И Психея все больше замыкалась в себе, часами глядя в синюю прозрачность бассейна. Тревожить ее не решались, любуясь издали на склоненную к воде фигуру. Так и текли дни Психеи, но по-прежнему никто не осмеливался даже подумать сделать женою богиню.
Лишь отец понимал, отчего опухают глазки царевны, но за руку же никого не потащишь. Оставалось молиться богам.
И так продолжалось, пока однажды, а был ветреный вечер, Психея дремала у горящего камина, время от времени бросая в огонь поленья и глядя, как над пламенем поднимаются шустрые искорки, яркие, пока не погаснут. Тоска вечерами острее, но уже в сумерки у девушки было предчувствие, что нечто случится. Она, раздевшись донага, искупалась. Прислужницы умастили тело душистыми мазями и втираниями. Психея распустила волосы и теперь сушила у огня светлые локоны, которые от жаркого сквозняка трепетали, словно живые.
Предчувствия не сбывались: скоро время улечься в постель, чтобы было пристанище смятенной душе до утра.
Психея бросила в пламя сухое полено. Тотчас огонь лизнул дерево. Новый сноп искр метнулся вверх.
И вдруг одна из искорок отделилась, непослушная течению, изменила направление и упала на кисть Психеи. Девушка слегка вскрикнула: на месте ожога на нежной коже вздулся безобразный волдырек. Девушка хотела лизнуть обожженное место, но тут увидела, как искорка, вместо того, чтобы погаснуть, растет, увеличивается. И уже множество светящихся пылинок скачут по руке.
Психея рассмеялась, блеснув белоснежными зубами.
И из искр перед ней тоже улыбаясь, возник человечек, чуть побольше ногтя большого пальца. Был он одет в красный плащ, красненькие сандалии, и голову украшала круглая маленькая шапочка с пером.
- Привет! - церемонно поклонилось создание.
Ты кто? - все еще смеясь, спросила Психея.
А ты кто? - в свою очередь спросил человечек, с любопытством разглядывая девушку.- Что ты сидишь, когда жизнь коротка?
Что же я должна делать? - больше всего девушку удивило, что малыш не знает ее. Психее-то казалось, что весь мир прошел за эти годы у окон ее дворца, а кто не видел, тот слышал.
Ты должна танцевать,- серьезно разъяснил малыш.
Танцевать? Зачем?
А вот слушай!
И тотчас Психея услышала нежную мелодию, возникшую чуть ли не за гранью слышимого. Музыка нашептывала, смеялась, веселила кровь. Ноги Психеи, послушные медленным звукам, сами сделали несколько па. И девушка околдованная зовущей мелодией, закружилась по залу, чуть касаясь земли.
Не было ни замка, ни бесполезных лет, ни снедавшей сердце тоски. Самой Психеи не было. Лишь ее тень скользила в чуть различимом ритме, а душа лишь единственной нотой дополняла таинственную музыку. Психея ощущала легкость во всем теле, казалось сама себе лишь сгустком тумана или облаком, тающим на рассвете. Казалось, раскинуть руки - и взлетишь, повинуясь рисунку танца.
И вдруг все кончилось, так же неожиданно, как началось.
Это было прекрасно! -выдохнула Психея, сдерживая трепещущее сердце, которое никак не хотело отпускать мелодию.
А ты спрашиваешь, зачем танцевать!-самодовольно хмыкнул человечек.- Мы всегда танцуем и живем вечно!
Но к сожалению, у человека есть и другие заботы, мой маленький друг,- вздохнула Психея.- Спасибо за доставленную радость: мне кажется, я никогда не была так счастлива.- И добавила грустно: - И, пожалуй, не буду.
Человечек, свесив ножки с ладони Психеи, где удобно устроился, задумался, насупившись. Потом встряхнул кудрями:
Скажи же, чего тебе не достает? Ведь, судя по всему, ты богата, знатна, наверное, не самая уродливая из женщин!
Уродливая? -поразилась Психея.- Люди говорят, что я - само божество. Но проку мне от моей красоты - чуть! Ведь, и в танце лучше иметь пару, а тем более, в жизни!
Гном присмотрелся: как, однако, самолюбивы и тщеславны люди. Психея, конечно, не трехглавый дракон, но что хорошего в этих щеках, покрытых морщинами, словно поле проборонили? Эти волосинки на коже, в которых, словно в болотной траве, путаются ноги? Нос, как скала, нависший над пещерой рта с чудовищными зубами, каждый в половину роста гнома. Нет, может, есть и прочие страшилища, но, пожалуй, Психея чересчур заблуждается, а вместе с ней и остальные.
Что же представляют из себя остальные люди, если эта безобразная, поросшая волосами девушка считается среди них прекрасной? - пробормотал неслышно гном: обижать девушку, у которой и так грустные глаза и которая так славно пляшет, гном не хотел.
Послушай, а ведь я помогу тебе! - вдруг он воскликнул, радостно захлопав в ладоши и чуть не свалившись от восторга.
В чем? - наклонила голову Психея: ее забавляло, что этот малыш берется помочь там, где не справиться и всему человечеству. Как можно сделать человека счастливым?
Ты права: танцевать лучше парой. И я найду тебе партнера для танцев, а, заодно, и спутника жизни. Правда...- замялся гном.
Что?
Правда, он не такой уж прекрасный! Огромный, словно гора. Черный, весь покрыт шерстью, а как дохнет: десятки гномов не в силах устоять на ногах. Пальцы у него корявые, покрытые чудовищными складками кожи. На лице торчит здоровенный нос, а ноздри - словно заросшие густым кустарником бездонные норы. И ко всему прочему, у того чудища - два чудовищных крыла, которые трещат на ветру, словно сотня лесорубов рубят лес - оглохнуть можно от ужасного шума, который он поднимает, когда летит по небу. А когти!..- гном в ужасе закатил глаза,- да у него когти с меня ростом.
Тут гном спохватился и закусил губу:
Но, в общем-то, он неплохой парень. И тоже - всегда один.
Психея, воображение которой нарисовало одинокого монстра, головой упирающегося в небо, заколебалась: славного приятеля ей предлагают.
Но кто-то рядом - все лучше, чем никого. И Психея решилась:
Ну, что ж, пусть будет чудовище: моей красоты хватит на двоих! Веди же меня!
Идем! - радостно улыбнулся гном, взлетая. За его спиной затрепетали легкие прозрачные крылышки.
Ой,- спохватился малыш,- а как же ты полетишь? Ведь у людей противная привычка ходить, переставляя ноги!
Гном на минуту задумался.
А, впрочем, я знаю, что делать! Надеюсь, прождав столько лет, ты потерпишь единственную ночку. А утром, принарядившись, отправляйся на самую высокую гору. Стой и жди: чудовище явится за тобой.
И гном исчез. Исчез и тот, кто подслушивал неожиданный разговор. Аполлон, оставаясь невидимым, теперь знал, как исполнить приказ Венеры так, чтобы и ему кое-что перепало: девушка и впрямь была так хороша, что юному богу любви она полюбилась с первого взгляда.
Аполлон дождался, пока гном уберется: хоть и приятели они с маленьким человечком, но не все можно знать даже лучшим друзьям.
Однако,- покачал, подсмеиваясь, головой Аполлон,- вот уж не знал, что гном считает меня чудовищем. И ни разу же не проболтался, хитрец!
А Психея, лишь рассвело, отправилась на склон самой высокой горы и стала ждать того, кто, как и она, одинок и несчастлив в любви.
Вдруг порыв ветра коснулся лица девушки. Приноровившись, подхватил Психею и понес.
Сначала ей было страшно, и царевна зажмурилась. Но полет все продолжался и продолжался: и девушка рискнула приоткрыть глаза. Внизу простиралась прекрасная земля, сине-зеленая разлитая лужица морей и лесов.
Вдруг ветер ослаб, стал нежнее. И Психея увидела себя на цветущем лугу.
Впереди заманчиво сквозь ветви возвышался чудесный дворец из розового мрамора. К нему вела усыпанная розовыми лепестками тропинка.
Вдруг девушка услышала голос:
О, Психея! Оглянись: тут все твое - и эти луга, и рощи, и вся эта земля принадлежит тебе. Будь же властительницей, хозяйкой и моей женой.
Но кто ты? - удивленно воззрилась красавица.
А вот видеть меня - не дано тебе! - отвечал голос и добавил: - Еще испугаешься!
Психее почудилась насмешка. Но она промолчала, решив, однако, что обязана увидеть гостеприимного хозяина.
Весь день бродила Психея по дворцу, дивясь чудесам, наслаждаясь свежими фруктами и напитками, подобными нектару, слушала музыку.
А только ночь спустилась на сад и дворец, захлопали двери, словно аромат жасминовых лепестков овеял Психею - и она почувствовала, что ее подхватили крепкие мужские руки, жаркие губы впивали ее дыхание. Она чувствовала, что ее несут, бережно кладут на ложе.
Кто-то невидимый, но осязаемый, ласками возбудил страсть в Психее - и она вся отдалась необычным ощущениям, что были так прекрасны.
Когда, утомленная, еще вся в прекрасной неге, она открыла глаза, рядом с ней по-прежнему никого не было. Лишь сонное дыхание говорило: властелин и супруг Психеи - здесь, рядом.
Тогда царевна на цыпочках пробралась к светильнику и зажгла его: на ложе, безмятежно посапывая, спал сам бог любви Аполлон. Сияло белокожее лицо, чуть румяное во сне. Мускулистые руки покоились вдоль раскинувшегося на спине тела. Локоны, темные от природы, отсвечивали золотым сиянием. Крылья божества тоже спали, сложенные, словно крылья бабочки на цветке.
Ах, как он хорош! - воскликнула Психея.
Вдруг капля раскаленного жира из светильника
неосторожно упала на обнаженное плечо Аполлона.
Бог вскрикнул, проснулся и увидел, что опочивальня залита тусклым светом чадящей коптилки.
Так-то ты вняла моей просьбе! - суровым отчаянием звучал голос бога.- Мать приказала наказать тебя любовью к уродливому страшилищу - я отдал тебе свою любовь!
И ты не боишься гнева Венеры? -со страхом спросила Психея.- О, боги! Как ты смел и отважен!
Аполлон не стал раскрывать тайну, что он вовсе не нарушал приказа Венеры: просто для каждого существа, народа, человека - свое понятие красоты и прекрасного. И то, что кажется чудесным по ту сторону гор, по другую сторону - от этого же отвернутся с брезгливостью.
Г ном навел Аполлона на мысль, как исполнить материнскую просьбу, сумев при этом заполучить самому Психею: боги время от времени влюбляются!
Но не смог перенести Аполлон обиду, нанесенную ему женой: в первую брачную ночь ослушалась жена супруга. Что же будет, коли они проживут дольше вместе?
И разгневанный Аполлон исчез. А Психея, коря себя за неуемное любопытство, стеная и заливаясь слезами, тут же собралась в неблизкий путь: чем мука, снедавшая сердце, то лучше она погибнет, но найдет своего возлюбленного, даже если придется самой явиться на светлый Олимп.
Близко ли, далеко ли, а только пришла Психея к небесным вратам. А Венера уже поджидала.
Что, невестушка, пожаловала? Уж не думаешь ли ты, что такое страшилище я выдам за своего ненаглядного сына? - грозно молвила богиня, сгорая от ревности: не признать, что Психея чудо как хороша, богиня не могла. А каково одной женщине видеть и знать, что даже собственный сын предпочел восхвалять не родную мать и ее красоту, а эту девчонку, да, кажется, еще и с брюхом?!
Психея под градом оскорблений молчала: она так долго шла и теперь, когда муж ее где-то близко, Психея жила лишь мыслью, как его увидеть, равнодушная к оскорблениям и брани.
Думается мне,- продолжала насмешничать Венера,- что лишь в прислуги ты и годишься, а не в супруги к богу!
Психея готова быть поломойкой, лишь бы хоть краешком глаза увидеть Аполлона.
Откуда ей было знать, что Аполлон заперт в своих покоях по приказу Венеры, и так же, как его легкомысленная жена, страдает в разлуке?
Тогда вот тебе склянка! - насмешливо молвила богиня.- Отправляйся в царство мертвых - принесешь оттуда для меня красоты, а то, может, и впрямь я подурнела в заботах, которыми ты меня обременила!
Побледнела Психея, но ничем не выдала своего страха, хотя поняла, что пришел ее последний срок: никому не дано вернуться из царства Аида.
Но тут она услыхала голос, шедший из ниоткуда:
Послушай, красавица! Послушай, что ты должна сделать: сейчас перед тобой разверзнется скала - смело ступай в расселину. Только возьми две монетки и Две лепешки. Монетки - плата Харону за перевоз туда и обратно через Стикс. А лепешками ты усмиришь ярость трехглавого Кербера, пса, что сторожит вход в царство Аида!
Ты получишь то, о чем просила Венера! Но берегись открыть склянку, пока не передашь в руки богине.
Все сделала Психея, как велел доброжелательный голос. Но женщина любопытнее кошки: не утерпела, открыла Психея склянку. Тотчас вялость охватила ее члены. Дыхание пропало, черты заострились. Упала Психея в придорожную пыль, лежит, словно мертвая.
Тогда увидел ее бог богов и, плененный красотой Психеи, созвал сонм богов, молвив:
Разве не есть все сущее на земле - любовь? Эта женщина, что дремлет в ожидании смерти или пробуждения, как мы решим, одним своим видом воспламеняет это божественное чувство. Что же мы ей присудим?
И каждый, кто хоть мельком взглянул на Психею, молвил:
Пусть живет! И пусть любит!
Не посмела Венера воспротивиться воле всех, пришлось ей уступить и примириться.
Так Аполлон и Психея соединились. А в положенный срок у них родилась дочь, прекрасная, словно впитала красоту обоих родителей. И люди прозвали малышку Наслаждение!
На этом Полидевк закончил рассказ.
Мореходы помолчали, каждый думая о своем, но мысли большинства были одинаковы: сколь причудливы перипетии судьбы и как много зависит от случая.
Теперь мой черед рассказывать,- выступил новый рассказчик, желающий порадовать мореходов занимательным повествованием.
В стародавние времена жил человек по имени Биант. У него было много детей, младшему же исполнилось двадцать лет. Был он строен, красив, умен и чрезвычайно рассудителен. Звали его Асканий. И хотя в его родословной воинов не значилось, с юных лет отличался он мужеством, сноровкой и силой.
Родители очень любили младшего сына, надо полагать, не только потому, что Асканий был последним ребенком. Он безотлучно находился с ними и отвечал взаимностью на нежную привязанность родителей.
В ту пору элевсинским правителем был доблестный Керкион. Он имел дочь, красивую и добрую сердцем
Алопу, неполных двадцати лет отроду. Отец и мать невероятно любили девушку и никуда от себя не отпускали.
Биант не раз за дружеской беседой говаривал Кер- киону:
А не поженить ли нам моего сына и вашу дочь. По-моему, они не прочь соединить свои молодые жизни в одну, а?
Правитель и сам давно подметил, как краснеет Алопа при виде Аскания, и рад был, что Биант сам завел этот разговор. Родители быстро порешили на том, выбрали счастливый день и соединили молодых в брачном союзе.
Молодые, поселившиеся в доме у Бианта, крепко держались данных обетов, жили в мире и согласии. Но у Аскания была мечта - стать вельможей и жить при дворе. И поскольку юноша был горд и честен, он не стал прибегать к родственным связям, а, решив сам завоевать место под солнцем, снарядился и отправился в город. Жене же, без которой не мог провести даже короткого мига и ревностно скучал по которой и в самом сне, торжественно объявил, что она поедет вместе с ним. Так и отправились они милой семейной четой.
Плыть на корабле ненадежно, рассудил Асканий и положил ехать сушей. Совершили все нужные приготовления. Биант отобрал лучших воинов и слуг числом в двадцать человек. И вот путешественники тронулись в путь - множество пеших, множество лошадей с вьючной кладью.
Ехали они быстро, не различая дня и ночи, и так добрались до первой горной равнины. При подходе к ней наступали уже сумерки и подул сильный ветер. В это время со стороны северной горы показался немолодой уже жрец верхом на лошади. Он подъехал поближе и спешился.
Человек это был дородный, лет пятидесяти отроду, но с виду - настоящий жрец. На нем был темный хитон и сандалии. В руке он сжимал блестящий, великолепный меч. Могучая лошадь несла на себе седло, отделанное перламутром. Почтительно поклонясь путникам, жрец сказал, спустившись с лошади:
Многие годы я, недостойный, был преданным слугой прежнего господина, правителя Элевсина. Потом, отслужив верой и правдой, перебрался сюда, на север, и с тех пор проживаю в здешних местах. Южный ветер донес до меня весть о вашем путешествии в Элевсин, и вот я примчался сюда с просьбой оказать снисхождение моей убогой хижине. Согласитесь, прошу вас, хотя бы затем, чтобы доставить отдых ногам прекрасных ваших коней,- говорил он, и речь его, исполненная благожелательства и приятства, лилась, как песня.
Слуги и некоторые из воинов готовились уже сойти с коней, но Асканий, натянув поводья, ответил:
У нас весьма важное дело, мы очень спешим в Элевсин, не различая дня и ночи, но Вы проявили такое радушие к нам, что в будущем году на обратном пути мы обязательно навестим Вас.
Жрец же, удивляя небывалым искусством красноречия, продолжал упрашивать, и отделаться от него не было никакой возможности. Солнце тем временем приблизилось уже к самой вершине горы. Спутники Аскания в один голос сказали:
Ведь он так просит!
И рассудительный сын Бианта согласился:
Ну, что ж, ладно.
Вместо ответа жрец, рассыпаясь в изъявлениях благодарности, тут же вскочил в седло и помчался во весь опор, так что путешественники едва успевали догонять. И хотя жрец крикнул: "Это здесь, совсем недалеко", ехали очень и очень долго.
Наконец, они достигли множества домиков у самой горы, обнесенных высокой каменной оградой. Их уже ожидали. Аскания с женой проводили в большой и самый главный дом, где проживали сами хозяева. В дальнем конце поселения, в отдельном флигеле для слуг, было устроено пышное угощение. Измученным лошадям дали сена. Словом, не забыли никого и ничего.
В доме, куда поместили Алопу и Аскания, оказались еще две какие-то женщины. Сбросив одежды, супруги улеглись спать. И, хотя столы ломились от вина, снеди и фруктов, после перенесенных в дороге тягот, гости не могли даже смотреть на еду. И тотчас уснули.
Но вдруг мучительная бессонница напала на молодоженов, и они стали беседовать о разном. Тогда-то и поклялись Асканий и Алопа не падать духом, что бы ни случилось с ними в пути.
Тем временем наступила глубокая ночь. Вдруг в глубине дома послышались чьи-то шаги. Пока супруги терялись в догадках, шаги становились все ближе и ближе. Дверь тихонько открылась, и не успел еще Асканий подумать: "Кто это там такой?" - чья-то могучая рука ухватила его за волосы и сдернула с постели.
Асканий был силен, однако все это случилось до того внезапно, что он не успел даже схватиться за меч, лежавший в изголовье. Кто-то открыл настежь окно и выволок его наружу. Загремел страшный, грубый голос почти над самым ухом Аскания:
Эй, ты, Ифит, проклятый забулдыга и лентяй! Ты здесь? Делай свое дело!
Я готов! - раздался ответ, и в тот же миг гостя выволокли на улицу.
Тут, упреждая дальнейшие события, надобно сказать, что в стене в глухом углу дома с давних пор находилась потаенная клеть, закрытая двустворчатой дверцей, а внутри клети зияла огромная яма - точь-в-точь колодец, только дно было утыкано медными кольями.
Много лет заманивали сюда прохожих людей, приготовляли для них вино из дурманного зелья и, напоив, сбрасывали в эту самую яму. Слуг тоже напаивали до беспамятства, потом раздевали и, кого хотели убить, убивали, а кому хотели оставить жизнь - щадили и брали в свою шайку.