Так в лекарне появился травник. Никита потом ни разу не пожалел, что взял Олега. Толковый, знающий травник оказался. У него вся семья и не одно поколение травами занимались. Жена и дети травы собирали, сушили. А вот продавать в Москве товар - любой - мог только мужчина. Москва - не Великий Новгород. Было время, когда новгородская купчиха была не только женой купца. Женщины там свои лавки имели, торговые дела вели. Но после того как Иван Грозный по Новгороду кровавым катком прошёлся, многое изменилось, и не в лучшую сторону - по примеру Москвы.
Как заметил Никита, работать с дворянами было хуже всего. Иногда самомнения непомерного, кичливые - даже из захудалых родов, а сами ни читать, ни писать не умеют, считают ниже своего достоинства, держат для этого при себе людей грамотных. И объяснить им даже простые вещи не всегда возможно.
Куда лучше купцы. Гордыни нет, многие пробились благодаря хватке, смекалке, смелости, упорству. Иные превосходили боярские роды по богатству, древности своего рода, порядочности. И объясняться с ними проще. Купец чаще спрашивал - возможно ли вылечиться, и сколько это будет стоить? И неизбежную после операции боль они переносили лучше. В торговых походах зимой стужу приходилось терпеть, а летом - зной, схватки с разбойным людом, трудности с переводом при торговле в чужих странах. Вот их Никита стал уважать, потому что это были люди, которые сделали себя сами. От современных ему людей они отличались в лучшую сторону.
Бояре чаще попадали к Никите по протекции Елагина, прочий люд - по множащимся слухам. Удачно пролеченный пациент приводил родню или знакомых.
Никита деньги брал со всех. С бедных мало, даже затраты не покрывал, с богатых - много, иногда даже сам пугался названной суммы, но работать даром, за "спасибо" он не хотел. Конечно, для человека небогатого и алтын - деньги, но то, что досталось даром, обычно не ценится. А для богатых серьёзные суммы за лечение становились даже предметом хвастовства, некоторой гордости. В разговорах между собой бояре ноне похвалялись не только удачной охотой, но и избавлением от старой болезни за изрядные деньги.
Никита научился по внешнему виду определять платежеспособность пациента. Коли у боярина пуговицы из чистого золота - просил больше. А коли боярин из рода худого, да пуговицы костяные или фибулы для плаща бронзовые - так и вовсе брал, как с простого люда.
Вместе с известностью у Никиты появились очереди - обратная сторона популярности. Иногда не то что пообедать - передохнуть пару минут было некогда. В такие дни он вспоминал свою прошлую жизнь, когда приходилось вот так же на поликлиническом приёме сидеть. И люди такие же, и болезни, только одежда и привычки разные. Никита сильно утвердился во мнении, что хотя мир в его время изменился - появились машины, пушки, электричество и телефон, но люди с их пороками и болезнями не изменились. Мыслят похоже, так же горькую пьют, любят, ненавидят, обманывают и предают.
Наступила зима. За дождливыми, промозглыми днями пришли морозы, выпал снег. Он шёл всю ночь, и утром за окном было необычайно светло от белого покрывала, укрывшего улицы и крыши. Снег хрустел под ногами, воздух вкусно пах. Вот только к полудню снег посерел от осевшего на него пепла из многочисленных труб в домах. Даже в небольших домах было две печи - на кухне и в жилых помещениях. А уж в больших домах топилось до десятка, а то и до двух десятков печей. Топили дровами, пепла и золы хватало с избытком. Что самое занятное - уголь знали, добывали, использовали в кузницах. А ведь он более теплотворен, чем дрова.
Извозчики дружно перешли с подвод на сани. Ребятня с визгом каталась с горок на санках.
В первый же день зимы Никита понял, что кафтан - не лучшая одежда для зимы. Он решил отработать до обеда и идти на торг - купить шубу или полушубок, да валенки.
Выбор на торгу был велик: от волчьей шубы - тёплой, но неказистой внешне, до собольей, стоившей больших денег. Никите пришёлся по нраву овчинный полушубок - короткий и тёплый. Однако продавец его желание остудил:
- Да ты чего, барин? Овчинные полушубки возничие, крестьяне и мастеровые носят! Не к лицу тебе! Из енота либо выдры шубу возьми, а хочешь - лисью или беличью. Вот из рыси шуба, а коли калита полна - так и горностаевую найду. Бобровую не предлагаю, не обижайся - чином не вышел.
Шубы тогда шили не так, как сейчас. Делали её мехом внутрь, а снаружи покрывали тканью. Чем дороже был мех, тем богаче выбирали для шубы ткань - зачастую с вышивкой. Были и "московские" шубы - с длинными, едва ли не до пят рукавами. Такие шубы бояре любили, чтобы окружающим понятно было - высокого звания человек, не руками на пропитание зарабатывает.
Никита растерялся от обилия товаров. Что взять? В своём времени он куртку-аляску носил.
Купец не унимался:
- А вот заячья доха, а тут - куница.
- Для себя сам-то что взял бы?
- Белку, - не промедлил с ответом купец. - Шуба лёгкая и тёплая. Вот сравни, - он положил на руки Никите бобровую шубу. Она была тяжёлая и громоздкая, в такой не повернёшься.
- А теперь беличью надень! - купец накинул на плечи Никите беличью шубу.
И в самом деле лёгкая.
- Пожалуй, возьму.
- Э, кто же так шубу берёт? Не брал, что ли, никогда?
Купец кинул беличью шубу на прилавок, поднял суконный поверх.
- Смотри, какой мех!
Он дунул на него - и как волна пробежала.
- Рукой проведи. Подшёрсток густой - стало быть, зверька зимой добыли, когда мех самый тёплый. И мездра добротная. Я из башкиров мех вожу, у меня обманки не бывает.
Никита взял, не торгуясь.
- А шапку? Шубу взял - так и шапку надо.
- Тоже из белки?
- Нет, возьми лисью. Пушистая, стряхнул с неё снег - и все дела.
Шапку была объёмной, лёгкой. Никита купил и её, собрался уйти. Но купец вцепился в него, как клещ:
- Погоди, чего торопишься?
- Валенки надобны.
- Правильно мыслишь. Если ноги в тепле, то и сам не замёрзнешь. Я лучше предложу.
- Да? - удивился Никита. - И что же?
- Унты. У башкиров их носят. Подошва кожаная, не промокают, как валенки. Снег чуть подмокнет - и валенки сырые. А унты? Мечта! И тёплые, и удобные.
Уговорил-таки купец Никиту, примерил он унты и взял. До лодыжки как сапоги - из кожи, а выше - меховые голенища. А там, где кожа - мех изнутри. И на каждом голенище по два ремешка - по ноге подогнать. Он как-то такие в старом фильме видел, про пилотов. А вживую - никогда.
Хорошо растряс его купец - на рубль серебром. Зато теперь зима ему не страшна. Осталось теперь перчатки купить. Но не делали их в это время - только варежки. Никита и рукавицы меховые у купца взял - чего уж мелочиться?
И как в воду глядел, приготовившись.
Три дня всего поработать успел, как вечером за ужином Семен Афанасьевич вдруг объявил:
- Через день на севера еду, в Соловецкий монастырь. Тебе, Никита, придётся со мной ехать - всё-таки мой личный лекарь.
Никита оторопел. Но возразить нечего, сам согласился. Мать честная! Туда на лошадях полмесяца, назад столько же, да и там князь пробудет неизвестно сколько. Пусть Иван перевязки прооперированным сделает - травка есть, так всё дело встанет! Но и без князя ни здания лекарни, ни мебели в нём не было бы.
Следующим днём Никита давал Ивану указания - кого перевязать, с кого швы снять. Под контролем Никиты Иван уже сносно перевязки делал, швы снимал, давал наркоз - даже ранорасширители во время операции держал. Травник Олег от Никиты не зависел, к нему болящие и без очередей шли.
Выехали целым санным поездом. Впереди несколько боевых холопов, дальше розвальни с уже знакомыми боярами служилыми - Михаилом и Алексеем, затем кибитка на санях с князем, сани с Никитой, прислугой, провизией. На четверть версты санный обоз растянулся.
Ехали медленно, к Соловкам подобрались, когда вода вокруг островов уже льдом покрылась.
Монастырь был сооружён давно, для защиты с северо-запада земель русских от шведов. Мощные каменные стены, башни с бойницами и четыре с лишним сотни насельников, могущих постоять за себя. Как сказал потом Семён Афанасьевич, в монастырь, как в ссылку, доставили старообрядческие книги. Знать бы тогда, что через несколько лет книги эти к бунту насельников приведут? Откажутся иноки тремя перстами креститься, новые обряды совершать, и Москва пошлёт стрельцов усмирять Соловки.
Однако государственных людишек оказалось мало, монастырь-крепость держалась восемь лет. Источник воды в монастыре свой, а запас провизии по ночам пополняли прихожане, среди которых оказалось много приверженцев старого обряда. Воевода стрельцов Иван Мещеринов и из пушек монастырь обстреливал, и подкопы пытался делать… Всё тщетно!
Как часто бывало в подобных случаях, судьбу осаждённого монастыря решил перебежчик, изменник-чернец Феоктист. Он указал воеводе, где слабое звено в обороне монастыря. В Онуфриевой церкви одно из окон было заложено кирпичом без раствора - через него иноки получали провизию от мирян. И даже час подсказал, когда меняются караулы.
Стрельцы под утро разобрали кладку, проникли в церковь, зарезали единственного часового на башне и кинулись открывать ворота. Ворвавшиеся стрельцы вступили в бой с монахами на внутреннем дворе монастыря.
Монастырь пал. Двадцать шесть монахов, признанных зачинщиками, казнили. Немногих оставшихся в живых разослали по отдалённым монастырям. Всего 425 иноков больше восьми лет не сдавали стрельцам свой монастырь, свою крепость, явив образец мужества и стойкости.
Никита даже не знал, зачем приезжал в Соловецкий монастырь князь. За те несколько дней, что пробыл здесь Елагин, он осмотрел старинный монастырь - не каждому же удаётся побывать здесь.
А потом санный поезд тронулся в обратный путь.
Для Никиты поездка оказалась зимним отпуском. Знай смотри себе по сторонам, дыши свежим воздухом. В новой зимней одежде он не мёрз.
На обратном пути, после ночёвки на постоялом дворе князь пригласил его в свой возок. Внутри возок был обит войлоком, под ноги князю ездовые клали раскалённые камни в железной жаровне, меняя их на каждом постоялом дворе или яме. Хоть князь был государевым человеком, но на ямах лошадей не меняли. Быстрота не была востребована, да и лошадей своих князь ценил.
В возке от жаровни было вполне тепло. Князю, видимо, было скучно, и он решил развлечься разговорами. Снова расспрашивал Никиту об увиденном, а потом спросил:
- Карты с собой взял?
- Не удосужился.
- А я взял - новую колоду. Погадаешь?
- Грешно ведь, князь! Государь не одобряет.
Князь хихикнул:
- Так ведь кающийся грешник Господу угоднее, чем праведник.
Тем временем Никита лихорадочно вспоминал, чем славны года правления Алексея Михайловича. Не спеша раскинул пасьянс, потом снова перетасовал карты.
Елагин, не отводя взора, смотрел за руками Никиты.
- Ну сказывай скорее! Не томи!
Никита откашлялся.
- Уже в этом году казацкий сотник Зиновий Богдан Хмельницкий попросит царя московского о принятии Малороссии под свою руку.
- Ну да! - не поверил князь. - Замятия там давно идёт, это верно. И что?
- Царь Алексей Михайлович милостиво согласится, и в октябре объявит о принятии Малороссии под свою защиту.
Никита снова разложил карты.
- О!
- Что такое?
- Богдан Хмельницкий гетманом станет, только править будет недолго, четыре года. А после его кончины гетманом станет Иван Выговской.
- Нам-то что с того?
- Так на следующий год он казаков в союзе с татарами крымскими на Москву поведёт!
- Дальше, дальше сказывай! - князь слушал, приоткрыв рот.
Никита же перетасовал карты и разложил их снова.
- Нехорошее вижу!
- Царь умрёт? - испугался князь.
- Нет. Малороссы и татары войско московское разобьют под Конотопом.
Название местечка выплыло в памяти в последний момент.
- Фу ты, напугал меня! А всякие звездочёты да хироманты ничего такого не говорят…
- Потому как шарлатаны, от лукавого.
- Полагаешь, карты не врут? - осторожно спросил Елагин.
- А вот в октябре и увидим. Недолго осталось, девять месяцев.
- Озадачил ты меня! И царю-батюшке о гадании сказать зазорно, и предсказание серьёзное. А про меня погадай!
Никита раскинул карты:
- Не вижу ничего - ни плохого, ни хорошего. Стало быть, в ближайший год судьба твоя, князь, не изменится. В опалу не попадёшь, жив будешь.
- И на том спасибо.
Князь прикрыл глаза и надолго задумался. А на остановке у постоялого двора Никита пересел в свои сани. Вроде и неплохой мужик этот Елагин, но лучше от сильных мира сего держаться подальше. Как там у поэта? "И пусть минует нас и барский гнев и барская любовь". В самую точку, хоть и написано на два века позже.
После возвращения в Москву князь сразу же направился на государев двор - лишь переоделся. Никита же в баню пошёл, у князя зимой она топилась пару раз в неделю. Он попарился, отдохнул и другим днём направился в лекарню. Там его уже заждались, болящие каждый день Ванюшку вопросами одолевали - когда же Никита вернётся?
Он окунулся в работу - за время поездки с князем на Соловки соскучился по медицине. Учиться на врача Никита пошёл осознанно, нравилась ему эта специальность.
Никита проводил по две-три операции в день. Делал бы и больше, поскольку операции не были сложными или обширными. Сдерживало его активность небольшое количество коек. Ведь операцию сделать мало, после неё за пациентом понаблюдать надо, перевязки делать. А кроватей всего четыре. Надо расширяться, ведь место позволяет.
Никита заказал у столяров ещё шесть кроватей. Но одно действие тянуло за собой другое. Он был занят на приёме, операциях, и большая часть нагрузки по выхаживанию пациентов и пригляду за ними ночью, особенно после операций, легла на Ванюшку. Паренёк не протестовал, но Никита видел - ему приходилось тяжко. Надо нанимать сиделку. А где её, грамотную, найдёшь? За полгода Никита из Ванюшки вполне толкового помощника приготовил, придётся ещё кого-то брать, и лучше бы, конечно, женщину. Пациенты были и женского пола, так женщине ухаживать за ними сподручней.
Как-то, во время краткого отдыха, он разговорился с Иваном о помощнике.
- Есть такая, моя сестрица Наталья! - удивил его Иван.
- А что же ты раньше молчал?
- Так ты не спрашивал.
- Расскажи-ка!
- Она белошвейкой при княжеском дворе. Только отпустит ли её князь?
- Я поговорю с ключарём Афанасием.
Этим же днём Никита переговорил с ключарём, но тот упёрся:
- Не говорил мне Семён Афанасьевич о девице. Я и так Ивана тебе отдал.
Пришлось идти на поклон к князю.
- Может, другого кого возьмёшь? Афанасий её хвалит, говорит - успехи делает, быть ей мастерицей.
- Княже, белошвеек может быть много - истинно женское дело. А помощника лекаря выучить непросто.
- Так ты не видел её никогда, может, она к учению неспособна?
- Брат её, Иван, что у меня в помощниках, за неё ручается.
- Да? Тогда другое дело, забирай. Передай Афанасию - я дозволил.
Всё, теперь мнение ключаря ничего не значило. Как сказал хозяин, так и будет. Вообще-то Никита подумывал о том, как выкупить у князя здание лекарни и холопов - того же Ивана. Ведь он его многому научил, а вздумает князь его забрать, да в скотники определить, или в банщики - и не возразишь. Холоп ведь княжий. Только денег пока не хватало. По прикидкам Никиты надо было собрать на здание ещё рублей пять. Но только он набирал необходимую сумму, как шли непредвиденные траты: на кровати, инструменты - да на ту же зимнюю одежду. А ещё - момент удобный выбрать надо, когда князь в настроении, и подойти издалека.
Утром к лекарне подъехал возок. Из него выбрался подьячий Посольского приказа, Тимофей. Никита удивился - неужели снова заболел?
Войдя в комнату, подьячий отбил поклон.
- Здрав буди, лекарь.
- И тебе здоровья, Тимофей! Неуж заболел?
- Бог миловал! Посольство к нам прибыло польское, да заболел посол-то. Вчера ещё с царём-батюшкой на приёме был, а ночью спать не мог. Я сразу о тебе вспомнил, привёз.
- Так веди его сюда.
Тимофей вывел из кибитки посла, завёл его в комнату.
Одет посол был богато, одна цепь золотая на шее не меньше фунта весила. Но лицо страдальческое, на ногу едва ступает.
Тимофей усадил посла на табурет, снял с него шубу.
По-русски посол говорил неплохо, но с польским акцентом.
- Нога болит - спасу нет, огнём горит и дёргает.
Ванюша помог стянуть с посла сапоги, снять чулок. В соответствии с европейской модой штанишки на после были короткими, чуть ниже колена.
Одного взгляда Никите хватило, чтобы понять - абсцесс.
- Резать надо, гной у тебя.
- Может, мази попробовать или попарить?
- Гангрену получишь, ногу отрезать придется. Да и то - если успеешь.
- Как не вовремя! У меня встречи с Алексеем Михайловичем. Если не приду, как переговоры вести?
- Я могу абсцесс вскрыть, гной выпустить и ногу перевязать. На переговоры с царём сходишь - и сюда.
Недолго подумав, посол махнул рукой:
- Режь! Вторую ночь я не вынесу!
Поляка уложили на стол, и Иван обработал голень переваром. Эфирного наркоза Никита решил не давать. Он вскрыл гнойник. Хлынул гной, запах пошёл тошнотворный.
Гной Никите не понравился, потому как слегка синевой отдавал. Гной всегда инфекцией вызывается, а вот такой, с синевой, даёт синегнойная палочка. С такой и в условиях современного ему стационара, с применением серьёзных антибиотиков и промыванием раны справиться непросто.
Холодный пот потёк по спине Никиты. Если поляк выздоровеет, ему сильно повезёт. Но, кажется, дело пахнет осложнениями - медицинскими в виде флегмоны или гангрены, и политическими. Поди докажи потом, что специально посла не зарезал! Международный скандал! Ему только этого не хватало!
Он развёл самогон раз в десять и прополоскал им рану. Поляк заорал от боли. Понятно - щиплет и жжёт, не фурациллин или так необходимая перекись водорода. Засыпал в рану порошок из толчёного мха. Разрез зашивать не стал, пусть гной свободно вытекает. Сделал перевязку.
Поляк был бледен - больно всё-таки.
- Парить ногу нельзя, - принялся втолковывать ему Никита, - напрягать нежелательно. Сходишь на встречу с царём - и сюда. Ночь здесь, в лекарне проведёшь, а утром перевязку сделаем. Не скрою, болячка у тебя серьёзная. Отнесись к ней со всем тщанием, иначе можешь ногу потерять.
Поляку помогли спуститься со стола, одеться.
- А ведь легче стало, - улыбнулся он. - Пся крев, меня пугали - в Москве путного лекаря не найдёшь, одни варвары.
Подьячий помог послу надеть шубу. На прощание поляк сунул Ванюше в руку польский злотый. Сумма изрядная, обычно платили медью или серебром.
Не откладывая в долгий ящик, Никита решил за ужином поговорить с князем о лекарне. Разговор первым не начинал, само получилось.
- Никита, я слышал - к тебе посол польский приезжал сегодня?
- Был. Гнойник у него на ноге большой, вскрывал. Только боюсь я, как бы заражения крови не было.
Князь задумался:
- Не дай Бог! Лекарня-то мне принадлежит…
- Продай.
- Кому?
- Я выкуплю. Скажи, сколько стоит?
Князь и скажи:
- Одна монета золотом!