А потом знатный люд пошёл к Никите гурьбой. После стресса - ведь многие реально воевали, рисковали головой - да после многочисленных пиров с возлияниями обострились многие старые болезни или появились новые. Обратиться же в маленьком городе было не к кому. Царский "дохтур" недоступен и важен чрезвычайно, щёки надувает от гордости, а только и умеет, что кровь пускать. Оно, конечно, для гипертоников это бывает полезно, но не регулярно же. А при других болезнях сия процедура и вовсе вредна.
Никита предостерегал своих пациентов о вреде обильных возлияний и обжорства - но куда там! На его предостережения они отвечали:
- Смоленск сорок три года под Речью Посполитой был! Освободили наконец! И теперь сроду не отдадим! Как царя не прославлять?
И в самом деле: не квас же на пирах пить - не поймут. К тому же привычки враз не изменишь. "Веселие на Руси есть пити". Вот уж не в бровь, а в глаз.
Всё враз и прекратилось. Занедужил царь Алексей Михайлович, стал маяться животом. "Дохтур" царский кровопускание по обычаю своему сделал, слабительное дал, резонно решив, что царь переел и ему требуется очистить кишечник. На день самодержцу лучше стало, а потом скрутило пуще прежнего.
Пиры прекратились. Попробуй кто из царедворцев вина попей да повеселись, когда царю неможется! Так можно и в опалу попасть, а за места тёплые, за близость к трону бояре держались мёртвой хваткой.
Возникло подозрение, что царя отравили, хотя кушанья с его стола если все. А царь уж не встаёт, только стонет да охает.
Озабоченный Елагин пришёл к Никите и уселся на лавку.
- Царь занедужил, - коротко бросил он.
Слухи о болезни царя до Никиты уже дошли.
- "Дохтур" иноземный ничем помочь не в силах.
Никита молчал, выжидая, чем кончится монолог Елагина. Он уже догадывался, чего хочет от него князь. А желает он, чтобы Никита царя вылечил. Но палка, как известно, о двух концах. Ежели Никите удастся царю помочь, Елагин в царских глазах поднимется, не исключено - новую должность при дворе получит. А если неудача? Тогда в лучшем случае - ссылка, а то и голову на плаху положить можно… Причём - обоим. О Никите и речи нет, это само собой. А кто предложил? Ах, князь Елагин? Не злоумыслитель ли? Надо попытать, узнать - не поляками ли подкуплен?
Никита все потаённые мысли Елагина понял, едва тот о болезни царя заговорил.
- Что думаешь? - спросил князь.
- Я больного не смотрел и пока ничего сказать не могу, - ответил Никита.
Князь надолго задумался. И сейчас, какое решение ни прими, решается не только судьба царская, но и судьба его, Елагина; само собой - и Никиты. Князь же был человеком осторожным, все тайные пружины, двигавшие царедворцами, знал. И сторонники у князя были, и противники. И сколько помнил князь, при дворе всегда две противоборствующие группировки были, боровшиеся за влияние на царя, на милости его, на подарки воистину царские. Одиночке возле трона не выжить, вмиг схарчат и не подавятся. Потому, случись непоправимое, не только себя князь обречёт, но и Ордын-Нащокина, и многих других людей, видных и знатных.
Никита наблюдал за лицом князя. А Елагин то лоб морщил в раздумьях, то губами шевелил.
- С самодержцем поговорить? - спросил он.
- Утопающий за соломинку хватается - согласится царь. А если болезнь запущена, и я помочь не смогу? Хуже того - царь помрёт?
- Тише ты! - Елагин испуганно повёл глазами вокруг себя. Говорили-то они в чужой избе, где квартировал Никита. В соседней комнате возились дети.
- Ох, тяжело решение принять! Кто бы подсказал?
Елагин посмотрел на иконы в красном углу, как будто бы Богородица могла что-то ему подсказать. Но князь был человеком рисковым, иначе бы он не пробился к трону, а сидел бы в своём уделе где-нибудь на Вологодчине. Он поднялся:
- Иду к Нащокину - что он решит. И ты со мной.
Князь явно хотел переложить часть ответственности на покровителя.
Они пошли к дому, который занимал Нащокин. О чём шёл долгий разговор, Никита не слышал - Елагин беседовал с Нащокиным наедине.
Однако вышел князь хмурый. Видно, побоялся Нащокин решать сей щекотливый вопрос.
Они постояли немного возле дома, потом князь вдруг махнул рукой:
- Была не была! Бог не выдаст - свинья не съест! Идём!
Под жильё царя и его слуг был освобождён каменный двухэтажный дом, лучший в Вязьме.
Елагина охрана пропустила в покои, а Никита остался в коридоре. Стрельцы косились на него, но он явился с князем, и потому не гнали.
В доме было тихо. Какое веселье, когда царь болен?
Елагина не было долго. Потом он выглянул из дверей, призывно махнув Никите рукой.
Никита шёл за Елагиным по длинному коридору, и почти у каждой двери стояли стрельцы с бердышами, бдили.
Никита волновался. Сейчас он увидит самодержца, и не на гравюре старинной, а вживую. А ещё сильнее он волновался из-за того, что его обуревали сомнения: сумеет ли поставить правильный диагноз, сможет ли помочь?
В комнате царской, в опочивальне было темно из-за тяжёлых штор, не пропускавших свет. Горели только несколько свечей и пахло благовониями.
На широкой кровати, под тёплым одеялом лежал мужчина в исподнем. Лицо его было бледным, глаза - страдальческими, лоб в каплях пота. Он тяжело дышал. "Ну да, а чего ты хотел увидеть? - спросил себя Никита. - Самодержца в короне, со скипетром и державой в руках?"
В опочивальне было несколько человек. Один их них - явно заморский "дохтур", судя по бритому лицу и коротким штанишкам.
Князь тихо сказал:
- Государь, я своего лекаря привёл.
Алексей Михайлович кивнул.
- Поди к государю, - прошептал Никите Елагин.
- Пусть все выйдут, - попросил Никита.
Царь услышал, кивнул.
Вышли все, кроме "дохтура" и Елагина.
Никита сначала расспросил, с чего всё началось и где болит, потом осторожно осмотрел живот. Брюшная стенка напряжена, налицо все симптомы раздражения брюшины. Похоже на аппендицит, причём запущенный.
Увлёкшись анализом состояния больного, Никита совершенно забыл о том, в каком времени он находится.
- Надо оперировать, в противном случае неизбежен летальный исход.
- Чего?
- Или операция, или смерть, и не далее чем через два дня, - решительно сказал Никита.
- Даже так?
Царь задумался. Умирать, да ещё в таком возрасте, когда достиг вершины, никому не охота.
- Но и ручаться за исход не можешь? - тихим голосом спросил царь.
- Не могу, - не стал кривить душой Никита. Сейчас перед ним лежал больной человек, требующий немедленной помощи.
В разговор тут же встрял "дохтур":
- Какая операция? Это живот резать? Он её не перенесёт!
- Ты, тля заморская! - вскипел Никита. - Ты же царя едва не уморил! Сам не понимаешь - других бы позвал! В таких случаях тянуть нельзя!
"Дохтур" стушевался. Похоже, он только теперь осознал, что царь на волосок от смерти. Случись плохое, его не выгонят из страны с позором, а казнят.
"Дохтур" потёр шею, как будто её уже коснулась петля от виселицы или топор палача, но всё же решил, что его слово должно быть последним.
- На всё воля Господня! - глубокомысленно изрёк он.
"Вот же сволочь! Ему помогать мне сейчас надо, а он мешает", - подумал Никита.
Все повернулись к царю. Каждый человек вправе распоряжаться своим здоровьем и жизнью - тем более самодержец.
Алексей Михайлович был человеком образованным по своему времени, умным. Не будет оперироваться - умрёт через два дня, если лекарь не соврал. А какой ему резон врать? Но даже если и будет, гарантий никаких лекарь не даёт. О худшем же думать царю не хотелось. Дети ещё малы, трон и власть передать некому. В лучшем случае опекунов назначат - из тех же бояр, только неизвестно, как жизнь ещё повернётся. Захватит кто-либо - да тот же Нащокин - власть, и в первую очередь позаботится, чтобы наследники трона сгинули. Долго ли отравить или уморить голодом в казематах? А если прооперироваться, то хоть и страшно, но шанс есть. И царь решил его не упускать.
- Согласен. У меня есть выбор, и я его сделал.
Царь повернул голову к "дохтуру":
- Будешь помогать и присматривать. Мешать не смей!
Англичанин в ответ только склонил голову, понимая, что лучше её сейчас склонить, чем потом потерять.
Никита решительно поднялся:
- Мне инструменты надобны, и потому я отлучусь сейчас. А ты, коллега, приготовь перевязочные материалы и перевар.
- Перевар - это что? - не понял "дохтур".
- Ну самогон крепкий.
- Spiritus vini, - важно кивнул "дохтур".
- Именно! In vino veritas, - щегольнул латынью Никита.
Англичанин в удивлении вскинул брови, но Никита с Елагиным уже вышли.
Князь тут же обратился к незнакомому Никите боярину:
- Возок! Быстро!
- Я мигом!
Боярин убежал, что бывало редко. В царских покоях ходили медленно, чинно, бегали только холопы с поручениями хозяев.
Пока спускались по лестнице, Елагин тихо спросил:
- Как считаешь, у царя есть шанс?
- Похоже - есть. Я буду стараться.
- Во-во, коли уж ввязались в авантюру, то надо идти до конца, спасать царскую жизнь и свои головы.
Вот шельма! А кто втянул Никиту в эту передрягу? Не сам ли?
На возке они быстро домчались до дома, где квартировал Никита. Инструменты всегда были наготове, самогон и бинты - за англичанином.
Никита достал ёмкость с эфиром. Совсем мало осталось, но на один наркоз хватит.
С разбойничьим посвистом возничего они домчались до царского дома, и Никиту вновь провели к царю.
Англичанин уже нашёл самогон - целый кувшин, а перевязочные материалы - длинные полосы белого холста и вата - были у "дохтура" в наличии всегда.
По распоряжению Никиты приволокли дубовый стол и несколько масляных светильников, раздвинули шторы.
Бояре на руках перенесли царя с кровати на стол. Один из бояр подсуетился и подложил под голову самодержцу подушку. Никита швырнул её на кровать.
- Мы приступаем, всем уйти!
- Делайте, как лекари велят, - слабым голосом сказал Алексей Михайлович.
Всех как ветром сдуло.
Никита накапал эфира на большой комок ваты и приложил его к лицу царя. При свете светильников кожа на лице царя выглядела бледно-серой - куда постоянный румянец делся?
- Государь, считай вслух.
- Один, два, три, четы… - Государь замолчал.
- Что с ним, помер? - всполошился "дохтур".
- Нет. Он уснул, и боли чувствовать не будет.
- Ты отравил его! - едва не закричал англичанин.
За дверью послышались голоса - их явно подслушивали.
- Государь приказал тебе помогать, но пока ты только мешаешь. Когда царь придёт в себя, я ведь и нажаловаться могу, - пригрозил Никита.
- Да, слушаю.
- Мой руки переваром, ну - спиртом, если тебе так понятнее, - приказал ему Никита.
Сам он обильно, не жалея очищенного самогона, протёр весь живот государя, потом по локоть протёр свои руки. Инструменты он вытащил заранее - они хранились в широком медном лотке с крышкой, сделанном по заказу Никиты.
Лекарь перекрестился; глядя на него, "дохтур" перекрестился тоже, но не как православный, а слева направо - это Никита отметил краем глаза.
- Приступаем.
Никита сделал разрез, наложил лигатуры на кровящие сосуды.
- Пульс посчитай.
- Девяносто шесть.
- Терпимо.
Никита разрезал мышцы передней брюшной стенки и снова перевязал сосуды.
- Держи крючки.
"Крючками" сокращённо называли ранорасширители. Держать их не столько тяжело, сколько утомительно - всё время в одной позе, руки быстро устают.
Никита добрался до аппендикса. Багрово-красный, скорее даже вишнёвый с синевой аппендикулярный отросток был покрыт слоем фибрина.
- Гной? - испугался "дохтур".
- Именно, - пугнул его Никита и увидел, как побледнело лицо англичанина.
Пугнуть его следовало. Пусть башкой думает, прежде чем кровь отворять. Тоже мне, взял моду!
Иглой с шёлковой нитью Никита прошил слепую кишку в месте отхождения аппендикса и отсёк отросток, бросив его в специально подставленный лоток. А дальше уже было проще: ушил слепую кишку, сделал ревизию брюшной полости, проверяя, не забыт ли там тампон или что ещё хуже - инструмент? Да и нет ли других болезней? Послойно ушил мышцы и заметил, что царь стал на боль реагировать, напрягая живот. Наркозу бы добавить, но операция уже завершается, осталось только на кожу швы наложить.
Никита торопился, он и так операцию в рекордное время провёл - около получаса. Это, учитывая отсутствие помощника, анестезиолога, операционной медсестры и санитарки, то есть полноценной операционной бригады - вполне приличный результат.
Когда он снова обрабатывал живот самогоном, царь застонал. Тут же приоткрылась дверь, и кто-то из царедворцев нетерпеливо просунул в проём голову.
- Век! - неожиданно по-немецки закричал "дохтур", и дверь тут же захлопнулась.
Уже с помощью англичанина, потому что пришлось приподнимать тело, Никита наложил царю повязку. Эх, клеевую бы повязочку, как проще было бы!
- Всё! - устало выдохнул Никита.
Царь уже приходил в себя и мутным взором обвёл комнату.
Никита подошёл к изголовью.
- Всё, Алексей Михайлович! Сейчас перенесём тебя на кровать - и можно отдыхать.
Никита распахнул дверь:
- Помогите государя на постель перенести.
- Жив Алексей Михайлович-то?
За головами бояр Никита увидел бледное лицо Елагина и кивнул ему. Вид у того сразу переменился.
Бояре ввалились в дверь, протискиваясь и отталкивая друг друга.
- Хватит четверых! Остальным выйти, царю свежий воздух нужен.
Государя подняли шесть человек, и на руках он буквально поплыл по воздуху, очутившись на постели.
"Дохтур" обтёр лицо царя, проявляя заботу. "Лучше бы ты раньше заботу проявлял, когда царю плохо стало", - подумал Никита.
Бояре вышли, заголосили за дверью, и кто-то закричал даже:
- Жив государь, обошлось лихо!
На него тут же прицыкнули:
- Тихо! Государь почивает!
"Дохтур" подошёл к лотку с удалённым аппендиксом, поглядел внимательно, ткнул пальцем.
Никита тут же заметил:
- За царём уход и пригляд нужен. Я три дня буду тут безотлучно. Ты будешь помогать.
- Да, конечно. В чём моя помощь нужна?
- Инструменты от крови отмой, и матрас пусть принесут - я тут спать буду.
- Так не принято, - опешил "дохтур", - при царе постельничий быть должен.
- Пусть будет, - кивнул Никита. - А если государю плохо станет, постельничий помогать будет?
"Дохтур" окончательно растерялся - раньше таких ситуаций во дворце не было.
Англичанин ушёл, собрав инструменты, - хоть какая-то помощь будет. После операции спесь с него слетела, как шелуха.
Никита подошёл к Алексею Михайловичу, посчитал пульс, потрогал лоб - не температурит ли?
Царь открыл глаза. Взгляд его стал уже осмысленным, не таким, как сразу после наркоза.
- Где я?
Конечно, вокруг не привычные стены и обстановка Теремного дворца, который остался в Кремле.
- В Вязьме ты, государь. А я не апостол Пётр, а лекарь. Операция прошла успешно, теперь выздоравливать надо.
Алексей Михайлович помолчал, собираясь с силами и мыслями, и вдруг выдал поговорку, которая Никиту удивила:
- Есть две самые тяжёлые на свете вещи - выхаживать старых родителей и Богу молиться.
Сказав такую длинную в его состоянии речь, царь прикрыл глаза и ровно задышал.
Никита распахнул окно. Воздух в комнате был насыщен запахами эфира, крови. Он прикрыл царя одеялом под самый подбородок - не хватало только, чтобы высокородный пациент простудился.
За окном по зимнему времени рано начало темнеть. Никита закрыл окно - в комнате было свежо.
Двое холопов принесли топчан с матрасом и подушкой.
Вернулся англичанин с вымытыми инструментами. Никита пересчитал их и уложил в кофр.
От "дохтура" пересчёт инструментов не укрылся.
- Неужели ты меня в краже инструментов подозреваешь? - возмутился он.
- Тихо! Царь почивает. А неужели ты инструменты не считаешь?
- А зачем? - удивился англичанин.
- Пойдем, выйдем - поговорим.
Состояние царя не внушало Никите опасения, и полчаса вполне возможно было передохнуть. Тем более что Никите хотелось есть и в туалет.
Первым делом он посетил отхожее место. Потом спросил "дохтура" насчёт обеда.
- Святая Мария! Ты же голоден! Прости, я должен был позаботиться…
Никиту отвели в небольшую трапезную для обслуги, и он поел. Англичанин же сидел напротив и прихлёбывал чай.
Насытившись, Никита продолжил:
- Любой лекарь, особенно при полостных операциях, должен знать, сколько и какого у него инструмента. Причем как до операции, так и после. И считается обычно, когда основной этап позади и осталось только наложить швы.
- Это чтобы инструмент в брюшной полости не забыть? - догадался Самюэль - так звали "дохтура".
- Именно! Неужели у вас в Британии не так?
- У нас полостные операции - большая редкость, пациенты не выдерживают боли. А скажи, Никита, - тебя ведь Никита звать? Я слышал, когда князь так называл тебя. Зачем ты руки спиртом мажешь и живот больному протираешь?
- Чтобы нагноения не было.
- На вату, что царю на лицо клал, что ты капал? Я полагаю - какую-то чудодейственную смесь, от которой человек чувств лишается?
- Догадлив, сэр, - усмехнулся Никита.
- Я пока ещё не сэр. Кто изобрёл такую смесь и где её приобрести можно?
И Никита решил не мелочиться. Правда, эфир изобрёл не он, но сейчас, на просторах Руси, да что там - целого мира - он единственный, кто применяет эфирный наркоз.
- Я изобрёл, у меня приобрести можно. Но с собой его у меня уже нет, я использовал последний запас. А дома, в Москве вполне могу продать.
Никита не собирался одаривать конкурента эфиром - пусть платит, и причём втридорога. И не потому что он, Никита, жадина - просто всё, о чём иностранцы узнают, они потом широко используют сами и продают везде, где только можно. Сколько изобретений, совершённых русскими, не внедрили свои? По лености, косности и недоумию эти изобретения попали потом в иноземные руки и вернулись назад уже в красивой упаковочке и по запредельной цене?
- И сколько стоит?
- Чего?
- Ну - зелье.
- А смотря сколько купишь.
Самюэль поёрзал, в глазах его загорелся огонёк. Он почуял, что на своей родине он может сделать состояние. Хотя он и так получал от государя вполне приличное жалованье, однако решил, что такой случай упускать нельзя, это шанс, который выпадает один раз в жизни. Русский просто не понял, что совершил. Ну варвар, что с него взять? Хотя мозги есть, и руки умелые.
Англичанин наклонился к уху Никиты:
- Продай секрет зелья!
- Могу, только стоить он будет дорого.
- Мы же лекари, коллеги! - упрекнул его Самюэль.
Ну да, теперь он это словечко латинское "коллеги" вспомнил.
- Ну как хочешь, но задаром не отдам.
На лице "дохтура" отразилось разочарование.
Никита встал.
- Надо государя проведать.