Минула зима. Где-то в конце марта, когда на деревьях начали набухать почки, произошло событие, в корне изменившее течение моей жизни. Был поздний вечер. Я уже засыпала, лежа в постели. И вдруг я явственно увидела себя в помещении колхозного правления. Я разговариваю с председателем колхоза. За окном слышится шум голосов. и затем в комнату вваливается толпа женщин, каждая из которых желает заполучить меня к себе на постой. В результате возникшего спора мне предоставляется право выбора. Женщины выстраиваются в шеренгу и председатель начинает поочередно представлять их мне. И тут я вижу Ее. Полину. Сердце мое бешено стучит в груди, заглушая слова председателя колхоза. Я указываю на Полину пальцем и кричу.
– Я выбрал! Вот она!
Из правления мы с Полиной идем к ней домой. Она живет со свекровью, сын которой погиб на фронте. Я узнаю, что Полина прекрасно рисует. Ее рисунки весьма оригинальны. Потом я моюсь в бане. Затем мы ужинаем и после этого мы с Полиной ложимся в кровать. Я обнимаю и целую свою возлюбленную. Тело мое дрожит от возбуждения. Соски наливаются и становятся твердыми как камень. Я чувствую, как напрягается мой член (или не мой, а Валерия. Я не могу разобрать, кто лежит рядом с Полиной: Валерий или я). И вдруг взрыв! Что-то лопается во мне и вырывается наружу. Кажется, я кричу.
Неожиданно раздается стук в дверь.
– Ира, с тобой все в порядке?
Похоже, это голос мамы.
– Ира?!
Да, это мама.
– Все в порядке, – отвечаю я.
Мама уходит. И тут я почувствовала некий дискомфорт. Я засунула руку под одеяло и обнаружила, что лежу в мокрых трусах.
С этого дня видения, связанные с Полиной Логиновой, стали посещать меня регулярно раз, а то и два в день. Конечно, не всегда это были любовные сцены, но уж, если дело касалось секса, то почти каждый раз оно заканчивалось моим оргазмом. Как-то одна из сцен любви привиделась мне на уроке химии. Спасибо моей соседке по парте, Люське Никифоровой. Она вовремя пихнула меня локтем в бок.
– Ты чего скрючилась? – испуганно прошептала она, – живот что ли болит?
Видение в тот же миг исчезло и я, прерывисто дыша, с трудом выдавила из себя.
– Да. Будто ножом режет.
С появлением в моих видениях Полины, жизнь моя изменилась. Она наполнилась светом и радостью. Хотелось петь, танцевать и смеяться. И еще хотелось, чтобы эти видения приходили чаще. Я ждала их, как ждет жених невесту во время вынужденной разлуки, как ждет дождя трава во время засушливого лета. Я чувствовала, что уже не смогу жить без Полины. Без ее нежного голоса, ее глаз, рук и губ. Я чувствовала, что люблю ее. Люблю как никого прежде не любила. Всепоглощающе и безрассудно.
Между тем, я закончила школу и поступила на учебу в Московский институт стали и сплавов. Со своими сверстниками я по-прежнему общалась мало. С парнями мне было противно проводить время из-за их приставаний и ухаживаний, а девушки относились ко мне несколько настороженно. Особенно это касалось моих соседок по комнате в общежитии. Им было странно, что я, при своей красоте, не встречаюсь с ребятами и даже избегаю этих встреч. Чтобы не казаться белой вороной, мне пришлось сочинить историю о пламенной любви к некоему парню из Дубоссар, которому я храню верность. Я даже посылала сама себе письма (подписывая конверты левой рукой) и потом вслух зачитывала их соседкам по комнате.
В нашем общежитии жил парень из Грузии, Резо Сулаквелидзе. Учился он на пятом курсе и, как рассказывали мои соседки по комнате, за время учебы перетрахал половину общежитских девчонок. В это вполне верилось. Парень, действительно, был красавцем. Светло-русые с рыжиной волосы изумительно сочетались с черными, изящно изогнутыми бровями и густыми, длинными ресницами. Нежные, чуть женственные черты лица, вкупе с тонким, гибким станом, придавали ему схожесть с ангелом, сошедшим с картины Рафаэля. Девчонки, проходя мимо, чуть не падали, заворачивая на него головы.
"Ангелочек", однако, обладал далеко не ангельским характером. Я испытала это на себе при первой же встрече с ним. Случилось это на второй или третий день моей учебы в институте. Я шла по коридору общежития, направляясь в свою комнату, когда поравнялась с группой ребят, двигающихся мне навстречу. Неожиданно один из них схватил меня за руку.
– Тебя как зовут, красавица? – произнес он с заметным грузинским акцентом.
Я в растерянности застыла на месте, не зная, как реагировать на столь откровенную бесцеремонность. Спутники парня остановились, с интересом наблюдая за развитием событий.
– Ты что, немая? – продолжал тем временем грузин, – или тебя заколдовал злой волшебник? Тогда я тебя вмиг расколдую.
С этими словами он резко притянул меня к себе и, обхватив мою голову двумя руками, прижал мои губы к своим. Я попыталась оттолкнуть парня от себя и уперлась руками ему в грудь, но он еще сильнее стиснул мою голову, отчего я почувствовала боль в шейных позвонках. И тут я вдруг вспомнила уроки самбо из моего детства, когда я дружила с мальчишками. Недолго думая, я оттянула назад правую ногу, а затем с размаху ударила коленом в пах моему обидчику. Парень охнул, отпустил мою голову и медленно, словно раздумывая, стоит ли ему это делать, опустился на корточки и уперся руками в пол.
– Эй, Резо, ты что там потерял? – пробасил один из его спутников, высокий мускулистый парень с кудрявым чубом на лбу. Остальные ребята дружно рассмеялись.
– Молодец, девчонка! – здоровяк с восхищением глядел на меня, – здорово ты его прижучила!
Я резко развернулась и быстрым шагом продолжила свой путь.
Через день Резо заявился к нам в комнату для того, чтобы, как он выразился, "поближе познакомиться с новыми мучениками альма-матер". Мои соседки принялись строить ему глазки и глупо хихикать. Я же забралась с книгой в руках на кровать и отвернулась к стене. С того дня визиты Резо в нашу комнату сделались регулярными. Хотя мне эти посещения радости не доставляли, я все же старалась не выказывать своих чувств, поскольку соседки мои ждали их с нетерпением.
Прошло около двух месяцев. Как-то вечером, незадолго до ноябрьских праздников, Резо пришел в нашу комнату, когда я там была одна. Он сел за стол и завел ничего не значащий разговор. Я сидела на кровати, листала последние конспекты и изредка отвечала ему. Неожиданно парень замолчал и схватился обеими руками за горло. Глаза его вылезли из орбит и налились кровью.
– Воды, – натужено прохрипел он, – принеси воды.
Я схватила стакан и выскочила из комнаты. Наполнив на кухне стакан водой, я опрометью бросилась назад. Резо сделал лишь небольшой глоток и поставил стакан на стол.
– Спасибо, – с облегчением выдохнул он, – ты мне жизнь спасла. У меня случаются иногда такие спазмы. Это аллергическое.
Он встал и положил мне руки на плечи.
– Так значит, я тебе все-таки не безразличен? Значит, ты нарочно, чтобы меня позлить, физиономию кривишь, когда я сюда прихожу?
Я аккуратно сняла его руки со своих плеч и, четко проговаривая каждое слово, ответила:
– Ты мне абсолютно безразличен.
Прошло еще несколько дней. В субботу, поздно вечером, когда я уже лежала в постели, пришла одна из моих соседок, которая встречалась с парнем из комнаты, где жил Резо. Она вынула из сумочки какой-то сверток и бросила мне на одеяло.
– Твое?
Я развернула бумагу и к величайшему изумлению обнаружила там собственные трусики.
– Откуда они у тебя? – с трудом выговорила я.
– Резо передал, – с усмешкой ответила девушка, – ты их забыла в его кровати.
Она фыркнула и добавила с ехидцей.
– Не забудь об этом эпизоде написать своему дружку в Дубоссары.
С этого вечера мои отношения с соседками по комнате окончательно испортились. На курсе я также оказалась в изоляции. Парни прекратили свои ухаживания, убедившись в их полной бесперспективности. Девушки же не могли мне простить мнимую связь с Резо. Единственным человеком в Москве, с которым я общалась, стала для меня тетя Зоя. Поначалу, когда я только поступила в институт, я приходила к ней раз в неделю, по воскресеньям. Постепенно визиты мои участились, а после размолвки с моими общежитскими соседками я стала бывать у тети Зои почти через день.
С тетей Зоей мне было легко и свободно, а главное, интересно. Она много рассказывала о Валерии и мне любопытно было сравнивать эти рассказы с сюжетами моих видений о тех же событиях. Я никогда не говорила тете Зое о своих видениях, но пару раз все же выдала себя случайно. Однажды тетя Зоя рассказывала историю, как Валерий, учась тогда в пятом классе, сбежал с другом с уроков.
– Это было не в пятом, а в шестом классе, – поправила я тетю Зою и, тут же спохватившись, попыталась перевести разговор на другую тему.
– Нет, это случилось именно в пятом классе, – сердито перебила меня тетя Зоя.
– Хотя, подожди, – она потерла пальцами лоб, – да, это была весна сорок первого года. Перед войной. Значит, действительно, в шестом классе.
Тетя Зоя удивленно уставилась на меня.
– А ты откуда об этом знаешь?
Я постаралась натянуть на лицо простодушную улыбку и небрежно махнула рукой.
– Вы этот случай мне уже рассказывали.
Пожилая женщина сокрушенно покачала головой.
– Совсем память потеряла, кляча старая.
В другой раз, это случилось зимой, накануне сессии, тетя Зоя вспомнила, как она забирала Валерия из интерната для детей врагов народа.
– Лерочка настолько оголодал там, что в ресторане на Московском вокзале съел огромную тарелку борща, двойной гуляш и пирожное с чаем.
– Пирожное он не осилил, – брякнула я, не подумав.
Тетя Зоя сдвинула брови к переносице.
– Да. Пожалуй, ты права, – согласилась она через некоторое время, – пирожное он не стал есть.
Тут тетя поправила сползшие на нос очки и внимательно посмотрела на меня.
– Об этом я тебе тоже уже рассказывала?
Я растерянно пожала плечами.
– Нет… не рассказывали… Просто я подумала, что восьмилетний мальчик не может съесть так много.
Тетя Зоя еще с полминуты не сводила с меня пытливого взгляда.
– Ладно, – вздохнула она, поднимаясь с места, – пойду готовить ужин. Ты что будешь есть: голубцы или сосиски?
– Голубцы, – обрадовалась я смене темы разговора.
Следующие три дня я у тети Зои не показывалась, просиживая все время напролет в библиотеке, готовясь к своему первому экзамену в институте. Однако, сдав экзамен (на отлично), я тут же отправилась в Столешников переулок. К моему удивлению, тетя Зоя встретила меня холодно и с демонстративной вежливостью. Она проводила меня в комнату, усадила за стол и сама села напротив. Некоторое время она молчала, опустив глаза и водя ладонью по поверхности стола.
– Я хотела тебя спросить, Ира, – начала она, наконец, – что случилось с твоей матерью после ареста в сорок девятом году?
Я судорожно стала придумывать ответ, поскольку в действительности ничего не знала о судьбе Дины Ногинской с тех пор, как она рассталась с Валерием.
– Не знаю… – нерешительно пробормотала я, – мама не любит вспоминать тот период ее жизни.
Тетя Зоя тяжело вздохнула.
– Помнишь, я говорила тебе, что мой бывший муж до ухода на пенсию работал в органах госбезопасности.
Я в ответ кивнула головой.
– Естественно, что у него до сих пор сохранились в этих структурах связи, знакомства. Я решила воспользоваться этим и попросила его навести справки о Дине Ногинской.
Тетя Зоя сделала паузу, внимательно наблюдая за моей реакцией. Я опустила голову и почувствовала, как запылали мои щеки.
– Так вот, – продолжила пожилая женщина, – после того как в пятьдесят третьем году Дину по амнистии освободили из Карлага, она осталась жить в Казахстане, в городе Павлодаре, поскольку в Москве бывшим заключенным селиться в то время запрещалось. Она вышла там замуж, но детьми не обзавелась. Видимо, на ее здоровье сказались годы, проведенные в лагере.
Вновь последовала пауза.
– Кто ты? – неожиданно громко спросила тетя Зоя, – зачем ты ходишь ко мне? И откуда тебе известны подробности жизни моего племянника?
Я не знала, что ответить и еще ниже склонила голову. И тут я задалась вопросом: отчего, собственно говоря, я скрываю от тети Зои правду? Почему лгу и выкручиваюсь? Сделав быстрый анализ своего поведения, я пришла к выводу, что мной руководит элементарный страх. Я боюсь, что тетя Зоя не поверит моим рассказам о видениях, более того, сочтет меня психически нездоровым человеком. И тогда я потеряю ее. Потеряю человека, который за последние два-три месяца стал для меня роднее и ближе, чем мои собственные родители.
Однако теперь отступать было некуда. Своими вопросами тетя Зоя приперла меня к стене. Оставался один выход: идти напролом и говорить всю правду. И я решилась. Резко вскинув голову, я заговорила.
Я рассказала тете Зое, кто я, откуда родом и кто мои родители. Затем я перешла к самому главному: к моим видениям. Я подробно описала тете Зое первые из них и контурно обрисовала биографию Валерия Воронкова, ставшую мне известной благодаря видениям. Рассказала я и об изменении моего внутреннего мироощущения, о выдавливании Валерием Ирины Урсу из моей духовной сущности. Рассказала об изменении моих отношений с окружающими меня людьми: родителями, сверстниками. Закончила я свой рассказ ответом на один из тетиных вопросов: почему я прихожу к ней. Я объяснила, что питаю к ней те же чувства, которые питал ее племянник и что я люблю ее не меньше, чем любил Валерий.
В течение своего рассказа я внимательно вглядывалась в тетины глаза. Я видела, какая буря противоречивых чувств бушует в ее душе. Недоверие и подозрительность, владевшие ею в начале разговора, сменились удивлением и растерянностью, которым, в свою очередь, пришло на смену сомнение в правильности первоначальных выводов. Колебания и нерешительность долго не отпускали тетино сознание и лишь в конце моего повествования я заметила в ее глазах искорки доброты и нежности.
Тем не менее, когда тетя Зоя заговорила, в ее голосе продолжали звучать стальные нотки.
– Ты сказала, – обратилась она ко мне, – что в своих видениях узнала все о жизни Валерия в мельчайших подробностях?
Я в подтверждение кивнула головой.
– Тогда ответь мне на несколько вопросов. Это будет своего рода экзаменом на твою правдивость.
Я вновь закивала головой, а тетя Зоя, пристально глядя мне в глаза, начала допрос.
– Как звали домработницу, прислуживающую в квартире Лопухиных?
– Агрипина, – без промедления ответила я.
– Как звали лучшего школьного друга Валерия, жившего на Садовом?
– Витька.
– В каком классе Валерий начал курить?
– В девятом.
– А почему он вскоре бросил это занятие?
– Он заболел воспалением легких.
Тетя Зоя задала еще несколько вопросов, и с каждым новым вопросом голос ее становился мягче, а взгляд теплее. В своем последнем вопросе тетя спросила меня: что подарил ей Валерий в ее последний перед их расставанием день рождения.
– Букет алых роз, – выпалила я и заметила, как наполняются слезами тетины глаза.
– Ничего не понимаю, – всхлипнула она и достала носовой платок, – поначалу я подумала, что вы с Валерием где-то встречались, и он рассказал тебе что-то о своей прошлой жизни. Но ведь всех подробностей он тебе не мог рассказать! Тогда откуда?! Откуда ты знаешь все это?!
Я пожала плечами и нерешительно заговорила.
– Мне кажется, сознание Валерия вместе с его памятью переселяется каким-то образом в мой мозг, в мое сознание. Причем, делает оно это постепенно, небольшими порциями.
– Но это невозможно! – хлопнула ладонью по столу тетя Зоя, – этого не может быть! Это антинаучно!
– Тем не менее, это факт, – развела я руки в стороны.
С минуту тетя Зоя сидела, молча, с ожесточением растирая лоб кончиками пальцев. Затем она вдруг вскинула голову.
– Я забыла спросить: как ты сдала экзамен?
Я растопырила пальцы, демонстрируя тете пятерню.
– Знаешь что, – улыбнулась тетя Зоя, – у меня есть бутылка грузинского вина. Давай отметим твой успех. Я перед тобой очень виновата. Когда Володя сообщил мне, что ты не дочь Дины Ногинской, я черт знает что о тебе подумала. Прости меня. Встав с места, тетя Зоя подошла ко мне, обняла за плечи и нежно поцеловала в щеку. До глубокой ночи мы просидели с тетей за столом, мусоля бутылку вина, так и не осилив ее до конца. Вино нам было ни к чему. Мы наперебой вспоминали эпизоды из жизни Валерия, добавляя и уточняя друг друга. Я осталась ночевать у тети Зои и с того дня оставалась на ночлег у нее не реже двух, а то и трех раз в неделю.
Со дня моей первой встречи с тетей Зоей, когда я узнала о загадочном исчезновении Валерия Воронкова, меня постоянно мучил вопрос: что случилось с Валерием? Если он погиб, то как это произошло? Если он жив, то где сейчас находится и почему не дает о себе знать своей тете? Я знала, я чувствовала, что рано или поздно узнаю разгадку этой тайны и узнаю ее из моих видений. Оставалось только ждать. И я ждала. Терпеливо изо дня в день, из месяца в месяц. И, наконец, дождалась.
Случилось это в мае, в конце второго года обучения в институте. Я сидела в институтской библиотеке и просматривала конспекты, готовясь к очередному зачету. Неожиданно я обнаружила себя вовсе не в читальном зале библиотеки, а в Еремеевке, в доме Полины. Тетка Варвара дает мне наставления, как мне следует добраться до Ефима, местного лесника, а по совместительству знахаря и колдуна. Так в моих видениях появился новый персонаж – Пророк по имени Ефим. От видения к видению, словно читая книгу, я все больше и больше узнавала об отношениях Валерия с Ефимом. Отношениях сложных, запутанных, берущих начало с детских лет Валерия, с ареста его родителей. Узнала я и о судьбе самого Ефима, визите к нему Божьего посланника и о неудачной попытке Ефима повернуть развитие России в сторону демократии.
Шаг за шагом в своих видениях я приближалась к развязке, к раскрытию тайны исчезновения Валерия. И вот наступил день (вернее поздний вечер. Я тогда лежала, уже засыпая, в кровати, в комнате общежития), когда перед моим мысленным взором прошли последние часы жизни Валерия Воронкова. Я увидела, как распрощавшись с теткой Варварой, Валерий направляется в дом лесника. Как он берет ведро и идет за водой. Как заметив в кустах чью-то тень, он останавливается. Я вижу вспышку и слышу гром выстрела. Я чувствую боль в груди. Я шагаю вперед и кричу: "Погоди, Ефим"!
И вдруг я вижу Ефима. Нет, не того Ефима, который несколько минут назад приказал Валерию принести воды, а совсем другого, постаревшего лет на двадцать. Старческой неуверенной походкой, опираясь на клюку, он приближается ко мне, одновременно внимательно вглядываясь в мое лицо. Не дойдя до меня пару шагов, он останавливается, выставляет клюку вперед и опирается на нее всем телом.
– Здравствуй, Валерий, – произносит Ефим слабым, хриплым голосом. Я в ответ растерянно киваю головой.
– Доволен ты своей судьбой? Не жалеешь, что попросил меня вернуть тебе память о прежней жизни?
Я пожимаю плечами и отвечаю:
– Пока не встречу Полину, мне трудно ответить на этот вопрос.
– Но ведь Полины нет! – сердится старик, – есть совсем другой человек, который знать тебя не знает и знать не хочет. Зачем ты ему?
– Вот когда он меня узнает, тогда и спросим его.
Я с вызовом вскидываю голову.