К скверу возле Оперного театра мы подошли без четверти четыре. Я умышленно постаралась сделать так, чтобы мы оказались там пораньше, опередив Айдоса (если он, конечно, вообще собирался там появиться). Я была уверена, что, завидев меня, Айдос не решится к нам подойти.
Мы сели на скамью возле фонтана и стали ждать. Каждые две-три минуты Гульнара справлялась у меня о времени. Я смотрела на часы и отвечала ей. С каждым моим ответом голос Гульнары становился все более глуше, брови все ближе сдвигались к переносице, а глаза тускнели и наполнялись тревогой.
В 4:20 Гульнара бросила на меня нерешительный взгляд.
– Наверное, не имеет смысла ждать дольше?
– Подождем еще десять минут, – коротко ответила я.
Я видела, как тяжело моей подруге. Видела, с какой мукой ей давалась каждая минута ожидания. Мне было жаль Гульнару, но я намеренно затягивала ее мучения, надеясь, что страдания вытравят из ее души начавшее зарождаться чувство к Айдосу. Я надеялась, что на место этого чувства придут озлобленность и презрение к предавшему ее молодому человеку. Мне показалось, что я не ошиблась в своих предположениях. Не дожидаясь, когда минутная стрелка достигнет нижнего положения, Гульнара решительно поднялась со скамьи.
– Пойдем, – будто отдавая приказ, бросила она мне и широким шагом, скорее похожим на бег, направилась к выходу из сквера. Едва поспевая за подругой, я все же старалась разглядеть ее лицо. Румянец, который с утра играл на ее щеках, сменился мертвенной бледностью, а в глазах появился стальной блеск. Взгляд Гульнары был устремлен вперед, но шла она, не различая дороги.
Минут через пять стремительной ходьбы я почувствовала усталость.
– Куда мы идем? – я положила руку на плечо своей спутницы. Гульнара остановилась и растерянно огляделась по сторонам.
– Не знаю, – пожала она плечами и бросила на меня умоляющий взгляд, – не хочу сейчас возвращаться в общагу.
Я на секунду задумалась.
– А не пойти ли нам в кино?
– Хорошая мысль, – охотно согласилась Гульнара, – сказать честно, я не помню когда последний раз была в кино.
Мы решили пойти в центральный кинотеатр Целинный, который находился в нескольких кварталах от общежития КазГУ. Билеты нам достались лишь на последний сеанс. В оставшееся до сеанса время мы поужинали в пельменной, а потом в небольшом летнем кафе ели мороженое.
Между делом я продолжала наблюдать за своей подругой. Меня порадовало, что хмурая складка между ее бровей, которая появилась в сквере у Оперного театра, постепенно разглаживается. Гульнара стала активнее включаться в разговор и даже пару раз ответила улыбкой на мои шутки.
В Целинном крутили американский вестерн "Зорро". Впрочем, за событиями, которые разворачивались на экране, я почти не следила. Сидя в темном зале кинотеатра, я почувствовала, как вновь погружаюсь в нереальный мир. Вновь я – это Валерий Воронков, и рядом со мной сидит моя Полина. Мы одни в мире темноты. Только я и она. Я вижу очертания ее лица, слышу ее дыхание, ощущаю запах ее тела. Этот запах будоражит мое сознание и возбуждает плоть. Я осторожно беру руку Полины и нежно сжимаю ее пальцы. Полина затаила дыхание. Мне кажется, ею владеют те же чувства, что и мной. Мы сидим, не шевелясь, как два истукана, чутко прислушиваясь к нашим ощущениям. И она, и я явственно чувствуем, как поначалу осторожно касаются друг друга поля наших источников Разумной Энергии. Они, словно две впервые повстречавшиеся собаки, принюхиваются к друг другу на расстоянии. Но вот первое знакомство состоялось и началось взаимное проникновение наших энергетических полей. Мое поле проникает в поле Полины, а ее поле – в мое. Я ощущаю, как мы становимся одним целым. Полина – частью меня, а я – частью Полины. Это ощущение наполняет меня восторгом и радостью. Я…
Внезапно загорается свет. Я не понимаю, что происходит. Оказывается, вокруг нас десятки людей. Они встают с мест и направляются к выходу. Мы с Гульнарой растерянно крутим головами во все стороны.
– Девушки, вы собираетесь выходить?
Это пожилая женщина. Она стоит в проходе между рядами и вопросительно смотрит на нас. Тяжелый вздох сожаления одновременно вырывается из Гульнариной и моей собственной груди. Мы встаем и вливаемся в общий людской поток.
Когда мы вышли из кинотеатра, было уже совсем темно. Зажглись уличные фонари. С гор потянуло бодрящей прохладой. Первую сотню метров, пока шли в людской толпе, мы молчали. Ближе к общежитию народ рассосался по переулкам, и мы остались одни. Тем не менее, с минуту или две продолжали молчать.
– Тебе понравился фильм? – прервала затянувшуюся паузу Гульнара.
Я в ответ неопределенно пожала плечами. Мне показалось, что моей спутнице необходимо было сказать что-то очень важное, но она не знает, с чего начать или как выразить свою мысль. Я не стала приходить ей на помощь, и еще некоторое время ночную тишину нарушал лишь цокот наших каблуков.
– Знаешь, – неуверенно начала Гульнара, – там, в кинотеатре… ну, когда ты взяла меня за руку, мне вдруг показалось, что я знаю тебя очень давно. И очень хорошо знаю. Так хорошо, как если бы ты была моей сестрой, с которой я росла в одной семье. А тебе? Тебе так не показалось?
Гульнара наклонилась вперед, пытаясь заглянуть мне в глаза.
– Показалось, – чуть слышно прошептала я.
Моя подруга на секунду задумалась.
– Но ведь не может такого быть, чтобы двум людям одновременно показалось одно и то же! Значит, нам не показалось! – голос Гульнары сорвался на крик, – значит, это действительно было! Но, что? Что это было?!
Гульнара шагнула вперед и, загородив собой дорогу, пытливо вглядывалась в мое лицо. Я не выдержала этого взгляда и, склонив голову, попыталась обойти девушку.
– Стой! – Гульнара схватила меня за плечи и удержала на месте, – я чувствую: ты что-то скрываешь от меня. Скажи мне: что? Умоляю, скажи!
Сзади послышались голоса. Я обернулась и увидела группу девушек, которые весело переговариваясь, направлялись в нашу сторону. Когда они поравнялись с нами, кто-то из них крикнул:
– Гульнара, сегодня Рахимов на входе дежурит. Не опаздывай.
Девушки скрылись за поворотом.
– Слышала? Тебе нельзя опаздывать. Пойдем.
Я во второй раз попыталась обойти мою подругу.
– Ира! – Гульнара снова загородила мне дорогу, – умоляю, скажи мне правду!
Несколько секунд потребовалось мне на принятие нелегкого для меня решения.
– Хорошо, – тяжело выдохнула я, – я расскажу тебе всю правду. Но давай отложим этот разговор до послезавтра. Мне необходимо к нему подготовиться.
Следующий день я посвятила генеральной уборки квартиры Надежды Алексеевны (несмотря на ее протесты, которые, впрочем, были не очень настойчивыми). Первым делом я вымыла все окна, которые, со слов хозяйки квартиры, не мылись уже несколько лет. Далее я вытерла пыль с мебели и перемыла посуду из огромного старинного серванта. Самой трудоемкой работой оказалось свернуть ковер, который лежал на полу в зале, вынести его во двор, развесить на проволоке и выхлопать. Здесь мне пришлось обращаться за помощью к Надежде Алексеевне. Но и вдвоем мы никак не могли закинуть тяжелый коврище на проволоку. На наше счастье неподалеку в беседке сидела группа подростков. Увидев наши тщетные потуги, ребята пришли нам на помощь. Последним этапом генеральной уборки явилась мойка полов. После возни с ковром эта работа показалась мне веселым развлечением.
Тяжелая физическая нагрузка в тот день, тем не менее, отнюдь не мешала работе моей мысли. А все мысли у меня были направлены лишь в одном направлении. Приняв решение рассказать Гульнаре всю правду о себе и о ней, я тщательнейшим образом готовила свою речь. Теперь я уже не боялась показаться своей подруге ненормальной. Гульнара сама почувствовала некую духовную связь между нами. И я надеялась, что мои объяснения не покажутся ей странными или абсурдными. И еще. Мне казалось, я даже была почти уверена, что если я расскажу Гульнаре историю ее прежней жизни (когда она была Полиной), то ее Разумная Энергия заставит сознание вспомнить ту жизнь. Заставит вспомнить Валерия Воронкова, то есть меня, и тогда мы станем неизмеримо ближе к друг другу. Ближе настолько, насколько были близки Валерий и Полина.
– Только не надо торопиться, – думала я, репетируя свою речь, – нельзя ничего упускать и, главное, следует соблюдать временную связь событий. В противном случае я ее запутаю, и она не поверит мне.
Утром я проснулась с первыми лучами солнца. Долго лежала в постели. А когда встала, все делала размеренно и не спеша, чтобы потянуть время. Тем не менее, с завтраком я покончила еще до восьми часов. Дома оставаться я не могла, поскольку Надежда Алексеевна разговорами о своих болячках сбивала меня с мысли и мешала настроиться на предстоящую встречу с Гульнарой. Поэтому сразу после завтрака я вышла из дома и направилась к троллейбусной остановке. Доехав до улицы Космонавтов, я не стала пересаживаться на трамвай, решив еще потянуть время, пройдясь до общежития пешком. В здание общежития я входила, когда стрелки часов на моей руке показывали без десяти минут девять.
Перед дверью под номером 12 я остановилась, чтобы перевести дух. Сердце мое бешено колотилось, как будто перед этим я бежала кросс по пересеченной местности. На мой легкий стук из комнаты никто не откликнулся. Я постучала сильнее. Ответа вновь не последовало. Тогда я с силой пнула дверь носком босоножки.
– Иду, иду, – донесся до моего слуха слабый голос Гульнары, и через несколько секунд дверь распахнулась. На пороге стояла моя подруга со взлохмаченными после сна волосами, заспанным, отекшим лицом, одетая в легкий ситцевый халатик, который был застегнут на одну пуговицу.
– Привет, – попыталась улыбнуться она, – проходи. Вчера в ресторане сумасшедший день был. Столько народа! Я как белка в колесе крутилась. Устала жутко. Кое-как вечером до общаги доковыляла.
Говоря все это, она, пошатываясь из стороны в сторону, словно с тяжелого похмелья, медленно брела к своей кровати, на ходу скидывая с себя халатик. Я шагнула следом за ней и застыла на месте. Взгляд мой был прикован к телу девушки. С тонкой талией, округлыми бедрами и стройными, прямыми ногами оно являло собой идеал женской фигуры. Белые, трикотажные трусики, обтягивая попку, подчеркивали ее выпуклость. Такая же выпуклая попка была у Полины. Ах, как я любила целовать эту попку, мять ее руками, прижиматься к ней лицом и грудью. (Впрочем, нет. Это не я. Это Валерий Воронков любил целовать попку Полины). Словно незрячий щенок за сукой, словно кот на запах валирианки, не отдавая отчета в своих действиях, я последовала за своей подругой. Гульнара, тем временем, добралась до кровати и юркнула под одеяло.
– Я еще пять минут полежу, – простонала она, потягиваясь всем телом.
– Лежи, лежи, – охотно согласилась я, присаживаясь на край кровати.
С полминуты Гульнара лежала с закрытыми глазами, а я внимательно разглядывала ее лицо, будто увидела его впервые. Внезапно девушка открыла глаза, и в ее взгляде я прочла удивление.
– Почему ты так на меня смотришь? – прошептала она.
– Любуюсь, – также шепотом ответила я, – ты очень красивая.
– Шутишь?
– Нет, не шучу. У тебя красивые волосы, – я запустила пальцы обеих рук в черные, как смоль, волосы девушки, – у тебя мягкая, нежная кожа, – я провела ладонью по щеке Гульнары, – у тебя полные, чувственные губы, – кончиками пальцев я коснулась ее губ, – у тебя стройная, высокая шея, – рука моя скользнула по шее девушки, – у тебя красивая, упругая грудь, – пальцы мои сначала осторожно, а затем все смелее и смелее принялись ласкать девичьи соски.
Гульнара закрыла глаза, и тело ее напряглось, как стальная пружина. Мне показалось, что ей приятны мои ласки. Я наклонилась и припала губами к ее груди.
– Нет! Не надо! – взмолилась Гульнара, отстраняя мою голову от себя, – не надо. Это нехорошо. Мы же обе девушки.
– Это не имеет никакого значения, – я задыхалась от возбуждения, – нам ведь этого хочется. Хочется, не так ли?
Я вновь прижалась к груди моей подруги.
– Так, – выдохнула мне в ухо Гульнара.
И опять все перевернулось в моем сознании. Вновь я не могла дать себе отчет: кто я – Ирина Урсу или Валерий Воронков, кто рядом со мной – Гульнара Сабитова или Полина Логинова. Мне вдруг показалось, что мы очутились в складском помещении молочной фермы и лежим мы не на кровати, а на импровизированном столе, сооруженным из ящиков и куска фанеры. Начав с груди, я осыпала тело девушки горячими поцелуями, спускаясь все ниже и ниже.
– Не надо там целовать, – попыталась удержать меня Полина (или Гульнара), – я же не мылась.
– А мне так даже больше нравится, – прорычала я, сдергивая трусики со своей возлюбленной.
– Дверь. Дверь на ключ закрой, – простонала она…
У Куляш Сериковны Жумагуловой день не задался с самого утра. Во-первых, в ее квартире засорился унитаз, и вода с нечистотами залила пол в туалете. Во-вторых, за завтраком муж разбил чашку из ее любимого чайного сервиза. И, наконец, в-третьих, позвонил председатель садово-огороднического кооператива и сообщил, что этой ночью какой-то грузовик, видимо управляемый пьяным водителем, врезался в их дачный домик и почти полностью его разрушил.
Проблема с унитазом решилась довольно быстро. Начальник ЖЭКа жил на одной лестничной площадке с семьей Жумагуловых, и уже спустя полчаса после звонка ему в дверь стучался сантехник.
Проблема с чашкой из сервиза, в принципе, была неразрешима. Разбитую чашку не восстановишь, а потому оставалось лишь горевать и попрекать мужа.
С дачным домиком вопрос обстоял сложнее. Прежде всего, следовало установить, действительно ли дом придется строить заново, как утверждает председатель кооператива, или можно обойтись ремонтом. Чтобы ответить на этот вопрос, необходимо было ехать на дачу. И сделать это следовало как можно быстрее, пока ушлые соседи не растащили доски, из которых был сбит домик.
– Сегодня, после полудня поеду, – решила Куляш Сериковна, садясь в трамвай, чтобы ехать к месту своей работы, общежитию физико-математического факультета КазГУ. Комендантом этого общежития товарищ Жумагулова работала уже несколько лет и за это время прекрасно освоила все тонкости своей профессии. Она быстро прикинула в уме план неотложных мероприятий, которые необходимо было выполнить сегодня. Прежде всего, нужно подготовить комнаты для заселения в них абитуриентов. Для этого следовало проверить наличие матрасов, одеял и подушек на каждой кровати. В трех комнатах, в 7, 12 и 34 остались жить студенты. Все девушки. По две в каждой комнате. Их всех надо поселить в одной, 34. Тесновато будет, но ничего – лето, потерпят. С этого мероприятия и решила начать свой рабочий день комендант общежития.
Взяв в каптерке связку ключей, Куляш Сериковна твердой начальственной походкой двинулась по коридору. Первой на ее пути оказалась комната под номером 7. Там Куляш Сериковна застала одинокую девушку с вязальными спицами в руках. Строгим, не терпящим возражения голосом, комендант общежития дала указание девушке перебраться вместе со своей соседкой в комнату 34 не позднее сегодняшнего вечера.
Далее по ходу движения коменданта располагалась комната под номером 12. Куляш Сериковна толкнула дверь, но та оказалась запертой. Недовольно ворча, комендант полезла в карман за связкой ключей. В этот момент из-за двери неожиданно послышался женский крик. Куляш Сериковна вздрогнула и застыла на месте, напрягая слух. Через несколько секунд крик повторился, хотя, как показалось Жумагуловой, принадлежал он другой женщине. Куляш Сериковна решительно сунула ключ в замочную скважину и, повернув его там, распахнула дверь. Представшая ее взору картина, повергла коменданта в ужас. На одной из кроватей лежали друг на друге две обнаженные девушки. В той, что была снизу, Куляш Сериковна признала студентку второго курса Сабитову. Девушку, расположившуюся задницей вверх, Жумагулова видела впервые. Обе девицы лежали с закрытыми глазами, а губы их слились в страстном поцелуе.
Некоторое время Куляш Сериковна, молча, взирала на происходящее, не в силах открыть рот. Лишь героическим усилием воли ей все же удалось преодолеть оцепенение. Вдохнув полной грудью воздух, она, наконец, смогла выказать свое возмущение.
Я чувствовала, что это еще не конец, что за первой волной вот-вот последует вторая. Прижавшись всем телом к Полине, втиснув язык между ее зубов, я ждала этой волны, предвкушая новые наслаждения. Неожиданно слух мой резанул крик, похожий на визг раненного во время охоты зайца. Я повернула голову и увидела в дверях незнакомую полную женщину с отвисшим мясистым подбородком. Руки женщины с растопыренными пальцами были раскинуты широко в стороны, словно она вознамерилась обнять ствол векового дуба. Налитые кровью глаза вылезли из орбит. В следующий момент, лежащая под мной Гульнара, с такой силой пихнула меня в грудь, что я, перевернувшись, грохнулась на пол. Сама же она, вскочив на ноги, принялась суетливо искать свои трусики. Женщина, тем временем, продолжала орать:
– Шлюхи! Извращенки! Матерей своих позорите! А может, это они вас такой срамоте научили?!..
Про маму она вспомнила, конечно, зря. Кровь ударила мне в голову. Какая-то жирная свинья будет всуе поминать недобрым словом мою мать?! Мою маму, которую поганые ублюдки вроде этой крикливой бабы сгубили в лагерях?! (Правда, в лагере погибла мать Валерия Воронкова. Но в тот момент мне некогда было разбираться, кто я и кто моя мама.) Ну уж, дудки!
Одним резким движением я оказалась на ногах. Еще два молниеносных прыжка, и я оказалась возле вмиг притихшей женщины. Подобно дикой кошке, я запрыгнула на мою обидчицу и обеими руками вцепилась ей в волосы. Женщина завопила пуще прежнего. Отбиваясь от моих атак, она попятилась к двери и выскочила в коридор. Здесь ей удалось скинуть меня со своих плеч. Продолжая истошно вопить, она бросилась по коридору к выходу. Я вернулась в комнату и закрыла дверь. Гульнара к тому времени уже успела натянуть трусы и накинуть халат. Руки ее дрожали, а глаза были полны слез.
– Что же теперь будет?.. Что же теперь будет?.. – повторяла она, безуспешно пытаясь застегнуть пуговицы халата. Я шагнула к ней и обняла за плечи…
Неожиданный стук в дверь прервал рассказ моей попутчицы. Мы с Ириной одновременно вздрогнули и удивленно переглянулись.
– Да, да. Входите, – крикнул я.
Дверь купе поползла в сторону, и в ее проеме показалась девичья фигура.
– Гульнара!? – Ира вскочила с места, – что случилось?!
Пришедшая к нам девушка виновато улыбнулась.
– Мой сосед… он так громко храпит… я не могу уснуть. Ты сказала, что в вашем купе есть свободные места (после этих слов мне стало понятно, куда так подолгу отлучалась Ирина). Можно я посплю здесь?
– Конечно, конечно, – захлопотала вокруг подруги Ира, – ты на какой полке хочешь лечь, на верхней или на нижней?
– Если можно, на нижней, – вновь улыбнулась девушка, – я боюсь спать наверху.
– Ложись внизу, – охотно согласилась моя попутчица, – мне не привыкать спать на верхней полке.