Каэтан. Как неизвестно? Так ты и того не знаешь, что епископ римский (который ныне всем своим могуществом облек меня - легата от ребра апостольского) властен вязать и решать все, что пожелает, как на земле, так и на небесах?
Солнце. Это мы слыхали, но я не верил его хвастовству, ибо не видел еще смертного, который бы хоть что-нибудь здесь, у нас, изменил.
Каэтан. Ах, ты еще и не веришь, дурной ты христианин?! Ну, раз ты такой еретик, тебя нужно немедленно отлучить от церкви и предать когтям Сатаны!
Солнце. Ты низвергаешь меня с неба и предаешь когтям Сатаны? Словом, как говорится, отбираешь у мира солнце?
Каэтан. Именно так я и поступлю, если ты немедленно не исповедуешься у одного из моих копиистов и не попросишь у меня отпущения грехов.
Солнце. А когда исповедуюсь, дальше что?
Каэтан. Я наложу на тебя епитимью, ты будешь несколько дней умерщвлять плоть постом, или исполнять какую-нибудь тяжелую работу, или отправишься в утомительное паломничество, или станешь раздавать подаяние, либо тебя высекут за твои прегрешения.
Солнце. Нелегкие условия! А что ты мне потом даруешь?
Каэтан. Объявлю тебя свободным от вины и дарую тебе очищение.
Солнце. Стало быть, ты собираешься "принести Солнцу свет"?
Каэтан. Да, если пожелаю: факультаты, полученные мною от Льва Десятого, способны и на это.
Солнце. Какой вздор! И ты думаешь, что найдется среди смертных такой дурак, который тебе поверит, не говоря уже о всевидящем Солнце?! Ступай-ка да выпей чемерицы: мне кажется, ты сошел с ума.
Каэтан. Сошел с ума?! Ты уже отлучено за непочтение к папскому легату! Знай, что на тебе лежат великие и ничем не искупимые проклятья, а вскорости я созову народ и публично, торжественно предам тебя анафеме за то, что ты так сильно меня разгневало!
Фаэтон. По-моему, отец, к этим угрозам нужно поворотиться задом и хорошенько на них пукнуть. Ну что может сделать богам ничтожный смертный?!
Солнце. Да, на него нечего и внимания обращать. А впрочем, не заслуживает ли он жалости как человек, которого лишила рассудка болезнь?
Фаэтон. Какая болезнь?
Солнце. Ведь он страдает алчностью, а так как дела в Германии идут скверно и набить мошну не удается, он пришел в неистовство и лишился рассудка. Но погоди-ка, сейчас я над ним посмеюсь. Что ты вещаешь, святой отец? Ты намерен осудить меня, не разобравшись в деле? Чем я заслужил такое обращение?
Каэтан. Я тебе уже сказал. А что до разбора дела, то многие из числа тех, кого осуждают папы и их легаты, не получают слова для защиты.
Солнце. Будь это не вы, а кто-нибудь еще, я бы сказал, что они поступают несправедливо. Но, окажи милость, сжалься и прости меня.
Каэтан. Вот то-то же, молись, дабы тебе не погибнуть! Итак, повелеваю тебе чтить меня, где бы я ни находился. А ныне следи, чтобы дни в Германии стояли ясные, и силою своего тепла умеряй холод, который не дает мне покоя даже теперь, в середине июля.
Солнце. Я бы уж и прежде так поступал, да ведь ты многое творишь втайне от немцев. Я и опасался, как бы слишком ясный свет не выдал им твоих проделок, а даром бы тебе это не прошло.
Каэтан. Ну-ка, ну-ка, какие там еще тайны ты можешь выдать другим, если само ничего не знаешь?
Солнце. Это я-то не знаю? Не знаю, как ты пытаешься помешать Карлу стать преемником деда, хотя воля Максимилиана именно такова? Будь этот и еще многие другие твои замыслы известны немцам, они бы тебя жестоко возненавидели, если только того не хуже!
Каэтан. Пусть ненавидят, лишь бы боялись. А ты держи язык за зубами, не то будешь отлучено.
Солнце. Я слышу речи настоящего тирана!
Каэтан. Далее повелеваю тебе вынуть из колчана стрелы и вызвать чуму, поражая германцев скоропостижною смертью, дабы освобождались должности и приходы и можно было устанавливать новые пенсионы; тогда в Рим потекут деньги, да и мне, здесь, что-нибудь перепадет. Ведь уже давно у варваров умирает слишком мало богатых священников. Ты слушаешь, эй?
Солнце. Затаив дыханье.
Каэтан. Прежде всего меться в епископов, чтобы паллии не залеживались, бей каноников и аббатов, чтобы шли доходы вновь назначенным кардиналам. Нужно всемерно позаботиться об этих последних, дабы у них были деньги на необходимые расходы.
Солнце. Но если напускать на людей чуму, придется собрать облака, расстелить туман над землей и покрыть небо мглою, а я боюсь, что непогода будет тебе не по душе.
Каэтан. Главное - пусть начинается чума, чтобы должности освобождались. Облака же, насколько возможно, сдерживай, но если это совсем невозможно, действуй, как находишь нужным.
Фаэтон. О, гнуснейший из обманщиков! Теперь только я понял, что его печалит и что радует, когда он огорчается и когда ликует! Лишь бы торговля индульгенциями шла удачно - и он охотно согласится на хмурое небо, холод и вообще любую непогоду. Я сам хочу к нему обратиться. Слушай меня, ты, несчастный: "Пасти должен пастырь овец, а не убивать".
Каэтан. Что ты говоришь, святотатец? Что ты там болтаешь, нечестивый возница? Да я тебя сейчас проклятиями в порошок сотру! Ты, я вижу, собрался смешать мои планы?
Фаэтон. Да, по мере сил. За что ты хочешь погубить тех, у кого сам же всеми способами выманиваешь деньги?
Каэтан. Ты, проклятый преступник, последний ты негодяй, отродье диаволово, ты что это ко мне привязался? Разве не справедливо, чтобы пастырь стриг своих овец?
Фаэтон. Справедливо, добрые пастыри так и делают, они стригут овец, но не сдирают с них шкуру, не режут их! Так и скажи Льву Десятому: если он не перестанет посылать в Германию столь неуемных легатов, одного за другим, то как бы, в конце концов, овцы не составили заговор против несправедливого и жестокого пастыря и не отважились на какой-нибудь достойный поступок. А про твой нрав они уж и песни сложили и, по-видимому, дольше терпеть его не намерены, хотя бы ты даже переправил через Альпы целые телеги с отлучениями и обрушил на их головы.
Каэтан. Ты колеблешь то, что должно быть неколебимо, а потому - анафема! Будь проклят! Вот какому наказанию я подвергаю тебя за неблагоразумные речи.
Фаэтон. А я предам тебя на осмеяние и поношение германцам, которых ты грабишь, а может быть - и на растерзание, если они захотят подать добрый пример потомству. Итак, будь посмешищем! Вот тебе от меня наказание!
Солнце. Брось этого болтуна, пора ехать вниз и уступить место вечеру. А он пусть себе болтает, обманывает, лжет, обирает и грабит на свой страх и риск.
Фаэтон. И к тому же - пусть погибнет злою смертью. Ну, ладно, подхлестнем коней и поедем отсюда.
Булла, или Крушибулл
Собеседники: Германская Свобода, Булла, Гуттен, Франц и несколько немцев
Свобода. Ну, когда же, когда же…
Булла. Что "когда же", пьянчужка?
Свобода. Когда же ты, наконец, умеришь свою жестокость и перестанешь чинить мне эту неслыханно злую обиду?!
Булла. Ничего не слышу. Вот тебе!
Свобода. И хватит уж бить меня, богохульница!
Булла. Да я только начинаю.
Свобода. Пусть же Христос погубит тебя в самых страшных муках, негодяйка!
Булла. Ты еще и злословишь, несчастная?
Свобода. Разве злословить зло не значит славословить благо?
Булла. Опять ты бранишься?! Вот тебе, получай!
Свобода. Пусти меня, злодейка проклятая, лгунья, преступница, пусти, говорю! Что ты меня бьешь?
Булла. А ты что кричишь, пакостница?
Свобода. Сама же заставляешь!
Булла. Так я заставлю тебя молчать.
Свобода. Попробуй только - ничего не выйдет: пока я жива - не перестану кричать о твоих бесчинствах!
Булла. Что же, получай еще!
Свобода. Непоправимую беду навлекаешь ты на себя, если только разум и чувства меня не обманывают.
Булла. Что ты болтаешь, дура нескладная? Какую беду?
Свобода. Отмщение, достойное твоих злодеяний.
Булла. Замолчи!
Свобода. Не замолчу. Сегодня я должна высказать все!
Булла. Тебе говорю: молчи!
Свобода. А я говорю тебе: мне нужно сегодня высказаться - а иначе я так молча и погибну, словно Амиклы в древности.
Булла. Что же ты намерена сказать?
Свобода. Я буду говорить - нет, громко кричать! - о тебе, о том, что ты явилась к нам с готовностью и намерением меня задушить.
Булла. Кому ты это скажешь?
Свобода. Всем, кто живет в этой стране, - всем германцам.
Булла. Ты собралась жаловаться на меня тем, кто так безропотно мне подчиняется?
Свобода. Подчиняется? О нечестивые слова, о нестерпимое оскорбление - утверждать, будто немцы подчиняются тебе! Тебе!! Слушайте, слушайте, германцы, это чудовищное поношение, недостойное ваших ушей, но взывающее к мести ваших рук: она хвастается, что вы-де подчиняетесь, служите ей! Убейте ее! Растопчите! Вколотите ей обратно в глотку эти слова!
Булла. Славное начало! Продолжай так же - и наверняка накликаешь на себя беду.
Свобода. А еще вернее - на тебя.
Булла. Ну, что ты мелешь, шкура потасканная? Ты накликаешь беду на меня?! Как бы не так!
Свобода. А что же, не накликаю, ты, источник порока и ложных клятв? Не накликаю - за всю твою коварную злобу и злобное коварство?
Булла. Ты еще храбриться вздумала, подлейшая из подлых? Смотри у меня!
Свобода. А что мне еще остается, раз ты так свирепствуешь?
Булла. Сама виновата - нечего было вопить. Ведь я приехала, чтобы потребовать к ответу Лютера, а ты тут при чем? Что ты лезешь не в свои дела?
Свобода. Как будто не ясно, чего ты добиваешься, уверяя, что преследуешь Лютера, или не понятно, что цель твоего приезда - ввергнуть меня в оковы и опутать Германию сетями позорного рабства. Это ты мне как раз и запрещаешь разглашать, опасаясь, как бы мои крики не вывели тебя на чистую воду.
Булла. Но тебе было бы выгоднее помолчать.
Свобода. И бесчестно и невыгодно.
Булла. Ну, как бы там ни было, а ты сейчас же прекратишь орать, слышишь?!
Свобода. Нет, я буду говорить, чего бы мне это ни стоило!
Булла. Эх, если я брошу поводья, не буду больше себя сдерживать и выплесну на тебя весь свой гнев, - вот когда ты пожелаешь, наконец, образумиться, да уж будет поздно! Впрочем, стоит ли дольше терпеть? Я говорила, что тебе лучше молчать, говорила? Так вот же тебе, дрянь ты этакая, вот тебе, получай!
Свобода. Клятвопреступница, враг законов, я сделаю все, чтобы погубить тебя, если только вырвусь из твоих когтей! Будет драться, проклятая, перестань немедленно!
Булла. Будет и тебе вопить, пустомеля, перестань немедленно!
Свобода. Ты у меня кувырком отсюда вылетишь, в слезах отправишься восвояси.
Булла. Вот тебе! Вот тебе!
Свобода. Ах, как долго они не идут, те свободные люди, которых я звала! Ну, что ты меня бьешь, ничтожнейшая из булл?
Булла. А ты что кричишь, дурья башка? Ну-ка, еще разок!
Свобода. Заклинаю вас, германцы! Помогите, сограждане! выручайте, земляки, соотечественники, соседи, ближние, дальние - все!
Булла. Вот тебе!
Свобода. Молю вас, германцы! Не оставьте, сограждане! Спасите несчастную Свободу! Отважится ли кто оказать мне поддержку? Найдется ли человек поистине свободный, преданный добродетели, любящий справедливость, ненавидящий обман, почитающий право, гнушающийся преступлением? Найдется ли поистине германец?
Гуттен. Меня зовут, вот только кто и где - не разберу. Посмотрим-ка, в чем тут дело. Э, да это, никак, Свобода? Скорей туда! Что случилось? Кто здесь? Кто кричит?
Свобода. Свободу душат, Гуттен, - меня, Свободу, я и кричу. А душит меня вот кто - Булла Льва Десятого. Она действует с таким упорством, точно крепость осаждает, и, несомненно, решила опутать меня своими тенетами, а потом удавить.
Гуттен. Да избавят нас боги от такого несчастья! Но о какой булле ты говоришь, какую новую напасть ты нам возвещаешь?
Свобода. Вот об этой коварной обманщице, об этой Булле, которую послали к нам нечестивые римляне, отравители и колдуны, чтобы она всех вас обратила в рабство, а меня связала и убила.
Гуттен. Поразительно, как только нашлись люди, отважившиеся на подобную дерзость! Ну, Булла, ты, должно быть, отличаешься необыкновенною наглостью, если нападаешь на Свободу, ставишь ни во что доброе имя германца и, к тому же, не знаешь ни границы, ни меры в своем безрассудстве!
Булла. Ты так думаешь?
Гуттен. Да, именно так.
Булла. А уж не ты ли - тот, кому буллы обязаны отчитываться в своих действиях?
Гуттен. Не шути со мной, Булла: попробуй только у меня не отпустить Свободу - живо узнаешь, кто я такой. И запомни хорошенько: отныне пальцем не смей ее тронуть, если не хочешь познакомиться со мной поближе.
Булла. Я до тех пор буду шутить и посмеиваться, пока не увижу, что тебе принадлежит власть над буллами.
Гуттен. Говорю тебе, отпусти Свободу, если хочешь, чтобы мы были друзьями.
Свобода. Ты решился помочь мне?
Гуттен. Самым решительным образом, если смогу.
Свобода. А кто будут наши союзники?
Гуттен. Если случится нужда в союзниках, мы соберем сюда вольных простолюдинов и всех свободных и отважных людей Германии, а прежде других явится Франц, тот самый, который уже давным-давно воздвиг тебе храм и посвятил алтарь.
Свобода. Ты возвратил мне бодрость, вспомнив имя непобедимого героя. Так он придет нам на помощь?
Гуттен. Разумеется! По первому нашему зову.
Свобода. Я спасена!
Булла. Да, благодаря моей снисходительности, но при условии, что ты перестанешь кричать.
Свобода. Но я перестану лишь в том случае, если ты остановишься и дальше не пойдешь.
Булла. Уж не хочешь ли ты помешать мне попасть туда, куда мне нужно?
Свобода. Постараюсь помешать: буду кричать во всю мочь.
Булла. А я тебя изобью, как собаку, если ты хоть слово вымолвишь.
Гуттен. Ты изобьешь ее? А я буду стоять и смотреть?
Булла. Если пожелаешь - смотри. А будет невтерпеж - отойди в сторонку, пока я досыта угощу ее колотушками, как она того и заслуживает. Будешь еще мне докучать, ничтожная?
Гуттен. Ты куда, бесстыжая?
Булла. Куда хочу.
Гуттен. Почему ты ее не отпускаешь, как тебе было приказано? Отпусти, говорю, и оставь ее в покое.
Булла. Кто ты таков, чтобы приказывать буллам?
Гуттен. Тот, кого ты перед собой видишь, а если не уймешься - то и бока твои со мной познакомятся.
Булла. Ты это всерьез, скажи правду?
Гуттен. Серьезнее быть не может.
Булла. И ты один такой отыскался, что ставишь препоны буллам, обращающимся в Германии?
Гуттен. Есть ли еще другие, не знаю, но что касается меня, то я позабочусь, чтобы ты не чинила ей ни малейшей обиды.
Булла. Нелегкое дело ты затеваешь.
Свобода. Видишь, как она насупилась, как трясет головой? Честное слово, римляне немцев и за мужчин не считают!
Гуттен. Они узнают, какие мы мужчины!
Булла. Смотри, как бы не оказаться умнее, чем нужно.
Гуттен. Умнее, чем тебе выгодно, - это наверняка.
Булла. Ты даже не подозреваешь, в какие беды ты себя впутываешь, решившись на такой поступок!
Гуттен. Чем бы это ни кончилось, я запрещаю тебе пальцем к ней прикасаться. Слышишь?
Булла. Слышу, что ты уж слишком командуешь и отчаянно свиреп в речах.
Гуттен. И на деле - тоже, и ты скоро это почувствуешь, если только не уймешься.
Булла. Ты дерзаешь мне угрожать, ничтожнейший из людей?!
Гуттен. И выполню угрозу, низкая тварь!
Булла. Значит, ты меня презираешь?
Гуттен. Я просто растопчу тебя, если ты не перестанешь меня раздражать. Ну, ты куда двинулась, негодяйка?
Булла. Ты смеешь оскорблять меня хулой?
Гуттен. И даже действием!
Булла. Черная желчь тебя изводит.
Гуттен. А тебя изведет черная смола, и сейчас же! Стой, ни шагу дальше!
Булла. Ты все еще несешь свой вздор!
Гуттен. Ты все еще плюешь на мои слова? Куда ты лезешь, черепаха?
Булла. А вот как налечу на тебя быстрее ветра - сразу узнаешь, черепаха я или Пегас.
Гуттен. Шутки шутишь да куражишься! Что ж, ладно, но смотри не вздумай двигаться в путь вопреки моему повелению.
Булла. А где это написано, повелитель мой, что ты устанавливаешь законы для булл?
Гуттен. Нигде не написано, не раскрашено, но дай срок - и напишут и раскрасят!
Булла. Никчемный, как я смотрю, человечишка собирается чинить мне это беспокойство!
Гуттен. Грош цена и тебе самой, и твоей болтовне! Ну, если я не раздавлю тебя сегодня, как паука…
Булла. Ну, если я сегодня не собью с тебя спеси… И знай, что я шутить не расположена: с этого дня ты состоишь под судом и следствием.