Формы взаимозаменяемости социального капитала и государства многообразны – граждане жертвуют на благотворительность, компенсируя таким образом нехватку средств на социальные программы, следят за порядком на своих территориях или нанимают частные охранные службы, объединяются для поездок на работу, помогают жертвам стихийных бедствий и пр. Если граждане считают установленные государством законы и правила полезными и разумными, то они вместе с полицией и другими контролирующими службами следят за исполнением таких правил и применяют к нарушителям меры общественного воздействия. Все это снижает потребность в государственном финансировании, регулировании и контроле, и, казалось бы, чем больше в городе (стране) социального капитала, тем более скромную роль в нем должно играть государство, включая муниципальную власть.
На самом деле связь между социальным капиталом и "размером" государства далеко не столь однозначна – в частности, скандинавские страны, будучи мировыми лидерами по уровню доверия и другим ключевым индикаторам социального капитала, в то же время предлагают своим гражданам самые масштабные, по мировым меркам, социальные программы и услуги.
Дело в том, что социальный капитал не только позволяет в некоторых случаях обойтись без государства, но и делает государство более эффективным и подотчетным, и тогда граждане охотно доверяют власти большие ресурсы и обширные полномочия. Вопрос в том, уверены ли граждане, что власть надлежащим образом распорядится этими ресурсами. Такую уверенность дает гражданская культура, которая создает исключительно важное общественное благо – эффективную и подотчетную обществу власть. Если в отношении других общественных благ общество может в большей или меньшей степени полагаться на правительство, то в достижении должной работы властей оно может рассчитывать только на себя. Это означает, что социальный капитал и власть не только взаимно заменяют, но и взаимно дополняют друг друга – чем больше в обществе гражданской культуры, тем выше отдача на ресурсы государственного сектора.
В обществах, бедных социальным капиталом, способность граждан заменить государство и собственными силами поддерживать порядок и создавать общественные блага крайне ограничена, и с этой точки зрения в таких обществах следует ожидать значительного "спроса на государство". Вместе с тем люди распространяют недоверие друг к другу и на государство, имея для этого все основания – при дефиците гражданской культуры государство неподотчетно и неэффективно. Таким образом, возникает противоположно направленный эффект, когда нехватка социального капитала сокращает спрос на государство. В реальности первый эффект преобладает над вторым, вследствие чего возникает парадокс социального капитала, впервые обнаруженный Патнэмом для регионов Италии и затем неоднократно подтвержденный на данных других стран, включая Россию. В городах, регионах и странах, испытывающих нехватку социального капитала, жители недовольны работой органов власти, справедливо считая их коррумпированными и безразличными к нуждам людей, и тем не менее высказываются за более жесткий государственный контроль над экономикой и обществом. Очевидно, выбирая между анархией в обществе без способности к самоорганизации и плохим государством, люди предпочитают государство как меньшее из двух зол.
Тренды социального капитала
Социальный капитал современных развитых государств зарождался в самоуправляемых городах Средневековья и эпохи Возрождения. Работы экономистов и историков свидетельствуют о том, что чем более автономным был город столетия назад – в силу географических, политических и прочих причин, тем, при прочих равных условиях, в этом городе сегодня больше доверия и гражданской культуры. Исторический опыт самоуправления способствует накоплению "демократического капитала", который, как показано Т. Перссоном и Г. Табеллини, является важной предпосылкой успеха и устойчивости демократической формы правления. В автономных городах возникали гильдии и другие общественные объединения, которые также стали инкубаторами социального капитала.
Вместе с тем на протяжении последних десятилетий интенсивность прямого общения жителей постиндустриальных городов идет на убыль. Уже упоминавшийся Роберт Патнэм объясняет этот тренд усилением конкуренции на рынке труда и возросшими стандартами потребления, заставляющими трудоспособных членов семьи больше времени отдавать работе, разрастанием городов и переездом жителей в "спальные районы" и пригороды, преобладанием нуклеарных семей и быстрым развитием электронных медиа. Кроме того, в современных городах углубляется сегрегация населения по имущественным, социальным и этническим признакам – богатые отгораживаются от бедных, в том числе и буквально, заборами и охраняемыми территориями, возникают этнические анклавы и т. п.
Планировка городов и системы застройки также влияют на социальный капитал и нередко подавляют его традиционные формы. Время в дороге на работу и домой, в том числе в пробках, не может быть использовано для общения, а заполненные транспортом городские магистрали приводят к тому, что местные жители хуже знают друг друга и с большей настороженностью относятся к окружающим. Концентрация шопинга и досуга в крупных торгово-развлекательных центрах затрудняет и вытесняет общение горожан с теми, кто живет по соседству, и не способствует возникновению новых социальных связей.
Нередко круг общения горожанина ограничивается пределами многоквартирного жилого дома – жильцы таких зданий замыкают социальные связи на своих соседей и меньше связаны с городом и интересуются его делами и проблемами, чем те, кто проживает в отдельном доме. На социальный капитал влияют и права собственности – согласно Дениз Дипаскуале и Эдварду Глейзеру, собственники жилья оказываются более активными гражданами, чем те, кто проживает в съемных квартирах. Связь гражданской активности с владением жильем объясняется тем, что качество городского управления и привлекательности города капитализируется в рыночной стоимости домовладений; вдобавок владельцы жилья более укоренены в городе по сравнению с арендаторами. Наконец, согласно Рональду Инглхарту и Кристиану Вельцелю, модернизация и экономический рост смещают ценности в направлении большей автономии и самовыражения, что также объясняет растущую "атомизацию" населения современных городов.
В то же время наблюдаемая эрозия традиционного социального капитала (в большей степени выраженная в англосаксонских странах и не столь отчетливо в континентальной Европе и Японии) не означает, что то же происходит и с гражданской культурой. Современные исследования опровергают бытовавшие в конце прошлого века представления о том, что социальный капитал представляет собой однородную субстанцию, все ингредиенты которой – общение, доверие, ценности и сети – суть разные стороны одной и той же медали и как таковые сильно коррелированы друг с другом. На самом деле движение различных компонентов и разновидностей социального капитала часто оказывается разнонаправленным. Отмечаемый рост индивидуализма в современных городах не обязательно ставит под угрозу общие ценности, толерантность и чувство гражданской ответственности. Интенсивное общение горожан в пределах местных сообществ и иных малых групп сменяется более обширными, разветвленными и дисперсными социальными связями. Социолог Марк Грановеттер подчеркивал ценность и силу такого рода "слабых связей" в политике, на рынке труда и в других сферах человеческой деятельности; то же, очевидно, касается и городского развития. Обитатели современных городов не могут так же активно, как и в прошлом, непосредственно общаться друг с другом в своей повседневной жизни, но если они при этом остаются вовлеченными в общественные дела и осознанно распоряжаются своими политическими правами, то такого современного социального капитала оказывается достаточно для благополучия городов и горожан.
Социальный капитал в России: ценности выживания или гражданская культура
Популярность в России в годы перестройки идей демократии, самоуправления, прав и свобод оказалась недолговечной и сменилась в начале 90-х глубоким разочарованием и общественной апатией. Столь радикальное изменение общественных настроений объясняется тем, что демократические идеи не были укоренены в обществе в виде гражданской культуры и их поддержка была связана с надеждой на то, что по примеру развитых стран демократия принесет процветание. Эти надежды были быстро развеяны наступившим экономическим кризисом, и внимание россиян переключилось с общественных проблем на неотложные личные нужды. Согласно известной дилемме Альберта Хиршмана "голос vs. выход", столкнувшись с проблемами в своей стране, городе или организации, люди могут либо направить усилия на необходимые общественные решения, используя для этого право голоса и иные возможности участия в общественной жизни, либо принять происходящее как данность и искать частные возможности адаптации и защиты, уходя от общественных дел. В России 90-х такой уход совершался в неформальные сети и малые группы, а место гражданской культуры заняли "ценности выживания". Опустевшее общественное пространство российских городов заняли старые и новые бюрократы и олигархические бизнес-структуры.
Выживание в одиночку и уход от общественных дел привели к росту недоверия россиян друг к другу, а также к государству и его институтам, включая городские власти. В то же время неверие в демократию и рынок породили в обществе патерналистские настроения и сформировали устойчивый спрос на "сильную руку", способную поддерживать порядок и экономическое благополучие. Уже отмечалось, что такого рода парадоксальное сочетание спроса на сильное государство и глубокого недовольства работой органов власти характерно для обществ, испытывающих нехватку социального капитала.
Спрос общества на усиление государственного контроля был удовлетворен выстраиванием "вертикали власти" – подотчетность городских властей населению городов отошла на второй план по сравнению с субординацией вышестоящим государственным органам. Растущая экономика позволила поддерживать негласный "общественный контракт", в рамках которого населению обеспечивалось повышение доходов и личного благополучия в обмен на отказ от участия в общественных делах.
Такой контракт, однако, оказался внутренне неустойчивым, поскольку рост доходов и укрепление среднего класса закономерным образом трансформировали ценности населения, создавая предпосылки для укрепления в российском обществе гражданской культуры. Согласно Сеймуру Липсету, растущее благополучие создает предпосылки для гражданского участия и демократических преобразований.
Наблюдавшийся на протяжении ряда лет рост общественной активности в российских городах имел еще одну вполне конкретную причину – углублявшийся разрыв между уровнями частного и общественного потребления. Средний класс в крупных городах достиг среднеевропейских стандартов доходов и материального благополучия, включая жилье, автомобили, проведение досуга и пр., и на этом фоне стал более чувствительным к дефициту общественных благ и услуг. За порогом комфортабельной квартиры (или оградой элитного жилого комплекса) горожан ожидали пробки, хаотическая застройка, изношенная и перегруженная инфраструктура, загрязненный воздух, нехватка хороших школ и больниц, а также равнодушие или произвол чиновников. Перечисленные проблемы нельзя решить в одиночку – если частное потребление можно повысить собственными усилиями, то общественные блага в городах требуют совместных действий.
Неудовлетворенный спрос на эти блага становится, таким образом, катализатором социального капитала, как в виде гражданской культуры, так и в виде низовой координации для решения проблемы собственными силами, без участия властей. Напомним, что в первом случае социальный капитал выступает как фактор повышения эффективности власти, а во втором – как ее альтернатива. Обе возможности способствуют решению городских проблем и кажутся поэтому равноценными. В действительности это не так, о чем свидетельствуют представленные далее результаты цикла исследований роли социального капитала в развитии российских городов, выполненных в последние годы в Лаборатории прикладного анализа институтов и социального капитала (ПрИиСК) Высшей школы экономики.
Субботник или митинг?
В начале 90-х годов социальный капитал в России значительно сократился, однако с недавнего времени окрепший средний класс демонстрирует возросшую способность к самоорганизации и коллективным действиям. Хорошо известны примеры массовых движений помощи жертвам пожаров и наводнений, сбора средств на лечение детей, борьбы с дорожными пробками и пр. Нередко такого рода инициативы дублировали государственные полномочия или замещали государство, не справлявшееся со своими обязанностями. Таким образом, социальный капитал в России заполняет не только провалы рынка, но и провалы государства.
Среди россиян широко распространилось мнение, что провалы государства неизбежны и люди должны полагаться друг на друга, создавая альтернативные государству сети взаимной помощи. Примером таких альтернатив является теневая экономика, которая выстроена на доверии и личных связях; согласно Эрнандо де Сото, размер неформального сектора является "лакмусовой бумажкой" несовершенства официальных институтов. Здесь же следует упомянуть практику обособления жилых массивов, где жители собственными силами поддерживают порядок и в буквальном смысле отгораживаются от не устраивающей их внешней среды высокими заборами и частными охранными фирмами.
Со временем общественные движения в российских городах стали ставить перед собой более "гражданские" задачи, стремясь не заменить государство, а добиться более эффективной работы органов власти. Примерами могут служить сетевые инициативы по контролю над выборами, предотвращению коррупции и борьбе с фальсификацией ученых степеней. По российским городам прокатилась волна неожиданно массовых митингов, основным требованием которых стало соблюдение конституционных норм. Выборы мэров стали более конкурентными, и в ряде случаев при массовой общественной поддержке независимым кандидатам удалось потеснить представителей политического истеблишмента.
Способность предъявить городским и центральным властям возросшие требования распределена по территории России весьма неравномерно – города страны отличаются друг от друга запасами гражданской культуры и "низового", не политизированного социального капитала, а также социального капитала малых групп и широких коалиций. Гражданская культура по определению является социальным капиталом открытого типа, тогда как для самостоятельного решения проблем, возникающих по недосмотру властей или вследствие злоупотреблений властью, может быть мобилизован социальный капитал малых групп и сообществ. Такая реакция общества может быть условно названа "субботником", тогда как в случае политических коллективных действий на фундаменте гражданской культуры можно говорить о "митинге" (разумеется, оба выражения являются собирательными метафорами).
Готовность общества к "субботникам" дестимулирует политиков и чиновников, делая менее вероятным добросовестное исполнение ими своих обязанностей. "Субботники" создают ощущение самоуспокоенности и безнаказанности – "люди все сделают за нас сами". Возникает вопрос, идет ли готовность к "субботникам" на пользу самому обществу. Ответ зависит от запаса гражданской культуры. При достатке гражданской культуры власть находится под общественным контролем и ответственно относится к своим обязанностям. В "субботниках" в таком случае нет особой нужды – отдача на данный вид социального капитала близка к нулю ввиду его невостребованности. Напротив, при остром дефиците гражданской культуры власть неподотчетна гражданам, и "субботники", несомненно, облегчают положение людей. В то же время при промежуточном уровне гражданской культуры роль "субботников" может оказаться отрицательной – выигрыш малых групп от сепаратных коллективных действий перекрывается потерями ввиду дестимулирующего влияния "субботников" на власть. Если "субботники" вытесняют "митинги", общество несет потери.