В Сони-центре, где можно буквально пройти сквозь 3D проекцию "Метрополиса", похоже, решили подробнее рассмотреть эту возможность. В целом Сони-центр Хельмута Яна представляется наиболее успешным проектом Потсдамерплац, по крайней мере в вопросах привлечения посетителей, которые и сосисок могут поесть и довольно милый Музей гино посетить – все под сенью всепогодного хай-тек навеса. Оголенные стальные каркасы, стеклянные лифты, атриум с громадным куполом и прозрачная башня Фостерескве (Fosteresque) кроме прочего напоминают, что архитектура продолжала развиваться и после 1933 года. Лучше всего здесь ночью – на площади ни души, везде неоновая подсветка для создания атмосферы центра города, эдакой Пикадилли, где всегда полно народу. Пустынная Потсдамерплатц производит наиболее глубокое впечатление.
Именно ночью площадь раскрывается как современный центр города, полюбить который люди не в состоянии в силу собственной провинциальности: пустынная и сияющая Потсдамерплатц представляется благородной ошибкой. Присущая ей скука проступает только при свете дня. Особенно в той, спроектированной Ричардом Роджерсом части комплекса Даймлер, где желтые жалюзи цилиндрических объемов слишком приветливо сочетаются с красной плиткой фасада и другими деталями экстерьера. Здесь, пожалуй, проходит четкая граница, где одержимость конструктивизмом и готикой, проявившаяся в его Ллойдз-Билдинге уступает место соглашательству регенерационной архитектуры. Здесь Роджерс открыто противопостоит ретроориентации Потсдамерплац, но предложить ему, судя по результату, особо было нечего. Напротив квартал Джорджио Грасси – ряд краснокирпичных коробок от школы Альдо Росси, чей вызывающий архитектурный аскетизм производит куда более мощное впечатление своим суровым отказом от зрелищности и увеселения публики. Дальше площадь заканчивается, и заброшенные пустыри ее задворков смотрятся карикатурой на ее же плотную застройку.
Архитектура, может, и не первостатейная. И все же не хуже, чем на гэдээровской Александрплатц, хотя, конечно, и не лучше. Это то, что получилось на "крупнейшей строительной площадке Европы", однако следующие за ней по размаху площадки Варшавы и Москвы не могут похвастаться хоть сколько-нибудь сравнимой по качеству архитектурой или степенью интегрированности в городское пространство. И то, что у площади есть доминирующая концепция, пожалуй, предпочтительней подхода "всех звезд на площадь соберем", каким могли бы руководствоваться, если бы строительство курировал не Ганс Коллхофф а, скажем, Дэнни Либескинд. Самое удивительное в том, что здесь, на этой подвластной корпорациям территории, больше, чем где бы то ни было, ощущается пресловутая пустота и уныние советской площади. Потсдамерплац не стала местом собраний, не стала частью "полиса", и причин тому много – от нежелания Востока и Запада принять специально созданную нейтральную территорию как место встречи до чрезмерной приватизации пространства и избытка частной охраны. Не удивлюсь, если городские власти теперь кусают локти, что когда-то выдворили с площади клуб Tresor, который мог бы привнести бодрость и вибрацию уличной жизни, которой ей так заметно не хватает. На демонизируемой Александрплац техноклубы счастливо работают до сих пор. Потсдамерплац остается площадью "периода после холодной войны", которая еще не созрела для освоения; пространством, где новый виток истории начнется едва ли.
По крайней мере, пока не упадут цены на аренду.
Площадь после площади Эпилог
Если из всего, что мы узнали о постсоветской площади, и можно что-то усвоить, то сведения эти лежат в идеологическом пространстве, разделяющем Александрплац и Потсдамерплац. Одно пространство, вроде бы церемониальное и авторитарное, однако на нем есть место для общественных выступлений, альтернативной культуры и рабочей повседневности; другое – на первый взгляд динамичное, коммерческое и демократическое, ничего из вышеперечисленного не вмещает. В самом начале мы задавались вопросом: являлась ли неприветливость гигантских площадей развитого социализма чем-то большим, нежели просто суровая, притворяющаяся политически грамотной эстетика; и нашли основания ответить на этот вопрос отрицательно. Теперь вопрос этот можно переформулировать так: имеет ли значение, что на просторах этих жизни больше, чем на противопоставляемых им площадях 1990-2000-х? В архитектурном смысле они куда интереснее, нежели принято думать, но что из этого?
Теоретик урбанизма Кшиштоф Навратек пишет, что сожалеть об упадке публичного пространства – это то же, что бежать впереди паровоза. Бесспорно, что когда-то принадлежавшие всем городские пространства впоследствии были приватизированы и теперь контролируются частными охранными агентствами. Разумеется, по этим приватизированным пространствам шляются, пьют кофе, а главное – тратят деньги. Однако без общего представления о том, что такое народ, общество, коллектив, все, что вы наблюдаете и чем занимаетесь на улице, не имеет смысла. По форме можно воссоздать и агору, как в случае со Старым Рынеком, и драму большого города, как на Потсдамерплац, но так воспроизводится только поверхностная эстетика. Эти пространства могут быть похожи на площади на вид и по ощущению, но по сути – это несколько видоизмененные "публичные" площади – огороженные пространства в Лондоне XVIII века, которыми свободно пользовались те, кто мог себе это позволить, и которые были непомерно дороги для всех остальных. Торговые центры без стен.
Площади, исследованные в настоящем тексте, не так давно стали местом проведения массовых выступлений, но что это были за выступления? В Харькове таксисты и мелкие предприниматели протестовали против повышения налогов, а студенты устроили палаточный городок против коррупции; на плац Дефилад владельцы рыночных прилавков взбунтовались, когда их стали вытеснять ради пресловутого Музея современного искусства. Весьма возможно, что все их претензии справедливы, однако эти примеры дают почву для размышлений. Протестуют в основном мелкие предприниматели, требующие дать им шанс выжить при капитализме, главенствующую роль в котором занимают корпорации и / или местные олигархи. Протестуют также против коррумпированных популистских политиков, однозначно давая понять, что менее коррумпированные политики того же толка их устроят. До ситуации, когда население собирается вместе, чтобы утвердить себя как народ, как "гражданское общество", за которое так переживают наблюдатели и главные действующие лица Центральной Европы, еще далеко. Да, отвоеванное общественное пространство стало местом действия "оранжевой революции", и сожалеть об этом могут разве что старые упертые сталинисты, однако в результате пришедшие к власти политики стали не менее коррумпированы, а вскоре и не менее ненавистны, нежели их предшественники.
Уличная политика вершится стихийно, не выбирая мест и обстоятельств. Но нельзя не заметить, что советская площадь в целом остается естественным местом народных собраний; и лишь наименее образцовые "советские" площади, построенные в Лодзи конца 1940-х и в Берлине после объединения, оказались лишены заложенных в них функций. В Восточном Берлине, Харькове, Киеве и Варшаве интересующие нас пространства, как правило, считаются незаполняемыми и воспринимаются как результат дорогостоящего градостроительного каприза, необходимого исключительно для самоидентификации режима. И этот очевидный парадокс встречается на всем пространстве развитого урбанизма.
Об авторе
Оуэн Хатерли – публицист, специалист по политической эстетике. Автор книг "Воинствующий модернизм" ("Militant Modernism", 2009), "Новые британские руины: путеводитель" ("A Guide to the New Ruins of Great Britain", 2010), "Нетривиальные" ("Uncommon", 2011), "Новое бесцветное" ("A New Kind of Bleak", 2012).
О "Стрелке"
Институт медиа, архитектуры и дизайна "Стрелка – международный образовательный проект, созданный в 2009 году. Помимо постдипломной образовательной программы с преподавателями мирового уровня "Стрелка" организует публичные лекции, семинары и воркшопы, консультирует в области городского развития и издает лучшие книги по урбанистике, дизайну и архитектуре.