Двое драконов, камень обвивая, ведут игру в воде. Журавль одинокий, зарею освещенный, парит высоко в облаках. Вот фонарь - золотая лилия, а это - яшмовый терем - как россыпь жемчуга сверкает. Фонари кувшинка и лотос - целая группа расшитой парчи. Фонарь-гортензия блистает белизной, фонарь-снежинка искрится и парит. Фонарь-сюцай. кланяться не перестает - помнит заповедь Конфуция и Мэн-цзы Фонарь-жена - покорности и кротости пример - как Мэн Цзян. верна и непорочна. Фонарь-монах буддийский изображает Юэмина, прильнувшего к Люцуй Фонарь-загробный судья - сидит Чжун Куй. рядом с сестрицей. Злых духов заклиная, машет опахалом перовым фонарь-шаманка. Фонарь Лю Хай - за спиною желтая жаба величайшую ценность шутя играючи глотает. Фонарь-верблюд и лев зеленый - редчайшие диковинки один везет, другой оскалил пасть, ревет. Шалит, кривляется фонарь-мартышка, а белый слон несет сокровище ценою в десяток городов. Фонарь-краб в чистых водах клешнями шевелит, а сом усатый спокойно заглатывает ряску, разевая громадную пасть. Ночные бабочки - одна другой пестрее. Серебристая ива красуется, переливаясь. Плывут шары, парами вьются расшитые ленты. Гуськом тянутся роскошные знамена, экипажи. Пляшут рыбки и драконы. Семеро истинносущных и пятеро старцев подносят сокровенное писанье. Везут дань ко дворцу инородцы и Юга, и Востока. Рядами идут, оглушая толпу, барабанщики сельских общин. Коробейники со всех концов стекаются сюда. Свое уменье, ловкость показать сошлись затейники и скоморохи. Кружат там и тут передвижные фонари. Вверх-вниз снуют висячие фонарики. На перламутровой ширме раскинулись Пэнлайские сады На восток полюбуйтесь - рябит в глазах от золота и небесной сини резных по лаку инкрустированных лож. На запад обратите взор - фонарь-подвески и фонарь-узор переливаются словно цветастая парча. На севере - предметы старины, безделки. На юге - курильницы, вазы, картины. Вот баричи глазеют через барьер - там игра в мяч в самом разгаре. Вон в тереме высоком блистают пышностью нарядов важные дамы из знатных домов. Не счесть гадателей - их как звезд мириады. Скопились громадные толпы вокруг их палаток - всяк хочет судьбу разузнать. Ждет каждого, конечно - рассвет и увяданье. А там, на возвышеньи, отбивая такт, поют романсы, арии актеры. Тут, ударяя в бубенцы, монах бродячий ведет рассказ о Сюаньцзане. А сколько сбыто новогодних пирожков, сладостей! Торгуют бойко весны красою - буйно цветущей сливой мэй. Все ветками ее украсили себя. Колышет ветер шпильки и подвески. В прическах, как солнце, золото горит. Парчовые шатры Ши Чуна. красуются на ширмах. Жемчуг занавесок с цветами сливы и луной поспорит яркой белизною. Не описать всей прелести горы фонарной! Такое торжество сулит год сытый и веселый
Юэнян поглядела немного на праздничную сутолоку и вместе с Цзяоэр села за стол. Но Цзиньлянь, Юйлоу и певички, облокотившись на подоконник, продолжали смотреть вниз. Цзиньлянь засучила белые шелковые рукава, из-под которых показывались ее тонкие, как перо молодого лука, пальчики с шестью золотыми, в виде семечек, перстнями, и наполовину высунулась на улицу, выставляя напоказ свою раззолоченную безрукавку. Она грызла тыквенные семечки и плевалась шелухой прямо на прохожих, не переставая хихикать и подсмеиваться вместе с Юйлоу.
- Поди-ка погляди, сестрица, - обращалась она к Юэнян, тыкая пальцем, - вон у того дома под стрехой как красиво колышутся два фонаря-астры! - Немного погодя Цзиньлянь позвала Цзяоэр: - Глянь-ка напротив! Видишь, у ворот подставка, а на ней как интересно развешаны фонари: впереди большая рыба, а за ней рыбешки, черепашки и крабы. - Еще через некоторое время она кликнула Юйлоу: - Смотри-смотри! Фонарь-старуха и фонарь-старик.
Тут налетел ветер и порвал снизу фонарь-старуху. Цзиньлянь, не удержавшись, так громко рассмеялась, что привлекла внимание прохожих.
Они подняли головы, сгрудились - не пройдешь, не пробьешься - настоящая давка. В шумной толпе нашлись гуляки-лоботрясы, которые, указывая на Цзиньлянь, начали гадать.
- Наверняка, из богатого дома, - заметил один.
- Должно быть, наложница какого-нибудь родовитого вельможи на карнавал пожаловала, - поддакнул другой. - Вырядилась как придворная дама.
- Да это публичная девка, не видите, что ли? Петь пригласили.
- Не угадали вы! А я знаю, кто она, - заявил протиснувшийся вперед. - Говорите, певица? Тогда кто же остальные? Сейчас все объясню. Те двое не из простых - жены Владыки ада, наложницы Полководца пяти путей - того самого, кто лавку лекарственных трав против управы держит, чиновников ссужает, - его милости Симэня жены. Так что не очень расходитесь! Наверно со старшей женой пришли на фонари любоваться. Ту, в зеленой безрукавке, не знаю, а в красной, с цветами в волосах, ну точь-в-точь жена торговца лепешками У Старшего. Когда тот застал ее с Симэнем в чайной у старухи Ван, Симэнь убил его пинком в живот, а ее себе в жены взял. Вернулся потом из столицы деверь ее У Сун, на него в суд подал, да по ошибке Доносчика Ли порешил. Тут-то его Симэнь и упек на каторгу. Года два не видать было, а нынче вон как похорошела!
- Разойдись! - закричал еще один говорун. - Ну, чего пристали!
Юэнян заметила внизу большую толпу и велела Цзиньлянь с Цзяоэр сесть за стол да послушать романсы, которые по случаю праздника фонарей исполняли певицы. Немного погодя Юэнян встала из-за стола.
- Я больше чарки не в силах выпить. Мы с Цзяоэр откланяемся первыми, а вы, - Юэнян обратилась к Цзиньлянь и Юйлоу, - останьтесь, уважьте госпожу Хуа. Муж ушел, и я беспокоюсь. Дома одни служанки.
Пинъэр никак не хотела отпускать Юэнян.
- Сударыня, дорогая! - упрашивала она. - Наверное, я чем-нибудь не угодила. В такой праздник вы даже не дотронулись до еды, уходите раньше, чем зажигают свет. Если и отлучился господин Симэнь, вам беспокоиться нечего - служанки остались. Вот взойдет луна, и я провожу вас.
- Нет, сударыня, - говорила Юэнян, - я ведь не могу много пить. Пусть сестрицы вместо меня с вами побудут.
- Вы не можете, но госпожа Вторая тоже ни чарки не осушила, - настаивала Пинъэр. - Где ж это видано! Я у вас чарку за чаркой пила, не отказываясь. Вы мне не прощали, а когда снизошли в мое унылое жилище, где я не могу угостить вас ничем особенным, вы не желаете меня уважить.
С этими словами она поднесла Цзяоэр большой серебряный кубок и сказала:
- Выпейте сударыня! Госпожу Старшую не угощаю - знаю, что она не может, а потому подношу маленькую чарочку. - И Пинъэр протянула чарочку Юэнян. - А вы, госпожа Вторая, осушите большую.
Юэнян одарила каждую певицу двумя цянями серебра и, дождавшись когда Цзяоэр допила вино, встала из-за стола.
- Мы уходим, - сказала она Цзиньлянь и Юйлоу, - а за вами слуг с фонарями пришлем. Долго не засиживайтесь. Дом пустой.
Юйлоу кивнула в знак согласия. Пинъэр проводила Юэнян и Цзяоэр до ворот, где они сели в паланкины, а сама вернулась в терем к Юйлоу и Цзиньлянь.
Вечерело. На востоке взошла луна, и в тереме зажгли фонари. Певицы пели, пир продолжался, но не о том пойдет речь.
* * *
Расскажем теперь о Симэнь Цине. В тот день он пообедал с Ин Боцзюэ и Се Сида, и они пошли любоваться фонарями. Дойдя до начала Львиной, Симэнь постоял около кисейных фонарей и свернул в сторону. Ему не хотелось, чтобы Боцзюэ и Сида увидели его жен у Ли Пинъэр. Только они отошли от Львиной, им попались Сунь Молчун и Чжу Жинянь.
- Давно, брат, не виделись, соскучились по тебе, - протянули они, отвешивая Симэню поклон. - А вы тоже хороши, разрази вас небо! - заругались они на Боцзюэ и Сида. - Сами с братом гуляют, а нам ни звука.
- Зря, брат Чжу, на них обижаешься. - вступился Симэнь. - Мы только что встретились.
- Фонари поглядели, теперь куда пойдем? - спросил Чжу Жинянь.
- Пошли в кабачок, пропустим по чарочке, - пригласил Симэнь. - Домой не зову. Жены у меня нынче в гостях.
- Чем в кабачок, лучше навестить Ли Гуйцзе, - предложил Чжу. - Случай самый подходящий. С Новым годом поздравим, весело время проведем. На днях к ней заглянули, а она как нас увидела, так у нее слезы и потекли. С тех пор, говорит, неможется. След, говорит, его милости простыл, не навестит. Мы ее успокоили: брат, мол, занят. Выгородили тебя. А сейчас ты свободен, и мы пойдем к ней с удовольствием.
Симэнь вспомнил о встрече с Ли Пинъэр и стал отказываться:
- У меня сегодня еще есть дело небольшое. Пойдемте завтра, ладно?
Но разве от дружков отвяжешься! Пришлось пойти к Ли Гуйцзе.
Да,
Помят цветущий луг под старой ивою -
Веселья след, будящий снова страсть!
Здесь горы серебра улыбкою игривою
Похищены, чтоб нищим кушать всласть!
Симэнь с друзьями направился к Гуйцзе. У ворот стояла нарядная Гуйцин. Она поклонилась гостям и пригласила в залу.
- Мамаша! Выходи скорей! - закричала Чжу Жинянь. - Его милость привели, нам говори спасибо!
Вскоре появилась старуха. Опираясь на костыль, она заковыляла к Симэню, а после приветствий сказала:
- Чем я, старуха, не угодила вам, зятюшка? Совсем нас навещать перестали. Должно быть, новую зазнобу нашли, а?
- Ты, мамаша, не ошиблась! - поддакнул Чжу. - Какую же красавицу завел господин! Целыми днями у нее пропадает. Про Гуйцзе совсем забыл. Если б его не встретили и не привели, он бы и не подумал сюда заглянуть. Не веришь, мамаша? Вон Сунь Тяньхуа спроси, он скажет. - И, указав на Боцзюэ и Сида, продолжал: - А эти, небо их разрази! С ним заодно блудят - одна порода.
Старуха расхохоталась.
- Дорогой брат Ин! - обратилась она к Боцзюэ. - Тебя мы никогда на грех не наводили. Почему ж ты за нее словца доброго перед его милостью не замолвил? У его милости, известное дело, и дома забот хватает. Говорят, добрый молодец не одной красоткой утешается, а красотка не единственного поклонника заводит. Все медяки - друг другу двойники. Не стану хвалиться, но моя Гуйцзе собой не дурна. Да что тут говорить! Его милость и сами не без глаз - видят!
- Сказать правду, - вмешался в разговор Сунь Молчун, - брат завел себе такую, которая без мамашиного надзору живет. Будет он теперь с поднадзорными путаться?!
- Да не слушай ты этого болтуна, мамаша! - Симэнь шлепнул Суня Молчуна. - Человека загубит этот рассадник беды и зла.
Сунь и остальные покатывались со смеху. Симэнь достал из рукава три ляна серебра и передал Гуйцин.
- В великий праздник я друзей угощаю.
- Не хочу я брать серебро, - притворно сказала Гуйцин и передала деньги старухе.
- Что это значит?! - недоумевала старуха. - Желаете посмеяться над нами, зятюшка? Мы, мол, и в великий праздник не угощаем, вас заставляем раскошеливаться, так что ли? Выходит дело, мы только о деньгах и печемся?
- Мамаша, - сказал выступивший вперед Боцзюэ, - послушай меня и возьми серебро. В Новом году хозяева наперебой угощают. Тащи скорее вино!
- Но так не полагается, господа! - старуха на словах отказывалась, а сама тем временем потихоньку прятала серебро к себе в рукав и, кланяясь Симэню, говорила: - Благодарю вас, сударь, за пожертвование.
- Постой-ка, мамаша! - крикнул Ин Боцзюэ. - Послушай, я тебе анекдот какой расскажу. Повадился парень к красотке в заведение ходить. Раз приходит нарочно в лохмотьях, садится. Полдня просидел. Хозяйка никакого внимания - даже чаем не угостила. "Проголодался я, - говорит, - мамаша. Хоть риску дай поесть". А она ему: "У меня в сусеке хоть шаром покати, а ты рису просишь". "Нету рису, так хоть воды принеси - лицо умыть". А хозяйка свое: "И на воду денег нет. Вот уже который день не носят". Достает парень из рукава слиток в десять лянов серебра и кладет на стол. "На, - говорит, - купи рису и принеси воды". Всполошилась тут хозяйка. "Зятюшка, дорогой мой, кушайте, - лепечет, - лицо, умывайте рис, а рис умоете, откушайте лицо".
Все рассмеялись.
- Как ты умеешь над другими потешаться! - заметила старуха. - Только язык-то без костей - не бывает такого.
- Поди-ка сюда. Что я тебе на ухо скажу… - не унимался Боцзюэ. - Его милость себе новую зазнобу завел. Раньше она брата Хуа ублажала. Зовут У Иньэр, из красной аллеи. Зачем ему теперь твоя Гуйцзе! Он и сейчас не заглянул бы, не затащи мы его силой.
- Не верю я тебе! - смеялась старуха. - Моя Гуйцзе куда лучше У Иньэр, а потом у нас с зятюшкой давняя дружба. Ее никаким мечом не разрубить. Да и сам зятюшка, должна сказать, человек умный, золото от подделки отличить сумеет.
Пока шел разговор, в гостиной поставили четыре кресла, в которые уселись Ин Боцзюэ, Се Сида, Чжу Жинянь, и Сунь Молчун. Симэнь Цин разместился напротив. Мамаша пошла за вином и закусками.
Наконец появилась Ли Гуйцзе. Ее волосы по обыкновению держала шелковая сетка, взятая под жемчужный ободок. Прическу украшали бирюзовые цветы и крапленые золотом, витые шелком ханьчжоуские шпильки. В ушах сверкали золотые фонарики-серьги. Одета она была в белую с узорами шелковую кофту с застежкой. Поверх был накинут зеленый жакет с отделанными золотом рукавами, из-под которого развевалась красная креповая юбка. Будто изваянная из нефрита, стройная и чинная, она поклонилась гостям и села сбоку, рядом с Гуйцин.
На расписном квадратном подносе подали семь белых, как снег, чашек с серебряной ложечкой в каждой. Пахнуло пряным ароматом роз от заваренного с орехом чая. Гуйцин и Гуйцзе оделили гостей чаем. После чаепития слуги убрали чашки и вновь накрыли столы.
Вдруг из-за занавески показались головы. Одетые в лохмотья прилипалы пробрались в гостиную и пали ниц. Они протянули шэна четыре тыквенных семечек и провозгласили:
- Почтенные и милостивые господа! Примите от нас скромные гостинцы по случаю великого праздника.
Симэнь узнал только одного из них. Его звали Юй Чунь.
- Сколько тут вас? - спросил его Симэнь.
- Дуань Цзиньша и Цинь Неюэ за дверью ждут, - ответил Юй Чунь.
Вошел Дуань Цзиньша.
- И вы тут, господин Ин, - заметив Боцзюэ, воскликнул он и склонился в земном поклоне.
Симэнь встал и велел принять семечки, потом раскрыл кошелек и бросил на пол лян серебром. Юй Чунь подобрал деньги и вместе с остальными упал на колени. Они били челом и приговаривали:
- Благодарим вас, сударь, за великую милость!
Компания без задержек высыпала на улицу.
Вот посвященный прилипалам романс на мотив "Обращенный к Сыну Неба":