Я внимательно поглядел на собеседника. Неужели тоже попаданец? Насколько я читал, весной семнадцатого все были в восторге от Временного правительства. А большевиков вообще всерьез никто не воспринимал. Хотя… Во все времена были умные люди. В "перестройку" тоже были те, кто понимал, чем всё закончится. Просто от них отмахивались.
Между тем Михаил продолжал.
- А если придете к власти, так не забудете, что вам помогал бедный еврей… Так, Сергей, вы хотите познакомиться с местными анархистами?
- Да, хотел бы.
- Ну, это легко можно сделать. Только вот такой вопрос. Я могу отвести вас на дачу Дурново, где у них что-то вроде клуба. А могу познакомить с одной группой рабочих, тоже с Выборгской стороны.
Блин! А я вот и забыл про дачу Дурново, которую анархисты захватили после Февраля. Но нам туда не надо. Вдруг попадется человек, побывавший в Америке. Да и во всяких клбух всегда любят поговорить об "измах". А если я войду в эту среду через, так сказать, низовую организацию, то никто мне предъяву кинуть не посмеет.
- Ну эти клубы. Видал я салонных революционеров. Лучше уж с рабочими познакомиться.
- Тогда это можно сейчас сделать. У них как раз скоро начинается собрание.
Мы допили и доели - и вышли на Владимирский, где поймали извозчика. Он и повез нас на Выборгскую. Я с интересом глазел вокруг. В общем, Литейный проспект не сильно и отличался от того, что я видел в своем времени. Ну, реклама была иная, а дома те же. Только вот Большого Дома не было. Вместо него находились какие-то обгорелые останки.
- Окружной суд, - пояснил Михаил - Сожгли во время революции.
- Гы. Умные люди вели народные массы. Там ведь наверняка было множество уголовных дел.
А вот Выборгская сторона выглядела совсем не так, как я привык. Понятно, что не было коробки гостинцы "Санкт-Петербург". Да и крейсер "Аврора" ещё не стоял на знакомом месте. Но главным было другое. Многочисленные заводские трубы чадили черным дымом. Так а что делать - угольком топят.
За мостом местность поменялась. Это явно был другой мир. Тут по улицам двигались мужчины в сапогах, дешевых пиджаках и картузах и женщины в ситцевых платьях и платочках. И чем дальше мы ехали - тем больше в глаза бросалась вопиющая бедность. А ведь большевики и анархисты были в чем-то правы…
Но места всё же были знакомые. Мы свернули на Нобельский переулок и пролетка остановилась у заведения, на котором была надпись "Чайная". Я ухмыльнулся. В СССР в заведениях с таким названием пили совсем не чай. Михаил по-своему понял мою ухмылку - ведь мы тоже недавно вылакали поллитру "чая".
- Это и в самом деле чайная. Тут никогда спиртного не подавали, даже до войны. Её открыл один купец-благотворитель. Думал, что рабочие будут сидеть за самоваром и отрешатся от крамольных мыслей. Вот они и сидят…
Мы прошли через большой зал и свернули куда-то в коридор. Михаил открыл одну дверь и кивнул мне.
Я общался с современными мне анархистами, а также знал историю. Так что не ожидал увидеть пьяную оргию. Но цивильность обстановки поразила даже меня. В большой комнате под керосиновой лампой сидело человек пятнадцать. На столе кипело два самовара, стояли стаканы, лежали баранки. Разве что, было очень накурено. Но в это время ещё не боролись за "здоровый образ жизни". Боролись за иное.
- О! Миша, здорово! А это кто с тобой?
- Разрешите представить, Сергей Алексеевич Коньков, анархист из Америки.
Дальше все пошло легко. Тут собрались, в основном, молодые парни, имелось четверо девушек. Судя по их виду, они были рабочими. Только один парень светился в фуражке и в какой-то униформе. Как я узнал позже - он учился в Лесотехнической академии.
Меня они встретили душевно. Что меня изумило - они не так, чтобы очень расспрашивали про Америку. Нет, я им рассказал, что помнил, об американских анархистах. Они это приняли к сведению. Но явно было видно - ребята полагают, как пел Цой, "дальше действовать будем мы". У них были более важные интересы, чем какая-то там Америка. Вопрос шел об организации агитации на окрестных заводах.
Михаил откланялся и исчез, а я включился в обсуждение насущных анархистских дел.
- Вот ты, американец, во вторник будет митинг на заводе Нобеля. Ты там сможешь выступить?
- Конечно.
- Тогда подходи к проходной к обеду.
Как-то так вышло, что с этого сборища я вышел в компании девушки по имени Светлана. Она сказала, что живет в центре - вот и вызвался её проводить. Мы шли по улице и болтали о всякой всячине, когда из какого-то закоулка вышло трое парней. В том, что это местные гопники, я понял сразу. Выглядели они забавно - на начищенных сапогах у них были резиновые галоши.
- А вот господинчик с нашими девками гуляет, - произнес один, в его руке сверкнул нож.
Тут снова заработали реакции моего реципиента. Я так быстро не успел бы выхватить пистолет. Единственное, что сделал я - так направил ствол перед ногами лидера. Мой реципиент явно стрелял сразу на поражение.
Грохнул выстрел.
Гопники поняли, что не с тем связались, но деваться им было некуда. Они бы драпанули - но сами себя загнали в угол.
- Лечь на землю, суки! Ножи кидаем в сторону. Второй выстрел будет в лоб!
Я сам себе удивлялся. Все-таки я был простым парнем, а тут прямо киногерой.
Гопники, увидев, что на них приветливо смотрит произведение мистера Кольта, улеглись, двое выкинули ножи.
И тут Светлана заговорила отборным многоэтажным матом. Скосив глаза, я увидел, что она держит пистолет, вроде браунинг. Закончив высказывать разные светлые мысли о парнях, она перешла к делу.
- Вы, гнойные твари, на анархистов напали? Вы знаете, что теперь с вами будет?
- Извините, ну не опознали… - прохрипел лидер.
- Ещё раз увижу - п…ц вам будет. А сейчас лежите, мрази, пока мы до угла не дойдем.
Мы пошли дальше.
- А что, анархистов на Выборгской стороне так уважают?
- Конечно. Наших кого тронь, все поднимутся. А вот в Америке сразу так стреляют? Я ведь видела, что ты его хотел убить.
- Да, в общем, жизнь там непростая.
- Да… Я про Америку читала. А вот скажи, Джек Лондон наш человек?
- Не совсем, он радикальный социалист, скорее ближе к большевикам. Но, в общем и целом - революционер.
Я ответил и задумался. Что-то здесь не так. Рабочая девушка этого времени, если хорошо в школе училась, могла из американских писателей читать Фенимора Купера или Майн Рида. А если уж очень продвинутая - то Брет Гарта или Марка Твена. Но Джек Лондон в это время в России был совершенно неизвестен. Его раскрутили большевики, потому что этого автора любил Ленин. Время, когда появился массовый спрос на героизм, пока ещё не настало.
Я осторожно заметил:
- А я и не знал, что Джека Лондона переводили русский язык.
- Так я на английском его читала.
Заметив моё изумление, Светлана жизнерадостно засмеялась и схватила меня за руку.
- Ну, вот, я смогла тебя удивить. Я в гимназии училась.
- Это в России так живут рабочие, что их дочери могут читать на иностранном языке художественную литературу? А зачем вам тогда революция?
- Да на самом-то деле я не из рабочих. Я дворянка. Учусь на курсах. Мой отец - тверской помещик, причем, самое смешное, что его поместье даже не заложено. Так что я из семьи самых настоящих эксплуататоров.
- Князь Кропоткин и Михаил Бакунин тоже не из пролетариев. А ведь ты ничем не отличаешься от своих подруг. Они-то рабочие?
- Они-то да. Ткачихи. А я в детстве мечтала стать актрисой. В любительских спектаклях играла. А потом мой отец, он, конечно, реакционер, но умный человек, мне и сказал откровенно. Дескать, если бедные девушки идут в актрисы, это понятно, они хотят пойти в содержанки. А тебе зачем? Я подумала и поняла, что в актрисы идти и в самом деле смысла нет. Но кое-чему научилась.
За разговором мы вышли на трамвайную остановку. Вскоре и трамвай подъехал. Мы погрузились и продолжили беседу.
- А твой отец и в самом деле реакционер?
- Да. Но он, в отличие от других, честный циник. Другие лицемеры. Они всё кричат о благе России, а на самом деле думают только о своих интересах. А отец говорит просто: так уж сложилась судьба, что я дворянин и богатый помещик. Я хочу таковым и оставаться. Он и Столыпина терпеть не мог. Я слышала его разговор с нашим земским врачом, тот либерал. Так отец говорил: Столыпинские реформы породят класс людей, которые меня сожрут. А мне это не надо. А я от всего от этого подалась в анархистки.
- А для чего ты изображаешь рабочую?
- Ты знаешь, если мужчина интеллигент, станет выступать на заводах, рабочие будут его слушать. Вот у нас Николай, студент, так очень успешно выступает. А вот девушка… Рабочие махнут рукой. Дескать, барышня, слушать её смысла нет.
- А ребята-то знают, что ты из дворян?
- Конечно, знают. Что я, своим врать буду? Да и руки у меня… У других девчонок знаешь, какие мозоли? Они ведь на ткацкой фабрике работают.
Дальше мы заговорили о литературе. Светлана интересовалась поэзией. А в эту эпоху поэты популярны, так что "скажи мне, какого поэта ты читаешь - и я скажу, кто ты".
Я спросил:
- А вот я слыхал, что в России есть такая поэтесса Анна Ахматова…
- Буржуазная стерва. Не зря ведь от неё муж, Николай Гумилев, в Африку сбежал.
Как оказалось, литературные пристрастия у Светланы были своеобразные. Она любила Гумилева, но так же ценила футуристов, особенно Маяковского и Василия Каменского. Про второго, я честно говоря, и не слыхал. А вот Светлана к последнему относилась куда с большим восторгом, чем к хорошо известному мне Маяковскому.
- Он ведь не только поэт. Он авиатор! Сейчас-то уже много летчиков, но он был одним из первых.
Тут меня пробило. Ну, захотелось выпендриться перед девушкой. Если уж мне не перепеть Высоцкого, то можно пересказать Роберта Рождественского. Я был воспитан при СССР и советскую поэзию люблю.
Были воздухоплаватели.
Шик и почет.
Как шкатулки из платины -
Наперечет.Гордецы. Командоры
Застольных шумих.
Суеверны, как вдовы.
Красивы, как миф.Кавалеры, гусары.
Знатоки мишуры.
Непременно усаты.
Абсолютно храбры.Кожей курток похрустывая,
Шли навстречу громам.
Словно в ложе прокрустово,
Влезали в "Фарман".И летали, касатики!
И кричали, паря.
Были выше Искакия.
Были выше царя!Уговоров не слушались,
И, познав круговерть,
Обрывались и рушились
На Российскую твердьУходили до срока
Без чумы, без войны.
Чаще в землю намного,
Чем в большие чины.
- Здорово! Типичный футуризм. Это ты написал?
Отступать уже было некуда и я взял авторство на себя.
- Только ты как-то из отдаления смотришь. Будто это не ты видел. Впрочем, ты ведь из Америки.
За таким вот высоко-духовным разговором мы сошли с трамвая и оказались на улице, которая в моё время носило имя мятежника Рылеева. Сейчас она называлась Пантелеймоновской.
- А ты где живешь? - Спросила меня Светлана.
- В гостинице, названия не знаю, но она на Загородном проспекте.
- Ты что, купец-миллионщик, чтобы в гостинице жить?
- Так я первый день в Петрограде, куда мне ещё?
- Ладно, тут я могу тебе помочь. У меня одна подруга из курсов с квартиры съехала, хозяйка сейчас её сдает. Посиди вот в трактире, попей чаю, я скоро вернусь. А то моя хозяйка, старая дева, требует, чтобы у меня в гостях не было мужчин.
Я успел выпить чашку чая, когда нарисовалась Светлана. Честно говоря, я её сразу и не узнал. Теперь это была интеллигентная девушка в строгом английском костюме и какой-то навороченной шляпке. Что самое интересное, на ней были очки.
- Ты что плохо видишь?
- Да нет, для создания образа.
- Понятно. В Америке это называется "имидж".
Двинулись на трамвай и в итоге круг моего путешествия по Питеру почти замкнулся. Мы оказались на улице Достоевского. К моему удивлению, она и сейчас носила это название. Вот тут-то я знал каждый дом.
Встретила нас дама бальзаковского возраста, которая отнеслась ко мне очень доброжелательно. За комнату запросила 17 рублей в месяц "при прислуге". То есть, хозяйская горничная у меня будет убирать и должна была подавать чай. Можно было договориться и об обедах, но я от этого отказался, потому что жизнь мне явно предстояла бурная - и возвращаться на обед у меня времени не было.
Я сперва несколько ошалел от такого сервиса, но потом прикинул. Это в моем времени у каждого имеется газовая или электрическая плита и микроволновка. А вот в этом времени как заварить чаек? Надо, по минимуму, разжечь самовар. Я уж не говорю, если захочется покушать. Тогда вообще печку надо разжигать. А для этого нужно что-то горящее. Типа дров. То есть, об этом должна голова болеть. Так что я ещё дешево отделался. Самое ценное - в доме имелось электричество. Правда, как оказалось, освещение сводилось к одинокой лампочке ватт в 40, горящей красноватым светом. Но вообще-то во многих домах даже в центре было газовое освещение.
В общем, с хатой разобрались. Но тут я озадачил свою подругу вопросом - а где можно купить или взять напрокат печатную машинку? Повторять страдания книжных попаданцев, которые мучились от писания пером, я не собирался. Вот почему ни один из них, оказавшийся во времена Сталина, не попросил подогнать ему печатную машинку? Это, конечно, не ноут, но и не перышком карябать.
Как выяснилось, машинки давались напрокат по вполне божеской цене. Я взял "Ремингтон", знакомый мне и по той жизни. Тяжелая, зараза, но ладно.
Простая классовая война
- Вот нам говорят, что нужна война до победного конца. А вот зачем вам война? - Я обратился к одному из рабочих.
- Вот тебе она нужна?
- Да на хрена мне она!
- Вот именно. Вам она не нужна. Она нужна только буржуям, которые на ней наживаются. Так что все поднимаемся против этой власти!
Я выступал на митинге на одном из заводов Выборгской стороны. Если уж вступил в анархисты, то надо это дело отбивать. Благо, я читал про методы Троцкого и Гитлера и говорить на публике умел.
Мы, анархисты, с красными не ссорились. Работяги отнюдь не поддерживали Временное правительство. Собственно, имелись две силы, которые были на Выборгской стороне популярны - анархисты и большевики. Остальные сюда даже не совались. Иногда я с большевиками сталкивался. Мы относились друг к другу как две спортивные команды на соревнованиях. Я это хорошо понимал. В молодости я занимался горными лыжами в спортивном обществе "Спартак". А при Советской власти были спартакиады, в которых участвовали все предприятия, которые числились в этом обществе. И каждому хотелось победить. У тамошних начальников были за это какие-то "пряники". Так что они делали? Нас, серьезных спортсменов, распихивали по командам их предприятий. Нам-то что? Лишний раз прокатиться и выяснить, кто круче. Так вот, с большевиками мы общались точно так же, как я со своими ребятами на этих соревнованиях. Каждому, понятно, хочется победить. Но ребята-то свои…
Вообще-то, когда мы с большевиками сталкивались, было весело. Рабочие явно смотрели на это как на бесплатный цирк. Но тут-то против меня большевики были слабоваты. Я участвовал во множестве дискуссий, как телевизионных, так и реальных. И отлично знал, как тут действовать. Главное - не доказать свою правоту, а обгадить оппонента. Но всё шло, в общем, в рамках мира и дружбы.
А я стал совсем уже не тот. Я отложил в сторону свой костюм и надел джинсы, которые тут воспринимались совершенно спокойно. Ну, штаны из дерюги, обычное дело. Кроме того, я надел свою пролетарскую кепку, а так же купил желтую кожаную куртку, которая тут называлась "шведской". В этом времени из штатских в кожанках ходили представители разных продвинутых технических профессий. Например, машинисты. Это не только и не столько "водители паровоза". На каждом заводе имелась паровая машина, которая приводила в движение станки. Станков, работающих от электромотора, я пока что здесь не видел. Вот машинисты эти паровики и обслуживали. Работа была денежной, так что я в своей кожанке выглядел как квалифицированный представитель рабочего класса.
В среде анархистов я уже получил кликуху "Американец".
Стоит рассказать и о других делах. Когда я припер в свою комнату печатную машинку, то тут же отправился за учебником грамматики. Прочитав его, я долго и грязно ругался матом. А потом проникся сочувствием к большевикам, которые, придя к власти, отменили старую орфографию. Нет ну, это же надо. В моё время особо глупые рекламщики ставили в конце слов дурацкий и совершенно никому ни на фиг ненужный "еръ". Но с этим-то знаком можно разобраться. Вбивай его в конце слов, заканчивающихся на согласную, и все дела. Но я обнаружил пятнадцать правил, которые усложняли правописание по сравнению с тем, которым я знал! А я, между прочим, стопроцентно грамотный. Я не из того быдла, которое не знает разницы между "не" и "ни". И не знает, где их писать вместе, а где раздельно.
Но вот тем не менее. Особая головная боль оказалась с буквой "ять". Она вообще не подчинялась никаким правилам. Где-то её, суку позорную, надо ставить, а где-то нет. Ну, что ж, разобрались и с этим. Питерские журналисты и не с тем разбираются.
Так что я стал писать статейки в "Петербургский листок", что приносило мне некоторый доход. Благо там я тоже проходил как американец, а иностранцев в России отчего-то любят.
Да, Светлана стала моей любовницей. Не сразу, не те времена, но тем не менее.