На другой день справляли рождение Симэнь Цина. На пиру были столичный воевода Чжоу Сю, судебный надзиратель Ся Лунси, командующий ополчением Чжан Цзюйсюань, старший шурин Симэня У Кай и много других официальных лиц. За Гуйцзе послали паланкин.
Вместе с двумя певичками они пели целый день.
По случаю прибытия племянницы Цзяоэр повела ее на поклон к Юэнян и остальным женам. Ее пригласили отпить чаю. Звали Цзиньлянь, даже служанка дважды за ней ходила, но она так и не вышла, сославшись на плохое самочувствие.
К вечеру Гуйцзе стала собираться домой. Она откланялась Юэнян. Хозяйка одарила ее безрукавкой из юньнаньского шелка, платком и искусственными цветами и вместе с Цзяоэр проводила до самых ворот. Гуйцзе направилась было к садовой калитке, чтобы повидаться с Цзиньлянь, но та, едва ее заметила, как сейчас же велела Чуньмэй крепко-накрепко запереть калитку, сам Фань Куай не заставит открыть.
- Не открою! - заявила ей Чуньмэй. Крайне смущенная, Гуйцзе отошла прочь.
Да,
Когда душа добра -
Повсюду дружеские чувства,
Когда же в помыслах вражда -
Остерегайся тропки узкой.
Но не будем больше говорить о Гуйцзе, а расскажем о Симэне. Под вечер он направился к Цзиньлянь. Волосы у нее растрепались, вид был усталый и безразличный. Стоило, однако, появиться Симэню, и она принялась за ним всячески ухаживать: помогла раздеться, приготовила чаю, теплой воды для мытья ног и старалась во всем ему угодить. В ту ночь они резвились, как рыбки в воде. До чего только не доходила Цзиньлянь в своей покорности и унижении!
- Дорогой, - шептала она, - кто еще так любит тебя в этом доме?! Все они непостоянны - из вторых рук товар. Только одна я тебя понимаю, как и ты меня. Видят они, как ты меня любишь, как часто у меня бываешь, вот и злятся, за глаза наговаривают, а в открытую подстрекают тебя. Глупый ты мой! Сам подумай, ведь ты ж им на удочку попался, потому-то и со мной, с той, которая любит тебя, ты обошелся так жестоко. Дикие утки, когда их бьют, в разные стороны разлетаются, а домашние на месте кружатся, только переполох на весь двор подымают. Убивай меня - все равно тут останусь. Некуда мне идти! Ты как-то слугу у певиц пинками угощал, да? Я тогда - Старшая госпожа и Юйлоу свидетели - голосу не подала. Ладно, думаю, наверно, красотка тамошняя тебя иссушила. У них ведь любовь одна - деньги. А случись что, кто тебя пожалеет! Но хватит! А то подслушают ненавистницы - сразу снюхаются, травить начнут. Правда, так уж повелось: одна природа смертью карает, но бессилен гнев людской человека погубить. Когда-нибудь потом ты сам это поймешь. Хочу одного, чтоб ты, и только ты, был мне судьею.
Цзиньлянь удалось уговорить Симэня. Той ночью они отдались необузданной страсти.
На другой день Симэнь вскочил на коня и, сопровождаемый Дайанем и Пинъанем, направился в заведение певичек.
Тем временем разодетая Гуйцзе развлекала посетителей. Едва заслышав о прибытии Симэня, она удалилась к себе, смыла пудру, сняла шпильки и украшения и легла, укрывшись одеялом.
Симэнь долго ждал. Никто не выходил его встретить. Наконец появилась мамаша. Она поклонилась гостю и предложила кресло.
- Что-то давненько, зятек, вы к нам не заглядывали, - сказала старуха.
- Занят был. День рождения справлял, а распорядиться некому.
- Дочка моя тогда тоже вас побеспокоила, - заметила старуха.
- А почему Гуйцин не приходила?
- На постоялом дворе живет. Взял ее купец и до сих пор не отпускает.
Они разговорились. Слуга подал чай.
- А где ж Гуйцзе? - спросил, наконец, Симэнь.
- Вы и не догадываетесь! Как от вас пришла расстроенная, так в себя прийти никак не может. Слегла и не выходит. Жестокое у вас сердце, зятюшка. Даже не навестите дочку.
- Первый раз слышу! А что случилось? Где она? Пойду к ней.
- Она сзади, у себя в спальне.
Мамаша велела служанке проводить Симэня и поднять занавес.
Симэнь вошел в спальню Гуйцзе. Накрытая одеялом, она сидела на кровати, обернувшись лицом к стене. Волосы ее беспорядочно рассыпались. Выглядела она подавленной и даже не шевельнулась.
- Что с тобой? - спросил Симэнь.
Гуйцзе молчала.
- Скажи, кто тебя обидел?
Симэнь долго расспрашивал ее. Наконец, она заговорила.
- Госпожа Пятая всему виной. Если у вас дома такие красавицы, такие искусные в любви, то зачем же вам тогда к публичным девкам ходить? Неужели мы вам в диковинку?! Хоть мы и вышли из веселого заведения и ремесло наше известное… но все же насколько мы выше таких вот никудышных из порядочных семей! А в тот день меня к вам не петь приглашали. Я вас поздравить пришла. С какой теплотой и участием отнеслась ко мне Старшая госпожа! Одежду и цветы подарила. Не попроси я тогда, чтобы ту пригласили, стали бы осуждать: мы, мол, публичные, никакого этикета не признаем. Тут только я и узнала, что у вас есть госпожа Пятая, и почла долгом попросить ко мне выйти, чтобы выразить ей свое почтение. Но она не пожелала выйти. Перед уходом мы с тетей завернули к ее калитке - мне хотелось с ней попрощаться, так она выслала горничную запереть калитку прямо у меня под носом. Нет у нее ни малейшего понятия о приличии.
- Не осуждай ее так строго! - сказал Симэнь. - В тот день она вообще была в дурном настроении. Иначе непременно вышла бы к тебе.
Впрочем, сколько раз эта негодница меня в дрязги впутывала, людей оскорбляла. Всыплю я ей!
- Он ей, видите ли, всыплет! - заругалась Гуйцзе и дала Симэню пощечину.
- Думаешь, у меня рука дрогнет? Кроме Старшей, от меня в доме всем женам и служанкам ох как доставалось! Ну хочешь, плетью раз тридцать или больше вытяну, а то, пожалуй, и волосы отрежу.
- Видала я тех, кто рубит головы, да не встречала тех, кто затыкает рты. Язык без костей, а где доказательства? Если ты такой решительный, отрежь у нее прядь волос и мне принеси. Тогда я поверю, что ты настоящий герой средь завсегдатаев квартала.
- Поспорим? - спросил Симэнь.
- Хоть сотню раз!
Симэнь провел ночь с Гуйцзе. На другой день они распрощались, когда наступали сумерки. Только Симэнь сел на лошадь, как Гуйцзе напомнила:
- Да увидят очи триумфальные знамена, да услышат уши благую весть. Если не принесешь, что обещал, лучше мне на глаза не показывайся.
Своим подстрекательством Гуйцзе возбудила Симэня. Домой он прибыл пьяный и направился прямо к Цзиньлянь. Она принялась всячески ухаживать за хмельным мужем - предлагала закусить и выпить, но он отказался. Чуньмэй было велено приготовить чистую постель и удалиться, заперев за собой дверь.
Симэнь сел на кровать и приказал Цзиньлянь разуться. Она не посмела ослушаться. Тогда он забрался на постель, но ложиться не спешил, а сел на подушку и приказал Цзиньлянь сначала раздеться, а потом встать на колени. Она со страху покрылась испариной, не зная в чем дело. Опустившись на колени, она тихо плакала.
- Дорогой мой! Скажи мне прямо, в чем я перед тобой виновата, и я умру со спокойной душой. Избавь меня от мучений в предсмертный час! Как ни будь осторожна, тебе, видать, все равно не угодишь. Так бери тупой нож и пили, чтобы я терпела твои пытки.
- Так ты не желаешь раздеваться? Ну, хорошо… - и Симэнь окликнул Чуньмэй: - Подай плеть. Там, за дверью висит.
Симэнь звал горничную, но та долго не откликалась. Наконец, она не спеша приоткрыла дверь в спальню. Цзиньлянь стояла на коленях, перед ней валялась опрокинутая лампа. Со стола стекало масло. Несмотря на приказания Симэня, Чуньмэй стояла, как вкопанная.
- Чуньмэй, сестрица моя! - взмолилась Цзиньлянь. - Спаси меня! Он опять хочет меня бить.
- А ты, говорунья, на нее внимания не обращай, - сказал Симэнь. - Принеси плетку, говорят тебе, бить буду потаскуху.
- Как же вам, сударь, не совестно! - урезонивала хозяина горничная. - Чем же моя госпожа вам так досадила, а? Наветы распутниц слушаете? Сами они бурю средь ясного дня поднимают, все под мою госпожу подкапываются, да еще и других втягивают. Какими глазами на вас смотреть будут? Не хочу я по-вашему делать!
С этими словами Чуньмэй хлопнула дверью и исчезла. Симэнь разразился хохотом.
- Ладно уж! Пока бить не буду! - заключил он. - Встань! Мне у тебя нужна одна вещь. Дашь?
- Милый! Моя кровь и плоть - все принадлежит тебе. Бери что только пожелаешь. А что тебе нужно?
- Прядь твоих волос.
- Дорогой мой! Вели броситься в огонь, я брошусь. Но волосы отрезать не дам. Хоть смертью стращай, не дам. С того самого дня, как меня мать родила, я ношу их вот уж двадцать шесть лет. Они у меня и так в последнее время сильно лезут. Сжалься надо мной.
- Тебя возмущает мой гнев, а что бы я тебе ни сказал, ты мне перечишь.
- Если уж я тебе перечу, то скажи, пожалуйста, кого же я слушаюсь! Скажи по-честному, зачем тебе эта прядь?
- Для волосяной сетки.
- Я тебе сплету. Только не давай мои волосы той потаскухе. Не желаю, чтобы она меня попирала.
- Никому не дам. Только позволь мне из твоих волос связать самое основание сетки.
- Если так, сейчас отрежу.
Цзиньлянь отделила большую прядь, и Симэнь отрезал ее ножницами под самый корень, завернул в бумагу и спрятал за пояс. Цзиньлянь, рыдая, упала ему в объятия.
- Во всем я слушаюсь тебя, - шептала она. - Только не забывай меня. Дели радости с другими, сколько душе угодно, но меня не бросай.
Необычно сладостными были той ночью их утехи.
На другой день Цзиньлянь накормила Симэня, и он отправился к Ли Гуйцзе.
- Где волосы? - спросила певица.
- Вот они.
Симэнь вынул из-за пояса прядь волос и передал Гуйцзе. Она внимательно рассмотрела их. То были в самом деле прекрасные, черные как смоль, волосы. Гуйцзе спрятала их в рукав.
- Посмотрела и давай, - попросил Симэнь. - У меня из-за этой пряди такая вчера неприятность вышла. Пока у меня от злости лицо не перекосилось, давать не хотела. Я ее обманом взял: мне, мол, для головной сетки. Видишь, я своему слову хозяин. Сказал - принесу, и принес!
- Какая невидаль, подумаешь! - проговорила Гуйцзе. - Уже и струсил? Ладно, домой пойдешь, отдам. Если ты ее так боишься, зачем же отрезал?
- Ее боюсь? Откуда ты взяла? - Симэнь засмеялся. - Тогда не стал бы ей и заикаться.
Гуйцзе позвала Гуйцин занять гостя за столом, а сама удалилась в укромное место и положила волосы Цзиньлянь к себе в туфли, чтобы постоянно попирать их своими ногами, но не о том пойдет речь.
Несколько дней подряд Гуйцзе не опускала Симэня домой. Цзиньлянь же, после того как у нее отрезали прядь волос, впала в уныние, не выходила из спальни, не пила, не ела, и Юэнян послала слугу за старой Лю, которая нередко заходила к ним пользовать больных.
- Госпожа страдает от тайной печали, - сказала старая Лю. - Гнев поселился в сердце, и госпожа не в силах от него избавиться. Головные боли и тошнота вызвали отвращение к пище.
Старуха развязала узел со снадобьями, достала оттуда две черных пилюли. и велела принять на ночь с настоем имбиря
- Завтра старика своего приведу, - добавила она. - Пусть посмотрит, не ждет ли вас, сударыня, что дурное в грядущем.
- Ваш почтенный супруг может и судьбу предсказывать? - спросила Цзиньлянь.
- Он у меня слепой, но кое-что знает. Судьбу может рассказать, от нечисти избавить. Врачует иглоукалыванием и прижиганием, исцеляет от язв. А еще что умеет, сказать не могу. Одним словом, привораживает.
- Как это привораживает? - заинтересовалась Цзиньлянь.
- А вот как. Отец с сыном, скажем, не ладит, брат с братом ссорится, старшая жена с младшими женами ругается. Зовут тогда моего старика, ему обо всем поведают. Возьмет он талисманы, напишет всем духам таинственные свои знаки и в воду опустит. Даст наговоренной воды тому человеку выпить, и не пройдет трех дней, как отец ли с сыном сблизится, брат ли с братом душа в душу заживут или старшая жена перестанет браниться с младшими. А то, бывает, в торговле не везет, поле не родит, так мой старик сколько таким врата богатства открывал, истоки барышей показывал! Он и недуги врачует, и от скверны очищает, звездам молитвы возносит и планетам поклоняется - все может. Вот почему и прозвали его Лю Астролог. Помнится, пришла в семью невестка, так, из захудалых, и оказалась на руку не чиста. У свекрови крадет да матери в дом несет. Бил ее за это муж, когда узнал. Тогда мой старик и ворожил над ней. Написал два талисмана. Один сжег, а пепел под кадкой с водой закопал. Берут из нее воду и видят, как невестка ворует, а виду не подают. Другой талисман старик в подушку спрятал. Как ляжет на нее муж, так руки ему будто бы кто-то связывает. Перестал жену бить.
Цзиньлянь внимательно выслушала рассказ и наказала угостить старую Лю чаем и сладостями, а перед уходом дала три цяня на пилюли да еще пять отвесила на талисманы и попросила старуху с утра пораньше привести слепого Лю. Старуха ушла.
Ранним утром следующего дня старуха и в самом деле подвела к воротам слепого шарлатана. Симэня дома не было. Он еще не вернулся от Гуйцзе.
- Тебе чего, слепец? - спросил привратник, когда старуха ввела его в ворота.
- Мы к госпоже Пятой. Талисманы возжигать, - пояснила старуха.
- Вы к госпоже Пятой, проходите. Да глядите, как бы собака не покусала.
Старуха провела слепого в гостиную Цзиньлянь, которая находилась рядом с ее спальней. Они долго ждали. Наконец появилась хозяйка. Слепец отвесил ей поклон, и они сели. Цзиньлянь назвала восемь знаков, которые соответствовали году, месяцу, дню и часу ее рождения. Слепой шарлатан стал прикидывать на пальцах, потом сказал:
- Родились вы, сударыня, в год гэн-чэнь, месяц гэн-инь, день и-хай, час цзи-чоу. Так! Восьмой день сезона установления весны, относим, стало быть, к первой луне. Как глаголет Истинное учение наставника Цзыпина ясным и необычайным отмечены сии знаки. Однако, не сулит вам милости звезда-супруг, в потомстве есть преграда. А одинарное древо. знака "хай", прорастая в первой луне, цветенья сил не предвещает. Без преодоленья придет самосожжение. И потом двойной металл знака "гэн" с силой давит острие барана Звезда-супруг поставлен в затруднение. А облегченье наступит только после повторного преодоленья.
- Уже преодолела, - сказала Цзиньлянь.
- Не будьте на старика в обиде, - продолжал слепец, - но вот что я вам скажу. Гороскоп являет очертанье зловещего духа. Вам мешают месячные истечения, которые приходятся и на "хай" и на "гэн". Обилие этих вод влечет прорыв лишь одного слоя земли знака "цзи". Когда вступает в силу злой дух, мужчина обретает могущество и власть, а женщина становится опасной мужу. Коль скоро главное в ней - ум и смекалка, она вызывает либо любовь, либо гнев. И вот еще что скажу: сейчас идет год цзя-чэнь, вас ожидает бедствие. А в жизни вы станете причиной гибели младенца и удавленья на крюке. Звезды обоих знаков мешают вам, но вреда не причинят. Хотя согласья тех, кто рядом, не предвидится, наветы ничтожных вам покою не дадут.
- Благодарю вас, наставник, - выслушав слепца, проговорила Цзиньлянь, - вы так усердно мне растолковывали. А теперь, будьте добры, поворожите. Ляном серебра одарю, на чай. Ничего не прошу, только отгоните от меня злых людей, чтобы муж меня уважал и любил.
Цзиньлянь пошла к себе в спальню и протянула слепому шарлатану украшения для прически. Он принял их и спрятал в рукав.
- Для ворожбы надобен кусок ивы. Я вырежу из него фигурки мужчины и женщины. Напишу на одной ваши знаки, на другой - вашего супруга, потом свяжу их красными шелковыми нитями числом семью семь - сорок девять, покрою глаза мужской фигурки лоскутом красного шелка, набью сердце полынью и проткну руки иглами, оклею смолою ноги. Вы тайком положите фигурки под подушку. Потом киноварью напишу талисман и предам огню, а вы незаметно подсыпьте пепел мужу в чай. Выпьет он этот чай, ляжет на ту подушку и не пройдет трех дней, как проявится сама собой сила ворожбы.
- Что же все это значит, наставник, позвольте узнать, - спросила Цзиньлянь.
- А вот что, - начал слепой пройдоха. - С покрытыми глазами супругу вы покажетесь красавицей Си Ши. С полынью в сердце он обратит на вас всю свою любовь, с иглами в руках он пальцем не шевельнет, даже если вы его и прогневаете, а то и на колени перед вами опустится. Со склеенными ногами не будет больше ходить куда не следует.