Только одна казачка в лавочке, на торгу сидела (сердце у нее разгорелось) и говорит:
– Я с ним драться пойду!
Стали ее уговаривать:
– Куда тебе?
То, другое, нет – пойду да пойду. Говорит казачка богатырю:
– Хочешь со мною до разу биться?
– Пожалуй, – говорит.
Богатырь выпил в кабаке восемнадцать шкаликов, а казачка – всего семь. Вышли. Заклад был положен за богатыря двести рублей, а казачка сама за себя положила – за нее никто не клал. Стали конаться, кому первому бить. Выпало бить богатырю-бойцу.
Вот он развернулся да как ударит – казачка посинела индо вся и упала; потом опамятовалась, пошла-выпила восемнадцать шкаликов, сняла с себя всю одежу – осталась только в одной рубашке, в коротеньких рукавичках и говорит:
– Ну, теперь стой! Я ударю.
Тот говорит:
– Да я тебя с ног сшиб, чего же бояться-то?
– Если б, – говорит, – ты меня убил, тогда так, а я еще жива.
Ну, присудили сызнова им стать. Вот казачка развернулась да как ударит в самый хрип московского богатыря – так индо сердце на кулаке так и вынесла.
– Вот как, – говорит, – по нашему-то бьют!
Богатырь и не дрогнулся.
Все диву давались, откуда у казачки сила такая.
А у нее муж был.
– Не стану, – говорит, – я с такой жить. Какая ты баба? Ты меня убьешь, пожалуй!
Казачка и говорит:
– Нет, я против тебя моего закона ничего не сделаю, все от тебя перенесу.
И зажили опять, а то было муж бросить ее хотел.
(Д. Садовников)
Силач Пашко и разбойники
Пашко, уроженец деревни, до сих пор называющейся именем богатыря – Пашкиной, раз пахал землю на берегу реки в то время, когда по реке плыли сверху семь человек разбойников. У разбойников было крепкое, темное слово. Сказали они это слово на ветер. Нес это темное слово ветер на заказанное место – и стала у богатыря лошадь как вкопанная и не шла по полосе дальше вперед.
Не стерпел силач Пашко обиды такой, а замка от заговору темный человек не знает. Надо донять злых людей хитростью и мощью своей. Посылает он своего работника по берегу наследить за разбойниками, куда они придут, где остановятся, и только бы на одно место сели: на воде они сильны, не одолишь. Разбойники свернули на реку Пёзу – так работник и сказывает.
Рассказывают также и другое, что Пашко не сробел, когда встала его лошадь. Он послал и свое запретное слово – и лодка разбойничья стала и с места не тронулась. Да атаман был толков, знал замок и сказывал:
– Братцы! Есть кто-то сильнее меня, побежим!
И побежали. Зашел Пашко по пути за товарищем Тропой, таким же, как и он, силачом, и с его деревни, и с ним вместе повернул на лес. Нагнал Пашко разбойников на реке Пёзе. Разбойники наладились кашу варить, да видит атаман кровь в каше, пугается крепко и товарищам сказывает:
– Беда-де на вороту, скоро тот, кто сильнее нас, сюда будет!
И не успел слов этих всех вымолвить, явился и сам Пашко: одного разбойника убил, и другого, и всех до седьмого. Остался один атаман. Бегает он кругом дерева, и исстреливает Пашко все дерево в щепы и не может попасть в атамана. Накладывает на лук последнюю стрелу и крестит ее крестом святым. Валится от этой честно́й стрелы враг его и супостат на веки вечные.
И до сих еще пор старожилы показывают на пёзском волоку между Мезенью и Печорой то дерево, которое исщепал своими стрелами богатырь Пашко. И до сих еще пор всякий проезжий и прохожий человек считает неизменным и безотлагательным долгом бросить охапку хворосту на проклятое, окаянное место могилы убитого атамана. Там уже образовался огромный курган. А за Пашко осталось на веки вечные от этого дела прозванье Туголукого.
(C. Максимов)
Гусь-богатырь
Вверх по реке Сойде есть ручей Гусинец, подле которого жил когда-то Гусь-богатырь. Подле ручья, текущего в левую сторону реки Сойды, есть Гусева поляна, теперь сделавшаяся бором, на котором растут огромные сосны. Здесь еще видно место, где было Гусево жилище, по остаткам груды каменьев. Недалеко есть большой порог, вниз по реке Сойде. В этом месте жил богатырь со своею семьей, которая состояла из жены, дочери и маленького сына.
В давние времена ходило по Руси много разбойников. Одни из разбойников со своим атаманом, после грабежей и убийств, привыкли ходить в одно уединенное и сокрытое место для пристанища. Атаман хотел убить Гуся по любви к его жене. Убить, однако же, не мог: не хватало сил против богатыря. Раз жена подпоила своего мужа хмельными напитками и стала спрашивать:
– Скажи, дружок, чего ни уж ты боишься? Чего ни есть такое, от чего ты слабеешь?
Тогда Гусь сказал:
– Боюсь я женских волос: если хоть одним волосом обмотаешь мою руку, я не могу тронуться с места.
Тогда жена перевязала сонного мужа своими волосами. Он проснулся и понял свою ошибку. А жена уж спала в виду мужа с разбойничьим атаманом. Дети Гуся еще не спали. Дочь была старше, сын младше. Свеча на столе горела. Гусь тогда велел дочери взять свечку и пережечь на руках матери волосы. Дочь ответила:
– Я как скажу на тебя молодому батюшке, так он тебе задаст!
Отец велел дочери замолчать.
Когда дочь уснула, маленькому сыну, сидевшему на шестке, стало жаль отца – он взял свечу и пережег волосяную перевязку. Тогда отец вскочил с печи и тихонько подошел к бане, в которой спало сорок разбойников. Он выдернул баянну матицу и свалившимся потолком убил сорок разбойников. Сам же пошел и лег на печь по-старому. Атаман проснулся утром и спрашивает у Гуся:
– Каков ты сон видел?
Гусь отвечал:
– Поставил я во сне слопец (пасть, кляпцы), в которой попало сорок тетеревей; один еще ходит, и тому не миновать.
Атаман понял, в чем дело, стал ругать Гуся. А Гусь схватил палицу и зараз снес ему голову. Жену и дочку связал вместе спинами и пустил на плоту с речного порога вниз по реке Сойде. Они пропали без вести. Сам Гусь с сыном переселился в Каргополь и вскоре умер.
А сын его уже давным-давно писал из Питера к ухтозерским крестьянам, чтобы они искали на Гусевой поляне богатство, покрытое сверху каменьями и бороной. Ухтозеры искали этого клада, но нашли только куски какой-то истлевшей материи.
(К. Петров)
Про Рагну
За Рындозером есть деревушка Рагнозеро, километров двадцать от Рындозера. А название ее от Рагны пошло: там был один сильный мужичок такой – Рагна.
Из деревни той ходили в Москву на заработки – вяленцы катали, канавы рыли, шерсть били и на плотницкие работы ходили, когда Москва строилась. Вот в это время они случились, когда там был кулачный бой. Из московских кулачников никто не мог победить одного варяга (они ведь отовсюду приезжали).
Вот эти мужички и говорят меж собой:
– Вот если бы был тут наш Рагна, он бы победил этого варяга.
Тут все это слышали приближенные царя и донесли ему об этом. Вот царь приказал поймать этих мужичков и привезти их к себе. Они пришли, пали на колени (испугались, конечно). Царь им предложил садиться и предложил рассказать про Рагну – кто он есть?
– А вот, говорят, ваше царское величество, Рагна у нас такой есть, он на себе зараз принесет на семеро дровней весь провиант для полозьев, вязьев, копыльев (это будет около сотни пудов). Он бы мог и этого варяга победить вполне.
Царь этих мужичков задерживал как заложников и послал двух гонцов к Рагне. Когда приехали к Рагне, его не случилось дома, он рыбной ловлей занимался и дровни делал. У него была одна жена – старушка, детей не было.
Когда ее спросили, где ваш муж, она объяснила, что он ушедши в лес за провиантом для дровен. Им только предупредила:
– Когда придет с лесу голодный, то с ним не начинайте говорить, а то он вам навредит много, а когда покушает, тогда разговаривайте!
Через немного времени из лесу явился Рагна, познакомился с незнакомыми людьми, поздоровался.
У хозяйки был приготовлен обед, он сел обедать. Когда он покушал, послы приступили к нему с допросом, а силу его видели, когда принес на себе дровни. Обратились к нему, что вот, имея такую силу, он должен по приказу московского царя ехать на кулачный бой. Ну, конечно, он дал согласие (как подчиненный московский) ехать в Москву.
Переночевали у него, утром предложили ему ехать с ними на лошадях.
– Вы поезжайте, говорит, а мне старуха стопит баню, я вымоюсь и на лыжах вперед вас буду в Москве.
И он действительно сходил в баню, вымылся и отправился в Москву прямо лесом на лыжах. И на лыжах он почти на полсутки раньше попал в Москву их. Раньше дороги были плохие, а пока там они доехали, он прямиком через лес на лыжах.
Через день-два состоялся кулачный бой. Он варяга этого победил и даже расшиб совсем его. Тогда царь расспрашивает:
– Что тебе надо в награду?
– Ничего мне не нужно, ваше царское величество, только дайте мне наше озеро в вечное пользование, чтобы никто там и рыбы не ловил, кроме меня, и правов не имел.
С тех пор и пошло Рагнозеро…
Раз ночью напали на него разбойники (они у него рыбу ловили в озере, воровали), так он их всех прикончил, кому руку, кому ногу оторвал, всех покалечил, с тех пор его никто и не трогал.
(АКФ. 8. № 120)
Стиккоев
Крестьянин Стиккоев отличался необыкновенною силой. Он жил один в лесу, сам молол для себя хлеб на домашнем жернове, а зерно крал на полях у других жителей в снопах, верст за двадцать пять от своего жилья; он уносил на себе разом по сто снопов, т. е. целый воз. Долго крестьяне не знали, кто у них ворует хлеб, полагая, что его тратят лошади или медведи; наконец, по следам вора, добрались до его избушки и бросились на Стиккоева. Силач схватил свою пятипудовую ступу и ударил ею одного из десяти нападавших мужиков так сильно, что тот упал мертвым и отлетел саженей на десять; товарищи убитого тотчас разбежались. В другой раз, нарвавшись на медведя, Стиккоев обнял его обеими руками и находившеюся в них палкой прижал его к себе так сильно, что хребетная кость у животного переломилась и медведь околел. Говорят, Стиккоев, или кто-то из его также сильных потомков, убил вздорного и неполадливого своего соседа и за то был приговорен к телесному наказанию, но, продав свои поля и покосы, он успел откупиться. Поля эти и доныне находятся в ведении церкви и носят название Стиккоевых.
(ОГВ. 1863. № 45)
Иван Лобанов
Где-то под Архангельском был Ванька Лобанов, неженатый человек. Сестра у него – такая же сильная. Сколько он хлопотал, чтобы жениться на ней – не разрешили.
…Дом надо построить. Иван Лобанов в лес пошел.
– Почему ты бревна без спроса рубишь? – лесник спрашивает.
– Я бревна не рублю, у меня это жердьё.
– Как жердьё? Я сейчас смеряю.
Ванька Лобанов бревна торчмя в снег ставит:
– Полезай, меряй!..
Ванька Лобанов у мужиков бабу – сваи вбивать – унес.
– А четверть водки купите, так обратно принесу…
Его отравили силачи. Взяли Ивана в цирк, а он всех правил не знал. В охапку схватит да положит. Никто его побороть не может. Всем завидно и стало. Нюхательным табаком сыпнули в глаза, а потом слепого и отравили.
(АКФ. 135. № 77)
Ванька Лобанов бревна носил. Лесничий запретил:
– Ты почему бревна воруешь?
– А если надо, так и тебе эти бревна принесу к дому…
Это было годов пятьдесят тому назад, до революции еще. Он с Северной Двины сам…
(АКФ. 135. № 78)
Он был уроженец с Великого Устюга. И у него была сестра такая же, как он. Его Бог силой наградил. Небольшие с тех пор века прошли.
Раньше ходили бурлачить и забивать сваи, так он эту бабу ту (не поладил с артелью или служащими-приказчиками) так один поднял и унес бабу в сорок пудов.
Я слыхал: с сестрой они наносили лесу из запрещенного лесу. Следу нет, а лес теряется…
Он там побаривал кого-то, так, говорят, его отравили. А эту сестру (завидовали ее силе)… она утром все ходила за водой, так они журавль подпилили, а она пришла за водой – журавль дернула, а он длинный такой, да и упал ей на голову. Она и погибла.
(АКФ. 128. № 86)
Иван Леший – прозвище Ваньки Лобанова Леший. Его все боялись: сильный он был. Если ему хозяин не угодит, то унесет он сваю – и все:
– А поставьте четверть – принесу.
Выпивал он четверть водки сразу.
Так у нас все и говорили, бывало:
– Я не Лобанов, да и не Леший.
Как что пропадет, так говорят:
– Леший унес, Лобанов унес…
(АКФ. 128. № 124)
Рыбацкие сказы
(Из собрания Р. Липец)
Хозяин становища
Были "хозяева" становища, как первые заселенцы. Им, когда приходили в становище, надо было платить, прежде чем промышлять. Кто деньгами, кто рыбой, кто подарки большие делали. Колдун становища Лицы был первый населенец. Слыхал я от своего дедушки – он сейчас покойный, – кто не хотел на подарки, то начинали бороться: "Согласен ли бороться?"
В Койде был Федор Кренев, колдун. Они сошлись бороться. Тот ударил слабо, а Кренев сильно. На второй раз они начали сходиться, тот привез в шлюпке войско, рабочих своих, – богатый, что ли, был… А Кренев научил своих:
– Как они будут на судно лезть, колотите их башлугами (?) по рукам.
Они так и сделали, а Федор Кренев спустил им в шлюпку двухпудовую гирю. Шлюпка затонула – и делу конец. Они-то выплыли все, но драться уже не стали.
Был на Мурмане такой, приходил на своей лайбе, и пока ему не напромышляют, не позволял никому промышлять. Так было много времени, пока на промысла́ не пришел один наживальщик. И сказал:
– Ни одной рыбины ему не дам!
Хозяин его судна и остальные рыбаки говорили:
– Что ты! Он нас всех убьет.
– Никого не убьет, а рыбины ни одной не дам.
Когда пришел тот, наживальщик отказался дать рыбы. Тот на него – наживальщик его вернул, так поборол, что тот запросил:
– Спусти меня живого, больше никогда не приду.
Так и было. Кто был наживальщик и откуда – неизвестно. Тот же наживальщик, у какого хозяина был, он ему дал вачеги пережимать. Наживальщик спросил:
– Как пережимать, посуше или помокрее?
Хозяин сказал, что посуше. Он разорвал рукавицы надвое и подал. Хозяин на него было, а тот только колонул его кукишкой по голове, тот и уселся. С тех пор ни рукавиц уж не стал его заставлять выжимать, ничего.
Чужеземный великан
На Печенге приходил из каких-то стран великан, отбирал у промышленников первый улов. И когда загрузит корабль рыбой, насытятся его глаза богатством, тогда разрешает им промышлять. А кто если ему не даст улова, то убивал.
Раз пришел небольшой человек, стал проситься на суда рабочим.
– Жалованья мне не надо, а только кормить.
Много судов обошел, но никто не хотел брать, что бродячий человек. Наконец, на одно судно взяли, и он оказался очень понятливым: какую работу ни покажут, другой раз не надо показывать.
Тут промышленники стали ждать великана, боятся до него одну рыбинку уловить. Вот он пришел, а этот человек говорит своему хозяину:
– Дозволь мне с ним сразиться!
Все ужаснулись, но он сказал великану, чтобы сей год рыбы не ждал, предложил ему сражаться. Поднял великана и бросил его о камень, что тот не шевельнул больше ни ногой, ни рукой.
– Вот и все ваше страшилище!
Затем сказал своему хозяину, что весь род его будет жить не в богатстве, но в сытости, пожелал всем промышленникам счастливо промышлять, спустился с судна и ушел в Печенгскую губу.
Аника-воин
Аника, воин заграничный, приходил с запада, кажется, из Голландии. Приходил он на судах, останавливался у Цип-Наволока или у Зубовских промыслов. Весь промысел зверя и рыбу – все отбирал.
С промышленниками был один наживальщик. А наживальщик был такой: лежал морж на льду, наживальщик и говорит:
– Хозяин, я там одному коту оторвал голову.
А смотрят: он моржовые клыки принес. И сказал он кормщику:
– Дайте мне с Аникой сразиться!
И вот они сразились. Сразу убил Анику наповал. Потом его спросили:
– Куда твою долю промысла?
Он сказал:
– Мне ничего не надо.
И скрылся, больше его не видали.
Шли иностранцы
В Печенгу шли иностранцы. Шли для погубления Печенги. Легли спать и после все онемели, что ни по-своему не могут, ни по-русскому. После одному отдался язык, он сказал, что, когда стали спать ложиться, пришел старец с огоньком и сказал:
– На Русскую землю пришли, да не с хорошим помыслом!
После стали просить прощения, как вернулись языки.
После шли шведы, сила. Встретился им человек, спросил:
– Куда, дружья, идете?
Они сказали, что разгромить Печенгу.
– Это дела хорошие.
Повел их, привел к двум горам – открылась яма.
– Вот вам за ваши добрые дела!
Они там и остались, а горы сошлись, как и были.
Монастыри на севере
Печенгский монастырь
…Шведы нападали, три раза. Печенгский монастырь разорили.
Тогда Трифон Печенгский и сказал:
– Только три раза монастырь разорят, а на четвертый раз он по самые окна в землю уйдет…
Так оно и было.
(АКФ. 135. № 35)
Затонувшие колокола Коккова монастыря
Богатая обитель была. Братии больше трехсот человек считалось. Богачества – невесть сколько. Счету в них монахи не знали. Что утвари этой, что злата, каменья самоцветного, и не перечесть!.. Скота, угодий – ну, как ноне Соловки…
Стояла это, стояла обитель – и вдруг прошел слух, что швед идет на нее. Иноки сейчас скот угнали в горы, сокровища свои все зарыли, колокола бросили в реку и завалили их каменьями. И доселе на дне реки Нивы, в Куйке, виднеются уши большого колокола… Потом стали молиться Богу. Ждать-пождать… Приходит враг – в обители литургия шла. Швед этому не внял. Всех иноков перебил. Священник выходит с дарами – его рогатиной, диакона тоже. Только старца одного придушить забыли, так Господь ему такую силу дал, что после он один всех триста иноков схоронил и сам на засыпанной могиле помер. Монастырь шведы сожгли и убрались восвояси…
И поныне тут мерещится разное. В зимние ночи слышно точно пение, согласное такое да старинное. Старики сказывают, что тут и видения бывали разные, да не такое ныне время, праведники не являются…
(В. Немирович-Данченко)