Пинъэр послала двух служанок за тетушкой Фэн. Ей она поручила присматривать за домом, а сторожем поставила Тяньфу. Только после этих распоряжений она вошла в паланкин.
Симэнь в тот день выездов не делал. В легком халате и повязке сидел он в крытой галерее в ожидании Пинъэр.
Уже давно остановился у Симэневых ворот большой паланкин, но никто не выходил встречать Ли Пинъэр.
Юйлоу пошла к Юэнян.
- Сестрица, - обратилась она, - вы хозяйка дома. Она ведь ждет у ворот. Вы не хотите встречать? Хозяин обидится. Он в саду сидит, а паланкин уже давно у ворот ждет. Как она войдет, когда ее никто не встречает?!
У Юэнян была не прочь встретить Ли Пинъэр, но ей мешала обида. И не выйти она тоже не могла, так как боялась разгневать Симэня. После некоторого раздумья и колебаний Юэнян так легко и грациозно засеменила к воротам, что едва заметно колыхалась ее бледно-желтая юбка.
Ли Пинъэр с драгоценною вазой в руках проследовала в отведенный для нее флигель, загодя убранный горничными Инчунь и Сючунь, и стала ожидать Симэня. Но он, все еще снедаемый прежним негодованием, так к ней и не пришел.
На другой день Пинъэр представили хозяйке. Она стала шестой женой Симэня и, как полагается, три дня длилось пышное торжество, приглашение на которое получили многие родственники. А Симэнь так и не появился ни разу в ее спальне.
Первую ночь он провел с Цзиньлянь.
- У тебя новая жена, а ты ее одну оставляешь, - заметила Цзиньлянь.
- Уж больно она прыткая, негодница, - отвечал Симэнь. - Проучу немного, потом пойду.
На третий день гости разошлись, а Симэнь все не заглядывал к Пинъэр. На этот раз он ночевал у Юйлоу. Не дождавшись мужа, бедная Пинъэр в полночь отпустила горничных спать, а сама, досыта наплакавшись, подошла к кровати, завязала из ленты для бинтования ног петлю и накинула ее на шею, решив покончить с собой.
Да,
Согласия нет природных начал -
на ложе ее одиноком,
И дух обиженной вмиг умчал
в путь к Девяти истокам…
Проснулись горничные. Заметив, что в спальне Пинъэр мигает угасающий светильник, они пошли поправить фитиль. Тут они увидели повесившуюся хозяйку и начали метаться по спальне, а потом стали звать Чуньмэй, которая была рядом, за стенкой.
- Наша госпожа повесилась! - кричали они.
Всполошившаяся Цзиньлянь вскочила с постели и бросилась к Пинъэр. В красном свадебном одеянии, вытянувшись во весь рост, неподвижно висела Пинъэр. Цзиньлянь и Чуньмэй тут же срезали петлю и, уложив Пинъэр в постель, долго отхаживали. Наконец, у нее изо рта пошла пена, и она стала приходить в сознание.
- Скорее хозяина зови, он в задних покоях, - приказала Цзиньлянь своей горничной Чуньмэй.
Симэнь тем временем пил вино у Мэн Юйлоу и еще не ложился.
- Взял жену, а третий день к ней не показываешься, - укоряла его Юйлоу. - Как она, наверно, переживает! Подумает, мы виноваты. Ну, первую ночь не пошел, а нынче?
- Погоди, завтра пойду, - говорил Симэнь. - Плохо ты знаешь эту негодницу. Из чашки ест, да ей все мало - в котел поглядывает. А ты бы на моем месте, думаешь, не разозлилась? Мы с ней были в самых близких отношениях еще до смерти ее мужа. Каких я только клятв от нее не слыхал?! И вот, изволь, лекаря Цзяна взяла. Выходит, он лучше меня? А теперь, видишь ли, опять ко мне потянулась.
- Ты прав, конечно, - заметила Юйлоу, - но и она стала жертвой обманщика.
Стук в дверь прервал их разговор. Юйлоу велела горничной Ланьсян узнать, в чем дело.
- Чуньмэй господина вызывает, - доложила Ланьсян. - Госпожа Шестая повесилась.
- Я же тебе говорила! - торопила хозяина всполошившаяся Юйлоу. - Слушать не хотел. Вот и беда стряслась.
С фонарем он бросился к Ли Пинъэр. Немного погодя о случившемся узнали Юэнян и Цзяоэр. Когда они вошли в спальню Пинъэр, Цзиньлянь держала несчастную в своих объятьях.
- Сестрица, ты не давала ей имбирного отвару? - спросили вошедшие.
- Дала немного, как из петли вынули, - отвечала Цзиньлянь.
Пинъэр продолжала тяжело хрипеть. Наконец, она разразилась громкими рыданиями. Тут только Юэнян и остальные присутствующие вздохнули с облегчением. Будто гора с плеч свалилась. Женщины принялись всячески успокаивать Пинъэр и укладывать спать, а потом и сами разошлись на покой.
На другой день около обеда Пинъэр пропустила несколько ложек отвару.
Да,
Прижавшись к подножью горы, на заре
луна потускнела, угасла.
Чуть теплилась жизнь, в синеве догорев, -
иссякло лампадное масло.
- Не верьте вы этой потаскухе! - обратился к женам Симэнь. - Мертвой притворилась, думала, меня запугает. Я ей это так не оставлю. Когда сам увижу, как будет вешаться, тогда поверю. А не то отведает у меня плети. За кого она меня принимает! Потаскуха проклятая!
Угрозы Симэня так напугали жен, что у них из опасения за Пинъэр даже пот на бровях выступил. Вечером он с плеткой вошел в спальню Пинъэр. Юйлоу и Цзиньлянь велели Чуньмэй запереть дверь и никого не пускать, а сами встали у боковой калитки и стали прислушиваться.
Симэнь застал Пинъэр лежащей ничком и плачущей. Она не встала, когда он вошел, и уже это вывело его из себя. Он выгнал обеих горничных в другую комнату, а сам уселся в кресло.
- Потаскуха! - заругался он, тыча в нее пальцем. - Если тебе невмоготу, зачем же в моем доме вешаться? Погналась за карликом-рогоносцем и жила бы с ним. Кто тебя сюда звал? Я еще никого не губил. С чего это ты вздумала такие шутки выкидывать, а? Отродясь не видывал, как вешаются. Нынче погляжу.
И Симэнь бросил ей прямо в лицо веревку.
Пинъэр вспомнились слова Чжушаня: "Симэнь Цин - мастер жен пороть, первый губитель!" - и она подумала: "За какие же грехи в прошлой жизни мне приходится сносить такие муки?" От тяжких дум она разрыдалась еще громче. Гнев охватил Симэня, и он велел ей встать с постели, раздеться и опуститься на колени. Пинъэр колебалась. Тогда Симэнь стащил ее на пол и, выхватив плетку, нанес несколько ударов. Пинъэр сняла с себя платье, потом нижнее белье и с трепетом опустилась на колени. Симэнь, усевшись, начал ее отчитывать:
- Ведь я тебе говорил: обожди немного, я делом занят, почему ты не послушала? Зачем поспешила взять этого Цзяна? Выйди ты за кого другого, не стал бы злиться, но за этого карлика-рогоносца… Ишь, нашла сокровище! Мало в дом приняла, да еще и денег отпустила, у меня под носом лавку завела. Мою торговлю удушить захотела, да?
- Сейчас поздно раскаиваться, - отвечала Пинъэр. - Только ты как ушел, так больше и не показывался. У меня от тоски стал мешаться рассудок. А сзади, в саду императорского родственника Цяо лисы появились. Они среди ночи в человеческом облике ко мне являлись, мозг из моих костей высасывали, а как пропоет на рассвете петух, так исчезали. Не веришь, тетушку Фэн и горничных спроси. Так меня одолели наваждения, что я была чуть жива. Тут ко мне и пригласили врача Цзяна. Он меня, беспомощную, и обманул. У тебя, говорил, неприятность случилась, ты в столицу отбыл, а у меня больше сил не было. Вот я и решилась. Разве я думала, что он хоть себя целиком заложи, с долгами не расплатится? Потом его избили, властям передали. Я все молчала, терпела. Серебром за него расплатилась, а потом выгнала.
- Говорят, это ты заставляла его подать на меня жалобу, - допрашивал Симэнь. - Свои вещи у меня забрать хотела? Что ж ты теперь ко мне пришла, а?
- Жалобу? На тебя? - удивилась Пинъэр. - Какая чепуха! Никому я этого не говорила. Пусть я заживо сгнию!
- Допустим, и такое было. Только я не боюсь, - уверил ее Симэнь и предупредил: - Я тебе серьезно говорю. У тебя есть серебро, и ты можешь менять одного мужа на другого, но у себя в доме я этого не потерплю. А Чжушаня избили, признаюсь, мои люди. Это я ему ловушку устроил, чтоб он без пристанища побегал. Можно было бы еще чуть-чуть приложить усилия, тогда и тебя к суду притянули бы. И твое бы состояние не оставили в покое.
- Знаю, что это твоих рук дело, - проговорила Пинъэр. - Но пожалей меня, прошу. Если меня разоришь, мне останется только умереть.
- Поди сюда, негодница, - позвал Симэнь, умеряя гнев. - Я вот что хочу тебя спросить: кто ж сильнее, я или этот твой Цзян?
- Ну, куда ему до тебя! - отвечала Пинъэр. - Ты могуч как небо, а он - кирпич. Ты на тридцать третьем ярусе небесном, а он ниже девяносто девятого яруса подземного. А как ты верен долгу и щедр! Ты бьешь в литавры и гонги, ты умен и находчив, одет в креп и парчу. Ты выступаешь, как владыка, восседаешь, как повелитель. Ты вознесся над смертными, вкушаешь каждодневно диковинные яства, которых ему не видать, проживи он и сотню лет. Как можно тебя с ним сравнивать?! Ты для меня - как бальзам целительный. С первой же нашей встречи не проходило ни дня, ни ночи, чтоб я не вспоминала тебя.
Похвалы привели Симэнь Цина в неописуемый восторг. Он отбросил плеть и помог Пинъэр подняться и одеться, а потом заключил ее в объятия.
- Дорогая моя! - обратился он к ней. - Верно ты говоришь. Откуда ему видеть тонкие яства? Где ему обозревать небесные широты?!
Симэнь велел Чуньмэй скорее накрыть стол, поставить вина и закусок.
Да,
На востоке сияет солнце,
а на западе дождь пролился.
Луч любви потерялся в тучах
и внезапно опять пробился.
Если хотите знать, что случилось потом, приходите в другой раз.
Глава двадцатая
Мэн Юйлоу угощает У Юэнян. Симэнь учиняет погром в "Прекрасной весне"
Семьдесят лет судьба нам отпустила,
Грешно ж терзаться так душой усталой:
К концу пути презришь ты все, что было,
И прежней роскоши - как не бывало.
Ведь все от Неба, все, что нам дается,
Позор иль слава - только пыль мирская.
Так пусть же сердце радостно смеется,
О седине грядущей забывая.
Так вот Ли Пинъэр удалось нежностью и лестью смягчить сердце Симэня, и он, сменив гнев на милость, помог ей подняться и одеться. Они обнялись, припали друг к дружке, переплелись, как спутанный шелк, а Чуньмэй велели накрывать стол и сходить в задние покои за вином и фруктами.
Цзиньлянь и Юйлоу, желая узнать, что будет, встали у боковой калитки. Так как дверь в спальню Пинъэр была закрыта, а во дворике никого, кроме Чуньмэй, не было, Цзиньлянь подвела Юйлоу к самой двери, и они стали подглядывать в щелку. В спальне горел свет, шла беседа, но расслышать, о чем говорили, было нельзя.
- Нам остается только позавидовать Чуньмэй, - шептала Цзиньлянь. - Эта негодница все слышит.
Чуньмэй постояла немного под окном, а потом подбежала к хозяйке.
- Ну, что там было? - шепотом спросила Цзиньлянь.
- Хозяин велел ей раздеться и стать на колени, - рассказывала горничная, - а она не раздевается. Тогда хозяин со злостью ударил ее плетью.
- Ну, а потом разделась? - перебила Цзиньлянь.
- Испугалась и давай раздеваться. На колени встала. Сейчас хозяин ее вопрошает.
- Пойдем отсюда, сестрица, - проговорила Юйлоу и потянула Цзиньлянь к калитке из опасения, как бы их не заметил Симэнь.
Было это в двадцатых числах восьмой луны. Только что взошел месяц. Они встали в тени и время от времени переговаривались. Цзиньлянь грызла семечки. Обе ожидали вестей от Чуньмэй.
- Сестрица моя дорогая, - обращаясь к Юйлоу, заговорила Цзиньлянь, - как же она сюда рвалась, а! Небось, думала, сладко будет. А не успела нрава проявить, как плети отведала. Нашего самодура пока по шерстке гладишь, он еще ничего, терпеть можно. Только ласки его - всего лишь дешевая приманка. Как ты ни вертись, а ему денежки подавай. Помню, прошлый раз, когда Сюээ, рабское ее отродье, нагородила ему на меня всяких небылиц, так мне никакая моя осмотрительность не помогла. До чего ж он меня изводил! Сколько я перед ним слез пролила! Да ты тут, сестрица, ведь тоже не первый день. Сама его норов знаешь!
Пока они говорили, скрипнула калитка. Из нее вышла Чуньмэй и направилась прямо в задние покои, но ее окликнула стоявшая в тени Цзиньлянь:
- Ты куда, негодница?
Горничная засмеялась и прибавила шаг.
- Поди сюда, плутовка! - снова позвала хозяйка. - Постой, куда это тебя несет?
Чуньмэй остановилась.
- Она так плакала, - рассказывала она, - столько ему наговорила! Хозяин повеселел, обнял ее и велел одеться, а мне приказал стол накрывать. В задние покои за вином послал.
- Вот ведь бесстыдник проклятый! - выслушав горничную, обратилась к Юйлоу Цзиньлянь. - Сперва громом гремел, а потом мелким дождичком покрапал. Бил, буйствовал, а потом хоть бы хны! И можешь себе представить - за вином послал?! Теперь она будет ему чарку наливать? - Цзиньлянь обернулась к горничной: - А ты, негодница, что? Разве у нее своих горничных нет? С чего это ты ей за вином бегаешь, а? Еще не хватало, чтоб узнала Сюээ, рабское отродье. Вот шум подымет! Терпеть ее не могу.
- А я что могу сделать! - оправдывалась Чуньмэй. - Меня хозяин послал.
И горничная пошла, весело смеясь.
- Что это такое?! - возмущалась Цзиньлянь. - Заставишь негодницу работать, так она будто мертвая - еле-еле шевелится. А грязное дело во всех щелях будет разыскивать, с головой влезет. А забегает - откуда только прыть возьмется. Ведь там свои две горничных, за каким же чертом моей за них бегать? Зеленщик со своей корзиной ходит. А эта бездельница? Знай, в чужие дела нос сует.
- Ну а как же! - поддакивала Юйлоу. - Я своей Ланьсян наказываю - то и другое сделай, так она и ухом не ведет. А стоит хозяину с какой-нибудь причудой обратиться, бежит, как угорелая.
Пока они судачили, из задних покоев внезапно появилась Юйсяо.
- Вы еще здесь, сударыня? - обратилась она к Юйлоу. - Я за вами.
- Ой! - вскликнула Юйлоу. - Как ты меня напугала, сукина ты дочь! А хозяйка знает, что ты сюда пошла?
- Свою госпожу я на покой отправила, а сама решила вас проведать. Только что Чуньмэй за вином приходила. Ну, как там хозяин у новой госпожи?
- А ты к ней в спальню ступай, - вмешалась Цзиньлянь, - тогда сама увидишь, как уродина в уборной головой о стенку бьется. Голова у нее, видишь ли, вытянутая, вот она и выравнивает.
Юйсяо опять спросила Юйлоу, и та поведала ей все подробности.
- В самом деле, велел раздеться, на колени встать и пять раз плетью ударил, да? - недоумевала Юйсяо.
- Противилась она, вот хозяин ее и побил, - объяснила Юйлоу.
- Уж лучше бы побили одетую, - заметила Юйсяо. - Как она, бедняжка, такая нежная, холеная, побои-то перенесла?
- Ишь ты, сучья дочь! - засмеялась Юйлоу. - Тебе бы только в плакальщицах ходить.
Показались Чуньмэй и Сяоюй. Чуньмэй принесла вина, а Сяоюй коробку с закусками.
- Поглядите на этих негодниц! - воскликнула Цзиньлянь. - Ишь, выслуживаются. Как мыши снуют. Право слово, мыши! Быстрей несите все ко мне сейчас же! - приказала она. - Пусть за ней свои горничные ухаживают. Вам нечего там делать!
Чуньмэй захихикала, и они с Сяоюй отправились в спальню Пинъэр. Там они расставили все блюда на столе и, передав обязанности Инчунь и Сючунь, вышли к Юйлоу и Цзиньлянь.
- Я к себе пойду, - сказала Юйсяо, и они вместе с Сяоюй удалились в задние покои.
Цзиньлянь велела Чуньмэй запереть калитку, а сама побрела в одинокую спальню, но не о том пойдет речь.
Да,
Не мне в окно глядится полная луна,
Не я в ночи пьянящей радости полна.
* * *
Не будем говорить, как провела в одиночестве ночь Цзиньлянь. Расскажем о Симэнь Цине и Ли Пинъэр. В разговорах за чаркой вина, в любви и ласках просидели они до полуночи, а потом легли под расшитое неразлучными уточками и зимородками одеяло. В мерцании светильника казалось, феникс с подругою пел стройную песнь, а из курильниц струился аромат, в танце среди цветов порхали бабочки.
Да,
Освещают этот вечер пусть серебряные свечи -
Если только то не сон о дивной встрече.
О том же поется и в романсе:
Брови чуть подведены, воткнут гребень золотой -
Сколько ж надо заниматься этой чудной красотой!
Но когда желанный голос позовет меня: "приди!", -
Затрепещет и забьется сердце нежное в груди.
Мой любимый и родной,
Мой защитник дорогой,
Более всего я жажду бренных радостей мирских,
Отзвучали в моем сердце песни грусти и тоски -
Лишь любовью я полна одной.
Они проспали до обеда. Пинъэр только что встала и занялась перед зеркалом прической, когда Инчунь принесла завтрак: четыре блюдечка - тыкву с баклажанами под сладким маринадом и из свежей зелени тонкие яства. Были поданы: блюдо жареных птенцов голубей, блюдо пирожков с желтым пореем и поджаренной кислой капустой, тарелка копченого мяса, тарелка пузанка в винном соусе, также два крапленых серебром блюда мягкого и душистого белого-пребелого риса и две пары палочек слоновой кости.
Пинъэр прополоскала рот, и они с Симэнем выпили по полчарки вина.
- Ступай, чжэцзянского подогрей, - наказала горничной Инчунь хозяйка. - Вчера в серебряном кувшине осталось.
Пинъэр наливала чарки, и лишь осушив кувшин, они стали умываться и причесываться. Пинъэр открыла сундук и показала Симэню свои украшения и наряды. Она вынула сотню добытых в Индийском океане жемчужин, которые принадлежали раньше письмоводителю Тайного совета Ляну, потом черные, с синеватым, как у воронова крыла, отливом, драгоценные камни в золотой оправе - регалии с чиновничьей шапки.
- Это после нашего покойного смотрителя осталось, - объяснила Ли Пинъэр и положила каменья на весы. Камни потянули четыре цяня восемь фэней. - Отнеси ювелиру. Пусть подвески сделает.
Потом она достала головную сетку из золотых нитей весом в девять лянов и спросила Симэня:
- А у госпожи Старшей и остальных есть такие?
- У них серебряные. С твоей ни в какое сравнение не идут.
- Неудобно мне будет такую носить. И ее возьми. Вели изготовить из нее шпильку с девятью фениксами, у каждого жемчужина в клюве. А что останется, пусть пойдет на заколку - такую же, как у Старшей госпожи - нефритовая Гуаньинь в пруду среди лотосов.
Симэнь Цин взял ее драгоценности и, одевшись, собрался уходить.
- Дом у меня без хозяина, заглянул бы как-нибудь, - попросила Пинъэр. - Да и послать бы туда кого-то вместо Тяньфу. Хочу его сюда взять. А то сидит там одна старуха, носом клюет, только заботы прибавляет.
- Хорошо, - пообещал Симэнь и, пряча в рукав взятые у Пинъэр драгоценности, направился к двери.