Но мгновение быстро проходило. Через несколько секунд дверь в камеру распахнулась, и свет - яркий, слепящий, искусственный - проник в неё снаружи. Вошла Вероника Шеннон, за ней следовал Понтер. Женщина сняла шлем с головы Мэри.
Понтер склонился к ней и своим коротким широким пальцем провёл Мэри по щеке. Потом убрал руку от щеки и показал Мэри - палец был мокрым.
- Тебе нехорошо? - повторил он.
Мэри только сейчас осознала, что у неё из глаз текут слёзы.
- Мне хорошо, - сказала она. А потом, осознав, что "хорошо" даже и близко не описывает то, что она чувствует, добавила: - Лучше всех.
- Ты плакала? - сказал Понтер. - Ты… ты что-то почувствовала?
Мэри кивнула.
- Что это было? - спросил Понтер.
Мэри глубоко вдохнула и посмотрела на Веронику. Эта женщина ей уже успела понравиться, однако Мэри не хотелось делиться своими переживаниями с прагматиком и атеистом, которая, конечно же, спишет всё на результат подавления активности её теменной доли.
- Я… - начала Мэри, сглотнула и начала снова: - Вероника, вы построили замечательный прибор.
Вероника расплылась в улыбке.
- Рада слышать. - Она повернулась к Понтеру. - Вы готовы попробовать?
- Конечно, - ответил он. - Если я смогу получить представление о том, что чувствует Мэре…
Вероника протянула шлем Понтеру и немедленно поняла, что имеется проблема. Шлем был рассчитан на нормальную голову Homo sapiens - с высоким лбом, уплощённую в направлении от лица к затылку, с незначительным надбровьем или вовсе без него, голову, содержащую, в общем случае, немного меньший по размеру мозг.
- Похоже, вам он будет тесноват, - сказала Вероника.
- Давайте попробуем, - ответил Понтер. - Он взял шлем, перевернул его и заглянул внутрь, словно оценивая его ёмкость.
- Может быть, если ты будешь думать о чём-нибудь маленьком… - сказал Хак, компаньон Понтера, через внешний динамик. Понтер бросил на левое предплечье сердитый взгляд, но Мэри рассмеялась. Идея о том, что "от мыслей голова пухнет", похоже, родилась не только на этой Земле.
Наконец, Понтер всё же решил попытаться. Он снова перевернул шлем, водрузил его себе на голову и начал тянуть его вниз, протискивая в него череп. Он действительно сидел очень плотно, но внутри была мягкая подкладка, так что последним усилием Понтер умял поролон достаточно, чтобы освободить место для затылочного бугра.
Вероника стояла перед Понтером, осматривая его, словно клерк "LensCrafters", подбирающий клиенту очки, потом немного поправила шлем.
- Вот так хорошо, - сказала она, наконец. - Теперь повторю то, что уже говорила Мэри: это не больно, и если вы захотите прервать опыт, просто скажите об этом.
Понтер кивнул, и тут же поморщился: задний край шлема врезался ему в затылок.
Вероника повернулась к стойке с аппаратурой. Она понаблюдала за дисплеем осциллоскопа, потом что-то подправила на панели управления.
- Какие-то помехи, - сказала она.
Понтер на мгновение растерялся, потом сказал:
- А, должно быть мои кохлеарные импланты. Через них компаньон может общаться со мной без звука, если есть необходимость.
- Вы можете их отключить?
- Да, - ответил Понтер. Он откинул крышку компаньона и что-то сделал с открывшимися под ними управляющими штырьками.
Вероника кивнула.
- То, что надо - помехи исчезли. - Она посмотрела на Понтера и ободряюще улыбнулась. - Ну, Понтер, садитесь.
Мэри убралась с дороги, и Понтер уселся в кресло спиной к ней.
Вероника вышла из испытательной камеры и жестом пригласила наружу Мэри. Камера закрывалась массивной металлической дверью, и Веронике пришлось налечь на неё всем телом, чтобы закрыть; Мэри заметила, что кто-то прикрепил к двери бумажку с надписью "Чулан Вероники". Закрыв дверь, Вероника прошла к своему компьютеру и принялась двигать мышкой и щёлкать клавишами. Мэри следила за ней с любопытством, и через некоторое время спросила:
- Ну как? Он что-нибудь чувствует?
Вероника слегка пожала своими узкими плечами.
- Это невозможно узнать, если только он сам не скажет. - Она указала на подключённые к компьютеру колонки. - Его микрофон включён.
Мэри посмотрела на закрытую дверь камеры. Часть её надеялась, что Понтер почувствует в точности то же, что и она. Даже если он отбросит это всё как иллюзию - а он без сомнения сделает именно это - по крайней мере, он будет способен понять, что происходит с теми многими, кто чувствовал присутствие чего-то сверхъестественного на протяжении всей истории Homo sapiens.
Конечно, он может ощутить присутствие пришельца. Кстати, странно: они с Понтером говорили о стольких вещах, но вот вопрос о том, верит ли он в инопланетян, как-то ни разу не возникал. Может быть, Понтеру, как неандертальцу, идея о жизни на других планетах так же чужда, как идея бога. В конце концов, какие бы то ни было свидетельства существования внеземной жизни полностью отсутствуют, по крайней мере, в версии реальности, в которой живёт Мэри. Народ Понтера поэтому мог бы заявить, что вера в подобное - это ещё одно нелепое суеверие…
Мэри продолжала смотреть на закрытую дверь. И всё же, наверное же религия - это нечто большее, чем просто проделки нейронов, микроэлектрический самообман. Наверняка ведь…
- Ну, всё, - сказала Вероника. - Отключаю питание. - Она подошла к стальной двери и с усилием открыла её. - Можете выходить.
Первым делом Понтер начал стягивать с себя тесный шлем. Он обхватил себя руками за голову и мощно потянул шлем вверх. Устройство соскочило с головы, и он протянул его Веронике, а потом начал массировать надбровье, словно пытаясь восстановить в нём нормальное кровообращение.
- Ну и? - спросила Мэри, сгорая от любопытства.
Понтер открыл крышку Хака и что-то переключил, по-видимому, снова активируя кохлеарные импланты.
- Так как? - не отставала Мэри.
Понтер покачал головой, и на какое-то мгновение у Мэри вспыхнула надежда, что это тоже была попытка восстановить кровообращение.
- Ничего, - сказал он.
Мэри сама удивилась, насколько огорчило её это единственное слово.
- Ничего? - повторила Вероника, которая, наоборот, обрадовалась заявлению Понтера. - Вы уверены?
Понтер кивнул.
- Никаких зрительных эффектов? - продолжала Вероника. - Никакого ощущения чьего-то присутствия? Чувства, что за вами наблюдают?
- Вообще ничего. Только я, наедине со своими мыслями.
- И о чём же ты думал? - спросила Мэри. В конце концов, возможно, Понтер просто не смог распознать момент религиозного откровения.
- Я думал об обеде, - сказал Понтер, - думал, что мы сегодня будем есть. И о погоде, о том, на что похожа здешняя зима. - Он посмотрел на Мэри и, должно быть, разглядел разочарование на её лице. - О, и о тебе! - быстро добавил Понтер, по-видимому, чтобы подбодрить её. - Разумеется, я думал о тебе!
Мэри невесело улыбнулась и отвела взгляд. Опыт с одним-единственным неандертальцем, понятное дело, ничего не доказывает. И всё же…
И всё же то, что она, представительница Homo sapiens, имела первосортное, полномасштабное религиозное откровение, тогда как он, Homo neanderthalensis, просто думал о…
Слово непрошенным всплыло в её памяти.
Думал о том же, о чём думает каждый божий день.
Глава 8
В пытливом духе, заставшем наших древних пращуров распространиться по всему Старому Свету…
Вероника Шеннон, сцепив руки за спиной, ходила взад-вперёд по своей лаборатории. Мэри сидела на одном из лабораторных кресел; для Понтера пространство между металлическими подлокотниками другого такого же кресла оказалось слишком узким, и он примостился на краешке на удивление опрятного рабочего стола Вероники.
- Вы знаете что-нибудь из психологии, Понтер? - спросила Вероника.
- Немного, - ответил Понтер. - Я занимался ею, когда изучал информатику в Академии. Это было - как вы это называете? - нечто, что я должен был изучать в комплекте с курсом искусственного интеллекта.
- Смежный курс, - подсказала Мэри.
- На самых первых занятиях курса психологии, - сказала Вероника, - нашим студентам рассказывают о Б. Ф. Скиннере.
Мэри кивнула; у неё тоже было введение в психологию.
- Бихевиоризм, верно?
- Верно, - ответила Вероника. - Оперантное научение: подкрепление и наказание.
- Это как дрессировка собак? - уточнил Понтер.
- Примерно, - сказала Вероника, останавливаясь. - Мэри, теперь прошу вас: не говорите ни слова. Я хочу услышать, что Понтер скажет без подсказки с вашей стороны.
Мэри кивнула.
- Хорошо, Понтер, - сказала Вероника. - Вы помните свой курс психологии?
- Не особенно. Очень смутно.
Рыжеволосая исследовательница заметно погрустнела.
- Но я помню, - сказал Хак через внешний динамик своим синтезированным мужским голосом. - Или, точнее, в моей памяти имеется эквивалент учебника психологии. С его помощью я помогаю Понтеру выкрутиться, когда он попадает в дурацкое положение.
Понтер виновато улыбнулся.
- Отлично, - воскликнула Вероника. - Тогда вопрос: каков наилучший способ закрепления желаемой модели поведения? Той, которую вы хотите не искоренить, а взрастить.
- Поощрение, - ответил Хак.
- Поощрение, точно! Но какого рода поощрение?
- Последовательное.
Вероника выглядела так, словно только что произошло нечто неизмеримо важное.
- Последовательное, - повторила она, словно это было ключом ко всему. - Вы уверены? Вы абсолютно уверены?
- Да, - ответил Хак; в его голосе прозвучали отчётливые нотки растерянности.
- Потому что у нас не так, - сказала Вероника. - У нас последовательное поощрение не является наилучшим способом внедрения модели поведения.
Мэри задумалась. Она наверняка знала правильный ответ, но не могла выудить его из-под наслоений последующих лет. К счастью, Понтер сам задал вопрос, которого ждала Вероника.
- И какой же способ считается наилучшим среди людей вашего вида?
- Периодическое вознаграждение, - победно заявила Вероника.
Понтер нахмурился.
- Вы хотите сказать, когда за желаемое поведение то вознаграждают, то нет?
- Именно! - сказала Вероника. - В точности так!
- Но это бессмыслица, - сказал Понтер.
- Ага, - согласилась Вероника, широко улыбнувшись. - Это она из самых больших странностей психологии Homo sapiens. Но это истинная правда. Классический пример - азартные игры: если мы в игре постоянно выигрываем, нам становится скучно. Но если мы выигрываем время от времени, то может наступить игровая зависимость. Или вот как дети постоянно канючат у родителей: "Купи мне эту игрушку!", "Не хочу ложиться спать!" "Хочу в зоопарк!" Все родители терпеть не могут, когда их дети так делают, но те продолжают - не из-за того, что это всегда срабатывает, а из-за того, что это срабатывает иногда. Именно непредсказуемость исхода привлекает нас в игре.
- Это безумие, - сказал Понтер.
- Не здесь, - ответила Вероника. - В силу определения: модель поведения большинства не может быть безумием.
- Но… но ведь ясно же, что невозможность предсказать исход раздражает и нервирует.
- Вас, - с обаятельной улыбкой согласилась Вероника. - Но не нас.
Мэри, до этого момента заинтересованно следившая за дискуссией, вмешалась:
- Вероника, вы ведь явно к чему-то клоните. К чему именно?
- Всё, что мы делаем здесь, в Группе нейрологических исследований, подчинено одной цели: объяснению классических религиозных откровений. Однако существует огромное количество верующих, которые никогда в жизни не испытывали таких откровений, но, несмотря на это, всё равно веруют. Это большая дыра в нашей работе, отсутствующий элемент в подробном объяснении причин того, что Homo sapiens верят в Бога. Но вот он ответ - разве вы не видите? Именно психология поощрения - этот небольшой фрагмент программного обеспечения нашего мозга - делает нас восприимчивыми к вере в Бога. Если где-то и правда существует Бог, рационально мыслящие существа ожидали бы от него рационального, предсказуемого поведения. Но наш не таков. Иногда он будто бы оберегает некоторых людей, а в другой раз позволяет монахине упасть в открытую лифтовую шахту. В его действиях нет разумной системы, и поэтому мы говорим…
Мэри кивнула и закончила мысль за неё:
- Мы говорим "пути Господни неисповедимы".
- Именно! - воскликнула Вероника. - Молитва не всегда удостаивается ответа, но люди всё равно молятся. Но народ Понтера устроен не так. - Она повернулась к неандертальцу. - Не правда ли?
- Не так, - согласился Понтер. - Я и без Хака могу сказать, что мы ведём себя по-другому. Если исход невозможно предсказать, если закономерность не удаётся выявить, то мы отбрасываем такую модель поведения как бессмысленную.
- А мы - нет, - подытожила Вероника, потирая руки. Мэри вспомнила это выражение лица, словно говорящее "Это обложка в "Science", не меньше" - такое же возникло на лице самой Мэри, когда ей удалось извлечь ДНК из хранящегося в Германии типового экземпляра неандертальца. Вероника пристально посмотрела на Понтера, потом на Мэри.
- Даже если закономерности нет, мы способны убедить себя, что за всем этим существует какая-то логика. Вот почему мы не просто выдумываем истории про наших богов - мы на самом деле в них верим.
Религиозная часть натуры Мэри оказалась задвинута в дальний угол, и учёный завладел ею безраздельно.
- Вероника, вы уверены в этом? Потому что если это так, то…
- О, я вполне уверена. Это классический эксперимент - я пришлю вам ссылку. В нём две группы людей играют на доске с клетками в игру, правила которой им не объяснили. Изначально они знают лишь, что за хорошие ходы очки начисляются, а за плохие - нет. Так вот, одной группе игроков очки начисляли за ход в чёрные клетки нижнего левого угла доски, и, разумеется, сделав некоторое число ходов, игроки догадывались, как нужно играть, чтобы всегда выигрывать. Но второй группе игроков очки начисляли случайно: начисление очков никак не было связано с ходом, который они сделали. Но эти игроки также выработали систему правил, в соответствии с которыми, по их мнению, велась игра, и были убеждены, что, следуя этим правилам, они повышают свои шансы на успех.
- Правда? - удивился Понтер. - Я бы просто потерял к игре интерес.
- Не сомневаюсь, - сказала Вероника, широко улыбнувшись. - Но мы находим такую игру увлекательной.
- Или раздражающей, - сказала Мэри.
- Раздражающей, да! Что означает, что нас выводит из себя ситуация, когда в наблюдаемом явлении отсутствует какая-либо система. - Вероника посмотрела на Понтера. - Можно провести ещё один небольшой тест? Мэри, если не возражаете, я снова хочу вас попросить сохранять молчание. Понтер, вы понимаете, что я имею в виду, говоря о подбрасывании монетки?
Понтер ответил отрицательно, и Вероника продемонстрировала ему гагару, которую выудила из кармана лабораторного халата. Когда Понтер понял, что имеется в виду, рыжеволосая исследовательница продолжила:
- Так вот, если я подкинула монетку двадцать раз, и все двадцать раз она упала решкой, то каковы шансы, что она упадёт решкой в двадцать первый раз?
Понтер ответил, не задумываясь.
- Один к одному.
- Именно! Или, как мы обычно говорим, пятьдесят на пятьдесят. Равные шансы.
Понтер кивнул.
- Так вот, Мэри, я уверена, что вы знаете, что Понтер абсолютно прав: не имеет значения, сколько раз подряд выпадала решка перед очередным подбрасыванием, если исходить из предположения, что монета внутренне однородна. Вероятность того, что в очередном подбрасывании выпадет решка, всегда пятьдесят на пятьдесят. Но когда я задаю этот вопрос первокурсникам на факультете психологии, большинство из них думает, что шансы на новое выпадение решки астрономически малы. На каком-то базовом уровне наш мозг склонен приписывать мотивацию случайным событиям. Вот почему даже те, кто никогда не испытывал ничего, подобного тому, что вы, Мэри, только что испытали, видят руку Божью в том, что на самом деле попросту случайно.
Глава 9
В пытливом духе, который вёл нас за тысячи километров через Берингию, соединившую Сибирь с Аляской во времена ледникового периода…
Прежде чем отправляться к порталу, Мэри решила по-быстрому забежать в университетский книжный магазин. Она не взяла с собой из дому никаких книг - просто забыла, а в неандертальской вселенной ей, разумеется, не удастся найти чего-нибудь почитать.
К тому же, честно говоря, Мэри требовалось несколько минут наедине с собой, чтобы переварить произшедшее в лаборатории Вероники Шеннон. Так что она извинилась, оставила Понтера с Вероникой, и теперь торопилась по "боулинговой аллее" - узкому длинному переходу со стеклянными стенами между Главным и Учебным корпусами. Ей навстречу шла привлекательная чернокожая женщина. Сама Мэри никогда не отличалась особенно хорошей памятью на лица, но, судя по выражению лица идущей навстречу женщины, та её явно узнала, но мгновение спустя её лицо снова приняло безразличное выражение.
Мэри уже более-менее привыкла к такому. С начала августа её несколько раз показывали по телевизору - после того, как она подтвердила, что обнаруженный в Нейтринной обсерватории Садбери едва не утонувший человек - неандерталец. Так что она продолжила идти вперёд, пока её не стукнуло…
- Кейша! - воскликнула Мэри, оборачиваясь - чернокожая женщина уже успела миновать её.
Кейша тоже обернулась и улыбнулась ей.
- Здравствуйте, Мэри, - сказала она.
- Я едва не прошла мимо, - сказала Мэри.
Лицо Кейши стало немного виноватым.
- Я-то вас сразу узнала. - Она понизила голос. - Но мы не должны подавать виду, что знаем тех, с кем познакомились в Центре, если только они сами нас не узнают. Это часть политики по охране анонимности.
Мэри кивнула. Под "Центром" имелся в виду центр помощи жертвам изнасилований Лаврентийского университета, куда Мэри приходила за консультацией после того, что случилось в кампусе Йоркского.
- Как у вас дела, Мэри? - спросила Кейша.
Они остановились неподалёку от киоска "Тим Хортонс" с пончиками и кофе.
- У вас найдётся минутка? - спросила Мэри. - Угощу вас кофе.
Кейша взглянула на часы.
- Да, конечно. Или… или, может быть, лучше подняться наверх? Ну, вы знаете - в Центр?
Мэри покачала головой.
- Нет. Нет, в этом нет необходимости. - Тем не менее она молчала, обдумывая вопрос Кейши, пока они шли десяток метров, отделяющий их от "Хортонса". А, собственно, как у неё дела?