Синеус замолчал, не хотелось ему рассказывать про некромантию, знал, как Олег не любит подобные развлечения, но поневоле ему вспомнилось.
* * *
Хильда стояла на холме среди круга камней перед костром, зажжённым ею у подножия кургана. На земле стоял сосуд с водою, яркое пламя придавало поверхности воды красный, или, вернее сказать, кровавый оттенок. Вокруг костра был выложен круг из кусочков коры, вырезанных в виде острия стрел, их было девять, а на каждой из них были вырезаны руны. В правой руке Хильда держала посох, ноги её босы, а талия стянута поясом, на котором тоже были изображены руны, к нему была прикреплена сумочка из медвежьего меха, украшенная серебряными пластинками.
Наступила тихая безлунная, но звёздная ночь; по небу бродили облака, как будто желающие заслонить сияние звёзд.
- Это вино для вас, охрана великого мертвеца, - проговорил она. - Пейте и своё разумейте, нас же не замечайте, мимо пролетайте, иного желайте…
Ответом была тишина. Затем, совсем рядом, послышался странный звук, словно затрепетали крыльями невидимые птицы. Хильда выпрямилась, нахмурилась и резко произнесла:
- Прочь, неприкаянные души! Хозяйка Хель на пороге!
Вновь шум - и у костра стало тихо. Скроппа, помощница Хильды, наполнила вторую чашу.
- Это вино для вас, души заложные, неприкаянные. Ищите Нифльхедь, страну девяти миров, нас же обходите, не будет вам поживы, пролетайте мимо…
Ответом был тихий стон. Скроппа вылила вино на землю. В третий раз наполнила чашу Хельга, дочка Скроппы, и осторожно поставила прямо на траву:
- Эта чаша для Тора. Пусть ему будет весло в битвах и сохранит нас от Мокрой Мороси.
Мёртвая тишина была ответом. Но вот еле заметно дрогнул холм. Испуганно заблеяли овцы. Взяв одну из них, Хильда достала жертвенный нож, одним взмахом перерезала ей горло. Кровь с лёгким шипением полилась на землю.
Всё это время Синеус не проронил ни слова, он только всё крепче сжимал свой меч. Оранжевые языки костра испуганно прижались к земле. Огромные крылья закрыли звёзды, со всех сторон надвинулась тьма, только резкие порывы ветра взлохмачивали землю кургана.
Возник крылатый силуэт, ещё более чёрный, чем затопившая ложбину ночь. Костёр напоследок вспыхнул и погас. Хильда негромко произнесла:
- Это над нами пролетел Хубин, великий ворон Одина. Отцу богов стало интересно, что здесь происходит.
Лицо Хильды приняло мрачное и дикое выражение. Она будто никого не замечала, взмахнула рукой, и огонь снова взвился к небу. Она пристально смотрела на огонь. Потом, пробужденная неведомыми силами, закружила у костра и запела тихим, глухим голосом:
У священного ручья
Сидят норны,
И водой его ежедневно
Освежают Ясень жизни,
Олени щиплют листья,
А змей подгрызает корни.
Но зоркий орёл
Стережёт древо.
Капли воды из ручья
Я на курган твой пролью.
Руны вызовут
Пламень жизни,
Славный сонм наших праотцов
Из могилы возведут.
Всю правду пророчище
И вождю ты скажи.
- Месяц на небе, мертвец в земле. Месяц всё видит, мертвец всё знает.
- Торлейф, Ярловый Скальд! Заклинаю тебя кровью, твоей и чужой - приди!
Отзвучали последние слова, и внезапно налетел ветер - холодный, резкий.
Хильда брызнула на курган водой и кинула в огонь кусочки коры с начертанными на них рунами. Из могильника стало вырываться яркое сияние, из середины которого постепенно стал появляться призрак огромного размера. Как Синеус, внимательно наблюдавший за происходящим, ни напрягал зрение, он не мог решить, видит ли он настоящее привидение или просто клубы сгустившегося тумана.
Вскоре Хильда снова начала петь:
О Великий мертвец,
Кому саваном
Служит блеск его подвигов,
Ты прими мой привет!
Как Один во дни минувшие
Мрак преисподней вопрошал
И от головы Мимира
Научения ждал,
Так и гордый потомок
Его ждал от могил,
Чтобы дух его праотцов
Его путь осветил.
Костер громко затрещал, и к ногам пророчицы полетели кусочки коры, на которых руны уже как будто были выжжены красным.
Хильда подняла их, рассмотрела и издала такой ужасный крик, что у Синеуса от ужаса усы встали дыбом. Затем она вновь запела:
Ты не воин, сошедший
В лоно хладной земли;
Я дрожу пред тобою
Посол высшей судьбы,
Мощный сын исполина,
Грозный вождь,
Ты сковал мне уста,
Силу чар сокрушил!
Хильда страшно скорчилась, пение её перешло в хрип изо рта показалась пена, но она продолжала:
Моногарм, сын колдуньи,
В Ямвиде царствуешь ты,
И на гибель несчастным
Прядешь нить зол и беды.
Когда в час роковой
Судно мчится на мель,
Тогда гады толпой
Из болота ползут.
И на месте, где ты
В сне являлся девице,
Стоишь гордо, но крылья
Распусти и лети поскорей.
Грозен, грозен дух злобы
И коварен.
Но ты
Не робей, и надменный
Враг падёт пред тобой.
Пророчица опять замолчала, и Синеус решился приблизиться к ней, видя, что она всё ещё не обращает на него внимания. Он ждал, Хильда махнула рукой. Чёрная тень подступила ближе, к Синеусу, на миг наклонилась, снова выпрямилась…
- Почему вы не даёте мне покоя?
Голос, прозвучавший из тени, был обычным, немного усталым. Чёрная тень дрогнула, надвинулась, но круг, защищённый рунами, не пустил её к костру:
- Боитесь… - в голосе прозвучала горечь. - Боитесь меня, великого Скальда и воина.
- Я не боюсь козней врагов, но раз уж даже Буря-Яга отказалась отвечать мне на вопросы, то здесь что-то не так. Так что будь посредницей между мною и этой тенью, я буду задавать, а ты мне отвечать.
Послышался смех - горький, невеселый:
- Задавай.
- Будет ли урожай на овёс, на рожь?
- Нет, не будет, закупай зерно заранее.
- Много ли выловим селёдки?
- Достаточно.
- Как мой сын, Таркель?
- Он погиб, защищая Императора во время дворцовой смуты, а с ним ещё 57 норманов.
- Правда, что Олег-Хельга погиб от укуса змеи?
- Нет, он жив и скоро придёт к тебе в гости.
- Когда он придёт ко мне?
- Через 109 дней.
- Он придёт ко мне с просьбой или с какими-то предложениями?
Хильда захрипела, изо рта появилась пена, Синеус обругал себя за неправильный вопрос.
- Когда я пойду в набег?
- После того, как дважды расстанешься с Олегом.
- На кого?
- Ты возьмешь Бирку, а потом будет война, огромная, страшная война, продлится она сорок лет.
Тишину звёздной ночи разорвал вой ветра, костёр вспыхнул, взвился метра на три и упал в бессилии, чуть-чуть сердито пошипел и потух. Хильда без сознания упала на землю, её тело изогнулось, скорчилось в судорогах, дёрнулось в последний раз, и она обмякла, после этого её отхаживали несколько дней, а молчала она дней десять.
* * *
- Проснись, ярл! - Олег обнял Синеуса.
- Яга-то откуда знает? У меня же в свидетелях целая дружина, что я помер, - Олег ухмыльнулся. - Что-то ты хитришь, побратим.
Но заметив смущение Синеуса, продолжать не стал.
- Можно подумать, ты не знаешь, что она старше даже Одина.
- Я что-то об этом слышал. Но всё равно, откуда ей об этом известно? - Олег задумчиво нахмурился.
Синеус весело хлопнул его по плечу, да так, что даже могучий Олег покачнулся.
- Не бери в голову, Олег, даже боги не всё знают.
- Им-то богам что, им знать и не надо, они как собаки всё чувствуют.
Синеус с деланным возмущением пророкотал:
- Как ты так можешь говорить о богах?
- Боги, они тоже люди.
- У тебя боги то люди, то собаки.
Олег сверкнул своими зелёными глазами и пробормотал:
- Они меня так напрягли, что на века работы хватит, хочешь здеся, на ветерку всё поведаю?
- Нет, Олег. Мы с тобой сначала отдохнём. Хельга, мы с тобой не виделись с тех пор, как по Карпатам погуляли, а за столом, если захочешь, расскажешь. А где твой кошкослон шляется? Ведь про него так много всякого болтают, - Ярл хитро прищурился. - Или ты его схрумкал, пока отдыхал от житейских забав в пещере?..
Олег застенчиво улыбнулся и чуть слышно пропел какую-то восточную мелодию. Сначала появился хвост, который дёргался сам по себе; потом появилась ухмыляющаяся пасть с зубами от саблезубого тигра; а потом появился он во всей своей красе; чёрный, как южная ночь, в белых носочках, белый галстук на груди и огненно рыжая голова.
- Это кто, смесь рыси с чёрным барсом?
- Что, не видал такого? А он к тому же и учёный, а зовут его по-простому - КОТ. Кот и таскал мне всякую живность всё это время, пока я думал о будущем. Он ещё и в травках разбирается: какие для оленины, какие для зайчиков, какие для медвежатины, какие от болезней от разных. Усами пощупает и определит, чем ты болен и какой травой надо лечить, а подмигнёшь, так он найдет травку и для кайфа.
- А откуда он появился? - ярл не мог прийти в себя от изумления. Кот подмигнул полтора раза, промяукал ту же мелодию, что проскрипел Олег, но сзаду наперед, и… исчез.
У Синеуса отвисли две челюсти сразу, а потом схлопнулись. Олег смотрел на него с восхищением.
- Видел, как одна челюсть отвисает, но чтобы две одновременно! Восторг и розы на сцену! - крякнул бывший князь.
Синеус промяукал, как котёнок:
- Он что, вообще исчез?
- Да нет, он просто стал невидимым и ненюхаемым, и вообще, летаемым.
- Ходют легенды, что он с твоими врагами - крут.
Викинг ощерил зубы:
- Меч достань, замахнись.
Олег даже не успел отскочить, как меч почти сорвал с его головы прядь волос, но ярл не успел, кот-невидимка сжал зубами его кисть, правой лапой мощным ударом выбил меч и своим хвостом врезал викингу в промежность. Синеус крякнул от боли, отдышался, но всё равно со значительной, как у апостолов христианства, интонацией изрёк:
- Продай, нет, подари! Давай поменяемся! Да за такого Кота я тебе отдам два драккара, да нет, три! Прошу, как побратима.
Олег вздохнул так, как будто приподнял гранитную скалу.
- Представь, что римский кесарь даёт мне за тебя десять драккаров, наполненных золотом, чтобы я тебя предал. Как бы ты поступил?
- Если бы ты согласился, я бы убил кесаря, а тебя - в клетку и показывал бы друзьям, врагам и всем прочим… Ещё и золото на этом зарабатывал бы.
- Вот и он мой побратим, только с хвостом.
- Но он же не может говорить!
- А мы с ним разговариваем, только мысленно. Хотя он может и не мысленно. Ты что, не знаешь, что он - сын Локки?
Олег раскрыл свою зубастую пасть и гулко захохотал. Викинг дернул правым плечом, а потом засмеялся так, как смеются только дети.
- Какие же они все счастливые, эти бородатые дети! Улыбки у них солнечные, ярость неподдельная, любовь - настоящая. В вашей наивности и сила и слабость. Хорошо вам, - прошептал про себя Олег.
Побратимы обнялись и неспешно пошли вниз, к очагу и к пиву, во всю глотку распевая какую-то похабную песню.
Фьорд синевелся какой-то невидимой красотой, вгрызаясь в скалы, а на берегу - 18 драккаров с ощерёнными драконьими мордами на штевнях. И круглые красные щиты по бортам. В центре двора стояло хмуро-грозное жилище, наполовину врытое в землю, чтобы защититься от холодных зимних ветров. Входная дверь оббита сосновыми лапами и медвежьими шкурами, чтобы не проникли демоны. Крышу его венчали громадные бивни мамонта. Вокруг - частокол, сделанный из огромных сосен.
Они не спеша вошли вовнутрь, по стенам висело оружие разных времен и народов: боевые топоры, двуручные мечи, секиры, кольчуги, щиты, украшенные спиральными рунами, ну и конечно же гобелены. Гобелены из Йорка, из Парижа, сразу было видно, что это не украшение - настоящее оружие для убийства; оружие, награбленное с половины мира. Все столбы и стропила украшала чудесная резьба: какие-то растения, странные животные, то ли куницы, то ли волки, кузнецы, воины и что-то ещё непонятное. Это был дружинный дом; под насквозь прокопчёнными стропилами горел огонь, сюда был запрещён вход для женщин и рабов, только для мужчин - воинов. Ну, а сегодня, в честь почётного гостя разожгли продольный огонь. Пол здесь устилала солома, за спинами пирующих пылал огромный очаг, а по бокам тянулись низкие полати, устланные волчьими, медвежьими шкурами и даже шкурами мамонтов. Сегодня было особенно многолюдно. Вносили столы, и на деревянных блюдах шипела и пузырилась оленина; свинина, нашпигованная чесноком и черемшой, обсыпанная брусникой, просила, нет, просто умоляла: "Съешь меня!"
Звучали громкие голоса, лилось хмельное пиво. Дружинный дом был велик, места за столами хватало для всех. В дом набилось под сотню викингов, вонь стояла невыносимая.
Олег и Синеус сели друг напротив друга на два трона, явно сворованных где-то в Европе. На праздничном обеде, переходящем в ужин, Олег ел очень много, хватал всё подряд, до чего могли дотянуться его руки, и жадными глотками пил рог за рогом пиво простое, пиво зимнее, брагу. Глаза Синеуса были обращены на огонь, суровое лицо светилось от радости, он не отставал от Олега ни на глоток. Хмель брал его с трудом.
Огонь в очаге задорно шипел, когда снег, вперемешку с дождём, врывался в прорубленную на крыше дыру - дымогон. Пировавшие передавали друг другу псалнериум - пять звонких струн, натянутых на упругое древко (очень похожий на гусли инструмент). Пирующие брали его по очереди в руки и каждый то ли говорил, то ли пел: то о ярости подводного великана Эгира, то о морской глубине, в которой его жена Ран раскидывала свои сети, чтобы выловить утонувших. И конечно о многих и многих победах.
Олег слушал молча, Синеус тоже помалкивал, ожидая, когда Олег заговорит сам. Но когда было выпито так много, что пиво уже не лезло в глотку, а глаза прикрылись пьяной поволокой, Синеус не выдержал.
- Тебя сейчас зовут Олег. Так скажи мне, Хельга-Олег, ты на самом деле зарубил Аскольда и Дира?
- Да нет, это гнусная ложь. Когда мы бегали пограбить Царьград, Аскольд вел 400 суденышек, а Дир - 700, каждый получил от 150 до 200 литр золота.
Синеус от удивления одним сумасшедшим глотком осушил бочонок пива, его усы встали дыбом от восторга.
- Да за такие деньги можно нанять 800–900 драккаров!!! Ведь 800 варягов за год - 10 литр золота, а сколько лодок-то было?
Олег выплюнул косточки какой-то рыбы и пробормотал:
- Да маловато - 2000, на каждой 40–50 воев, да конница, что шла берегом, полстолько.
Усы и глаза викинга говорили гораздо больше, чем его восхищённый рёв. Схватил двумя руками очередной бочонок, залпом выпил. Поймал под столом собаку, выдернул и занюхал.
- Олег, тут недавно у нас в гостях был посланец датского конунга. Так он нам поведал, что у них ходят споры: одни говорят, что ты сын Рюрика, другие, что ты сын Чернобога, а третьи, что ты сын графа Гонселина - коннетабля Парижа.
- Враки всё это, моя мать родилась в деревне, очень давно, сейчас эта деревня называется Новогород; а отец… мама говорила, что он прожил с нами несколько лет на острове. Да какой там остров, это сейчас он маленький, а раньше это был не остров, а огромный островище, побольше Юстландии, у которого сейчас нет названия, а раньше назывался Алатырь. Потом маму и меня под охраной массагетов отец отправил в Афины, а сам во главе могучего войска пошел завоевывать Индию, обещал попозже нас забрать, дальше про него я ничего не знаю.
Внезапно в доме наступила тишина, псалнериум взял в руки старый, слепой скальд - Гисли, поговаривали, что он не только скальд, но ещё и великий колдун и лучше всех режет руны. Для начала он слегка перебрал струны, а потом запел древнюю, как скалы фьорда, сагу:
Гюльви, так звали очень мудрого конунга, знал толк в чародействе и он очень дивился могуществу и силе асов. И как-то раз он собрался поехать к асам, чтобы научиться у них мудрости. Подъезжая к Асгарду, жилищу асов, увидел конунг высокий чертог, крыша которого была выстлана золотыми щитами. И зашёл он в этот чертог, и увидел он там три высоких престола, на каждом из которых восседали три мужа, и стал он задавать им вопросы:
- Кто из асов всех старше?
- Зовут его Всеотец, но в Асгарде у него двенадцать имён.
- Где он живёт? И чем владеет? И что уже сделал?
- Живёт он целую вечность, он со своим братьями создал землю, небо и воздух, но самое главное - он создал человека и дал ему жизнь, и дал уму душу, которая будет жить вечно.
- А что же было в самом начале, когда не существовало человека?