Развлекаясь и наслаждаясь пиршествами, беседами и поэзией, рассказчики "Декамерона" продолжают жить слаженной общественной жизнью. Они живут в гармоническом согласии с красочной, радостной природой, описания которой занимают много места и играют важную роль во втором слое "рамы". Природа в "Декамероне" прекрасна и по-ренессансному идиллична. Она социально характеризует общество рассказчиков, с одной стороны, противопоставляя его зловонным миазмам охваченного чумою средневековья, а с другой - приобщая его к новым, гуманистическим идеалам Петрарки и Боккаччо. Благоуханный сад, в котором рождаются новеллы "Декамерона", вызывает у рассказчиков весьма характерные ассоциации: "Они сошлись на том, что если б возможен был рай на земле, то его надобно было бы устроить по образу этого сада" (III, вступление). В дантовский "земной рай" Боккаччо, по-видимому, верил не слишком сильно, но о рае на земле он все-таки мечтал. Декамероновская "республика поэтов" - первая гуманистическая утопия европейского Возрождения.
Неверно, что в обществе "Декамерона" "ставится только одна цель: приятно провести время". Даже развлечения рассказчиков серьезны и идеологически значительны. Самым серьезным в жизни общества "Декамерона" был процесс рассказывания и обсуждения новелл. В противоположность средневековым притчам и "примерам", новеллы "Декамерона" не дидактичны: они не преследуют никаких внеэстетических целей. Но мысль об их "бесполезности" с презрением отметается (IV, вступление; "Послесловие Автора"). Новеллы "Декамерона" не моралистичны, но они no-ренессансному назидательны. Это одно из следствий их реалистичности. Они рассказываются ради них самих, потому что рассказчиков интересует реальная жизнь вне ее связей с потусторонней и якобы единственной истинной действительностью. Их рассказы, как правило, начинаются с указания на "реальный факт" или на какое-нибудь распространенное мнение, подлежащее общественному рассмотрению и осмыслению. После этого рассказчики "Декамерона" не просто подбирают произвольные аргументы для доказательства того или иного абстрактного тезиса, не вырывают факты из земного контекста жизни, не превращают их в аллегории, а подвергают окружающую человека действительность объективному и в то же время планомерному эстетическому анализу. В "Декамероне" учит сама жизнь, и учит она искусству жить, а не искусству умирать, как того требовали средневековые моралисты. В процессе анализа действительности в "Декамероне" создается новый мир, новый человек и новая литература. "Декамерон" не только утопия, но и своего рода "воспитательный роман". В возможность воспитания и перевоспитания человека зрелый Боккаччо верил, пожалуй, тверже, чем в бога. В его книге перевоспитываются герои и даже само общество рассказчиков.
6
В отличие от средневековых богословских "гексамеронов" (наших "шестидневов"), в которых пересказывались библейские легенды о сотворении мира, в "Декамероне" новый мир был создан не за шесть, а за десять дней; зато создавался он не богом, а человеческим обществом.
Новый мир книги Боккаччо создавался по строгому, хорошо продуманному плану. В смене дней "Декамерона" имеется своя последовательность и даже закономерность, но и она выступает как проявление человеческой свободы. Для новелл первого дня обязательной темы, например, не устанавливается. Тем не менее внутреннее единство тематики первого дня выявлено с большой определенностью.
Неправильно было бы считать "Декамерон" произведением по преимуществу сатирическим. Как почти для всех великих писателей Возрождения, для Боккаччо важнее всего было эстетическое утверждение новых и, как ему казалось, вечных в своей общечеловечности идеалов любви, великодушия, ума, доблести, красоты. Однако именно потому, что утверждение гуманистических идеалов происходило в его время в непрестанной и очень напряженной борьбе с религиозно-аскетической идеологией упорно не сдававшегося средневековья, Боккаччо не мог полностью отказаться ни от сатиры, ни от социальной критики.
Главной идеологической проблемой средневековой культуры была проблема отношения человека к богу. Проблема эта ставится и одновременно эстетически снимается в двух первых новеллах "Декамерона". Она заменяется в них проблемой отношения человека к человеку. Начиная первую новеллу, Панфило специально оговаривает, что в ней он имеет в виду "не божественную мудрость, а человеческое разумение". На смену теологической логике средних веков в "Декамероне" приходит гуманистическая логика Возрождения.
В первой новелле "Декамерона" изображен мир флорентийских купцов и банкиров. Об отношении Боккаччо к этому миру дает возможность судить характер центрального персонажа. Чеппарелло - мерзавец, пакостник, клятвопреступник, содомит, пьяница и вообще человек, лишенный каких бы то ни было моральных принципов. Тем не менее в глазах той среды, к которой он принадлежит, Чеппарелло вполне респектабелен. В новелле это все время подчеркивается. Даже способность Чеппарелло на хладнокровное убийство ни в чем не повинного человека не выводит его за пределы нравственных стандартов, принятых среди итальянских купцов, менял и банкиров. Этой способностью в "Декамероне" наделены многие "благопристойные негоцианты", и она специально анализируется в новелле об Изабетте и ее братьях (IV, 5), потрясающей по силе осуждения бесчеловечного торгашеского эгоизма итальянского "жирного" народа. В первой новелле "Декамерона" бесчеловечная эгоистичность свойственна и магнату Мушьятто Францези, и братьям-ростовщикам, в доме которых умирает Чеппарелло.
Отношение Боккаччо и созданного им общества "Декамерона" к "жирному" народу было достаточно сложным. Боккаччо никогда не ограничивался одним лишь моралистическим, абстрактным, "зряшним" отрицанием человеческой ценности предков современной буржуазии. Флорентийское купечество все еще оставалось для него частью славного флорентийского народа, и в "Декамероне" нередко встречаются новеллы, в которых с известной симпатией изображены ум, энергия и целеустремленность новых "хозяев жизни", экономическая практика которых подрывала устои феодализма и в XIII–XIV веках объективно создавала материальную основу для новых эстетических, этических и социальных идей итальянского Возрождения. Но Боккаччо уже не отождествлял ни современный ему "жирный народ" с народом, ни "идеалы" флорентийского купечества с идеалами той новой, гуманистической интеллигенции, к которой он сам принадлежал. Одним из крупнейших достижений ренессансного реализма "Декамерона" было откровенно критическое изображение того нового общественного класса, который, придя в XIV веке к власти во Флоренции, отказался от всех своих революционных, антифеодальных и общенародных требований, и - стихийное, интуитивное отражение исторической диалектики превращения антигуманной, эгоистической практики итальянского средневекового купечества, расшатывавшей традиционные, христианско-католические нравственные нормы и каноны, в новые, индивидуалистические, но по самой своей сути антибуржуазные идеалы итальянского гуманизма.
В первой новелле "Декамерона" Чеппарелло наделен не только всеми нравственными пороками "жирных" горожан, но и некоторыми чертами ренессансной "virtù" (доблести), придающими ему типичность нового человека Возрождения. Вся блестяще написанная сцена исповеди построена так, чтобы привлечь внимание не столько к факту кощунственного обмана исповедника, сколько к тому, как артистично этот обман осуществляется. Чеппарелло не атеист, но прямой, непосредственной связи между вечностью бога и бренностью человека для него уже не существует. Бог вынесен им за пределы человеческого бытия, и в пределах человеческого бытия высшей, величайшей ценностью оказывается сам человек. Разыгрывая доверчивого монаха, Чеппарелло не обманывает бога, о котором он в эту минуту просто не думает, а в последний раз выявляет все заложенные в нем возможности, защищает и утверждает неповторимое, индивидуальное своеобразие своей личности и тем самым достигает того единственного вида бессмертия, которое, согласно убеждению всех великих гуманистов Возрождения, в том числе и автора "Декамерона" (IX, заключение), было возможно для земного, смертного человека.
Вся первая новелла "Декамерона" построена так, чтобы не просто подтвердить правильность логики Чеппарелло, но положить ее в основу нового, художественного мышления. Однако, утверждая этой новеллой ценность человеческой личности и делая ее главным объектом эстетического анализа, Боккаччо продолжал считать Чеппарелло "героем" в высшей степени отрицательным. В первой новелле "Декамерона" отчетливо обозначалось трагическое и свойственное всему итальянскому Возрождению противоречие между чисто человеческой, индивидуалистической "доблестью" (virtù) и общественной нравственностью - не только христианско-аскетической "добродетелью" (vertù), но и "естественной", с точки зрения самих же гуманистов, общечеловеческой моралью. Как чуткий художник, Боккаччо это противоречие отметил, но он стоял в самом начале эпохи Возрождения и потому верил еще, что его можно преодолеть эстетически. Парадоксальность превращения средневекового нотариуса в "нового человека" в первой новелле "Декамерона" комически нейтрализована парадоксом превращения клятвопреступника, богохульника и содомита в святого, необычайно почитаемого среди прихожан, уверенных, "что господь через него явил уже много чудес и продолжает ежедневно являть их всем".
Боккаччо всегда охотно потешался над религиозными предрассудками (II, 1; VI, 10). Но осмеяние культа святых для первой новеллы - не главное. В отличие от современных ему еретиков, мистиков, а также последующих реформаторов католической церкви, гуманист Боккаччо ратовал не за установление непосредственных, интимных связей между человеком и богом, а за обособление человека от бога, стремясь показать абсолютную несоизмеримость между человеческой логикой земного мира и логикой принципиально непознаваемых для человека божественных соображений и умозаключений. Тема двух логик переходит во вторую новеллу "Декамерона", где столкновение двух типов мышления, старого, средневеково-религиозного, и нового, светски-гуманистического, образует сюжет, трансформируя средневековое фабльо в типично ренессансную притчу.
В ней логика парадоксального обращения интеллигентного иудея Абрама в христианство подкрепляет логику циника Чеппарелло. Дополняя друг друга, гуманистические парадоксы двух первых новелл "Декамерона" доказывали, что возможно отделить истинную религию от порочного папы и что следует оценивать человека вне тех связей и отношений, которые устанавливала для него догматика средневекового католицизма.
Духовная диктатура церкви, еще тяготевшая над Данте, в книге Боккаччо сломлена.
Начиная третью новеллу первого дня, Филомена говорит: "Здесь уже было сказано много прекрасных слов и о боге, и об истинности нашей веры, так что если мы теперь снизойдем к делам и поступкам смертных, то в этом не будет ничего предосудительного". В третьей новелле знаменитая средневековая притча о трех перстнях использована отнюдь не для проповеди веротерпимости, а для раскрытия человеческих характеров Саладина и еврея-ростовщика Мельхиседека. В новелле сталкиваются не две веры, а два умных человека, и в результате этого столкновения происходит их "перевоспитание". Рассказ о трех перстнях убеждает Саладина в уме Мельхиседека и, заставляя его отказаться от коварных замыслов по отношению к еврею, возвращает Саладина на путь обычного для него прямодушия. Но человечность в "Декамероне" пробуждает человечность. Ростовщик тоже "перевоспитывается": он перестает быть скупым. Такое разрешение конфликта для книги Боккаччо - типично. В ней человеческий ум всегда побеждает глупость, косность и предрассудки, но когда, как в третьей новелле, он сталкивается с интеллигентностью, в "Декамероне" торжествует благородство (cortesia) и щедрость (liberalità) - две, с точки зрения Боккаччо, высших добродетели, которыми он наделяет своих самых любимых героев.
В остальных новеллах первого дня в духе новой гуманистической морали "перевоспитываются": короли (I, 5, 9); итальянские государи-тираны (I, 7), новые аристократы вроде Эрмино де Гримальди, который после урока, преподанного ему Гвильельмо Борсьере, человеком свободной профессии, стал "самым щедрым и самым любезным" (I, 8), и, конечно, прежде всего духовенство (I, 4, 6). Не одна новелла "Декамерона" подчинена задаче "показать, каково и сколь сильно лицемерие монахов". Яркую и развернутую инвективу против монашеского лицемерия Боккаччо вкладывает в уста "почтенного мирянина" (I, 6) и Тедальдо (III, 7). Боккаччо высмеивает монахов не за то, что они - святые, а за то, что они принадлежат к общественно вредной породе паразитов и тунеядцев. Именно в этом корни нелюбви Боккаччо к монахам. Для него монах - определенный общественно-исторический тип, он - один из представителей враждебной гуманизму феодальной идеологии.
Однако из-за этого монах не перестает быть в "Декамероне" человеком, а поэтому и "типическим характером", значительно более широким в своем человеческом содержании, чем тот социальный тип, который он, казалось бы, должен олицетворять. Как человеку монаху в "Декамероне" могут быть свойственны и некоторые положительные черты, выводящие его за пределы идей и представлений "старого мира", а потому и обеспечивающие ему победу, или, во всяком случае, удачу в том реальном мире, в котором он живет на тех же правах, что и все остальные персонажи человеческой комедии Боккаччо.
7
После того как выяснено отношение к основным проблемам времени (бог, церковь, монашество, "жирный народ"), общество "Декамерона" устанавливает темы дней. В новеллах второго дня рассматриваются "многоразличные испытания". Такая тема непосредственно обусловлена гуманистической революцией, давшей начало "Декамерону". На смену средневековому богу и дантовскому Провидению приходит капризный случай - это новое божество, которое Боккаччо именует Фортуною и которое, казалось бы, безраздельно господствует в его новеллах на всем географическом пространстве средневековой Европы - от Александрии (II, 7) до Шотландии (II, 3). Почти все новеллы второго дня являются высокими образцами искусства авантюрного рассказа. Но даже среди них особо выделяется новелла об Андреуччо из Перуджи (II, 5). В ней самые невероятные приключения реалистически мотивированы, с одной стороны, характером провинциала, впервые оказавшегося в Неаполе, а с другой - законами того преступного мира, с которым ему неожиданно пришлось столкнуться.
Судьба властвует в "Декамероне" отнюдь не полновластно. "У Боккаччо даже Фортуна приобретает человеческие и разумные размеры". Главным героем и господином мира "Декамерона" является умный, мужественный и интеллигентный человек. В ряде случаев он оказывается сильнее судьбы. Это специально демонстрируется в первой новелле десятого дня. Для Боккаччо, так же как для великих гуманистов Кваттроченто, человек - "кузнец собственного счастья". В течение третьего дня в обществе "Декамерона" рассказывают, "как люди, благодаря хитроумию своему, добивались того, о чем они страстно мечтали, или же вновь обрели утраченное" (II, заключение).
"Хитроумие" героев третьего дня направлено главным образом на достижение любовной удачи. Почти все новеллы здесь эротические и изображают по преимуществу чувственную любовь. Именно им "Декамерон" больше всего обязан репутацией "неприличной книги". Несомненно, "не Боккаччо принадлежит почин реабилитации плоти", "не он изобрел скоромную новеллу, она существовала ранее, в грубо-откровенных фабльо, и блюстителям конфессиональной нравственности следовало бы обратить свои громы на все средние века". Однако только у Боккаччо плоть обрела пластичность и реальность, и он был первым европейским писателем, показавшим роль здоровой чувственной любви в жизни нормального человека. Это было художественное открытие. Эротика в "Декамероне" существует не ради нее самой и не для комического принижения человека, как это было в средневековой литературе. Она тоже становится гуманистической и поэтичной. Примеры тому - новелла о Катерине и соловье (V, 4), в которой еще сохранена инерция народной песни, и новелла о Джилетте из Нарбонна (III, 9). Эротика в "Декамероне" служит не только правдивому изображению "природы" человека, но и решает порой важные идеологические задачи. В восьмой новелле второго дня приводится, например, любопытное рассуждение жены французского королевича, пытающейся склонить к адюльтеру графа Антверпенского и доказывающей ему, что она имеет больше прав на прелюбодеяние, чем плебейка или крестьянка. Общество "Декамерона" судит уже по-другому. Феодальные софизмы королевны специально опровергаются в начале третьего дня, после чего рассказывается знаменитая новелла о Мазетто, эротика которой (вопреки мнению некоторых современных исследователей) должна показать не скотскую сексуальность тосканского крестьянина, а то, что пред голосом плоти или, как говорит Боккаччо, голосом "природы" простая монахиня и королевна совершенно равны. Пройдет еще день, и Фьямметта расскажет трагическую новеллу о Гисмонде и Гвискардо, в которой голос чувственной любви приобретет патетические интонации гуманистической декларации прав человека.
Одним из проявлений реализма "Декамерона" было то, что герои действовали и думали в нем как люди, живущие в реальном средневековом мире. Герои "Декамерона" не свободны от общества и от его сословных предрассудков. Боккаччо показывает это со всей присущей ему объективностью. Однако правдиво изображая мир феодальных и корпоративно-сословных отношений, в которые вовлечены персонажи его новелл, Боккаччо отнюдь не думал, что мир этот - лучший из миров и что изменить его никак невозможно. Именно это доказывала риторика речи Гисмонды и весь внутренний пафос новелл четвертого дня, где трагедия царственного Джербино (IV, 3) эстетически уравнивалась с трагедией Симоны (IV, 7), которой приходилось добывать себе пропитание "собственными руками". В "Декамероне" действительность изображена объективно, но вовсе не объективистски. В книге Боккаччо реалистически утверждалась не незыблемость иерархической системы, шаткость которой была показана уже в новеллах первого дня, а право отдельной человеческой личности не укладываться в ее жесткие, склеротические рамки. Для Боккаччо принцип сословности продолжал сохранять свою силу, но гораздо большую роль, чем средневековые сословия и касты, в "Декамероне" играл человек - реальный, земной человек, который, благодаря своему образу мыслей и поступкам, способен был подняться над своим положением в обществе, как хлебник Чисти (VI, 2), или же оказаться ниже его, как то случилось с королем Кипра, пристыженным одной гасконской дамой (I, 9).