"Тим Хортонс" была единственной сетью, где Мэри иногда удавалось разжиться любимым напитком - кофе с шоколадным молоком, поскольку у них часто одновременно случались открытые упаковки шоколада и обычного молока. Она объяснила, что ей нужно, и ей сделали, как надо. Кейша заказала яблочный сок, и Мэри расплатилась за них обеих. Они сели за один из двух крошечных столиков у стеклянной стены перехода: обычно здесь покупали кофе и тут же бежали дальше, не рассиживаясь.
- Я хотела вас поблагодарить, - сказала Мэри. - Вы тогда были так добры ко мне…
Ноздря у Кейши была проколота крошечным гвоздиком с блестящам камешком. Она чуть склонила голову, и камешек сверкнул, поймав солнечный луч.
- Для этого мы и существуем.
Мэри кивнула.
- Вы спросили как у меня дела, - продолжила она. - В моей жизни снова появился мужчина.
Кейша улыбнулась.
- Понтер Боддет, - сказала она. - Я читала про вас в "Пипл".
Сердце Мэри подпрыгнуло.
- В "Пипл" была статья про нас?
Кейша кивнула.
- На прошлой неделе. Удачное фото вас с Понтером в ООН.
Какой ужас, подумала Мэри.
- Понтер мне очень помог.
- Он планирует принять то предложение позировать для "Плейгёрл"?
Мэри улыбнулась. Она почти забыла про это; предложение поступило во время первого визита Понтера, когда они находились на карантине. Часть Мэри была бы рада похвастаться сложением своего мужчины перед теми красотками, от которых она натерпелась в школе - футболисты, с которыми они встречались, рядом с Понтером смотрелись бы жалкими доходягами. Другой же её части щекотала самолюбие мысль, что Кольм уж точно не устоит перед тем, чтобы полистать журнал и узнать, что же у этого неандертальца есть такого, чего нет у него…
- Не знаю, - ответила Мэри. - Когда Понтер узнал об этом приглашении, он рассмеялся и больше о нём не упоминал.
- Ну, если он когда-нибудь соберётся, - с улыбкой сказала Кейша, - я бы хотела экземплярчик с автографом.
- Без проблем, - сказала Мэри. И вдруг осознала, что и правда так думает. Она никогда не забудет о своём изнасиловании - как, наверное, и Кейша не смогла забыть о своём - но сам факт, что она способна шутить о мужчине, позирующем голым для развлечения женщин означало, что они проделали большой путь.
- Вы спросили, как у меня дела, - снова сказала Мэри и помолчала. - Лучше, - с улыбкой сказала она, протянула руку и положила ладонь на руку Кейши. - Лучше с каждым днём.
* * *
Допив кофе и попрощавшись с Кейшей, Мэри поспешила в книжную лавку, купила там четыре книжки в мягкой обложке и быстро вернулась в комнату C002B, чтобы забрать оттуда Понтера. Через главный холл они вышли на стоянку. Был прохладный осенний день, и здесь, в четырёхстах километрах к северу от Торонто, почти все листья уже опали.
- Дран! - воскликнул Понтер. - "Изумление!" - перевёл Хак через внешний динамик.
- Что? - переспросила Мэри.
- Что это такое? - спросил Понтер, указывая рукой.
Мэри взглянула в ту сторону, пытаясь сообразить, что могло привлечь его внимание, а потом рассмеялась.
- Это собака, - сказала она.
- Моя Пабо - собака! - заявил Понтер. - И здесь я тоже уже встречал собакоподобных существ. Но это! Такого я в жизни никогда не видел. - Собака и её владелица приближались к ним. Понтер склонился, уперев руки в колени, чтобы поближе рассмотреть маленькое животное, которое вела на поводке привлекательная молодая женщина. - Она похожа на колбасу! - объявил он.
- Это такса, - немного обиженно объяснила женщина; она совершенно не растерялась при виде знаменитости, которую не могла не узнать.
- Это… - начал Понтер. - Простите, пожалуйста, это какая-то родовая травма?
Судя по голосу, женщина уже была на взводе.
- Нет, он такой и должен быть.
- Но ноги! Уши! Туловище! - Понтер выпрямился и покачал головой. - Собака - это охотник, - заявил он с таким видом, словно животное перед ним было насмешкой над всеми правилами приличия.
- Таксы - охотничьи собаки, - резко ответила женщина. - Их разводили в Германии, чтобы охотиться на барсуков. По-немецки порода называется дахсхунд: "дахс" - это по-немецки "барсук". Видите? Их форма позволяет им преследовать барсука в норе.
- О, - сказал Понтер. - Э-э… простите меня, пожалуйста.
Женщина немного смягчилась.
- Вот пудели, - сказала она с презрительным фырканьем, - это действительно не пойми что.
* * *
По прошествии некоторого времени Корнелиус Раскин уже не мог отрицать, что чувствует себя как-то иначе - и что это началось значительно быстрее, чем он считал возможным. Сидя в своём пентхаузе в трущобах, он скармливал Гуглу запрос за запросом; его результаты улучшились после того, как он узнал, что в медицине кастрация называется орхиэктомией, и когда он начал целенаправленно исключать из выборки слова "собака", "кот" и "лошадь".
Он быстро обнаружил на веб-сайте Плимутского университета схему, озаглавленную "Влияние кастрации и замещения тестостерона на сексуальное поведение самцов", на которой показывалось быстрое ослабление такого поведения у кастрированных морских свинок…
Но Корнелиус - человек, а не животное! Наверняка ведь то, что верно для грызунов, неверно для…
Прокрутив страницу, он обнаружил на ней работу исследователей Хейма и Харша, из которой следовало, что 50 % кастрированных насильников "прекращают демонстрировать сексуальное поведение вскоре после кастрации - схожий эффект обнаружен у крыс".
Конечно, когда он сам был студентом, феминистки в один голос утверждали, что изнасилование - это насильственное, а не сексуальное преступление. Но нет. Корнелиус, имея в этом деле совсем не праздный интерес, прочитал книгу Торнхилла и Палмера "Естественная история изнасилования: биологические основы сексуального принуждения", когда она вышла из печати в 2000. Базируясь на эволюционной психологии, книга обосновывала идею о том, что изнасилование - это на самом деле репродуктивная стратегия - сексуальная стратегия - для…
Корнелиус терпеть не мог думать о себе в таких терминах, но знал, что такова правда: для самцов, не обладающих достаточной силой и статусом, чтобы размножаться обычным способом. То, что он этого статуса был несправедливо лишён, ничего не меняло; факты были таковы, что статуса у него не было, и получить он его не мог - по крайней мере, в академических кругах.
Он по-прежнему ненавидел ту политику, благодаря которой его держали в чёрном теле. Эксперт по древней ДНК из него был не хуже, чем из Воган - он работал в Оксфорде, чёрт подери, в Центре изучения древних биомолекул!
Это было несправедливо, от начала до конца - как дебильные "компенсации за рабство", когда людей, которые сами не сделали ничего плохого, просят отслюнить немалые деньги людям, чьи давно умершие предки безвинно пострадали. Почему Сорнелиус должен страдать из-за половой дискриминации при приёме на работу, практиковавшейся поколения назад?
Он ненавидел всё это долгие годы.
Но сейчас…
Сейчас…
Сейчас же он просто злился; и впервые за всё время, что он мог вспомнить, он, кажется, держит свой гнев под контролем.
Нет сомнений в том, почему ярость теперь гораздо меньше душит его. Хотя так ли это? В конце концов, прошло не так уж и много времени с тех пор, как Понтер отстриг ему яйца. Мог ли Корнелиус почувствовать эффект так скоро?
Ответ, очевидно, был утвердительным. Продолжив шарить по сети, он наткнулся на статью в газете "Нью Таймс" из Сан-Луис-Обиспо с интервью Брюса Клотфелтера, который двадцать лет провёл за решёткой за растление малолетних, прежде чем подвергнуться химической кастрации. "Это просто чудо, - сказал Клотфелтер. - На следующее утро я осознал, что проспал ночь без этих ужасных сексуальных сновидений, что мучили меня многие годы".
На следующее утро…
Господи, какой же у тестостерона период полураспада? Несколько нажатий клавиш, щелчков мышкой, и вот он ответ: "Период полураспада свободного тестостерона в крови составляет всего несколько минут", сообщил один сайт; другой говорил о примерно десяти минутах.
Дальнейшие изыскания привели его на Геосити, на страницу человека, родившегося мужчиной и подвергшегося кастрации без гормональной терапии до или после операции. Он сообщал следующее:
"Четыре дня после кастрации… похоже, что ожидание зелёного света на светофоре и другие мелкие неприятности уже не так сильно раздражают меня…
Через шесть дней после кастрации я вышел на работу. День выдался чрезвычайно напряжённый… но я сохранял спокойствие до самого его окончания. Я уверен, что это следствие кастрации, и без тестостерона определённо чувствую себя лучше.
Через десять дней после кастрации я чувствую себя пёрышком, летящим по ветру. Мне становится всё лучше и лучше. Спокойствие стало для меня самым сильным эффектом кастрации, за ним следует снижение либидо."
Немедленный эффект.
Ощутимый эффект в течение суток.
Эффект, заметный через несколько дней.
Корнелиус знал - знал! - что мысль о том, что Понтер с ним сделал, должна приводить его в ярость.
Но ему было всё труднее испытывать ярость по какому бы то ни было поводу.
Глава 10
В пытливом духе, что заставил других наших предков храбро вести свои лодки за горизонт, открывая новые земли в Австралии и Полинезии…
Открыть новый межмировой портал в штаб-квартире Объединённых Наций хотели по одной весьма веской причине. Существующий портал находился в 1,2 километра по горизонтали от ближайшей точки глексенского подъёмника, и в трёх километрах от ближайшего лифта на барастовской стороне.
На то, чтобы перебраться с поверхности этого мира на поверхность того, у Мэри и Понтера ушло около двух часов. Сначала они надели каски и бахилы и спустились на шахтном подъёмнике в шахту "Крейгтон". На касках имелись встроенные фонарики и опускающиеся звуконепроницаемые протекторы для ушей.
Мэри взяла с собой два чемодана, и Понтер сейчас нёс их без видимых усилий, по одному в руке.
Большую часть пути они проделали в обществе пятерых горняков, которые вышли на уровне непосредственно над тем, на который спускались Понтер и Мэри. Мэри этому даже обрадовалась - ей всегда было не по себе в этом подъёмнике. Он напоминал ей о том, как они с Понтером спускались на нём в первый раз, и она, чувствуя себя ужасно неловко, пыталась объяснить ему, почему она тогда не смогла ответить на его ухаживания, несмотря на свой очевидный интерес к нему.
Они вышли на уровне 6800 футов и начали долгий пеший переход к расположению нейтринной обсерватории. Мэри никогда особо не любила физические упражнения, но Понтеру сейчас приходилось даже хуже, чем ей, поскольку температура так глубоко под землёй постоянно держалась на уровне 41 градуса Цельсия - невыносимом для неандертальца.
- Как же я буду рад снова попасть домой, - говорил Понтер. - Снова на воздух, которым я могу дышать!
Мэри понимала, что он имеет в виду не враждебную атмосферу глубинной шахты. Понтер говорит о воздухе мира, где не жгут ископаемое топливо, запах которого терзает его массивный нос практически в любом месте этой Земли, хотя он и утверждал, что в сельской местности, к примеру, у Рубена дома, его, в принципе, можно терпеть.
Мэри вспомнила песенку из телевизионного шоу, которое любила смотреть, когда была ребёнком:
Дышать!
Кутить!
Кто главный тут?!
Прощай, городской уют!
Она надеялась, что приживётся в мире Понтера лучше, чем Лиза Дуглас в Хутервилле. Но она ведь не просто покидает мир, населённый шестью миллиардами душ и поселяется в мире, где живёт лишь сто восемьдесят пять миллионов… миллионов людей; она не может говорить про барастов "столько-то душ", потому что они не считают, что обладают таковыми.
В день, когда они уезжали из Рочестера, у Понтера было интервью на радио; на неандертальцев, где бы они ни оказались, всегда был высокий спрос в качестве гостей различных шоу. Мэри с интересом слушала, как Боб Смит с "WXXI", местного отделения "Пи-би-эс", расспрашивал Понтера о неандертальских верованиях. Смит уделил немало времени неандертальской практике стерилизации преступников. И теперь, когда они брели по длинному грязному туннелю, эта тема вдруг всплыла в её памяти.
- Да, - сказала Мэри в ответ на вопрос Понтера, - ты держался отлично, но…
- Но что?
- Ну, те вещи, которые ты говорил - про стерилизацию людей. Я…
- Да?
- Прости, Понтер, но я не могу этого принять.
Понтер посмотрел на неё. На нём была особая оранжевая каска, одна из тех, что руководство шахты заказало специально под форму неандертальской головы.
- Почему?
- Это… это бесчеловечно. Да, я думаю, именно это слово здесь к месту. Человеческие существа просто не должны творить такое.
Понтер некоторое время молчал, глядя на пустые стены штрека, покрытые металлической сеткой для предотвращения обвалов.
- Я знаю, что на этой версии Земли многие не верят в эволюцию, - сказал он, наконец, - но те, кто верит, должны понимать, что процесс эволюции человека - как вы это называете? - забуксовал. Поскольку медицинские технологии дают возможность дожить до репродуктивного возраста практически каждому, перестаёт действовать… я не знаю, как это у вас называется.
- "Естественный отбор", - сказала Мэри. - Конечно, я понимаю это; без селективного выживания генов эволюция невозможна.
- Именно, - сказал Понтер. - А ведь именно эволюция сделала нас теми, кто мы есть, превратила четыре изначальные, базовые формы жизни в то разнообразие сложных организмов, что мы наблюдаем сегодня.
Мэри пристально посмотрела на Понтера.
- Четыре изначальные формы жизни?
Понтер моргнул.
- Ну да.
- Какие именно? - спросила Мэри, подумав, что, возможно, она наткнулась-таки на признаки лежащего в основе мировоззрения Понтера креационизма: может быть, эти четверо - неандер-Адам, неандер-Ева, партнёр неандер-Адама и партнёрша неандер-Евы?
- Первые растения, животные, грибы и - я не знаю, как по-вашему - группа, включающая некоторые виды плесени и водорослей.
- Протисты или протоктисты - смотря кого спрашивать.
- Так вот, каждая из них возникла из первичного добиологического материала независимо.
- Вы нашли доказательства этого? - спросила Мэри. - Мы-то считаем, что жизнь в нашем мире возникла лишь однажды, где-то четыре миллиарда лет назад.
- Но эти четыре типа жизни растолько различны… - сказал Понтер, но потом пожал плечами. - Впрочем, это ты - генетик, а не я. Цель нашего путешествия как раз и состоит в том, чтобы встретиться с нашими специалистами в этих вопросах, так что не забудь спросить кого-нибудь из них и об этом тоже. Один из вас - не знаю, кто именно - похоже, узнает от другого много нового.
Мэри не переставала удивляться тому, как неандертальская наука и наука её Земли умудряются не совпадать в таком количестве фундаментальных вещей. Но она не хотела уклоняться от более важной в данный момент проблемы, которая…
Более важной проблемы. Интересно, подумала Мэри, что моральную дилемму она считает более важной, чем базовый научный факт.
- Мы говорили о прекращении эволюции. Ты сказал, что твой вид продолжает эволюционировать, поскольку сознательно выпалывает плохие гены.
- "Выпалывает"? - недоумённо повторил Понтер. - А-а, сельскохозяйственная метафора. Да, ты права. Мы продолжаем улучшать наш генофонд, избавляясь от нежелательных признаков.
Под ногой Мэри хлюпнула лужа грязной воды.
- Я могла бы в это поверить - но вы стерилизуете не только преступников, а также их ближайших родственников.
- Конечно. Иначе нежелательные гены сохранятся.
Мэри покачала головой.
- И вот этого я не могу вынести. - Хак пискнул. - Вынести, - повторила Мэри. - Стерпеть. Примириться.
- Почему?
- Потому что… потому что это неправильно. У личности есть права.
- Разумеется, есть, - сказал Понтер, - но и у вида тоже. Мы защищаем и улучшаем барастов как вид.
Мэри внутренне содрогнулась. И, похоже, не только внутренне, потому что Понтер сказал:
- Ты негативно отреагировала на то, что я только что сказал.
- Ну, - сказал Мэри, - просто в нашем прошлом многие слишком часто заявляли, что занимаются тем же самым. В 1940-х Адольф Гитлер пытался вычистить из нашего генофонда евреев.
Понтер слегка склонил голову, должно быть, слушая, как Хак напоминает ему через кохлеарные импланты о том, кто такие евреи. Мэри представила, как миниатюрный компьютер говорит: "Ты помнишь - те, что оказались не такими легковерными и не поверили в историю об Иисусе".
- Почему он захотел это сделать? - спросил Понтер.
- Потому что ненавидел евреев, только и всего, - ответила Мэри. - Разве ты не видишь? Давать кому-то власть решать, кому жить, а кому умереть, или кто может продолжить род, а кто нет - это играть в Бога.
- "Играть в Бога", - повторил Понтер, словно выражение показалась ему замечательно оригинальным. - Очевидно, такое понятие не могло прийти нам в голову.
- Но возможности для коррупции, для несправедливости…
Понтер развёл руками.
- Но ведь вы убиваете некоторых преступников.
- Мы - нет, - ответила Мэри. - В смысле, не в Канаде. В Америке - да, в некоторых штатах.
- Да, я слышал, - сказал Понтер. - Более того, я слышал, что в этом есть расовый подтекст. - Она посмотрел на Мэри. - Знаешь, ваши расы безмерно меня интригуют. Мой народ приспособлен к северным широтам, так что мы все живём примерно на одной широте, но на разной долготе - я так думаю, именно поэтому мы все более-менее одинаковые. Я правильно полагаю, что тёмный цвет кожи связан с адаптацией к жизни вблизи экватора?
Мэри кивнула.
- А те… как вы их называете? Эти штуки над глазами, как у Пола Кириямы?
Мэри понадобилось несколько мгновений, чтобы вспомнить, кто такой Пол Кирияма - аспирант, который вместе с Луизой Бенуа спасал Понтера, когда тот тонул в ёмкости с тяжёлой водой в Нейтринной обсерватории Садбери. Ещё пара секунд ушла на то, чтобы вспомнить название того, о чём спрашивает Понтер.
- Кожная складка, которая закрывает часть глаза у азиатов? Эпикантус.