Когда он подошел, Савитри встала. Но его присутствие не могло не внушать ужас, и она поневоле опустилась снова на землю. Она увидела, как он уходит, унося на своем шнуре частицу размером всего лишь с палец, которая была жизнью Сатьявана. Савитри пошла за ним.
– Уходи, – сказал царь мертвых, – твоя обязанность позаботиться о теле, которое осталось на земле.
– Обязанность жены жить рядом с супругом, – сказала Савитри, – и ты, кто держит жезл правосудия, не сможешь это отрицать.
– Это так, но ты все равно уходи, и за это я дарую тебе исполнение любого желания.
– Тогда пусть отец моего мужа снова обретет зрение.
– Это желание будет исполнено, Савитри.
Было уже совсем темно, и Савитри увидела помощников царя мертвых. Они были облачены в темные одежды, их волосы ощетинились и торчали во все стороны, а ноги, глаза и носы были как ноги глаза и носы ворон...
– Поворачивай обратно, Савитри, дальше живым дороги нет.
– Моя жизнь – это жизнь моего супруга, и ты, кто держит жезл правосудия, не сможешь это отрицать, – сказала принцесса.
– Проси любое желание, и оно будет тебе даровано.
– Тогда верни отцу моего мужа его царство.
– Это желание будет исполнено, Савитри.
Темнота стала совсем уж непроглядной. Савитри с трудом различила силуэты четырехглазых собак Йамы. Они скалили зубы, глядя на нее.
– Поворачивай обратно, Савитри, дальше живым дороги нет. Ни одно живое существо еще не подходило так близко к жилищу Йамы. Лучше проси любое желание, и оно будет тебе даровано.
– Я хочу, чтобы мой супруг не остался без потомков.
– Это желание будет исполнено, Савитри.
– Тогда тебе придется вернуть жизнь моему супругу! – возликовала Савитри.
– Я сделаю это, о самая преданная из женщин. Вернись на поляну, где осталось его тело, и ты увидишь, как в него вернется жизнь.
Савитри покинула царство мрака и вернулась на поляну, где осталось мертвое тело ее супруга. Она опустилась рядом с ним на колени, обняла его голову и прижала к груди. А потом она приникла губами к его губам. Сделав это, она почувствовала, что в мертвое тело вернулась жизнь. Сатьяван вздохнул, открыл глаза и заговорил.
– О Савитри, – сказал он, – мне приснился странный сон, будто темно-синий великан нес меня сквозь густой мрак, а ты, моя самая дорогая, не отставала от него и заставила его отпустить меня.
– Не стоит об этом говорить, Сатьяван. Забудь свой страшный сон. Посмотри, день клонится к вечеру, скоро стемнеет, твои отец и мать будут волноваться. Вставай, давай скорее отнесем сучья и дикие фрукты царю и царице. Прислушайся, как потрескивают сухие ветки под ногами диких зверей, они просыпаются и скоро выйдут на охоту. Ходить по лесу будет опасно. Нам следует поторопиться.
Сатьяван и Савитри вернулись в приют отшельников. Там их встретил старый царь. Он радостно закричал, что слепота исчезла и он снова обрел зрение. Он был счастлив, что мог увидеть сына и невестку Савитри, чьи глаза как прекрасные лотосы, чей стан строен, а локоны сверкают, словно золото. Счастливый, вернулся царь с любимыми детьми в приют отшельников, и все они с удовольствием вкусили пищи отшельников. А Савитри ждала. Вскоре прибыли гонцы из царства, которым некогда правил царь, отец Сатьявана. Злой человек, захвативший его царство, неожиданно умер, и народ прислал их просить прежнего царя вернуться во дворец. Прошло немного времени, и Сатьяван и Савитри стали царем и царицей. И прежде чем Йама забрал их к себе, они произвели на свет множество потомков.
ВЫБОР ДАМАЯНТИ
В одном индийском царстве жил царь, дочь которого славилась красотой, равной которой не было среди небожителей. Звали ее Дамаянти. Люди часто говорили, что такое прелестное создание не может быть произведено на свет обычной смертной парой. В это же время горными племенами правил царь по имени Наль, который был так силен и так красив, что его сравнивали то с богом войны, то с богом любви. Дамаянти много слышала от своих подруг о красоте Наля, а в присутствии Наля часто восхваляли красоту Дамаянти. И получилось так, что молодые люди, еще не встретившись, горячо полюбили друг друга. Наль не думал о другой женщине, кроме Дамаянти, а Дамаянти не представляла себе другого мужчину, кроме Наля.
Однажды на озеро, находившееся в саду дворца Наля, опустился чудесный златокрылый лебедь. Наль, использовав свое мастерство охотника, поймал его. Убедившись, что не сможет освободиться, лебедь перестал биться и заговорил человеческим голосом. "Отпусти меня, о великий царь, – сказал он, – и я полечу к царевне Дамаянти и расскажу ей о твоей любви". И Наль отпустил златокрылого лебедя.
Лебедь опустился на тенистый пруд в саду ее отца и позволил Даманяти поймать себя. Он заговорил с ней, вознес хвалу красоте и мужеству Наля, рассказал о горячей любви, которую питает к ней прекрасный царь. "Скажи Налю все то же самое, – сказала Дамаянти, – и еще скажи, что я очень хочу увидеть его".
Дамаянти утратила свою веселость и игривость, стала грустной и безразличной ко всему. Все ее мысли были только о Нале, но она не знала, увидит ли его когда-нибудь. А ее отец, заметив перемены в характере дочери, решил, что пришло время подыскать ей жениха.
В те дни царским дочерям дозволялось самим выбирать себе мужа среди особ царской крови: во дворец собирали достойных кандидатов, и принцесса выбирала из них подходящего мужа. Когда ей кто-нибудь приходился по сердцу, она надевала на голову избранника венок. Вот и царь, отец Дамаянти, объявил, чтобы женихи собирались во дворец. Слава о красоте, нежности и кротости Дамаянти распространилась так широко, что на призыв царя откликнулось великое множество царей и царевичей. Даже бессмертные боги решили почтить собрание своим присутствием: Индра, Агни, Варуна и Йама ничего не имели против такой прелестной жены, как Дамаянти.
Услышал о сборе женихов и Наль. В блестящей колеснице он отправился во дворец отца Дамаянти, преисполненный самых радужных надежд. Подъезжая к дворцу, он увидел четыре колесницы, от владельцев которых исходило такое ослепительное сияние, что Наль сразу понял: это бессмертные боги. Он сошел с колесницы и склонился перед ними. И те, кого он знал как представителей сонма бессмертных, обратились к нему. Они сказали: "Иди к принцессе Дамаянти и скажи ей, что Индра, Агни, Варуна и Йама предстанут перед ней в надежде, что она дарует свой венок одному из них". Наль, услышав эти речи, приуныл. Но он не мог отказать бессмертным и почтительно ответствовал, что выполнит поручение.
Очутившись во дворце, он сразу же передал все, что ему было сказано. Он попал в палаты женщины, и эта женщина была прекрасна, словно молодая луна в небе.
– Кто ты? И как попал в мои палаты? – спросила она. – И сразу добавила: – Скажи мне, что ты Наль, что ты пришел взглянуть на меня, что пришел получить от меня обещание надеть венок на твою голову. Да, конечно, я так и сделаю.
Но Наль ответил:
– Только властью богов попал я в эти палаты, которые охраняются лучше, чем все остальные.
– Не важно, как ты попал сюда, ты прибыл во дворец в качестве моего поклонника, и именно тебя я выберу своим мужем – тебя, Наль, о котором я всегда тосковала.
Тогда Наль с болью в сердце поведал ей о том, что является посланником бессмертных и что Индра, Агни, Варуна и Йама являются существами столь могущественными, что ни одна девица в их присутствии не сделает выбор в пользу простого смертного.
Дамаянти сказала:
– Будь среди претендентов, и я выберу только тебя. И тебя ни в чем нельзя будет обвинить, потому что закону, дающему мне право на свободный выбор супруга, подчиняются даже боги.
Наль вернулся туда, где его ждали бессмертные, и передал им ответ Дамаянти.
– Тогда, Наль, мы впятером будем претендовать на руку прекрасной девы, – сказали боги.
В царском дворце собралось великое множество поклонников невесты: здесь были даже великие мудрецы и святые. Когда вошла Дамаянти в окружении подруг, люди ахнули от восхищения при виде ее красоты. Один за другим претенденты проходили перед ней. Дамаянти обвела взглядом толпу и увидела пятерых Налей. Она поняла, что четверо бессмертных приняли облик Наля. В смятении она повернулась, чтобы покинуть зал, где собрались цари и принцы, но, сделав несколько шагов, остановилась, осознав, что если она так поступит, то лишится права на свободный выбор мужа. И Дамаянти осталась. Она смело пошла туда, где стоили пятеро Налей, и, остановившись перед ними, склонила голову и сказала:
– О, великие боги, вы, которые слышите молитвы, ежечасно возносимые вам простыми смертными. Позвольте мне узнать, кто из вас Наль, смертный, которому я предназначила себя. – И когда прекрасная дева сказала это, она ясно увидела, кто из пятерых принадлежит к сонму бессмертных и кто – к простым смертным. Только один из пятерых отбрасывал тень, в его глазах застыла тоска, на челе блестели капельки пота, а цветочная гирлянда, которую он держал в руках, слегка привяла. Остальные четверо не стояли на земле, а парили над нею, они не отбрасывали тени, их глаза были спокойны, лбы сухими, а цветочные гирлянды, которые они держали в руках, были свежими. И все собравшиеся узнали, что среди них бессмертные.
И Дамаянти воздала почести бессмертным богам, поклонилась им, но свой венок отдала тому, в ком безошибочно признала Наля, – тому, чья цветочная гирлянда увяла, а на челе блестели капельки пота. Так принцесса сделала свой выбор. Присутствовавшие цари и принцы зарыдали от горя, но возражать не осмелились. Бессмертные боги пожаловали Дамаянти и Налю богатые дары, а святые и мудрецы воспели Дамаянти хвалу за благородный выбор.
Буддистская мифология
ДОСТИЖЕНИЕ ГОТАМЫ
Готама родился в царской семье. Девушка, которую он взял в жены, была принцессой. Многие его подданные верили, что он станет правителем мира. Принц Сиддхаратха (таково было его имя во дворце отца) рос в окружении могущества и восхищения. Но так же как лотос растет в воде, в которой родился и поднимается над ней и перестает украшать ее, так и тот, кто рожден стать Буддой Просветленным и дающим просветление, поднимается над всем, что принадлежит этому миру, – могущество ли это, восхищение, беспокойство или служба. Готама родился, чтобы стать Буддой нашего века. Он не отдавал предпочтения тем, кто желал видеть его правителем мира, даже более того, он покинул жену, ребенка и дворец своего отца и отправился в лес, где стал отшельником. Он хотел узнать, как люди могут избежать смерти, неразрывно связанной с рождением, и старости, неразрывно связанной с младенчеством. Прожив шесть лет в лесу, на протяжении которых он довольствовался лишь несколькими зернышками проса в день, он вернулся в мир людей. Готама сказал себе: "Я буду питать свое тело и искать истину другими способами, отличными от строгостей и воздержания, которые почти довели меня до смерти".
Он пришел в деревню. В той деревне жила женщина по имени Суджата. Она увидела во сне, что тот, кому суждено стать Буддой, придет в деревню и что она должна быть готова накормить его. Поэтому, когда Готама пришел в деревню, у нее уже был готов рис самых лучших сортов, сваренный на молоке. Суджата подала гостю пищу в золотой чаше. Готама возрадовался готовности, с которой ему была предложена пища, ее качеству и изысканности сосуда, в который она была положена. Он благословил Суджату. Потом он съел пищу и искупался в реке. Когда же он опустил в воду золотую чашу, она поплыла вверх по течению. И великая радость охватила Готаму. Он знал, что поплывшая вверх по течению чаша – это знак того, что скоро он станет просветленным.
Готама пошел к древу познания, под которым сидели Будды других веков. Под ним они достигли просветления и стали Буддами. И пока он шел к этому дереву, прекрасные птицы самых диковинных расцветок летали вокруг него, и дикие звери шли за ним следом. Добрые духи вывешивали на деревьях знаки, чтобы указать ему дорогу. И пока Готама шел, он думал, что добрые духи, птицы и звери станут свидетелями победы, которую даст ему просветление, и злые духи увидят это тоже.
Эта мысль проникла в мозг демона Мары – предводителя злых духов. И Мара поспешил собрать свои силы: Готаме нельзя позволить расположиться под древом познания, сказал он своим приспешникам. Со скоростью урагана полетел Мара со своей бандой к дереву. А Готама, сохраняя хладнокровие, достоинство и уверенность в победе, шел туда же. Он подошел и сел там, где до него сидели другие просвещенные, – с восточной стороны от древа познания.
Шесть раз поднялась и снова опустилась земля. Птицы и звери, пришедшие с Готамой, испугались и разбежались. Только добрые духи остались с Готамой. И тогда Мара, предводитель злых духов, принял облик посланца отца Готамы. Он подошел туда, где сидел Готама, и, задыхаясь, словно от быстрого бега, проговорил: "Пока ты здесь сидишь, твой злобный брат захватил царство твоего отца и жестоко обращается с людьми, которых ты должен защищать. Уходи отсюда! Возвращайся в свое царство, уничтожь тирана и освободи людей!" Но только слова Мары, хотя и были хитроумными, не произвели должного впечатления. Готама не тронулся с места. Он, поразмыслив, решил, что, если его брат действительно так поступил, значит, им владела злоба, и если знатные люди в его царстве позволили ему это, значит, они были слабыми и трусливыми. Он еще немного подумал о злобе, трусости и слабости и решил подняться над ними, уничтожив в себе то, из чего они исходят, то есть желание, которое выбирает мирские вещи. Он также решил показать другим, как подавить это желание в себе.
И не тронулся с места. Дух дерева излил на него благовония и шелестом своих листьев попросил не прекращать попыток достичь просветления.
Тогда Мара наслал на него армию злых духов. Даже самого богатого воображения не хватит, чтобы представить, насколько ужасными они были – безногие и безголовые, лишенные глаз, вооруженные самым немыслимым оружием. Уже сам их вид был так ужасен, что сопровождавшие Готаму добрые духи в страхе разлетелись, а дух дерева застонал и спрятался в глубинах земли. Полчища злых духов подступили к Готаме, завывая на все лады, потрясая копьями и мечами, палицами и горящими факелами. Но Готама остался недвижим. И оружие злых духов намертво прилипло к держащим его рукам, а руки неожиданно оказались парализованными. Увидев свою армию беспомощной, Мара пришел в неистовство. Он взгромоздился на своего мощного слона и направился к Готаме. В руке он сжимал диск, который в полете может расколоть гору. Он метнул диск в Готаму. Но железный круг не ударил его. Он завис над головой того, кому было суждено стать Буддой, словно венец. Тогда Мара приблизился к нему и заревел:
– Убирайся отсюда! Пошел прочь! Ты не имеешь права сидеть там, где сидели Будды прошлых веков! Исчезни, недостойный! – Так сказал демон Мара, надеясь посеять у Готамы сомнение в себе. И все, кто был вместе с исчадием ада, тоже закричали:
– Он не имеет права! Он недостоин! – Их голоса звучали словно грохот океанских волн.
– Это не твое место, – вопил предводитель злых духов, – и я призываю всех присутствующих здесь подтвердить, что оно мое!
– Твое! Твое! – вторили ему злые духи. – Мы подтверждаем!
А Готама остался недвижим. Он прижал ладони к земле, прося ее дать ему надежных свидетелей, и земля тысячей голосов подтвердила, что он достоин сидеть на месте, которое занимали Будды прошлых веков. А потом и слон, на котором приехал Мара, склонил колени в знак почтения перед Готамой. Армия злых духов поспешно разлетелась, и Мара последовал за ней.
Улетая, Мара вспомнил, что есть еще одна сила, которую он не использовал в борьбе против Готамы. Мара срочно призвал трех своих дочерей – Вожделение, Похоть и Ненасытность. Прекрасными они были в глазах людей. И вот они явились перед Готамой, сидящим под древом познания, и стали танцевать и петь для него. Он видел их, но его разум не отвлекся – все его мысли были только о достижении просветления и приобретении власти просветлять других. И дочери Мары, осознав благородство его цели, прекратили петь, танцевать и принимать соблазнительные позы; они пожелали ему:
Пусть, что желает твое сердце, будет достигнуто,
И, найдя освобождение, освободи всех.
Когда Мара увидел собственных дочерей, склонившихся перед Готамой, он улетел.
И Готама остался один. Зашло солнце, а он так и сидел под деревом. На него снизошло просветление. На двадцатом часу все вещи были собраны для него – и вещи в самых далеких мирах, и вещи, находящиеся рядом. Все они показались ему в своем истинном облике и ценности. И тогда он узнал закон, который связывает воедино все существующее. Он достиг просветления. Он стал Буддой.
Когда же он стал Буддой, его тело испустило лучи шести разных цветов, которые пронзили всю вселенную. Все создания возликовали, потому что из мириад существ одно стало Буддой. Семь дней Готама оставался под древом познания и медитировал, и змея Мукалинда укрыла его своими кольцами. И тогда со знанием того, как разорвать цепь, связывающую рождение и смерть, младенчество и старость, новый Будда встал и отправился просвещать человечество.
КИТАЙСКАЯ МИФОЛОГИЯ
Начало. Небесная ткачиха и пастух
НАЧАЛО
Сначала были ян и инь, то есть свет и тьма, тепло и холод, сухость и влага. Затем то, что было светлое и легкое, поднялось вверх, а то, что было тяжелое и мутное, опустилось вниз. Небеса были созданы из легкого, а земля – из тяжелого. Теперь были ян и инь, активное и пассивное, мужское и женское. Из воздействия ян на инь произошли времена года, а времена года привели к появлению продуктов земли. Теплое истечение ян породило огонь, а самые легкие части огня образовали солнце. Истечение инь создало воду, и самые легкие части воды образовали луну. Солнце, воздействуя на луну, создало звезды. Небеса стали украшены солнцем, луной и звездами, а земля получила реки, дождь и пыль. И ян, соединившись с инь, – принцип, который выше, соединившись с принципом, который ниже, – произвели все живые существа, все вещи. Сила, которая есть ян, восприимчивость, которая есть инь, к которым ничего нельзя добавить или отнять, в этих двух принципах заключается ВСЕ.
Так повествуют мудрецы в умных трактатах. Но люди говорят, что до того, как ян и инь были разделены, появился Паньгу, человек. У него были стамеска и молоток. Он имел рога, которые выступали из его лба, и клыки, выступавшие из его челюстей. Он рос каждый день, который жил на свете, – восемнадцать тысяч лет он вырастал на шесть футов каждый день. Ничего не было, когда во вселенной появился Паньгу, но с помощью стамески и молотка он создал все сущее. Он вырубил основания для гор, он выкопал котлованы для морей и русла для рек, он выровнял места для долин. И такой похвальной работой Паньгу занимался восемнадцать тысяч лет.