Ластиться умеют,
Хапать мастера,
Не пасут, не сеют,
В голове - мура.
Чуть сорвется что-то -
Подличать, кричать.
Обольщать красоток
Их не обучать!
Пир учуют носом -
Липнут мошкарой,
А прогнать несносных -
Поднимают вой.
Шиш несут оттуда,
Но в улыбке пасть -
У богатых блюда
Облизали всласть!
Симэнь отделался от прилипал и сел за праздничный стол. Гуйцзе наполнила золотые кубки и распустила красные рукава. Стол ломился от яств. Подали свежие фрукты. В обществе ярко одетых певиц гости, казалось, пили нектар благоухающих цветов. Вино обошло два круга, и заиграли певицы - Гуйцин на цитре, Гуйцзе на пипа - и запели "Теплом повеяло цветущею весной".
Не успели они спеть, как в гостиную вошли трое в синем с клюшками в руках. Это были игроки в мяч. Они поднесли жареного гуся в коробке и два кувшина вина.
- Примите, почтенный сударь, и вы, люди добрые, скромные подарки к великому празднику, - протянули игроки, опускаясь на колени.
Симэнь знал их и раньше. Одного звали Лысый Бай, другого - Лоботряс Чжан, третьего - Басурман Ло.
- Ступайте во двор, подождите. Вот выпьем и придем, - сказал им Симэнь.
Игрокам дали со стола четыре блюда закусок, большой жбан вина и поднос сладостей. Покончив с вином и едой, они надули мяч и стали ждать Симэня. Когда он вышел во двор, они сделали небольшую разминку и пригласили Гуйцзе сыграть с двумя игроками. Один подавал, другой отражал мячи. Гуйцзе так ловко брала и отбивала мячи, у нее были такие замысловатые подачи, что не смолкали одобрительные возгласы, а когда случался промах, всякий спешил подать отскочивший в сторону мяч. Партия закончилась, и игроки бросились к Симэню просить вознаграждение.
- Вот это Гуйцзе! Как владеет приемами! - хвалили певицу игроки. - Не то что раньше. Она и нас замотала. Через годик-другой, гляди, первым игроком будет среди певиц, равных не сыщешь. Куда там девицам из казенного дома Дун со Второй аллеи!
На лбу у Гуйцзе выступил пот, пыль пристала к бровям. Она тяжело дышала, чувствовалась усталость в пояснице. Чтобы немного остыть, певица достала из рукава веер и стала им обмахиваться. Она взяла Симэня под руку, и они пошли смотреть, как играет Гуйцин с Се Сида и Лоботрясом Чжаном. Лысый Бай и Басурман Ло стояли сбоку и подавали мяч.
Вот еще романс на мотив "Обращенный к Сыну Неба", который посвящен игрокам в мяч:
Пусть в дом давно нужда стучит,
Объедками живут,
Но нет у них забот-кручин,
Коль туго мяч надут.
Так день-деньской, обняв мячи,
Они в игру зовут,
Но даже если богачи,
Порой на зов идут,
Металл в мошне не забренчит,
Во рту и крошек нет,
И одиночество в ночи,
Ведь жен простыл и след
Когда друзья Симэня играли в двойную шестерку, в мяч и пили вино, он заметил прискакавшего верхом Дайаня. Слуга незаметно подошел к Симэню и прошептал на ухо:
- Госпожа Старшая и Госпожа Вторая домой отправились. А госпожа Хуа велела пригласить вас к ней пораньше.
Симэнь дал понять Дайаню, чтобы тот привязал лошадь у задних ворот и обождал, а сам вышел из-за стола и скрылся в спальне у Гуйцзе. Через некоторое время он проследовал к задним воротам - вроде за нуждой, а сам вскочил на коня и улетучился, как дым. Ин Боцзюэ наказал слуге из заведения вернуть Симэня, но тот и ухом не повел.
- У меня дома дела, - только и сказал он и велел Дайаню наградить игроков полутора лянами серебра.
Гуйцзе опасалась, что Симэнь уйдет к У Иньэр, а потому послала служанку за ворота проследить за отъезжающим гостем.
Боцзюэ и дружки пировали до второй ночной стражи.
Да,
Как говорится, брань оставим людям,
А петь да веселиться сами будем.
Если хотите знать, что случилось потом, приходите в другой раз.
Глава шестнадцатая
В погоне за богатством Симэнь Цин женится. Охотник до гулянок Ин Боцзюэ справляет свое рождение
С красотками беда - они полны коварства:
И рушат города, и покоряют царства.
О, пусть в горах Ушань свиданье длится вечно!..
Сама мечта о том волнует бесконечно.
Нам сердце иссушить способна чаровница,
Там ненависть внушить, где жаждут породниться.
Изяществом своим любого бы сразила.
Да, в мягкости ее какая скрыта сила!
Итак, Симэнь Цин покинул "Прекрасную весну" и сопровождаемый Дайанем верхом поехал на Львиную к Пинъэр. У ее дома спешился. Ворота оказались заперты. Его жены, стало быть, уже отбыли домой. Симэнь послал слугу за тетушкой Фэн. Старуха открыла ворота, и гость въехал во двор.
Пинъэр, изящно причесанная, в скромном, почти без украшений, одеянии, стояла со свечой у зашторенного окна и грызла семечки. Завидя Симэня, она плавной походкой поспешила ему навстречу. Когда она спускалась вниз, как на ветру развевалась ее бледно-желтая шелковая юбка.
- Пришел бы чуть раньше, застал бы госпожу Третью и Госпожу Пятую, - сказала, улыбаясь, Пинъэр. - Только распрощались. Старшая госпожа отбыла раньше. Тебя, говорит, нет дома. А ты где пропадал?
- Мы с братом Ином и Се Цзычунем ходили фонарями любоваться. Только твой дом миновали, еще двоих друзей встретили. Зазвали к певицам. А от них никак не вырвешься. Слуга посоветовал выйти к задним воротам, вроде бы за нуждой, я кое-как и улизнул, а так ни за что бы не отпустили.
- Премного благодарна за щедрые дары, - сказала Пинъэр. - Только обидно, что гостьи мои очень скоро ушли. За домом, мол, некому присмотреть.
Снова появились изысканные вина и угощения. В зале загорелись узорные фонари и были опущены плотные занавески. Из курильницы струился аромат "драконовой слюны", в золотой жаровне горел фигурный уголь. Праздничный стол ломился от яств. Наполнив бокал густым пахучим вином, Пинъэр, низко кланяясь, поднесла его Симэню.
- После смерти мужа у меня нет близких, - сказала Пинъэр. - Выпей этот кубок и разреши мне во всем положиться на тебя. Не отвергай ничтожную. Я готова служить тебе у ложа, быть сестрою твоим женам. Тогда я умру со спокойным сердцем. Что ты мне на это скажешь?
В глазах у Пинъэр стояли слезы. Симэнь взял бокал и сказал с улыбкой:
- Встань, прошу тебя. Меня глубоко трогает твоя любовь. Вот кончится траур, и я все сделаю, ты только не расстраивайся. Давай выпьем! Ведь сегодня у тебя радостный день.
Симэнь осушил кубок и, наполнив снова вином, поднес его Пинъэр. Они сели рядом за стол. Хлопотавшая на кухне тетушка Фэн подала лапшу.
- Кого из певиц приглашала? - спросил Симэнь.
- Дун Цзяоэр и Хань Цзиньчуань. Госпожа Третья и госпожа Пятая одарили их на прощанье искусственными цветами.
Симэнь сидел слева. Они подливали друг другу вино и менялись кубками. Прислуживала им Инчунь и Сючунь.
Появился Дайань. Он пал ниц перед Пинъэр и пожелал ей долгих лет жизни. Она встала и поклонилась в ответ, а через служанку Инчунь наказала тетушке Фэн угостить Дайаня лапшой и сладостями и поставить жбан вина.
- Как поешь, ступай домой, - приказал слуге Симэнь.
- Да смотри, не говори, где хозяин, - предупредила Пинъэр.
- Разумеется, сударыня! Скажу - в гостях. Завтра, мол, утром поеду встречать.
Симэнь в знак одобрения кивнул головой.
- Какой смышленый малый! По глазам видно, - похвалила Дайаня обрадованная Пинъэр и велела Инчунь наградить его к празднику двумя цянями серебра на семечки, а потом, обращаясь к нему, сказала:
- Мерку ноги принеси. Я тебе красивые туфли сошью.
- Не смею вас беспокоить, сударыня! - Дайань склонился в земном поклоне и вышел на кухню.
Как только он выехал со двора, тетушка Фэн заперла ворота.
Пинъэр и Симэнь поиграли на пальцах, выпили по нескольку чарок, а потом расставили на столе, застеленном пурпурной скатертью, тридцать две фишки из слоновой кости и под лампой принялись играть в домино. Пинъэр велела Инчунь и Сючунь посветить им свечой в спальне. Надобно сказать, что после смерти Хуа Цзысюя и Инчунь, и Сючунь были в близких отношениях с Симэнем, и любовники от них не таились. Горничные приготовили постель и принесли в спальню вина и фруктов. Из-за лилового парчового полога виднелась благоухающая пышная Ли Пинъэр. Прильнув к ней, сидел Симэнь Цин. Они играли в домино и осушали большие кубки.
- Когда же начнется перестройка дома? - спросила Пинъэр.
- Во второй луне. Обе усадьбы соединим в одну, расширим сад. Впереди будет искусственная гора и крытая галерея, в саду террасы для увеселений и просторный терем Любования цветами.
- Здесь, за кроватью, - Пинъэр показала пальцем, - в коробках из-под чая лежит сорок цзиней благовоний, двести лянов белого воску, две шкатулки с ртутью и восемьдесят цзиней черного перцу. Возьми все и продай, а деньги пусть пойдут на постройку. Если не хочешь пренебречь мной, скажи, пожалуйста, Старшей госпоже, что я желала бы стать ее младшей сестрой, какой по счету - мне все равно. Дорогой мой, не могу я жить без тебя.
У Ли Пинъэр ручьем хлынули слезы.
- Твое желание я очень хорошо понимаю, - прикладывая ей к глазам платок, говорил Симэнь. - Погоди, вот пройдет срок траура, закончится стройка… А сейчас и жить-то тебе будет негде.
- Раз ты действительно хочешь взять меня, то я сочла бы за лучшее жить вместе с госпожой Пятой. Она такая хорошая! Да и госпожа Мэн была со мной очень приветлива. Они так просто держались! Можно подумать, что их одна мать родила. А у Старшей госпожи, должно быть, дурной характер. Так глазами и зыркает.
- Нет, Старшая у меня покладистая, а то разве допустила бы столько женщин в доме держать! - возразил Симэнь. - Ну, а если построю тебе просторный флигель с калитками по обеим сторонам, что тогда скажешь?
- О чем мне еще мечтать, дорогой!
До четвертой стражи, не зная меры, резвились, порхали неутомимые феникс и его подруга, потом уснули, обняв друг друга, и едва встали к полудню. Пинъэр не успела причесаться, когда Инчунь принесла рисовый отвар. Только они коснулись риса, как подали вино, и они наполнили чарки.
Надобно сказать, что Пинъэр предпочитала резвиться на четвереньках и попросила Симэня сесть на постель, чтобы "поставить цветок в перевернутую вазу". В самый разгар скачек в дверь постучал Дайань. Он уже прибыл за хозяином и привел коня.
Симэнь подозвал его под окно и спросил, в чем дело.
- Купцы из Сычуани и Гуандуна пожаловали. Сколько у них товару! С дядей Фу торговались. При заключении сделки просят всего сто лянов, за остальными приедут в середине восьмой луны. Старшая госпожа за вами послала.
- Не проговорился, где я? - спросил Симэнь.
- Что вы! Хозяин, говорю, у Гуйцзе находится.
- Нет у людей смекалки! К чему меня звать, когда приказчик Фу и сам мог бы управиться?
- Дядя Фу уж и так толковал с ними, и эдак, а они ни в какую. Твердят: без хозяина не будем контракт подписывать, да и только.
- Если зовут, так ступай, - вмешалась Пинъэр. - Госпожу Старшую на грех не наводи. Дело на безделье не меняют.
- Знала бы ты это сучье отродье! - заругался Симэнь. - Ведь как они, дикари проклятые, торгуют! Сами же время упустят, а как увидят, что товар некому сбыть, так и заявляются, навязывают: полгода, мол, деньги подождем. А попробуй их уважь, сразу нос задерут. Да только во всем Цинхэ другой такой лавки, как моя, не сыщешь. Самый большой оборот у меня! Так что мне волноваться не приходится: сколько я им не выложу, все равно ко мне придут.
- В торговле ладить перестанешь, недругов наживешь, - говорила Пинъэр. - Иди домой, послушай меня. А управишься с делами, придешь. Ведь впереди деньков - как на иве листков.
Симэнь внял совету Пинъэр и стал не спеша собираться: причесался, умылся, повязал голову и оделся. Хозяйка хотела попотчевать его завтраком, но он отказался, приладил головную повязку и поскакал верхом домой. Его поджидали человек пять торговцев.
Покончив с расчетами и контрактом, Симэнь простился с купцами и направился к Цзиньлянь.
- Где ты пропадал всю ночь? - сразу спросила его Цзиньлянь. - Говори правду, а то смотри, такой шум подыму…
- Пока вы были в гостях у госпожи Хуа, - отвечал Симэнь, - мы с друзьями полюбовались немного фонарным карнавалом, потом к певицам заглянули. Там и пировали всю ночь, а утром слуга за мной приехал.
- Знаю, что слуга. Скажи все-таки, к какой певице тебя носило, а? Обманываешь ты меня, бесстыдник! Нас потаскуха выпроводила, а тебя вечерком зазвала. Натешилась за ночь и отпустила. Твой Дайань во вранье запутался, арестант проклятый! Старшей говорит одно, мне - другое. Когда он коня привел, Старшая его и спрашивает, почему, мол, хозяина нет, где пирует. С дядей Ином и друзьями, отвечает, фонарями любовались, а сейчас к Гуйцзе пошли. Мне, говорит, утром велели приезжать. А я спросила, он смеется и ни гу-гу. Как допытала, хозяин, говорит, у госпожи Хуа. Откуда он, разбойник, про наш уговор разузнал? Сам, верно, ему проболтался.
- Что ты! - разуверил ее Симэнь и, будучи не в силах скрывать, рассказал, как было дело: - Пинъэр попросила меня вечером прийти. Угощала вином, сокрушалась, что вы рано ушли. Со слезами жаловалась, что некому ей помочь, а сзади глушь и по ночам страшно становится. Как она просила взять ее! Все спрашивала, когда будет готов флигель. У нее воску с благовониями на несколько сот лянов. Велела продать, а деньги употребить на постройку. Очень она с постройкой торопила. Хочется ей с тобой рядом жить, быть тебе сестрой. А ты не против?
- Я здесь одна с собственной тенью, такая скука, - сказала Цзиньлянь. - Пусть приходит - все будет повеселее. Сколько бы лодок ни шло, реку не запрудят, никакие колесницы путь не пересекут. Как я могу противится, если сама была принята? Что ж я какая-то особая, что ли? Только вряд ли другие так благосклонно к ней отнесутся, как я. Поди узнай, что скажет Старшая госпожа.
- Так-то оно так, да у Пинъэр и траур еще не кончился.
Цзиньлянь стала снимать с Симэня белый шелковый халат. Из рукава что-то выпало и ударилось об пол. Она подняла небольшой увесистый шарик, долго вертела его в руках, но так и не смогла догадаться, что это за штука.
Только поглядите:
Добудут в войсках инородцев-южан и в столицу его завезут. Мал собою, тщедушен, звенит как нефрит, в деле же силы намного прибавит. Застрекочет цикадой, красавице страсть разожжет, любовнику страсть приумножит. В бою отважен этот воин златоликий, в подвиге ратном он неизменно впереди, а зовется - бубенчик бирманский.
- Что это такое? - спросила наконец Цзиньлянь. - Отчего у меня руку сводит?
- А ты не знаешь? Это колокольчик-возбудитель. На юге, в Бирме, такие выделывают. Лучшие - по четыре-пять лянов за штуку продаются.
- А что с ним делать?
- В горнило положить и за дело браться. Чудо!
- С Ли Пинъэр пробовал?
И Симэнь во всех подробностях рассказал ей, что было вечером накануне. У Цзиньлянь вспыхнуло желание, и они средь бела дня заперлись, сняли одежды и легли, чтобы предаться утехам.
Да,
Был столь искусный музыкант Когда-то Цзинь-царевич,
Что заслужил небесный сан Игрою на свирели.
Однако хватит пустословить.
Однажды Симэнь Цин позвал маклера. Тот взвесил и оценил благовония, воск и все, что держала за кроватью в чайных коробках Ли Пинъэр. Из вырученных трехсот восьмидесяти лянов она оставила себе на расходы сто восемьдесят, а остальное серебро отдала Симэню на перестройку дома.
Геомант определил начать стройку в восьмой день второй луны. Симэнь отпустил слуге Лайчжао и управляющему Бэню Четвертому пятьсот лянов серебра для найма строителей, ведения расчетов и закупки кирпича, черепицы, леса и камня.
Бэня Четвертого звали Бэнь Дичуань. Смолоду непутевый, но хитрый и ловкий малый, он состоял в свое время в услужении у гаремного смотрителя, но за небрежение к своим обязанностям и плутни его изгнали. На первых порах Бэнь Дичуань увлекался юнцами, а потом подвизался приживальщиком в богатом доме, где совратил кормилицу, бежал с нею и сделал ее своей женой. Позднее он служил посредником у старьевщика. Умел играть на пипа, флейте и других духовых инструментах. За такие способности Симэнь то и дело пользовался услугами Дичуаня, а потом поставил его закупщиком в лавку лекарственных трав. Ни одна сделка не обходилась без его участия, принося ему, как посреднику, немалые барыши.
Приступив к работам, Бэнь Дичуань и Лайчжао первым делом распорядились снести старый дом Хуа Цзысюя и разобрать стену. Каменщики начали закладывать фундамент, насыпать гору, а плотники готовились возводить навес над галереей, строить террасы, беседки и другие места для увеселений, на что, конечно, требовался срок, но об этом рассказывать подробно нет надобности.
Быстро летело время. Как челноки сновали дни и луны. Прошло больше месяца, как Симэнь приступил к разбивке сада, и вот уже настала третья луна, приближался сотый день после кончины Хуа Цзысюя. Пинъэр решила загодя посоветоваться с Симэнем.
- Надо будет предать огню табличку Хуа Цзысюя, - говорила она Симэню, - а дом или продать, или поставить сторожа. Возьми меня поскорее к себе. Страшно здесь. По вечерам бесовки-лисы покоя не дают. Такая жуть! Поговори со старшей госпожой, сжалься надо мной! Какой бы женой меня ни сделал, роптать не буду. Только бы служить у твоего ложа.
Слезы ручьем потекли у нее из глаз.
- Не тревожься, - успокаивал ее Симэнь. - В прошлый раз я разговаривал со Старшей и Цзиньлянь. Как закончится строительство и завершится траур, возьму тебя к себе.