пока домашний суд, в котором преобладал голос Фредегонды, не произнес наконец над ними своего приговора. Этим приговором Меровиг осужден был на острижение волос, то есть, на отчуждение от дома Меровингов. Действительно по древнему обычаю, вероятно, основанному издавна на каком-либо религиозном обряде, особую принадлежность этого дома и символ наследственного права его на королевский сан составляли длинные волосы, сохраняемые неприкосновенно с первой минуты рождения. Потомки старого Меровига отличались этим от всех Франков, и в самой простой одежде могли быть узнаны по волосам, которые, то в косах, то свободно распущенные, покрывали плечи и ниспадали по спине. Отрезать малейшую частицу этого украшения значило опозорить лицо, отнять от него преимущество посвящения и лишить его права на царство; впрочем, по терпимости, дозволенной обычаем, лишение это ограничено было временем, необходимым на то, чтобы волосы, вырастая снова, достигли наконец определенной меры.