Вот, озираясь, нашел наконец хаган прельстившую цель. Бык-великан бежит, сотрясая земную твердь, ревет, вызывая на бой. Облетает добычу конь, выводя седого всадника на лучшее место стрельбы. Смотрят за зрелищем муголы в кортеже и в загоне. Гомонят, обсуждая, воины. Ну-ка, наш хаган! Как ты, наш хаган? Не украло ли время-вор зоркость твоих глаз? Не заплыла ли жиром сытости сила твоих рук? Думаешь, попадет хаган? Бьюсь об велик заклад, - попадет! Я с ним еще против куманов ходил… Бьет о браслет тетива. Свист - и в шее тура возникает оперенная смерть. Молча валится с ног исполин, оглашая гулом удара воздух вокруг. Звука не издал, шага не скакнул. Так бывает, только если в позвоночник войдет стрела. С одного выстрела завалил четвероногого силача! Повезло же нашему хагану так попасть! Что повезло, - если мастер взялся за лук!.. Ревут приветственно воины. Радостно смеется хаган, удерживая пляшущую лошадь. Радостно кричит степняк, приветствуя удаль отца.
- Ну-ка, старший сын, силу нам покажи! - кричит хаган.
Бьет стрелой старший сын! Степняк - мальчишка еще, а старший уже взрослый муж. Неровно бежит пораженный стрелой олень. Недолго ему, упадет… Все стреляют по очереди. Знает степняк, что дойдет черед и до него. Бьет следующий по старшинству: целился в медведя, - но скользит стрела, лишь царапая шкуру. Неуклюжий косолапый, почуяв угрозу, вдруг становится стремительным, несется с такой скоростью, что и коню не угнаться, и скрывается за мечущимися оленями. Ушел выгнанный из своей вотчины лесной хозяин. Есть, чему у него поучиться… Летят стрелы. Вот проскакивает мимо летящих на конях людях стая секачей, и еще один старший брат - Хасай - бьет вожака, но тот уносит стрелу в загривке, словно и не заметив. Зато оказавшийся рядом конь главы стражей турхаулов бесится от страха и едва не сбрасывает седока, принуждая, откинув гордую посадку, жаться к шее вставшего на дыбы скакуна.
- Ай, Оксуз! Лучший наездник, чуть коня не потерял, - смеются воины.
И еще один брат, Сырым, бьет стрелой. Мимо, конечно. Книжник Сырым, многие мудрости постиг, а воин из него слабый. Воины говорят, даже не знаешь, радоваться за хагана или жалеть его с таким-то сыном, но степняк любит брата.
- Твой черед, Урах! - кричит хаган, и молодой степняк понимает, что скоро и его очередь.
Один остался перед ним по старшинству Урах. Рад Урах. Рвет его губы улыбка под тонкими усами. Сейчас он покажет себя!
- Волчий вожак! - кричит Урах и показывает рукой туда, где бежит матерый огромный с проседью в шкуре волчище.
- Достойная цель, - кивает хаган - мы, муголы, и сами все дети серого волка…
- Смотри, отец!
Скачет Урах, нагоняя волчину. Выстрел! Волк сбивается с хода, но выравнивается, и не видно в нем стрелы. То ли попала под ноги, то ли прошла по шкуре… А волк, заправив по воздуху хвостом, резко меняет направление и несется к Ураху. Желтые глазищи глядят люто и безо всякого страха. Предостерегающе кричат воины. Урах тянет с колчана вторую стрелу, но уже волк налетает, рыкает на коня, и изогнувшись, проскальзывает рядом со скакуном, своими зубищами дернув того за бабку. Конь пляшет, пятясь, двигаясь боком, красный от гнева Урах борется, чтоб не упасть, и - о позор! - выпускает из руки лук. Великолепное многотрудное в изготовление оружие падает на мерзлую землю и трещит под копытом коня.
А волк уже возвращается юркой юлой. Пусть вокруг множество всадников со смертью в руках, он не боится и не считает себя добычей. Он попробует взять добычу сам, возможно, последнюю… Надо стрелять! - Степняк привычно цепляет стрелу, натягивает тетиву, и секунду проводив взглядом несущегося скачками к беспомощному брату волка, делает свой выстрел. Седой вожак ломается в прыжке и простирается на земле.
- Молодец, Амар! - кричит хаган. - Показал Ураху, как надо!
Все вокруг кричат одобрительное, приветственное. Все рады, кроме Ураха, под которым прекратил плясать конь. Теперь он слышит насмешки воинов. Пылает гневом Урах, чувствует, как ярость съедает все внутри. Конь степняка выносит его навстречу Ураху, и он успевает заглянуть брату в глаза. И успевает даже увидеть, как взметнулась рука Ураха, но понимание приходит секундой позже. Удар! Урах наотмашь бьет его обухом плети по голове - тяжела отделанная серебром рукоять, затейливая отливка на конце которой превращает её в маленький но увесистый пернач. Подарок отца, сделанный мастерами в далеком городе… Удар размозжил бы степняку голову. Спасла шапка, смягчила удар. Кровь залила ему лицо, и сквозь эту кровь последнее, что он видит, перед тем как упасть с коня, - как сквозь личину брата проступает лик убура-мертвеца, ненавидящего все живое.
Еще слышались негодующие крики воинов и грозный голос хагана, но они становились все тише, а разраставшийся и теряющий последние человеческие черты убур, раззявил рот, демонстрируя множество тонких и узких как иглы клыков, и беззвучно захохотал.
Ночь над столицей. Ночь над казармой. Спят в комнатках-кубикулах, на жестких постелях с грубой подстилой молодые ученики. Мечется по кровати степняк со шрамом на голове.
* * *
"В кои-то веки мне довелось попасть в императорский дворец, и где я оказался? Опять на плацу", - подумал Трофим. Это было, конечно, не совсем верно. В десять часов они вышли из школы, водительствуемые нарядно облачившимся Феофилактом. Комес блистал одеждой, но судя по синякам под глазами, сам не добрал доброго сна. Впрочем, он мог себе это позволить… Они прошли по уже ожившим шумом и многолюдьем улицам, свернули на триумфальную дорогу, миновали площадь Аркадия, пересекли рассекающий город своим течением Ликос, после свернули с центральных улиц, пройдя через кварталы Кесария и Прона, и далее, далее, пока наконец не добрались до императорского дворца. Это был немалый путь, через весь город. Но после изнурительных маршей в полном снаряжении сегодняшний маршрут ощущался почти как отдых. И только Тит время от времени, тихонько, оберегаясь Феофилакта, бубнил, что мол этериоты-то, их ожидая, силы берегут да ножки не трудят, а им бы - идущим защищать честь школы командиры могли раскошелиться на поездку в паланкинах. Фока сказал Титу, чтоб тот заткнулся. Улеб показал Фоке жилистый, венами вздувшийся кулак… Подойдя к дворцу, Трофим чувствовал, что он нисколько не устал, и готов голыми руками сразиться со львом. На входе путь им преградила стажа, и неблагозвучный голос спросил - кто они и по какой надобности. Пока Феофилакт сообщал, Трофим оглядывал стражу, оценивая их движения и ухватки. Это были не этериоты, а другая императорская часть - нумер, но и на них посмотреть было любопытно.
Впрочем, мало что успел углядеть Трофим: их ждали и пропустили быстро. Человек в длинных одеждах, с головой, начисто обритой на египетский манер, провел их по дворцу. Блестела впереди, в солнечном свете, падавшем через окна галереи, лысина ведущего их дворцового служителя. Блестели вокруг украсы и роскошества дворца, так что Трофим даже на краткое время забыл о этериотах, и только вертел головой, досадуя на слишком быстрый темп. Но все-таки кое-что он сумел углядеть, перед тем как они вышли в большой зал. Зал этот, судя по всему, служил поединочным местом, здесь тренировались в ратных умениях дворцовые стражи. По стенам висели щиты, мечи, копья, секиры, и иное оружие, вплоть до нечастых в употреблении связанных веревкою металлических метательных шаров - маттиобарабул. Стояли и висели на доспешных стойках ратные доспехи, а к стене были привалены чучела для отработки ударов на металлических шестах, которые в иное время, судя по небольшим специальным отверстиям в полу, могли располагаться в зале, в самых разных местах. Под стенами стояли тяжелые дубовые скамьи. А над входом в зал нависал небольшой полукруглый балкон, с которого, должно быть, очень удобно было наблюдать за происходящим внизу. Лестница, ведущая на балкон, была здесь же в зале. Несмотря на большие окна, время от времени ноздрей касался неистребимый в таких местах кисловатый запах пота.
А у противоположной стены собрались этериоты. Их было человек десять, богато одетых, частью с ленцой расположившихся на двух длинных скамьях, частью стоявших. Служитель, не задерживаясь на входе, сразу повел Феофилакта и его парней по правой стене, и Трофим почувствовал, что они попали под пристальные взгляды императорских стражников. Эти взгляды непроизвольно стянули контуберналов плотнее. Лишь Феофилакт шел за служителем свободно, они же шестеро двигались за командиром компактной группой, будто уже сейчас ожидая нападения. Этериоты переговаривались между собой на своем языке, а может даже и на мешанине из нескольких, - уж очень по-разному их фразы ложилась на слух. Догадаться, о чем они говорят, впрочем, было нетрудно: обсуждали, оценивали, периодически вспыхивая быстрым нескрытым и нестеснительным смехом. Впрочем, и Трофим со товарищи в свою очередь не стесняясь вовсю смотрели на иноземную стражу. Трофим оглядел этериотов. Каждый, кого он оглядывал, успевал пересечься с ним взглядом силы. Один кивнул ему, как старому знакомому. Другой поприветствовал, медленно приподняв две пустые ладони. Снова полыхнул смех.
Взгляд сразу цеплялся за двоих из этой группы. На одном останавливался из-за возраста, на втором - из-за размеров. Первый был сед, стар и суров. Он стоял у стены, скрестив руки, и ни разу не засмеялся, пока веселились другие. Длинные до плеч волосы лежали свободно, кроме тех, что у висков, заплетенных косицей. И по повадке, и по возрасту Трофим подумал, что не ошибется, если решит, что этот этериарх - командир. Второй…
- Где ж они откормили такого африканского носорога? - охнул под ухом Тит.
Второй, обнаженный до пояса, был на полголовы выше других кто сидел на скамье, и шире их раза в два. И он был толст. Вал жира свободно свисал над холщевыми штанами с живота и боков, колыхнулись при движении грудь и валик на шее. Но в толстоте его не было болезненного, - вот сжал руку, чтобы поправить волосы и проявились над жиром могучие мышцы, как кит моментом, показавшийся из глубины вод, и снова в них ушедший. Трофим знал, как растят таких бойцов.
…Еще от эллинов переняли древние ромеи культ красивого мускулистого тела. Многие часы проводила когда-то молодежь под руководством опытных тренеров в залах для упражнений при банях, сравнивая достижения и добиваясь физического совершенства. Знали многие ромеи, как создать мускулистый рельеф, но некоторые из них так же знали, как специально зарастить его жиром. Умение это было известно еще со времен древних гладиаторских боев. Именно гладиаторы первыми в империи начали одеваться жировой прослойкой, создаваемой специальной диетой. Такие грузные на вид здоровяки при этом не теряли гибкости и без труда могли встать на борцовский мост, или сесть в полный шпагат. Мощный же слой жира гасил вражеские удары о доспех или кольчугу, не хуже подстежной поддоспешной куртки. И даже если вражеский меч попадал по незащищенному сталью телу, секущий удар часто мог просто завязнуть в запасенном сале, не достигнув внутренних органов. Сотни лет прошли с тех пор как император Гонорий запретил гладиаторские бои? а диета гладиаторов жила и здравствовала, и по сию пору преподаваясь в школах элитных саттелитов-телохранителей. Правда, и недостатки у такой диеты тоже были. Первый, что безопасно наращивать мышцы и жир могли только молодцы с природно широкой костью, иначе обретенная собственная могучая масса могла как щепки сломать не предназначенные для неё тонкие кости ног при неудачном приземлении и даже при простой попытке подпрыгнуть. Второй же, что выносливость и масса изначально друг другу противоположны. Ни одному налитому жиром бойцу не удавалось преодолевать долгие пешие марши; он либо подыхал, либо быстро худел. Именно поэтому в тагме Трофима все ребята были жилисты и сухощавы как на подбор. А такие здоровяки, как тот, что сидел перед ними, могли сохранять вес, только служа там, где нет нужды много бегать. Узнал ли толстый здоровяк о специальной диете, прибыв в Ромею на службу, или же на его родине тоже знали нечто подобное? Бог весть… После хорошего марша Трофим бы только посмеялся над этим выкормышем. Но все хорошо на своем месте: в пределах императорского дворца, этот здоровяк имел все преимущества силы, массы, защищенности. И Трофиму стало не по себе от мысли о поединке с этим толстяком.
…Один из этериотов что-то громко сказал, глядя на Улеба, своим незнакомым певучим языком. Улеб повернулся и ответил столь же певуче и незнакомо. Этериот улыбнулся и, судя по интонации, что-то спросил. Другие этериоты засмеялись. Улеб вернул улыбку, ответил коротко и отвернулся, разворачивая тюк со своей кольчугой.
- Что они сказали? - спросил Улеба Тит, но тот вновь улыбнулся и продолжал разворачивать подстегу.
- Спросили Улеба, не с Руси ли он, - ответил за Улеба Юлхуш.
- И что он ответил? - не унимался Тит.
- Сказал - с Руси.
- А что потом? - допытывался Тит.
- Поинтересовались, не перепутал ли Улеб скамью и сторону.
- А он?
- Сказал, что они здесь все на чужой стороне…
Служитель, стоявший в стороне, подошел к ним.
- Скоро здесь будет император. Не вздумайте бухнуться перед ним на колени - он не любит того. Ведите себя почтительно, как и достоит.
- Мои люди не часто бывают при дворе, - ответил ему Феофилакт, - так что если и скажут что не так, с них простится.
Служитель хотел что-то возразить, но раздумал и отошел.
И потянулось время.
- Василевс василеон Диодор! - Наконец громко объявил служитель.
Трофим быстро посмотрел на вход в залу. Там в полутьме стоял плохо различимый со света человек в длинном одеянии. Кто в зале сидел, встал, а кто стоял - подтянулся. Феофилакт склонил голову в почтительном поклоне. Трофим и его товарищи с небольшой задержкой последовали его примеру, поэтому толком рассмотреть императора Трофим не успел. Император вошел в комнату, но в преклоненном положении Трофим пока видел только носки мягких сапожек, да край плаща.
- Здравствуйте, воины мои! - произнес звучный голос совсем близко.
Теперь можно было выпрямиться, и Трофим с жадным любопытством начал рассматривать императора. Так вот он какой вблизи… Только и поймешь, что император, по мягким пурпурным сапожкам на ногах. Ростом-то не выше Трофима, вровень. В годах, но не огрузневший, легкий шагом, и волосы черные, без седины. Одежа дорогого сукна, а всех украшений - тонкой работы аграф - застежка плаща, украшенная драгоценными камнями, даже перстней на руках нет. Хотя оно и понятно, зачем таскать на себе дорогие украсы, тому, кто всей державой владеет. И взгляд, которым он, оглядывая всех, скользнул и по Трофиму, был спокойный, уверенный, с искрой насмешинки.
- Феофилакт, - позвал император. - И ты, Лидул, подойдите сюда.
Командир Трофима пошел к императору. На второе имя откликнулся тот самый старший из варангов, значит, не ошибся Трофим, - он их начальный. Лидулу было идти из конца залы чуть далее, и он подошел на пару секунд позже, приложил руку к груди, снова чуть поклонился, и приветствовал императора низким с хрипотцой голосом:
- Василевс…
- Что, комес, - обратился император к Феофилакту, - тех ли привел, кого я просил? К бою готовы ли?
- Привел, кого ты просил, василевс, - кивнул Феофилакт. - Первая контуберния, мои лучшие.
- Ну, сейчас поглядим, чего они стоят… А ты Лидул, мой главный сопровождающий, твоих-то богатырей я знаю. Смотрю, ты и Тугарина с собой привел. - Император посмотрел на этериотов, и Трофим понял: Тугарин - имя того самого могутного толстяка. - Надеюсь, ты его сегодня не собираешься выставлять в поединок? Уж слишком неравно получится. А мне тогда будет скучно смотреть.
- Не выставлю, василевс, - ответил Лидул, хотя Трофиму и показалось, что на лице старого этериота мелькнула тень досады. - Тугарина я взял, потому как не знал, кого твой гость приведет. Вдруг, надеялся, найдется и ему соперник.
…Трофим почувствовал, что вздохнул свободнее…
- Тугарину равный - не родился такой. Разве что двадцать человек разом поставить, - весело сказал император. - Так, Тугарин?
- То так, василевс, - с довольной улыбкой пробасил с конца зала Тугарин, и Трофим подумал, что богатырь неравнодушен к лести, а император сейчас "погладил его по шерсти".
- Ну а в остальном, Лидул, выставляй своих лучших. Поглядим, чего стоят мои этериоты. Не заелись ли на сытных харчах.
Лидул повернулся к своим молодцам:
- Слышали государя? Покажите, за что он вам платит!
- Да, Феофилакт… - Император вновь повернулся к комесу. - Сколько в твоей контубернии урожденных ромеев?
- Трое, василевс, - ответил комес, и протянув руку, показал: - Тит, Трофим, Фока.
- Вот их и выставляй, - кивнул император. - Проведем три поединка. Хорошее число.
У Улеба вытянулось лицо. Он даже чуть не возразил что-то вслух, но одумался и смолчал.
- Ну не везет, так не везет, - прошептал он.
- С удовольствием поменялся бы с тобой местами, - буркнул Тит.
- Ну и дурак, - шепнул Титу Фока. - Это ж такой шанс показать себя перед василевсом!
Лицо у Улеба стало совсем несчастное.
- Я буду наблюдать с балкона, - сказал император, - оттуда все прекрасно видно. Приглашаю вас с собой, командиры.
Император неторопливо взошел по лестнице, следом поднялись Лидул и Феофилакт. Император осмотрел залу, помолчал секунду и громко хлопнул в ладоши.
- Начнем! - объявил он. - Выставляйте первую пару, командиры. Ну а я выберу им оружие.
Все разошлись к стенам, освободив центр зала. Натужно скрипнула толстая доска, когда снова сел на скамью могучий Тугарин.
Феофилакт оперся руками на ограду и наклонился вниз:
- Трофим. Готов?
- Готов. - Трофим вкруговую двинул плечами, одернул кольчугу, резко наклонил голову влево-вправо, чтоб размять шею и угомонить тревогу, надел шлем.
- Асмуд! - выкрикнул Лидул - Будь первым.
С дальней скамьи рядом с великаном Тугариным встал тот, кого назвали Асмудом. Муж с округлыми налитыми плечами, резким хищным лицом и тяжелым взглядом. Прическа у него была своеобразная - длинный клок волос на темени гладко выбритой головы спускался почти до плеча. Двигался Асмуд плавно и легко.
- Эй, молодец! - громко сказал император, обращаясь к Трофиму. - Большой щит и короткий испанский меч тебе привычны ли?
- Привычны, василевс.
- Тогда их и бери со скамьи. Покажи себя с оружием предков. Ну и твой боец, Лидул, пусть дерется себе привычным мечом.
Асмуд поклонил голову в сторону императора, снял с плеча перевязь настоящего, живого меча, и не вынимая из ножен, передал Тугарину. Тот принял бережно, утвердил меч поединщика на коленях. Асмуд взял на левую руку круглый щит, подошел к стеллажу, где хранилась тренировочная амуниция этериотов, вытянул из него тренировочный меч, проверил на баланс, скептически хмыкнул, махнул вывертом, разминая кисть.
- Так нечестно, - горячим шепотом возмутился Тит. - Большой щит и "испанец" хороши в строю и давке. А здесь на просторе у него с длинным мечом будет преимущество. У Асмуда меч длиной почти с кавалерийскую спафу!
- В бою честно бывает редко, - отшепнулся Трофим. - Спасибо императору, что он еще этого быка Тугарина на скамью засадил.